Текст книги "Крестовый поход детей"

Глава 7. Разламывая пальцами ничто

Крошечная комнатушка, которую Управляющий выделил для мессы, на поверку оказалась даже чересчур просторной. На мессу не пришел никто. Вряд ли здесь было так уж много развлечений, но идея посетить мессу все равно никому не показалась привлекательной.

В те моменты, когда Джон занимался подготовкой к мессе, ему еще удавалось думать о себе как об отце Дэниэлсе.

Он подождал десять минут, после чего решил начать.

Достал из рюкзака необходимое и разложил на выданном ему шатком столике. Естественно, гостий не было. Если бы они были, мессы пользовались бы невероятным успехом. Но теперь от хлеба остались одни воспоминания. «Как и от самой Католической церкви», – с горечью подумал Джон.

Священник расстелил на столе относительно чистую салфетку, поставил стакан и блюдце.

Теперь причастие стало исключительно символическим действием.

Когда-то от верующих требовалось поверить в то, что гостия и вино – это тело и кровь Христовы. Теперь от них требуется дополнительный акт веры: представить себе, что в моей руке находится гостия, а в стакан налито вино.

Он отслужил мессу с унынием, которого не испытывал даже в самые темные моменты.

Стыдясь этого чувства, он думал о священнослужителях прошлого. О тех, кто не давал погибнуть вере и обрядам в самые мрачные эпохи истории человечества. Джон молил Бога дать сил, чтобы он мог соответствовать уровню этих людей. При этом он сознавал, что сделан совсем из другого теста. Его вера была нетверда еще до Страдания. Он хорошо помнил один день за много лет до конца света, когда прочел о резне, которую устроил в Америке один сумасшедший. Тридцать два ребенка от шести до десяти лет были расстреляны из автомата.

«Где Ты был, когда этот монстр направлял на невинных свое ружье?» – крикнул он в душе своему Богу.

Но какая-то часть его самого уже знала ответ. И она была сильнее любых сомнений.

Этих детей убил человек, а не Бог.

Бог позаботился об их душах, но он не мог отнять у убийцы свободу выбора. Такое объяснение Джон дал бы любому спросившему. Хотя на самом деле предпочел бы, чтобы Бог опустил с небес руку и вырвал сердце из груди ублюдка прежде, чем тот успел произвести хоть один выстрел.

Тем не менее, Дэниэлс не позволил своим сомнениям нарушить святость мессы. Он исполнил ее предельно внимательно и аккуратно. Отсутствие зрения не было помехой: руки знали все наизусть. Воспроизведение привычных действий давало некоторое утешение.

Только когда он начал читать «Отце наш», молитву с 1700-летней историей, что-то внутри начало сдаваться.

«Да приидет царствие Твое…»

Но мир больше не принадлежал Богу, и тем более не принадлежал он человеку.

«Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»

Но какой хлеб? Быть может, в мире никогда больше не будет хлеба. Теперь слова «ядите: сие есть Тело Мое» следует понимать буквально…

«И не введи нас во искушение…»

Искушение выжить: пусть даже ценой убийства, насилия, грабежа. Именно в таком порядке: от менее тяжелого преступления к более тяжелому. Потому что отнять жизнь в этом царстве мрака и смерти было меньшим грехом, чем обокрасть…

«Но избави нас от лукавого…»

Как же это возможно в мире, где лукавый подстерегает в каждом вздохе, в каждом луче света, в каждой встрече. Бежать уже некуда. Враг находится внутри нас.

Лукавый одержал победу.

Джон вздохнул.

«Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь».

– Аминь, – отозвался голос с порога комнаты. Вошел Управляющий.

– Закончилось? – спросил он. Джон отрицательно помотал головой. Извинившись, молодой человек сделал два шага назад. Стоя у входа, он дослушал последние слова мессы. Когда отец Дэниэлс произнес слова благословения отсутствующим верующим, Управляющий улыбнулся. Он не перекрестился. Когда священник закончил собирать обрядовую утварь в рюкзак, юноша снова вошел в комнату.

– Теперь можно поговорить с тобой?

– Да.

– У тебя было не особо много зрителей.

– Месса не спектакль.

– Хочешь сказать, что ты не разочарован?

– Я хочу сказать, что это не имеет значения. По крайней мере, для меня. Ты хотел спросить меня о чем-то?

– Я хотел напомнить тебе о чтении. «Том Сойер». Одна группа утром и две во второй половине дня.

– Хорошо.

– Хотя сегодня, конечно, выходной.

– Для меня рабочий день воскресенье в любом случае.

– Ах да. И, кстати, есть еще одно дело, о котором я должен поговорить с тобой. Мать милосердия говорит, что по ночам ты разговариваешь с какой-то женщиной.

– В этом нет ничего странного.

– Но видишь ли, дело в том, что эту женщину не видно.

– Для меня это не проблема. Ты, наверное, заметил, что я слепой.

Управляющий покачал головой.

– Тут немного другая история. Не пытайся запутать меня. Мать говорит, что эта женщина невидима. И тем не менее, ее голос прекрасно слышен. В общем, создается впечатление, что в твоей комнате есть женщина. Но как только кто-то заходит, ты оказываешься один.

– Красивая была бы история, если бы это было правдой.

– То есть, ты хочешь сказать, что это неправда?

– Я этого не говорил.

Отчаявшись, юноша тяжело вздохнул.

– Таким образом, ты отказываешься говорить мне правду, священник? Есть в твоей комнате женщина или нет?

– Нет.

– И чей же тогда голос слышала Мать?

– Вероятно, я разговаривал во сне, – ответил Дэниэлс.

Управляющий посмотрел на него испытующим взглядом. Священник заметил в его ауре замешательство и жгучую ярость. Но юноша изобразил учтивость.

– Хорошо. Не будем больше об этом говорить. Пойдем, я отведу тебя в комнату для чтений.

– Я могу сам добраться до библиотеки.

– Но мы идем в другое место.

Они прошли по другой зоне Города, после чего попали в лабиринт коридоров, построенных из металлических листов, прикрепленных к доходившим до самого потолка столбам. Отцу Дэниэлсу они напомнили ограждения перед входом на стадион или перед выходом на посадку в аэропорте.

– Такое ощущение, что этот лабиринт проектировал фанат «Пакмана», – заметил он.

Управляющий обернулся.

– Ты знаешь «Пакмана»? – спросил он изумленно.

– Не лично.

– Хватить издеваться. Ты знаешь эту игру?

– Ну конечно. Хотя к тому времени, как мне исполнилось столько же лет, сколько тебе сейчас, ее уже практически забыли. Она оставалась только в виде приложения для смартфона.

– Что такое смартфон?

– Это был такой телефон с дополнительными функциями. На нем можно было смотреть кино, слушать музыку, играть в игры. Выходить в интернет.

Управляющий покраснел. Джон подумал, что от стыда. Но на самом деле он покраснел от гордости.

– Мое имя. То имя, которое мне дала Мама. Это имя героя видеоигры.

– Неужели?

– Да. «Донки Конг».

Дэниэлсу стоило большого труда сохранить серьезное выражение лица. Он торжественно кивнул, изо всех сил стараясь не думать об обезьянище из видеоигр Нинтендо, чтобы не расхохотаться.

– Так как же вам пришло в голову построить такое сооружение?

– Это была идея Исаака. Исаак – наш ученый. Ты сейчас познакомишься с ним.

Каждые десять шагов путь преграждали металлические калитки. Джон достаточно много бывал в средневековых замках, чтобы понять, что это защитное сооружение. Калитки, обитые до уровня горла металлическими пластинами, давали достаточную защиту, чтобы остановить любого нападающего. Если одна калитка все же ломалась, защитники могли отступить до следующего пункта обороны. Джон насчитал четырнадцать таких заграждений на единственном пути, который вел к цементному кубу, стоявшему в центре металлического лабиринта.

– Что вы здесь держите, в этой крепости? Сокровища?

– В некотором смысле, – ответил Управляющий с улыбкой.

Последнюю калитку охраняли два стражника, вооруженных автоматами. За ней находился вход в напоминавшее бункер пространство. За первой металлической дверью скрывалась вторая: бронированная, толщиной по меньшей мере в семь сантиметров.

Они вошли.

На них обернулись двадцать пар глаз. Двадцать детей вскочили на ноги, приветствуя Управляющего. Трое ребят постарше, стоявших за ними, улыбнулись при виде Джона Дэниэлса. Не составляло труда понять, кто из присутствующих был Исааком. Чернокожий паренек лет пятнадцати с шапкой курчавых волос и в поломанных очках от близорукости, скрепленных при помощи металлической проволоки. По тому, как он щурил глаза, было понятно, что диоптрии ему не подходили.

У стены стояло два стула, а рядом с ними школьная доска, на которой кто-то написал мелом:

«ТОМ СОЕР».

Джон отыскал крошечный кусочек мела размером немногим более ногтя. Тыльной стороной ладони стер слово «СОЕР» и написал «СОЙЕР».

Затем он сел.

Своими глазами, подернутыми тревожной белой пеленой, он медленно обвел лица собравшихся перед ним детей.

– Садитесь, – сказал он.

Все присутствующие в комнате уселись на пол. В том числе и дети постарше.

– «Том Сойер» – довольно длинная книжка. Я не смогу рассказать вам ее целиком за сегодня.

Один из детей смущенно поднял руку. Прежде чем заговорить, он поискал поддержки остальных.

– Ты слепой. Ты не можешь читать. Откуда нам знать, что ты действительно рассказываешь вещи, которые написаны в книжке о Томе Сойере? Откуда нам знать, что то, что ты говоришь, на самом деле есть в книжке?

Аура Управляющего начала пульсировать. Но Джон опередил его.

– Это хороший вопрос. Более того, это просто прекрасный вопрос. Как тебя зовут?

– Дарий.

– Видишь ли, Дарий, дело в том, что мы должны доверять другим. Попросту должны. У нас нет другого выхода. Я не выжил бы, если бы не понял, насколько это важно – доверять тем, кто рядом с тобой. Раньше для тренировки доверия к другим играли в такую игру: несколько человек вставали у тебя за спиной, скрещивали руки, а ты должен был упасть назад, чтобы они поддержали тебя. Сейчас так устроена вся наша жизнь. Мы рискуем ею каждый день, несколько раз в день, и если мы не будем доверять другим – тем, кто входит в нашу группу, мы просто не сможем выжить. Ты ведь совершенно прав. Ты меня не знаешь, ты не знаешь, можешь ли ты доверять мне. Ты совершенно прав в том, что сомневаешься во мне. И я прошу тебя лишь выслушать меня. Ты сам поймешь, является ли то, что ты услышишь, бредом слепого незнакомца или настоящими, как я утверждаю, подлинными словами гения по имени Марк Твен. Спасибо тебе за твой вопрос, Дарий.

Мальчик застенчиво улыбнулся.

Управляющий знаком дал понять, что тот может сесть обратно на старое голубое ковровое покрытие, закрывавшее только часть пола, как изношенный коврик.

Джон Дэниэлс откашлялся. Аура, окружавшая слушателей, излучала внимание, любопытство, радость. Стараясь произносить текст как можно более профессионально, он начал рассказывать историю, написанную американским писателем более полутора сотен лет назад. Деревья, дома, солнечный свет оживали в его словах, и он чувствовал, как аура его слушателей следует за рассказом, как дирижер даже с закрытыми глазами слышит созвучие инструментов. И младшие, и старшие смеялись. И мечтали, и слушали, очарованные историей, происходящей в мире, которого они никогда не знали. В ярком и открытом мире до Страдания.

«Как если бы человечеству удалось колонизировать другие планеты и дети колонизаторов слушали бы истории о планете, отдаленной от них на несколько световых лет», – подумал Джон.

Когда он закончил рассказывать, в конце третьей главы, комнату переполняла такая тишина, что даже звук летящей мухи показался бы в ней оглушающим. Потом среди этой тишины раздался плач одного из детей. Другие двое, мальчик и девочка приблизительно десяти лет, встали на онемевшие от долгого сидения ноги и обняли плакавшего ребенка, пытаясь успокоить его. Девочка укачивала ребенка, как мама. Она шептала что-то ему на ухо, быть может, напевала песенку. Вскоре плач прекратился.

Остальные дети смотрели на Джона Дэниэлса со смесью восхищения и страха. Он не мог видеть их, но чувствовал ауру.

В колледже, в Америке, у Джона был сосед по общежитию, который однажды во время вечеринки употребил какой-то наркотик. На следующее утро у него был чудовищный отходняк. В эмоциональном плане он как будто рухнул в пропасть с горы. Описать по-другому это было нельзя. Сейчас у Джона было тяжело на душе от того ощущения пустоты, которое из-за него испытали сидящие перед ним дети.

– На этом история не кончается. Завтра я расскажу вам оставшиеся четыре главы. Вы услышите, как Том читает Нагорную проповедь. Вы будете смеяться, как сумасшедшие. Знаете, он выбрал именно ее, потому что в ней были самые короткие строки…

В первом ряду кто-то застенчиво поднял руку. Ребенок, одетый в лохмотья. Кто-то нашил на его курточку из мешковины кусок старой майки с изображением Дональда Дака.

– Синьор Дэниэлс…

– Да?

– А что такое «заборная пропапеть»?

Джон снова едва сдержал смех.

– Нагорная проповедь. Проповедь – это речь. Христос произнес ее на горе, поэтому она называется Нагорной. Хотите послушать ее?

Дети обменялись неуверенными взглядами.

Затем некоторые из них закивали.

Отец Джон Дэниэлс наклонил голову. Из его уст зазвучали слова – древние, но по-прежнему обладающие силой свежести: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю…»

По ауре детей Джон следил за тем, как с каждой фразой менялось их настроение. Его точно громом поразила их реакция на следующие слова: «Вы – свет мира. Не может укрыться город, стоящий наверху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного».

Когда он произносил эти слова, эти грязные и нечесаные головки, эти худенькие тела засияли золотым светом. Как будто каждый ребенок был окружен нимбом, как на иконах святых. Сердце Джона заколотилось с невероятной силой. Ему пришлось прервать речь.

Эмоциональная волна, пронизавшая его аудиторию, замедлилась и начала слабеть, пока почти совсем не исчезла.

Сердце священника успокоилось и вернулось к нормальному ритму.

Ребенок с первого ряда снова поднял руку. На этот раз без стеснения.

– Синьор Дэниэлс, а кто такой Христос?

Управляющий был в бешенстве.

– Что-то мне не кажется, что Христос был персонажем «Тома Сойера». Или что в книге было что-то из тех глупостей, которые ты сейчас рассказывал.

Управляющий шел быстро, почти бегом, не заботясь о том, поспевает ли за ним Джон. Он с силой и грохотом толкал железные калитки. Только внутреннее зрение священника спасло его от удара одного из этих металлических листов.

– Я всего лишь упомянул Нагорную проповедь. Они сами попросили рассказать о ней.

– Попросил тебя только один ребенок. А если бы они попросили тебя дать им свой пистолет, ты бы им его тоже дал?

– У меня нет пистолетов.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. То, что ты рассказал им, опасно.

– Не понимаю, почему.

Управляющий резко повернулся. Его лицо исказилось от ярости.

– Ты не понимаешь, почему? Я скажу тебе, почему. Потому что от религии одни несчастья. Войны, преследования. Я совершенно уверен в том, что и Чрезвычайное положение произошло по вине религии.

– Мы не можем этого знать.

Молодой человек ухмыльнулся.

– Считай, что я в это верую.

Последнее слово он произнес с выражением глубочайшего презрения.

– Как бы то ни было, я не мог принести большого вреда. Ты утащил меня до того, как я успел ответить на вопрос, – возразил Джон.

– Конечно, я помешал тебе ответить. Твоему Христу здесь не рады.

Джон встал как вкопанный. Управляющий сделал еще пять быстрых шагов и только потом обернулся.

– Это не мой Христос, – сказал священник твердо, – И Он не нуждается в твоем позволении для того, чтобы войти в эти стены.

Юноша в ярости снова повернулся к нему спиной, крепко сжав кулаки. Его аура была черно-грозового цвета. Он стоял напротив Дэниэлса, который, в свою очередь, не сдвинулся ни на миллиметр. Они были похожи на две каменные статуи. И только пар, исходивший из их ртов, свидетельствовал о том, что это живые люди. В коридоре было не так тепло, как в помещении, где Дэниэлс рассказывал детям историю Тома Сойера. Там было как в теплице. Как в инкубаторе. Теперь Джон понял, почему Город с таким маниакальным упорством охранял это помещение. Это действительно была их сокровищница, а сокровищем было их новое поколение. В очередной раз за время этой остановки на своем пути отец Джон Дэниэлс испытал боль и ужасное чувство вины при виде красоты общины, которую он пришел разрушить.

– Не рассказывай больше ни о Христе, ни об остальных выдумках своей Церкви, священник, – прорычал Управляющий. – Не в стенах моего Города. Иначе…

– Иначе что?

Юноша не ответил.

«Иначе мне придется позаботиться о тебе. Как о Дереве и об остальных. О людях, чье поведение и крамольные идеи ставили под угрозу порядок и выживание Города».

Мимо Джона не прошла ни одна из этих мыслей – он читал ауру юноши, как музыкальную партитуру. Самоотверженность Управляющего была абсолютной, но не совершенно чистой: из-под налета решительности и духа самопожертвования просвечивало желание руководить и, главное, еще более сильное желание считаться спасителем своей общины. Сердце Дона было не алмазом, а кварцем, содержавшим включения и золота, и железа, а также немало ржавчины.

– Иначе можешь проваливать отсюда.

– Я не могу уйти.

– Ты вполне показал способность заботиться о себе самостоятельно.

Джон Дэниэлс покачал головой.

– Дело не в этом.

– Ах, не в этом? А в чем же тогда?

– В том, что вы нужны мне.

Управляющий был поражен.

– Ты хочешь сказать, что оказался здесь не случайно? Что твои раны были уловкой? Ты поэтому так быстро выздоровел?

– Нет, это не так. Я действительно был ранен. Но к вам меня привел Господь.

Возмущение юноши алым пламенем взорвало его ауру.

– Ты обманул нас. Мы спасли тебя, а ты хотел воспользоваться нами для достижения собственных целей! Твоей Церкви мало места? Иди, захватывай другие Города, их здесь полно! Есть и побогаче, и побольше нашего. Что бы тебе ни было нужно, там ты получишь больше и легче, чем здесь.

Джон медленно покачал головой. Его вид изображал больше уверенности, чем у него было на самом деле.

– Если Бог привел меня именно сюда, значит, так надо.

– Нам не нужен твой Бог! Уходи отсюда немедленно!

– Ты, наверное, не понял. Это вы нужны Богу.

Рука Управляющего ударила Дэниэлса прямо в лицо.

Священник заранее почувствовал ее приближение и мог бы увернуться, но не сделал этого. Он отшатнулся назад, но не упал. Юноша схватил его за воротник куртки.

Неожиданно на плечо Управляющего опустилась рука. Рука высокого и сильного молодого человека с очень уставшим лицом.

Вагант ничего не сказал. Он ограничился тем, что покачал головой. Управляющий толкнул священника, и тот упал на пол. Вагант помог ему подняться, протянув руку.

– Спасибо, – прошептал Джон.

– Не благодари меня. Я слышал все, что ты говорил. Дон прав. Нам не нужен ни ты, ни твой Бог. И мы знаем, что делать с теми, что пытается надуть нас.

Управляющий нервно кивнул. Вагант был единственным, кто продолжал называть его Доном. Единственным, кому Управляющий позволял это делать.

– Так что будет лучше для всех, если ты объяснишь, чего от нас хочешь, – заключил начальник разведчиков.

– Да, будет лучше, – повторил за Вагантом Управляющий и сразу же пожалел об этом: поддакивание, да еще и произнесенное нахальным тоном, не соответствовало его статусу. Это он должен был потребовать объяснений, это он должен был диктовать священнику правила, которым тот обязан следовать в Городе. В основе его власти лежало равновесие сил, противовесом в котором всегда служил Вагант.

Джон Дэниэлс перевел свой слепой взгляд на разведчика. У молодого человека были тонкие, почти элегантные черты. Как он ни старался, попытки отрастить бороду не придали его лицу суровости. Светлые волосы и орлиный нос свидетельствовали об иностранном происхождении – вероятно, восточном, что также подсказывал чуть раскосый разрез глаз. Их цвет раньше назвали бы фисташковым, однако после Страдания это сравнение потеряло смысл и забылось. Зеленый исчез с поверхности планеты, а под землей продолжал существовать только в таких глазах, как у Ваганта. В решительных, умных глазах, внимательно изучавших лицо Джона Дэниэлса, словно пытаясь обнаружить в нем скрытые мысли и истинные намерения.

– Я расскажу вам все. Но не здесь, – сказал священник. – Отведи меня в свое убежище.

Вагант был поражен. Откуда, каким чудом этому незнакомцу удалось узнать о его убежище?

Управляющий нахмурился, не понимая, о чем идет речь.

– Днем туда нельзя подниматься, – сухо ответил Вагант.

– Тогда отведи меня туда этой ночью.

– Что это за история с убежищем? – спросил Управляющий.

– Ничего.

– Он только что сказал о каком-то убежище.

Вагант спокойно посмотрел ему в глаза.

Управляющий умолк. На устах разведчика была улыбка. Но нередко Вагант улыбался и перед тем, как убить. Однажды Управляющий видел, как тот вынимал лезвие из груди человека, не прекращая при этом улыбаться.

Управляющий не стал настаивать. Он ограничился тем, что сказал:

– Если вы куда-то пойдете, я тоже хочу там присутствовать.

Некоторое время Вагант колебался, оценивая положение. Затем он обратился к священнику:

– Зачем тебе подниматься туда? Ты можешь поговорить со мной здесь, прямо сейчас.

– Нет. Мне нужно показать тебе кое-что. Что касается меня, то я предпочел бы, чтобы Управляющий тоже пошел с нами. Если ты не имеешь ничего против, конечно.

Вагант пожал плечами.

– Я не против. Значит, поговорим этой ночью. Но учти, я хочу, чтобы ты отвечал честно и прямо. Иначе путь вниз ты проделаешь в полете.