Текст книги "Охотники за скальпами"

Глава пятнадцатая
Свет и тень

Дом, в котором мы жили, стоял на наклонном прямоугольном участке, спускающемся к реке Дель Норте. Участок огражден глиняной стеной, и на нем большой сад. Вдоль стены высажены ряды больших кактусов, и их колючие ветви создают непроходимую преграду. На участок можно попасть только через один вход, перегороженный прочными воротами; я заметил, что ворота эти всегда заперты. У меня не было желания выходить через них. Поэтому мои прогулки ограничивались садом; мы часто гуляли по нему с Зоей и ее матерью, но чаще только с Зоей.

В этом месте было много интересного. Место запущенное, да и сам дом когда-то знавал лучшие времена. Дом большой, в мавританско-испанском стиле, с плоской крышей (azotea) и зубчатым парапетом вокруг. Маленькие каменные башенки на этом парапете местами обвалились – еще одно свидетельство запущенности и невнимания.

То же самое заметно и в саду: однако видно, что когда-то о нем заботились. Упавшие статуи, пересохшие фонтаны, разрушенные беседки, поросшие травой дорожки – все говорило о прошлом величии и нынешнем небрежении. Было много деревьев редких и экзотических пород, но их листва и плоды говорили об одичании; все заросло, и ветви деревьев переплетались друг с другом. И однако во всем была какая-то вольная красота, сама эта дикость очаровывала. Воздух всегда насыщен ароматом тысяч цветов.

Стена сада выходила на реку, со стороны реки ее не было, потому что спуск к реке крутой, почти вертикальный. Здесь река глубокая и сама образует достаточную преграду.

На берегу росла роща тополей, в ее тени несколько каменных скамей тоже в своеобразном испанском стиле. В крутом береге вырублены ступеньки, ведущие к воде; вся эта лестница закрыта ветвями кустов. Я заметил маленькую лодку у причала под ивами, лестница как раз вела к этому причалу.

Только с этого места можно было увидеть окрестности за пределами стены. Вид величественный, и извивы Дель Норте можно проследить на много миль.

Местность за пределами сада кажется дикой и ненаселенной. Почти повсюду растут тополя и бросают мягкую тень на реку. На юге над деревьями видно единственное строение. Это церковь города Эль Пасо Дель Норте; на фоне далекого неба видны также винные погреба этого города. Но востоке Скалистые горы, загадочный хребет Органос; здесь горное озеро с убывающими приливами вызывает у одинокого охотника суеверный страх. На западе в дымке едва видны два параллельных хребта Мимбрес; в пустынных проходах этих хребтов редко бывают видны люди. Даже безрассудные трапперы поворачивают назад, дойдя до земель, уходящих на север от Гилы. Это земли апачей и людоедов навахо.

* * *

Вечерами мы уходили в тополиную рощу и, сидя на одной из скамей, смотрели на сверкающий закат. В это время дня мы были здесь одни, я и моя маленькая спутница.

Я называю ее своей маленькой спутницей, хотя тогда мне казалось, что она неожиданно выросла, приняла формы и очертаний женщины! В моих глазах она больше не была ребенком. Фигура у нее изменилась, грудь выше вздымалась при дыхании, а движения ее казались мне женственными и властными. Лицо стало светлей, и от него исходило сияние. Свет любви струился из ее больших карих глаз. Изменились ее тело и дух. Это было таинственное преобразование, вызванное любовью. Теперь она оказалась под властью бога любви!

* * *

Однажды вечером, как обычно, мы сидели в торжественной тени рощи. Мы принесли с собой гитару и бандолу, но после нескольких нот музыка была забыта, инструменты лежали на траве у наших ног. Нам нравилось слушать музыку своих голосов. Мы предпочитали выражение своих мыслей песням, пусть даже сладким. Вокруг нас было достаточно музыки: жужжание дикой пчелы, когда она прощается с закрывающимся цветком; крик журавля в далекой осоке; мягкое воркование голубей, сидящих парами на ветвях, словно шепчущих друг другу о любви.

Осень окрасила листву деревьев во все цвета. Тени высоких деревьев пятнами падали на воду, и под ними неслышно двигалось течение. Солнце садилось, и шпиль церкви в Эль Пасо горел, как золотая звезда, под его прощальными лучами. Наши взгляды упали на этот купол.

– Церковь! – сказала моя спутница. – Я почти не знаю, что это такое. Я очень давно там не была.

– Как давно?

– О, много, много лет! Я тогда была маленькой.

– И ты все время, пока живешь здесь, не была там?

– Да! Папа возил нас вниз по реке в лодке, маму и меня, но это было давно.

– А ты не хочешь побродить в этих лесах?

– Нет, не хочу. Мне хорошо здесь.

– Но разве тебе всегда будет здесь хорошо?

– А почему нет, Энрике? Когда ты рядом со мной, почему я не могу быть счастлива?

– Но когда…

Как будто какая-то темная мысль пришла ей в голову. Неопытная в делах любви, девушка никогда не думала о том, что я могу ее покинуть. Да и я об этом не думал. Щеки ее неожиданно побелели, и я видел боль в ее взгляде, упавшем на меня. Но на молчала.

– Когда я должен буду оставить тебя?

С коротким резким возгласом она бросилась ко мне на грудь, словно ее ударили в сердце, и страстно сказала:

– О, мой бог! Мой бог! Оставить меня? Ты ведь не оставишь меня? Ты, кто научил меня любить! О! Энрике, зачем ты говорил, что любишь меня? Зачем научил меня любить?

– Зоя!

– Энрике, Энрике, скажи, что ты никогда не оставишь меня!

– Никогда! Зоя! Клянусь: никогда, никогда!

Мне показалось, что в этот момент я услышал звук весла; но смятение в мыслях и близость любимой, крепко обнимавшей меня, не позволили мне поднять голову и посмотреть на берег. Это нырнула в воду скопа, подумал я. И, забыв об этом, отдался долгому и страстному поцелую. Но поднял голову, когда мое внимание привлек какой-то объект, появившийся над берегом. Это было черное сомбреро с золотой лентой. Я с одного взгляда понял, кто это: Сеген!

Через мгновение он был рядом с нами.

– Папа! – воскликнула Зоя, оторвавшись от меня и протягивая руки, чтобы обнять его.

Отец отвел ее в сторону и одновременно крепко схватил за руку. Несколько мгновений он молчал и смотрел на меня с выражением, которое я не мог понять. В этом взгляде была смесь укора, печали и негодования. Я встал, чтобы противостоять ему, но под его взглядом смущенно молчал.

– Так вы меня благодарите за то, что я спас вам жизнь? Щедрая благодарность, добрый сэр, как вы считаете?

Я ничего не ответил.

– Сэр! – продолжал он; голос его дрожал от эмоций. – Вы меня глубоко обидели.

– Это не так. Я ничем вас не обидел.

– А это вы как назовете. Шутками с моей девочкой?

– Шутками? – воскликнул я. Обвинение вызвало у меня прилив храбрости.

– Да, шутками! Разве вы не вызвали ее страсть?

– Я сделал это честно!

– Тьфу, сэр! Это не женщина, а ребенок. Честно вызвали? Что она может знать о любви?

– Папа! Я знаю, что такое любовь! Я уже много дней ее чувствую. Не сердись на Энрике, папа, потому что я его люблю. О, папа, я люблю его всем сердцем!

Он удивленно посмотрел на нее.

– Вы слышите это? – воскликнул он. – И это ребенок, мой ребенок!

Голос его хлестнул меня, потому что был полон боли.

– Послушайте, сэр! – воскликнул я, встав прямо перед ним. – Я заслужил любовь ваше дочери. Я дал ей в обмен свою любовь. Я равен ей, как она равна мне. Какое преступление я совершил? Чем я вас обидел?

Он несколько мгновений, не отвечая, смотрел на меня.

– Значит, вы женитесь на нет? – спросил он наконец, и манеры его явно изменились.

– Если бы я довел нашу любовь до этого без такого намерения, я бы заслужил ваши укоры. Я бы «шутил», как вы выразились.

– Жениться на мне? – удивленно спросила Зоя.

– Слышите? Бедное дитя, она не знает, что значит это слово.

– Да, любимая Зоя! Если не женюсь, мое сердце будет навсегда разбито. О, сэр!

– Хватит, сэр. Вы завоевали ее, теперь вам еще предстоит отвоевать ее у меня. Я проверю глубину вашей страсти. Я потребую у вас доказательств.

– Требуйте любое доказательство!

– Посмотрим. Пошли, Зоя.

И, крепко держа ее за руку, он повел Зою к дому. Я пошел за ними.

Когда мы проходили мимо диких апельсиновых деревьев, тропа сузилась, и отец, выпустив руку дочери, прошел вперед. Зоя оказалась между нами; и когда мы дошли до середины рощи, она неожиданно повернулась, взяла меня за руку и дрожащим голосом сказала:

– Энрике, объясни мне, что значит «жениться».

– Дорогая Зоя, не сейчас. Это очень трудно объяснить. В другой раз…

– Пошли, Зоя! Дай мне руку, девочка!

– Папа, иду!

Глава шестнадцатая
Автобиография

Я был наедине с хозяином в комнате его дома, в которой жил. Женщины ушли в другую часть дома; я заметил, что Сеген, войдя, тут же запер дверь в комнату.

Какое ужасное доказательство моей веры, моей любви собирается он потребовать? Хочет отнять жизнь или связать меня какой-то страшной клятвой, этот человек, совершивший много жестоких поступков? Мрачные подозрения проносились в моем сознании, и я молчал, но мне было страшно.

Сеген поставил на стол бутылку вина, заполнил два стакана и предложил мне выпить. Это вежливое предложение несколько успокоило меня. «Но что если вино отр…» Он выпил свое вино, прежде чем эта мысль сформировалась у меня в голове.

Я тоже выпил. Это позволило мне почувствовать себя уверенней и спокойней.

После недолгого молчания он начал разговор неожиданным вопросом:

– Что вы знаете обо мне?

– Ваше имя и занятие, ничего больше.

– Больше, чем предполагают здесь. – Он многозначительно показал на дверь. – Кто рассказал вам обо мне?

– Друг, которого вы видели в Санта-Фе.

– А! Сент-Врейн, смелый человек. Я встретил его в Чихуахуа. Кроме этого, он еще что-нибудь рассказал обо мне?

– Нет. Обещал рассказать подробности, но потом мы забыли, караван ушел, и мы разделились.

– Значит, вы слышали, что я Сеген – охотник за скальпами. Что меня наняли жители Эль Пасо для охоты на навахо и апачей и что мне платили определенную сумму за каждый индейский скальп, который я мог повесить на ворота города? Вы все это слышали?

– Да?

– Это правда.

Я молчал.

– А теперь, сэр, – продолжил он после паузы, – женитесь ли вы на моей дочери, дочери массового убийцы?

– Она не совершала преступления. Как вы сказали, о ваших преступлениях она даже не знает. Возможно, вы демон; она ангел.

Лицо его было печально.

– Преступления! Демон! – негромко произнес он, словно разговаривал сам с собой. – Да, вы можете так считать; так считает весь мир. Вы слышали преувеличенные рассказы жителей гор. Вы слышали, что во время перемирия я побывал в деревне апачей на пиру и отравил вино, отравил всех гостей: мужчин, женщин, детей, – а потом скальпировал их! Вы слышали, что я уговорил двести дикарей, которые не знали, что это значит, потянуть за гайдроп пушки; потом выстрелил из заряженной пушки и убил целый ряд этих ничего не подозревающих бедняг! Вы, несомненно, слышали, об этих и других бесчеловечных делах?

– Да, я слышал эти истории от горных охотников, но не знаю, верить ли им.

– Мсье, все это ложь, все ложь и совершенно безосновательная.

– Я рад это слышать. Теперь я не могу поверить, что вы способны на такое варварство.

– И однако, если бы они были правдивыми во всех ужасных подробностях, они не превосходили бы жесткости, которую проявляет свирепый враг беззащитных обитателей этого фронтира. Если бы вы знали историю этой земли за последние десять лет, все бойни и жестокие убийства, все ее слезы и горести, все пожары, ее разграбления и насилия: целые провинции обезлюдили; деревни, сгоревшие дотла; мужчины, убитые прямо у своих очагов; женщины, прекрасные женщины, похищенные, уведенные в горы, чтобы удовлетворить похоть похитителей! И я совершал поступки, возможно, равные этим в ваших глазах или даже в глазах неба!

Говорящий закрыл лицо руками и наклонился над столом. Очевидно, он страдал от каких-то болезненных воспоминаний. Немного погодя он продолжил:

– Я хочу, чтобы вы прослушали краткую историю моей жизни.

Я показал, что согласен; снова наполнив стаканы и выпив еще стакан вина, он продолжил.

– Я не француз, как считают многие. Я креол, уроженец Нового Орлеана. Мои родители были беженцами с Сан-Доминго, где после восстания черных почти все их состояние конфисковал кровавый Кристоф.

Я получил образование горного инженера, и в таком качестве владелец одной шахты в Мексике, знавший моего отца, пригласил меня на работу. Тогда я был молод и несколько лет проработал на шахтах в Закатекосе и в Сан-Луи Потосе.

Я экономил на своей зарплате, собрал некоторую сумму и начал подумывать о собственном деле.

Давно ходили слухи о богатых золотых жилах на Гиле и ее притоках. Видели песок, промытый там на реках; и во всех горах этого пустынного района находили мать золота – выходы молочно-белого кварца.

С группой отборных людей я направился в эту местность; и после нескольких недель странствий в горах Мимбрес у истоков Гилы я нашел богатую жилу. Здесь я открыл шахту и уже через пять лет был богат.

Я помнил подругу своей юности, мягкую прекрасную кузину, которая разделала мои чувства и вызвала первую страсть. У меня эта страсть была первой и последней; не то, как у некоторых, когда она быстро проходит. Во время всех своих странствий я помнил о ней и любил ее. Была ли она мне верна?

Я решил убедиться в этом; и, оставив шахту в руках опытного мастера, вернулся в родной город.

Адель была мне верна; и, возвращаясь, я привез ее с собой.

Я построил дом в Вальверде, ближайшем к моей шахте городе.

Тогда Вальверде был цветущим местом; сейчас это развалины, вы могли видеть их в пути.

Здесь мы прожили несколько лет, в счастье и богатстве. Я вспоминаю о том времени, как о целых веках блаженства. Наша любовь была взаимной и пылкой; и мы были благословлены двумя детьми – обе девочки. Младшая была похожа на мать, старшая, как мне говорили, походила на меня. Мы любили их, боюсь, любили до безумия. Мы были слишком счастливы.

В это время в Санта-Фе приехал новый губернатор; с тех пор этот человек своим распутством и тиранией разорил провинцию. Не было такого темного деяния, такого грязного преступления, которое не совершило бы это чудовище.

Вначале он казался неплохим человеком и часто бывал в домах ricos[76]76
  Богатые, богачи (исп.)


[Закрыть] по всей долине. Я относился к таким людям, и он часто меня посещал. Поселился он в Альбукерке, и в его дворце давались грандиозные пиры, на которые обязательно приглашались мы с женой. А он часто приезжал в наш дом в Вальверде, делая вид, что навещает нашу часть провинции.

Но наконец я обнаружил, что приезжает он только из-за моей жены, которой всегда оказывал лестное внимание.

Не буду говорить о том, как прекрасна была Адель в то время. Можете представить это сами; и, мсье, можете помочь своему воображению, думая о грациозности моей дочери, потому что маленькая Зоя сейчас такая, какой была ее мать.

В то время, о котором я говорю, она была в расцвете красоты. Все говорили о ее красоте, и это лишь разжигало тщеславие распутного тирана. Именно поэтому я стал предметом его дружеского усердия.

Я понял это; но, веря в добродетель моей жены, не обращал внимания на его поведение. Пока еще я не видел никаких откровенных оскорблений.

Но когда я однажды вернулся после долгого пребывания на шахте, Адель, которая в силу деликатности до сих пор все скрывала, рассказала о многочисленных оскорблениях, нанесенных его превосходительством в разное время, но особенно во время моего последнего отсутствия.

Для крови креола этого было достаточно. Я поехал в Альбукерке и на центральной площади в присутствии многочисленных свидетелей обвинил оскорбителя.

Меня схватили и бросили в тюрьму, где я провел несколько недель. А когда меня освободили и я вернулся домой, он был разграблен и пуст. Здесь побывали дикие навахо; боги-хранители моего очага были разбиты и разбросаны; А мое дитя, мою маленькую Адель, о боже, дикари похитили и увели в горы!

– А ваша жена? Ваша вторая дочь? Я хочу поскорее узнать все остальное.

– Они спаслись. Во время ужасной схватки, потому что мои пеоны храбро сопротивлялись, моя жена с Зоей на руках убежала и спряталась в пещере в саду. Я нашел их на ранчо вакуэро[77]77
  Вакуэро – это ранчер или крестьянин, приглядывающий за скотом. Мексика – преимущественно страна пастбищ, поэтому неудивительно, что большая часть населения занята этим. Вакуэро всегда ездит верхом и обычно хорошо одет. Лассо у него всегда с собой, и он лучше всех умеет им пользоваться. Он способен набросить лассо на рога быка за двадцать ярдов от него или заарканить ногу животного, скачущего галопом. Я сам сотни раз был свидетелем этого подвига. Вакуэро также прекрасно играет в colen de toros – «схватить быка за хвост». Сидя на лошади, он хватает бегущего быка за хвост и бросает его на спину. И этот подвиг я видел снова и снова. Слово вакуэро происходит от vacas – корова или скот.


[Закрыть] – пастуха в лесу, куда они пришли.

– А ваша дочь Адель? Вы что-нибудь слышали о ней с тех пор?

– Да, да; в свое время я расскажу об этом.

Одновременно была разграблена и разрушена моя шахта; многих рабочих убили раньше, чем они сумели убежать; и вся моя работа, все мое состояние были уничтожены.

Вместе с несколькими сбежавшими шахтерами и пострадавшими жителями Вальверде я собрал отряд, и мы пошли за дикарями; но наше преследование было тщетным, и мы вернулись, многие с разбитым сердцем и разрушенным здоровьем.

О, мсье, вы не знаете, что значит потерять любимого ребенка! Вам не понять мучений скорбящего отца!

Говоривший сжал голову руками и какое-то время молчал. На лице его было выражение горя, разрывающего сердце.

– Моя история вскоре будет кончена, я доведу ее до настоящего времени. Кто может сказать, чем она кончится?

Несколько лет я бродил на границах территории индейцев, разыскивая свою дочь. У меня был небольшой отряд, в основном такие же пострадавшие, как я, потерявшие в таких же обстоятельствах жену или дочь. Но у нас кончались средства, и нас охватывало отчаяние. Чувства моих спутников остывали. Один за другим они уходили. Губернатор Нью-Мексико ничем не помогал нам. Напротив, тогда мы это подозревали, а сейчас точно знаем, что он заключил тайный союз с вождями навахо. Он их не трогал, они, в свою очередь, грабили только его недругов.

Узнав эту ужасную тайну, я понял, чья рука нанесла мне ужасный удар. Разъяренный моим обвинением и отпором моей жены, этот злодей сумел отомстить.

С тех пор его жизнь была дважды в моих руках, но, отнимая ее, я скорее всего отдал бы и свою, а у меня была еще в жизни цель. Когда-нибудь я с ним еще рассчитаюсь.

Я сказал, что мой отряд рассеялся. С измученным сердцем, понимая, как опасно мне оставаться в Нью-Мексико, я оставил эту провинцию, пересек Хорнаду и добрался до Эль Пасо. Здесь я какое-то время жил, горюя о потерянном ребенке.

Однако бездействовал я недолго. Частые набеги апачей на Сонору и Чихуахуа заставили правительство больше внимания уделить защите фронтира. Presidios[78]78
  Гарнизоны, расположенные вдоль границы с индейцами и защищающие шахты и миссии. В последние годы, с момента упадка силы Испании, они плохо содержатся. При враждебных действиях индейцев солдаты запираются в своих крепостях и предоставляют поселенцам самим заботиться о себе. Местность вкруг гарнизонов из страха перед апачами и команчами совершенно обезлюдела.


[Закрыть] были усилены, созданы отряды рейнджеров, которым платили пропорционально количеству скальпов, привезенных в поселки.

Мне предложили возглавить эту своеобразную партизанскую войну, и в надежде отыскать дочь я согласился. Так я стал охотником за скальпами.

Это было ужасное занятие; и если бы моей целью была только месть, она давно была бы удовлетворена. Много кровавых деяний мы совершили, много сцен страшной мести оставили за собой.

Я знал, что моя дочь была в руках навахо. Несколько раз я слышал о ней от взятых нами пленных; но мне всегда не хватало людей и вооружения. Революция за революцией повергали государство в нищету и гражданскую войну, и наши интересы оказывались забытыми. Несмотря на все усилия, мне ни разу не удавалось собрать достаточно сильный отряд, чтобы пересечь границу северней Гилы, где находятся поселки свирепых навахо.

– И вы считаете…

– Терпение. Я скоро кончу. Теперь мой отряд сильней, чем когда-либо. Один человек, сбежавший из плена у навахо, сообщил мне, что воины обоих племен собираются в поход на юг. Они собрали все силы и намерены захватить большую добычу; как мне сказали, они собираются дойти до ворот Дуранго. Я хочу, пока они отсутствуют, войти в их землю и поискать дочь.

– Вы думаете, что она еще жива?

– Я знаю это. Этот самый человек, который сбежал от них и, к несчастью, оставил свой скальп и уши, часто ее видел. Она выросла и, как он говорит, стала среди них чем-то вроде королевы, обладающей большой властью и привилегиями. Да, она жива; и если мне удастся ее найти, эта трагическая пьеса закончится. Я уеду отсюда далеко.

Я внимательно слушал этот необычный рассказ. Все отвращение, которое я испытывал, слушая рассказы об этом человеке, исчезло из моего сознания, и я испытывал к нему сочувствие, я даже восхищался им. Он много страдал. Страдание искупало его преступления, и в моем представлении он был оправдан. Возможно, я был слишком снисходителен в своей оценке. И это вполне естественно.

Когда его откровения кончились, я испытал глубокие чувства. Я радовался тому, что она не дочь демона, каким он мне казался.

Казалось, он разгадал мои чувства, потому что на лице его появилась довольная, можно даже сказать, торжествующая улыбка; он наклонился над столом, разливая вино.

– Мсье, мой рассказ должен был вас утомить. Пейте!

Мы молча осушили стаканы.

– А теперь, сэр, вы знаете отца своей возлюбленной лучше, чем раньше. Вы все еще хотите жениться на ней?

– О, сэр! Сейчас она больше, чем когда-либо, для меня священна!

– Но, как я сказал, вы должны отвоевать ее у меня.

– Тогда, сэр, скажите, как мне это сделать. Я готов на любую жертву, которая в моих силах.

– Вы должны помочь мне освободить ее сестру.

– С охотой.

– Вы отправитесь со мной в пустыню.

– Хорошо.

– Достаточно. Выезжаем завтра.

Он встал и начал расхаживать по комнате.

– А в котором часу? – спросил я, опасаясь, что мне откажут в свидании с той, которую я хотел обнять больше, чем когда-либо.

– На рассвете, – ответил он, по-видимому, не замечая моей тревоги.

– Я должен посмотреть на свою лошадь и оружие, – сказал я, вставая и направляясь к двери в надежде где-нибудь встретить ее.

– За ними присмотрели; здесь Годе. Идемте, мой мальчик. Ее нет в зале. Не уходите далеко. Я принесу вам оружие. Адель! Зоя! А, доктор! Вы вернулись со своими растениями? Хорошо. Отправляемся завтра. Адель, немного кофе, любимая. А потом поиграйте нам. Наш гость завтра покидает нас.

К нам с криком бросилась яркая фигура.

– Нет, нет, нет, нет! – воскликнула она, поворачиваясь от одного к другому со тревогой страстного сердца.

– Иди сюда, маленькая голубка! – сказал ее отец, беря ее за руки. – Не расстраивайся. Мы уедем ненадолго. Скоро он вернется.

– Насколько долго, папа? Насколько, Энрике?

– Очень ненадолго. Для меня будет дольше, чем для тебя, Зоя.

– О, нет, нет! И час – это слишком долго. Сколько часов, ты думаешь, Энрике?

– Боюсь, несколько дней.

– Дней! О, папа! О, Энрике! Дней!

– Не расстраивайся, малышка: они быстро пролетят. Иди! Помоги маме готовить кофе.

– О, папа! Дни, долгие дни. Когда я буду одна, они такие долгие.

– Но ты не будешь одна. С тобой будет мама.

– Ах!

Она со вздохом вышла, исполняя приказ отца. И, выходя, снова громко вздохнула.

Врач был молчаливым и удивленным свидетелем этой сцены, и, когда ее фигура исчезла в коридоре, я слышал, как он сказал про себя:

– О, ja! Бедная маленькая фройлейн!

Я тоже так подумал.