Текст книги "Охота на Сезанна"

Глава 32

Фургон Педера Аукруста стоял в ста ярдах от дома Фредерика Вейзборда. Место было выбрано не случайно: отсюда дом просматривался особенно хорошо, все было отлично видно, включая серебристый «порше» Летока, припаркованный прямо перед домом. Недели не прошло с того дня, как Леток напал на него со своей бандой. Правая рука Педера все еще плохо действовала, порезы на ладони не зажили. Хуже всего дела обстояли с лицом и ухом, в рану попала инфекция. Это было так серьезно, что во вторник утром ему пришлось пойти к врачу в Валлорисе. Молодой врач тщательно промыл раны и наложил на порезы двадцать восемь швов. Педер наблюдал за домом Вейзборда уже третий день, но так и не смог пробиться через охрану и вернуть картину.

Аукруст никак не мог понять, кто же находится в доме: Вейзборд, Леток, его подружка или экономка? В пятницу днем Вейзборд уходил куда-то на три часа; туда-сюда сновала экономка; в воскресенье она вышла, когда раздался колокольный звон, – наверное, в церковь. Но другие? Нанял ли Леток кого-нибудь наподобие Кота для усиления охраны?

В этот же воскресный день Аукруст отогнал фургон под огромную березу. Погода переменилась, солнце затянуло облаками, дул холодный ветер, сделавший бесконечное ожидание еще более неприятным. Он вновь и вновь вспоминал телефонный разговор с Астрид, позабавленный тем, что полиция окрестила его Вулканом. Если бы они знали, они назвали бы его Хеймдаллем, скандинавским богом огня. От Астрид он также узнал, что расследование вел некий инспектор Оксби, невысокий, очень любопытный человек, и что они с Ллуэллином собирались поехать в Фонтенбло, чтобы разработать план безопасности, касающийся выставки картин Сезанна. Однажды Аукруст задремал, и ему привиделась Маргарита Девильё, будто она проходила мимо и остановилась у его машины. Она улыбнулась ему, но когда он открыл ей дверь, Маргарита исчезла.

Днем в понедельник, в десять минут шестого, «порше» медленно выехал на подъездную аллею. Аукруст направил на водителя бинокль. Это была девица, одна. Она выехала на улицу, он последовал за ней. Она остановилась на торговой площади в миле от дома. Аукруст припарковался неподалеку и проследил за тем, как девица вбежала в один из павильонов, а через несколько минут появилась с пакетом и газетой. Она очень спешила. Когда девица вставляла ключ в замок дверцы, подле нее появился Аукруст.

– Позвольте вам помочь, – сказал он.

– Non, monsieur,[20]20
  Non, monsieur – Нет, месье (фр.)


[Закрыть] – резко ответила она. – Non, merci[21]21
  Non, merci – Спасибо, нет (фр.)


[Закрыть]

Аукруст ухватил ее за запястье и отобрал ключи. Это произошло в одно мгновение.

– Не пугайтесь, – спокойно сказал он. – Позвольте мне открыть дверцу.

Он встал так, чтобы она увидела его лицо.

– Вы не можете…

Она замолчала на полуслове, уставившись на нож с длинным клинком, который он приставил к ее горлу.

– Ни слова, – нахмурившись, сказал Аукруст. Он велел ей сесть на пассажирское место, а сам сел за руль.

Она заплакала.

– Уберите нож. Пожалуйста. – Ее слова были едва слышны.

Он положил нож на приборную панель перед собой.

– Я его положу сюда. Мы его оба можем видеть.

– Что вы хотите? – спросила она.

– Я хочу, чтобы ты позвонила Летоку.

Она молчала, краска сбежала с ее лица.

– Ты ездила с Летоком и Вейзбордом в Женеву?

Она молчала.

– Ездила? – спросил он настойчивее.

Она молча кивнула.

– У месье Вейзборда была с собой картина?

Она снова кивнула.

– Он привез ее обратно домой?

Казалось, она хотела ответить, но отвела взгляд.

– Он вернулся с картиной?

Аукрусту нужен был ответ, точный ответ, но он понимал, что угрозы только пугают ее. С притворной заботой он спросил:

– Как тебя зовут?

Она снова посмотрела на него.

– Габи, – ответила она.

– Твоя семья живет в Ницце?

– Моя мать.

– Ты живешь с Летоком?

– А разве это вас касается?

– Меня касается Леток. Месье Вейзборд заплатил ему за это. – Он поднял руку и указал на забинтованное ухо. – Сейчас Вейзборд платит ему за охрану, но он платит мало.

– Пять тысяч франков в день, – с вызовом сказала Габи.

– Картина, которую Леток охраняет, стоит сто миллионов франков.

– Это глупая картинка старика с черной бородой.

– Ты ее видела?

– Я спала рядом с ней в машине.

– Вейзборд привез ее с собой?

– Он повесил ее на стену над кроватью. – Габи взглянула на него. – Думаю, на ночь он берет ее в кровать.

Аукруст завел «порше», и они двинулись в направлении Сент-Этьен. В холле небольшого отеля Аукруст увидел телефонную кабинку. В справочнике он нашел Фредерика Вейзборда, записал номер, дал Габи точные указания, как ей говорить с Летоком. Габи набрала номер и, когда ответила Иди, попросила Летока.

– Я с месье Аукрустом… Он позвонил в полицию… потому что Вейзборд солгал тебе… он правда солгал!.. Он не может продать картину… Полиция скоро будет там… Встретимся в отеле «Гуно»… Месье Аукруст говорит, что ты должен прийти… Ты должен сказать Вейзборду, что я попала в аварию… что тебе нужно взять его машину… что ты уезжаешь ненадолго… Встретимся в отеле…

Последние слова она произнесла, как будто читала по написанному – и читала плохо. Она положила трубку.

– Не знаю, придет ли он в отель, – сказала она. Аукруст тяжело посмотрел на нее:

– Придет.

Габи покачала головой:

– Он хотел знать зачем. Вы не сказали мне, и я не смогла ему ответить.

Воздух в маленькой телефонной кабинке стал горячим и тяжелым от пота и ее дешевых духов. Педер положил нож в карман, взял Габи за руку и вывел наружу. Он велел ей подождать в холле, а сам отошел, чтобы поговорить с администратором за стойкой, потом вернулся и сказал:

– Скоро приедет такси. Оно отвезет тебя в отель «Гуно».

Он вложил деньги ей в руку.

– Но вы сказали, что я смогу сама поехать в отель.

– Я передумал. – Аукруст двинулся к двери.

– Но машина Летока – что я скажу ему?

– Ты только что сказала ему, что попала в аварию. Отель «Гуно», – напомнил он ей.

Он поехал на «порше» к торговой площади, припарковал машину в наименее освещенном месте и пошел к своему фургону.

Было уже без четверти восемь, стемнело. Во всех комнатах в доме Вейзборда горел свет. Гараж был открыт, но машины Вейзборда там не было. Леток должен быть в центре Ниццы. Аукруст остановил машину в начале подъездной аллеи.

С улицы доносились голоса, где-то захлопнулась дверь, мимо проехала машина. С другой стороны дома была деревянная лесенка из восьми ступенек, которая вела на широкое открытое крыльцо. Аукруст дошел до середины лестницы и увидел окна кухни, столовой и кабинета Вейзборда. Хорошо рассмотреть кабинет мешали шторы.

Экономка внесла в кухню поднос с едой и сделала громче старый черно-белый телевизор. Мерцающие голубоватые картинки отражались на блестящих предметах в кухне и на ее непроницаемом лице. Аукруст поднялся по оставшимся ступенькам и по крыльцу дошел до единственного окна в кабинете. Адвокат сидел за столом, перед ним были разложены бумаги, включены настольная и напольная лампы. С места, где стоял Аукруст, он мог ясно видеть, как Вейзборд подчеркивает что-то в письме или контракте. От его неизменной сигареты, лежавшей на краю гигантской пепельницы, поднимался дым.

Вдруг Вейзборд повернулся в кресле и вскочил.

– Иди! – закричал он. – Иди, черт возьми, где ты?! – От крика он закашлялся, еще несколько раз выкрикнул имя, а потом упал в кресло.

Иди подошла к двери в кабинет, остановилась, терпеливо ожидая и вытирая руки о полосатый бело-голубой передник.

– Oui?[22]22
  Oui? – Да? (фр.)


[Закрыть] – просто сказала она, ожидая, пока пройдет приступ.

– Леток уже вернулся?

– Non, monsier.[23]23
  Non, monsier – Нет, месье (фр.)


[Закрыть]

– Вы везде включили свет?

– Как вы и велели, – ответила Иди.

– Я говорил ему не уезжать, он поплатится за это, мерзавец. Принеси мне кувшин воды, – потребовал он.

На несколько секунд Вейзборд исчез из виду, а потом вернулся к столу, держа в руках пластмассовую трубку. Он вставил ее в нос.

Иди вернулась с кувшином свежей воды, поставила его на стол и забрала пустой.

Тихо и быстро Аукруст сошел вниз, к машине, достал с заднего сиденья медицинскую сумку и длинный черный плащ. Он смело подошел к передней двери. Время имело большое значение: было почти восемь.

Леток вошел через вращающиеся двери в отель «Гуно» и остановился у стойки администратора перед красивыми, старинными часами. Он спросил администратора про Габи, описав ее, но тот в ответ лишь пожал плечами. Леток заглянул в ресторан и уже был готов ворваться в женскую уборную, когда Габи кинулась к нему и обняла.

– Где Аукруст?

– Не знаю. – Она все еще обнимала его. – Я испугалась. Его глаз, ножа и того, как он говорит, – тарахтела она, утирая слезы и размазывая голубые тени по щекам. – Он сказал, что Вейзборд обманул человека в галерее искусств в Женеве.

– Аукруст лжец, – рассерженно сказал Леток.

– Он забрал твою машину.

– Он звонил в полицию? Ты слышала?

– Нет,– тонким испуганным голоском сказала Габи.

Аукруст снова постучал в дверь. Она открылась на восемь дюймов – настолько позволяла толстая цепочка. Аукруст стоял на свету, он одарил экономку самой обезоруживающей улыбкой.

– Здравствуйте еще раз. Я вернулся навестить старого друга. Месье Вейзборд дома?

Иди посмотрела на большого мужчину, который дружелюбно глядел на нее. Он хотел, чтобы она улыбнулась, чтобы она не боялась его.

– Помните, я был здесь – когда это было? В прошлый четверг, ну конечно; вы выносили мусор.

Она помедлила, а потом кивнула:

– Помню.

– Завтра я уезжаю, а сегодня выдался свободный вечер, и я пришел сделать Фредди сюрприз.

Цепочка была крепкой, а дверь тяжелой. Он мог ударить по ней раз, может, два, но не был уверен, что сломает замок. Он похлопал по кожаной сумке:

– У меня есть бутылочка его любимого вина.

Иди посмотрела на сумку, потом медленно перевела взгляд на его лицо, разглядывая повязку на ухе. Он повернул голову, улыбка замерла на его губах.

Леток подтолкнул Габи к дверям и, когда они вышли на улицу, бросился бежать.

– Быстро, – кричал он, – он похитит картину.

На лице Иди появилось слабое подобие улыбки. Она закрыла дверь, сняла цепочку, после чего дверь широко открылась. Аукруст наклонил голову в знак благодарности и прошел за Иди в холл. Справа была лестница, за лестницей – столовая с дверью слева, которая, он был уверен, вела в кухню, и дверью справа – в кабинет Вейзборда.

Аукруст приложил два пальца к губам, предлагая ей принять участие в этом сюрпризе, и прошептал:

– Покажите, где я могу найти Фредди. Обещаю не пугать его.

Иди жестом пригласила его следовать за собой.

– Он здесь. – Она указала на дверь кабинета.

Аукруст сказал:

– А кухня здесь? – Он указал на дверь кухни, и она кивнула. – Вы будете в кухне? – Она снова кивнула. – Я приду за бокалами, если он захочет попробовать вино.

Он остановился перед кабинетом и подождал, пока Иди уйдет в кухню. «Отправляйся к своему чертову ящику», – думал он, улыбаясь ей. Подождав, пока она исчезнет, он постоял у двери, а когда услышал музыку и голоса из телевизора, вернулся в прихожую и поднялся на второй этаж.

Часами наблюдая за домом, Аукруст воображал размеры и назначение каждой комнаты. Он правильно угадал, что спальня Вейзборда находится в центре передней части дома. Он попытался нащупать на стене выключатель. Единственная лампочка осветила тяжелую мебель, широкую кровать, по краям которой стояли две тумбочки. Как Габи и описывала, портрет висел на стене над кроватью, на том самом гвозде, на котором при жизни Сесиль висело распятие. Аукруст положил картину на кровать и вытащил полотно из рамы. Он завернул картину в плащ, затолкал раму под кровать, выключил свет и вернулся в холл. Все было так, как и несколько минут назад, только телевизор орал еще громче.

Аукруст медленно повернул ручку двери, потом прислонился к ней и приоткрыл на несколько дюймов. В кабинете раздавалось только тихое шуршание бумаги и иногда был слышен кашель Вейзборда. Аукруст открыл дверь пошире, чтобы видеть профиль Вейзборда, склонившегося над работой. Педер вошел в комнату и закрыл дверь. Стоя спиной к книжным полкам, он пригнулся и двинулся к старому адвокату. Теперь он мог слышать тихий свист, с которым кислород выходил через клапан в верху баллона.

Сделав несколько шагов, Аукруст смог добраться до регулятора потока кислорода. Он надел хлопчатобумажные перчатки и присел рядом с баллоном. Датчик в регуляторе указывал на отметку «два» на шкале от одного до восьми. Аукруст повернул регулятор на восемь. Теперь Вейзборд получал максимальный поток кислорода. Аукруст знал, что избыток кислорода приведет к увеличению углекислого газа. Вейзборд получит такое насыщение кислородом, которое вызовет мгновенную эйфорию, затем последует сонливость.

Аукруст подтянул к себе медицинскую сумку и вытащил из нее небольшой зеленый баллон. Но вместо кислорода баллон содержал азот.

Леток зажег фары, нажал на газ, свернул влево и задел встречную машину. Стекло и хром разлетелись по улице, как сверкающие конфетти. Леток затормозил и выпрыгнул из машины; на месте левой фары он обнаружил дыру, но радиатор, очевидно, остался цел. Водитель, с которым он столкнулся, набросился на Летока, но тот оттолкнул его, влез в машину и уехал. Было 8.21.

Вейзборд откинулся в кресле, борясь со сном, и сквозь туман заметил, что его трубки ослабли. Он неуклюже засунул их обратно в нос и с изумлением лениво посмотрел на пластмассовую трубку, которая змеилась по его животу и ногам. Потом его голова упала – он уснул. Аукруст отделил трубку от баллона кислорода и вставил ее в отверстие на баллоне с азотом.

Он повернул клапан, и в ослабленные легкие Вейзборда пошел азот. Девяносто секунд чистого азота, и уровень углекислого газа станет опасным. Дальнейший прием азота вызовет цианоз: его кожа посинеет, и он умрет.

Леток застрял в пробке. Старому седану Вейзборда не хватало мощности «порше» Летока, и тот проклинал плотный поток машин, двигающийся очень медленно. Леток свернул на бульвар Гамбетты, к югу от района Сент-Этьен.

– Долго еще? – спросила Габи.

– Пять минут, если бы не эти чертовы машины.

Вейзборд был мертв. Проще говоря, он задохнулся. Аукруст поднял его, будто ребенка, и положил в огромное кресло. Затем снова присоединил трубки кислородного баллона.

Он схватил телефон и вызвал полицию.

– Я звоню из дома месье Фредерика Вейзборда. У него случился приступ болезни легких, я не могу нащупать пульс, но я не врач. Вы можете прислать «скорую помощь»? – Он продиктовал адрес, потом ответил на заданный вопрос: – Друг. – Затем положил трубку, снял перчатки и сунул их в карман.

Аукруст пошел на звук телевизора в кухню и, изображая сильное волнение, позвал Иди в кабинет.

– Я позвонил в полицию… Это так ужасно. Мы разговаривали, он был так рад видеть меня. Потом вдруг закашлялся, и у него случился ужасный приступ. Странно, что вы не слышали.

– Нет, телевизор. Но он всегда кашлял.

Иди говорила так, как будто ее совершенно не волновало, что она говорила и что говорил незнакомец, который пришел навестить месье Вейзборда, и даже что у месье Вейзборда случился смертельный приступ. Она прижала два пальца к его шее и нагнулась, чтобы послушать, есть ли дыхание. Потом выпрямилась.

– Он мертв, – сказала она совершенно просто.

Аукруст беспомощно развел руками:

– Я хотел было открыть вино. Я говорил, что это его любимое.

Он вытер бутылку платком, как будто это повышало его ценность.

– Это вам. – Он поставил вино на стол.

Аукруст взял свой плащ и сумку, внимательно оглядел кабинет, прошел мимо экономки и вышел через переднюю дверь. Он побежал к машине. Когда он добежал до нее, было 8.41.

Вдалеке послышалась сирена. Потом еще один монотонный вопль полицейской сирены. Звуки усиливались. Дома и улица осветились огнями. Потом появились мигалки, и на аллею въехала «скорая помощь», а за ней полицейский автомобиль.

Медленно подъехала еще одна машина. Аукруст узнал седан Вейзборда. Машина проехала мимо, набрала скорость и умчалась.

Глава 33

Поговаривали, что встреча по вопросам безопасности будет проходить в Блуа, в долине Луары, но место проведения было секретно изменено на Фонтенбло, в тридцати семи милях на юго-запад от Парижа. Оксби испытывал смешанные чувства, поскольку это означало, что ему придется вернуться к воспоминаниям, одновременно сладким и грустным. В воскресенье он выехал из аэропорта Орли в маленький городок Немур. Оксби поселился в том же отеле, где он и его жена Мириам провели ужасно несчастливый уик-энд после того, как ей поставили диагноз острой лейкемии.

Сидя в комнате, из окон которой были видны красные крыши и река, он вновь пережил те минуты, когда они с Мириам наконец остались наедине. Она сказала, что ей трудно быть храброй. Но никто из тех, кого знал Оксби, не выказывал столько мужества. Она проявляла его каждый день на протяжении полугода, пока однажды днем ее глаза не закрылись навсегда. Один в комнате воспоминаний, он чувствовал, как к нему вернулись душевный покой и спокойствие, созданные его любовью к Мириам и ее любовью к нему.

Во вторник днем он поехал в Буа-ле-Руа, маленький, незаметный городок рядом с лесом Фонтенбло, откуда проделал еще пять миль до гостиницы «Наполеон», расположенной на окраине леса. Было далеко за полдень, когда Оксби свернул на пыльную подъездную аллею и остановился перед странного вида гостиницей, старым зданием из нескольких этажей, со следами разбитой лепнины. Рядом находилось низкое строение с несколькими дверьми и окнами, похожее на мотель. Перед ним была квадратная постройка с луковичным куполом и длинным крыльцом, на котором были составлены металлические садовые стулья. Вывеска гласила: «Конференц-зал». Кто бы ни выбрал это место для встречи, он выполнил свою работу хорошо: гостиница «Наполеон» была крайне непривлекательна и даже как-то величественно мрачна.

Оксби остановил машину рядом с другими и взял с заднего сиденья сумку. Из гостиницы вышел человек и направился к нему. Оксби знал Феликса Лемье в течение многих лет, хотя и не особенно близко. Они вместе бывали на других конференциях, иногда общались по телефону и переписывались. Директор отдела безопасности Лувра был маленького роста, даже ниже Оксби.

– Инспектор Оксби, рад вас видеть, – сказал он. Оксби кивнул, протянул руку и сказал на безупречном французском:

– Comment-allez vous, Monsieur Lemieux?[24]24
  Comment-allez vous, Monsieur Lemieux? – Как поживаете, месье Лемье? (фр.)


[Закрыть]

– Очень хорошо, спасибо, – ответил Лемье по-английски, что для француза было проявлением крайней вежливости. Миниатюрный Лемье, который должен был отвечать за безопасность выставки Сезанна, продолжал с улыбкой говорить по-английски: – Мадам Леборнь уже прибыла Вы ее видели?

– Мы старые друзья, – сказал Оксби и поставил сумку на землю. Годом ранее Мирей Леборнь была назначена директором Объединения национальных музеев. Оксби был удивлен этим назначением, он считал, что ей больше подходила роль преподавателя истории искусств, чем главы администрации агентства, известного частыми внутренними разборками. – Я думал, что она пошлет кого-то из своих сотрудников.

Лемье объяснил:

– Она решила приехать сама, убедиться, что охрана будет надежной. Иначе выставка не откроется.

– Я не могу осуждать ее за это, – сказал Оксби.

– А я не могу обещать, что охрана будет настолько непробиваемой, как она ожидает. Так не бывает, – сказал Лемье.

– Может, повезет, и тот, кто уничтожает картины, попадется до того, как выставка откроется.

– Думаете, это возможно?

– Да. А вы можете посодействовать, убедив Мирей Леборнь, что вы разработали хитрый план охраны, а потом подскажете прессе столько деталей, что они понапишут историй, и Гране превратится в неприступную крепость.

Лемье выглядел озадаченным.

– Не уверен, что понимаю вас.

Оксби нагнулся и поднял сумку.

– Вы услышите об этом, и я обещаю советоваться с вами.

Из гостиницы вышел молодой человек, с бородой, в полосатом переднике. Он вежливо кивнул и взял сумку из рук Оксби.

– Я Поль Ружрон, – сказал он. – Приветствую вас от имени моей семьи, мы владельцы гостиницы. Вы…

– Месье Оксби, – с готовностью откликнулся Лемье. – Ружроны надеются перестроить гостиницу в охотничий домик.

Ружрон горестно сказал:

– Ужасно медленный процесс. – Он указал на здание, похожее на мотель. – Ваш номер там, первая комната налево, пожалуйста.

Оксби кивнул:

– Это будет чудесно. – Он обернулся к Лемье.– Мне не терпится узнать, кто приглашен на совещание.

– Приглашены одиннадцать человек.

Лемье вручил Оксби конверт.

Оксби вынул список имен и просмотрел его. Эвана Типпетта из лондонской Национальной галереи в списке не было.

– Типпетта нет, как я вижу, – заметил Оксби.

Глаза Лемье потемнели.

– Пожалуйста, инспектор, я не хочу никого обидеть, но у нас нет времени слушать лекцию Типпетта о его недавнем несчастье. – Он резко развернулся и направился в гостиницу. – Пойдем выпьем.

Комната Оксби была просто обставлена и освещалась только лампочкой, которая висела посреди потолка. Кровать стояла в центре, а в маленькой тумбочке не хватало нижнего ящика. К счастью, сантехника в ванной была на месте, и все вроде даже было в исправности.

– Тут довольно просто, прошу меня извинить,– сказал Ружрон, – но приезжайте сюда через год, все будет великолепно. – Он улыбнулся и оставил Оксби бутылку минеральной воды, прежде чем уйти в кухню.

Оксби распаковал одежду и папки. В комнате стояло одно кресло, хрупкое деревянное кресло с распустившимся плетеным сиденьем. Он поставил его у окна, где было больше света, сел и положил ноги на кровать. Список лиц, ответственных за безопасность, он положил на колени и принялся читать.

Встреча по вопросам безопасности.

Участники:

Лувр, Париж

Феликс Лемье, координирующий директор по безопасности

Объединение национальных музеев, Париж

Мирей Леборнь, исполнительный директор

Андре Лашо, помощник исполнительного директора

Центральное управление полиции, Париж

Анри Трама, комиссар

Музей Метрополитен, Нью-Йорк

Кертис Берьен, главный архивариус

Шарль Пурвиль, помощник хранителя

Эдвин Ллуэллин, попечитель

Музей Гране, Экс-ан-Прованс

Гюстав Билодо, управляющий директор

Марк Даген, помощник хранителя и директор по безопасности

Полиция Большого Лондона, Новый Скотланд-Ярд, Лондон

Джон Л. Оксби, главный следователь, инспектор

Интерпол, международный отдел, Лион

Сэмюел Тернер, следователь

Оксби сидел неподвижно, закрыв глаза и сосредоточившись. Вдруг тишину нарушил въехавший во двор автомобиль. Источником шума был сломанный глушитель запыленного золотистого «олдсмобиля». Рядом с водителем сидела светловолосая женщина, в которой

Оксби сразу узнал Астрид Харальдсен. Эдвин Ллуэллин вылез с заднего сиденья и стоял, разминая ноги и руки. Астрид тоже вышла из машины, а следом за ней появился водитель, худой человек в голубых джинсах и свитере. Он окинул гостиницу «Наполеон» скептическим взглядом. Поль Ружрон вышел помочь им с багажом и показать комнаты.

Вскоре приехали еще две машины. Первая принадлежала Гюставу Билодо и Марку Дагену, так решил Оксби: на их пятилетнем «рено» были номерные знаки Прованса. Во второй приехал Кертис Берьен, которого Оксби немного знал. В 6.30 красные галочки стояли напротив всех имен в списке Оксби. Он вписал имя Астрид Харальдсен и решил узнать, кому принадлежал золотистый «олдсмобиль».

Хотя в списке Лемье было одиннадцать имен, оказалось, что каждый привез помощника либо друга или, как Ллуэллин, обоих. Оксби насчитал тридцать человек; он также выяснил, что водителем «олдсмобиля» 1978 года выпуска был Скутер Олбани, которого – благодаря Ллуэллину – пригласили сделать видеорепортаж для телевидения. Скутер тут же нашел бар и умело поддерживал несколько разговоров, одной рукой он записывал, а в другой держал никогда не пустеющий бокал.

В первый вечер обед устроили в ресторане. Оксби ходил среди приглашенных, представляясь тем, с кем не был знаком, и останавливаясь поболтать с теми, кого знал. Наконец он подошел к Ллуэллину, который стоял рядом с Астрид и Сэмом Тернером. Тернер пытался убедить Астрид в том, что, пока она не увидит родео в Калгари, она не почувствует истинный дух Северной Америки. Сэм уже третий год служил в Интерполе и очень хотел вернуться в Королевскую полицию Канады, до того как состарится. Ллуэллин спросил, сколько сотрудников Интерпола расследуют уничтожение картин Сезанна.

Тернер покачал головой:

– Боюсь, что вы стали жертвой плохих детективов, мистер Ллуэллин. Нас принимают за некую наднациональную полицейскую организацию – как будто мы ищем мошенников. Мы этим не занимаемся. Мы собираем информацию о продаже наркотиков, о террористах, об уничтожении портретов Сезанна, но только в том случае, если преступление выходит за границы одного государства. Мы находим информацию и рассылаем ее полицейским управлениям тех стран, которые входят в состав Интерпола.

– Но почему вы тогда здесь – в составе совета безопасности? – спросил Ллуэллин.

– Потому что Феликс Лемье попросил генерального секретаря прислать кого-нибудь, и послали меня. Я не прочь поиграть в полицейского, чтобы обезвредить Вулкана, но, – он кивнул в сторону Оксби, – это работа инспектора. Зайдите днем в четверг. Вы услышите много о том, как действует Интерпол.

– Не могу, – сказал Ллуэллин с искренним разочарованием. – Мне надо быть в Нью-Йорке.

Оксби обратился к Астрид:

– Вы тоже поедете в Нью-Йорк?

Астрид ответила не сразу:

– К сожалению, мои клиенты попросили меня остаться в Париже и заглянуть в несколько магазинов.

Казалось, она сильно расстроена, как будто оплаченная поездка в Париж была чем-то неприятным.

На совещании во вторник выступили с сообщениями Андре Лашо и Кертис Берьен. Очень много времени ушло на обсуждение вопросов, связанных с расходами, обеспечением выставки и страховкой от пожара и ущерба.

Рано утром в среду Скутер Олбани отвез Ллуэллина в аэропорт Шарль де Голль, а потом направился в центр Парижа, чтобы подбросить Астрид в отель «Старое болото» на Рю Платр. От самого аэропорта за «олдсмобилем» следовал серый седан, он остановился на приличном расстоянии от отеля. Скутер отнес сумку Астрид в холл, вернулся к своему золотистому «олдсу» и поехал в Фонтенбло. Из седана появился темнокожий бородатый парень в джинсах и зеленой куртке, вошел в отель, поговорил с администратором за стойкой и вернулся в машину.

Скутер приехал в гостиницу «Наполеон» вскоре после одиннадцати и записал на пленку интервью с Анри Трама, комиссаром полиции Парижа, темноволосым мужчиной пятидесяти лет с голубыми, глубоко посаженными глазами, густыми бровями и крупным орлиным носом. Трама возглавлял специальную группу следователей в министерстве внутренних дел Франции и занимался похищенными предметами искусства и антиквариата, преследованием воров, фальсификаторами, фальшивомонетчиками и иногда убийцами. Несмотря на мировую известность, Трама бывал недружелюбным и временами даже грубым.

Во время ленча Гюстав Билодо поблагодарил музеи и частных коллекционеров за «ценное сотрудничество», за то, что они согласились одолжить своих Сезаннов для выставки.

– Мои сотрудники ждут не дождутся девятнадцатого января, и мы продолжаем с большим усердием готовиться к празднованию дня рождения великого художника. В декабре в Женеве пройдет аукцион, – продолжил Билодо, – на продажу будет выставлен автопортрет, принадлежащий Девильё. Мадам Девильё приняла предложение и решила продать картину нашему музею, однако ее покойный муж в завещании оставил необъяснимые требования относительно продажи картин из коллекции. Но должен вам сказать, что завещание сейчас оспаривается, и у нас есть надежда, что автопортрет все же будет нам продан. Это наша мечта – иметь портрет в музее, когда начнется выставка.

В заключительный день первым выступал Сэм Тернер. Его сообщение было кратким, но слушателей заставили содрогнуться живые описания преступлений, сопровождаемые фотографиями «скончавшихся», как он выразился, картин.

– Вся информация, которую мы получили по поводу картин, прошла через компьютеры. Благодаря этим данным мы нашли сходства между происшествиями в Санкт-Петербурге, Лондоне, Суррее и Бостоне. Мы уже ловили террористов, но должен сказать, что террористы оставляют больше следов, чем этот Вулкан. Обычно они посылают угрозы, и большинство из них имеют мотивы и представляют группировки, о которых у нас есть информация. Вот почему я прошу вас присылать мне все подробности, которые вам станут известны.

В два часа Феликс Лемье представил план безопасности, разработанный его сотрудниками из Лувра при содействии друзей из французской разведки. Подробности излагались на шестнадцати машинописных листах. Все члены совета получили копию плана и подписали документ, обязавший их хранить информацию в тайне. Лемье стоял перед доской, на которой разместил рисунки и фотографии: карта Экс-ан-Прованса; планы двух выставочных этажей в Гране; фотографии церкви Сен-Жан-де-Мальт, которая примыкала к Гране. Фотографии демонстрировали, как может укрываться тот, кто задумал напасть на музей.

– Внутри церкви мы поместим специальных людей, одетых в рясы священников и знакомых с основными обязанностями духовенства. У них будут мобильные телефоны.

Лемье сообщил также о телевизионной системе наблюдения, установленной в Гране год назад, и предоставил слайды, которые демонстрировали планируемое усиление этой системы.

– К сожалению, нам не удастся сделать это к февралю, поэтому мы наймем дополнительную охрану, пока новая система не заработает в полную силу.

Лемье завершил свою речь, сказав напоследок, что, возможно, небольшая армия с огнестрельным оружием и сможет прорваться сквозь кольцо охраны, но для одного или двух человек это будет не под силу. Присутствующие пришли к выводу, что стратегия Лемье была замечательной комбинацией человеческого ума и технологий.

Лемье предоставил слово Мирей Леборнь. Леборнь, как хорошо знал Оксби, была одновременно ученым, преподавателем и лектором. Это была симпатичная женщина пятидесяти трех лет, высокая и худая, с открытым широким лицом, которое излучало само очарование.

– О боже! – были ее первые слова, произнесенные с улыбкой и нескрываемым испугом. – Вы знаете, что мне редко не хватает слов, но сейчас как раз тот момент, когда я не знаю, что сказать. Видите ли, я… мы должны принять очень важное решение, в то время как некоторые из вас его уже приняли, считая, что выставка должна открыться в положенный срок, однако я еще не пришла к этому решению, по крайней мере пока. Если после открытия выставки погибнет или пострадает еще одна картина, я никогда себе этого не прощу, как не простят этого ни мне, ни вам миллионы людей. Вопрос, на который я пытаюсь ответить, таков: прорвется ли Вулкан через охрану Феликса Лемье и совершит ли снова это ужасное преступление? Я здесь для того, чтобы вас выслушать, и я приглашаю вас высказаться.