Текст книги "История Люси Голт"

4

Хенри прикурил свой «Вудбайн» и бросил спичку на землю. Из-под арки, которая служила входом во двор, он разглядывал подъехавший автомобиль, – колеса, складное заднее сиденье, зеленую обивку кузова, маленькую эмблему на радиаторе, остроконечный капот, номерной знак IF-19. Матерчатый верх был опущен.

Он слышал, как подъезжала машина, а потом – как хрустит под колесами гравий. Ему подумалось, что это, должно быть, опять каноник Кросби или что стряпчий наконец получил какие-то важные новости, достаточное основание для того, чтобы съездить в Лахардан. Но голос, который он затем услышал оклик, извиняющаяся интонация, – не принадлежал ни тому, ни другому. Из дома вышла Люси, как обычно, когда кто-то приезжал.

– Вы кто? – спросила она, и водитель еще раз извинился, а потом выключил мотор, очевидно испугавшись, что она его плохо слышит.

Это был молодой человек, без жилета под пиджаком; а когда он вылез из автомобиля, Хенри заметил, что галстук у него зацеплен за верхнюю пуговицу фланелевых брюк, туго натянутый вязаный галстук в зеленую, коричневую и фиолетовую полоску. Хенри никогда его раньше не видел.

– А я и не понял, что эта дорога ведет к дому.

– Вы кто такой? – еще раз спросила Люси, и в ответ прозвучало совершенно незнакомое Хенри имя.

Люси качнула головой, дав понять, что и ей оно тоже ни о чем не говорит.

Прислонившись к стене, по-прежнему сжимая в руке пачку «Вудбайна», Хенри вдруг вспомнил те времена, когда в дом приезжали не одни только стряпчий с каноником, а и другие тоже – Мореллы и люди из Рингвилла, люди из Инниселы и Каппоквина и даже из самого Клонмела. Были пикники, на пляж через поля несли корзины с едой, в саду и возле парников играли дети. Приезжала леди Рош из Монатрейна, и полковник Рош, и три сестры Эш, и старая миссис Кронин, и ее вертихвостка дочка, немолодая уже, которая как-то раз вместо приветствия поцеловала капитана. Никого из них Хенри не видел с зимы 1920 года и не знал, что с ними со всеми стало. Может быть, этот молодой человек, что бы он там ни говорил насчет дороги и дома, – один из тогдашних детишек, которые с тех пор успели вырасти?

– Она хочет угостить его чаем, – несколькими минутами позже сказала Бриджит в пристройке, где Хенри плотничал, зайдя туда, чтобы попросить его выставить раскладной столик на гортензиевую лужайку.

Щеки у Бриджит разрумянились, и Хенри вспомнил и этот румянец тоже – возбуждение, вызванное тем, что Бриджит называла «обществом».

Он смахнул со сложенных вместе планок паутину и пыль, а потом протер их тряпкой. На лужайке он смахнул с сидений двух белых железных стульев, встроенных в изгиб стены, нападавшие на них темно-голубые цветы гортензии. Ржавчину с ножек и перекладин надо бы счистить, а сами стулья наново покрасить. Как-нибудь в ближайшее время нужно непременно этим заняться, подумал Хенри, зная, что делать этого все равно не станет.

* * *

– Совсем не похоже было на подъездную аллею, – сказал Ральф. – И сторожка заколочена.

Он не заметил выцветших зеленых ворот, заросших крапивой и дягилем. Он все ехал и ехал под каштановым пологом, и вдруг прямо перед ним оказался большой каменный дом.

– Это вы заехали в Лахардан, – сказала миссис Райал. – А девушку зовут Люси Голт.

Девушка, которая вышла из дома, не назвала своего имени. Женщина, которая расстелила на складном столе скатерть, в полном молчании расставила чашки и блюдца, а затем принесла молочник и чайник, ржаной хлеб, масло и медовые соты. У нее был большой деревянный поднос с чуть завернутыми вверх краями по кругу и с белыми фарфоровыми ручками.

Когда разлили чай, женщина вернулась, чтобы посмотреть, всего ли хватает, а потом еще раз: принесла сдобные булочки с изюмом.

– С IF-19 проблем не было? – спросил мистер Райал, и Ральф ответил, что с одолженной на вторую половину дня машиной не знал никаких забот.

– Очень мило с вашей стороны, – повторил он, уже во второй раз за сегодняшний вечер.

– Надо же вам как-то отдыхать от мальчишек.

Мистер Райал дал объявление о том, что подыскивает на летние месяцы репетитора для двоих своих сыновей, ибо, если судить по оценкам, с которыми те закончили подготовительную школу, подтягивать их нужно было по всем предметам сразу. И Ральф, чьи планы, как на лето, так и вообще на всю последующую жизнь, были неопределенными, перебрался в квартиру, расположенную прямо над «Банком Ирландии», интересы которого в Инниселе представлял мистер Райал.

Невысокий и худощавый, с опрятными усиками, тот являл собой полную противоположность жене. Миссис Райал давно махнула рукой на собственные габариты, себе ни в чем не отказывала и не склонна была осуждать других людей: широта ее души словно бы сама собой предполагала телесное обилие и размашистость жестов. Сыновья у нее росли шалопаями, но и на сей счет она ничуть не переживала. Переживать – это по мужниной части, говаривала она, смутно намекая на то, что муж находит в переживаниях некую ему одному понятную радость.

Было половина десятого, в богато обставленной гостиной Райалов сгущалась полумгла. Объемистый сервант повторял мучительные изгибы столь же грандиозного комода. Комплект стульев строго соответствовал по-королевски изысканным, с обивкой в розовый цветочек, дивану и креслам. Цветы на обоях перекликались с рисунком на дамаскиновых портьерах, которые были раздвинуты по сторонам, оставляя место тюлю. В дневное время суток верхние оконные панели закрывали синие сборные шторы с кистями.

На большом, из красного дерева столе был накрыт поздний ужин: в доме у миссис Райал никто не оставался голодным, вне зависимости от того, что показывали стрелки на часах. Масляную лампу с регулируемой высотой над столом зажигать не стали, но под лампой Ральфа ждали крекеры с кремом, сыр, кекс и сухое печенье. Мальчиков отправили по постелям час назад, и в чашках на столе остывали опивки какао.

– Вам, должно быть, никто не объяснил, – сказала миссис Райал, – что случилось в Лахардане.

Светловолосый, голубоглазый, с угловатыми, но приятными на свой собственный лад чертами лица, Ральф выслушал в пересказе Райалов всю историю с начала до конца, в двух регистрах: мистер Райал был точен и придерживался фактов, миссис Райал по мере необходимости педалировала эмоциональные обертоны.

– В городе до сих пор об этом говорят, – добавил мистер Райал, когда в рассказе сама собой возникла пауза.

Миссис Райал подтвердила сказанное, размазывая крем по крекеру.

– Я слышала, она прямо-таки красавицей выросла, – сказала она.

Когда Люси Голт улыбнулась, на щеке у нее возникла ямочка, и оттого улыбка вышла озорной. На переносице у нее были веснушки, глаза – бледно-лазоревые, а волосы – светлые, как пшеница. Этот образ всю обратную дорогу был вместе с Ральфом в салоне автомобиля и снова воскрес теперь, пока он слушал продолжение истории.

– Ко мне ведь тоже обращались, – сказал мистер Райал, – когда обнаружилось, что капитана Голта и миссис Голт никак не могут найти. Была надежда, что он попробует связаться со мной, хотя, честно говоря, я и тогда не понимал, с чего это вдруг. Он, естественно, так ничего мне и не прислал. Что, конечно же, само по себе весьма прискорбно.

Мистер Райал приспустил лампу и снял стеклянный абажур, чтобы поджечь фитиль. Миссис Райал отряхнула с груди крошки от крекера и встала из-за стола, чтобы опустить шторы.

– Ну, и как она вам, хорошенькая? – спросила миссис Райал. – А может, и впрямь красавица? Вы не находите, что Люси Голт – красавица, а, Ральф?

Ральф сказал: он находит, что так оно и есть.

* * *

В то лето Люси Голт оставалась красавицей до самой осени. Она была прекрасна в простом белом платье, когда солнечный свет вспыхивал на капельках серебра в ее простых, без камушков, серьгах. Это, должно быть, от матери остались, сказал мистер Райал, и платье, наверное, тоже; уезжали они в спешке, вот многое и оставили.

Когда в саду под раскидистым буком Ральф замечал, что его ученики все равно не слышат ни слова из того, что он пытался втемяшить им в головы, девушка из дома, который сам собой возник перед глазами, появлялась снова – каждое утро и потом еще раз, в сонные часы после обеда. Слушая краем уха, как Килдэр спрягает глаголы, и притворяясь, будто не замечает, как Джек рисует зверей на тыльной стороне тетрадной обложки, Ральф иногда начинал опасаться, что вот-вот, в силу какой-нибудь дурацкой случайности, проговорится сам: о том, какой серьезный у Люси Голт взгляд как раз перед тем, как она улыбнется, или о том, как она сидит, сложив на коленях руки, спокойные и белые, словно из мрамора. В его пугливых воспоминаниях она разливала чай, себе и ему, и говорила о том, что не часто проезжие заворачивают к ним по ошибке.

– Есть река, Арар, которая течет по землям эдуев и секванов и впадает в Рону, – медленно повторял в саду возле банка Ральф. – Est flumen, Килдэр, есть река. Quod influit per fines, которая течет по землям. Ты понял, Килдэр?

Перевод был взят из «Ключей к классической литературе» доктора Джайлза, которые Ральф внимательно просмотрел ранним утром, лежа в постели.

– Aeduorum el Sequanorum – это как раз эдуи и секваны. Понял, Килдэр?

– Да, конечно.

– Ну что ж, давай посмотрим, справишься ли ты с incredibile Imitate, ita ut non possit judicari oculis in utram partem fluat.

Джек превратил равнобедренный треугольник в тарантула. Ральф начертил еще один треугольник, обозначив углы через А, В и С. На обоих мальчиках были мягкие белые шляпы, потому что солнышко сегодня припекало с самого утра.

– Ну, Джек, – сказал Ральф.

Каждую среду он проводил полдня в Инниселе, а вторые полдня был свободен. Мистер Райал по-прежнему давал ему свой автомобиль, рассчитав, что если учителю, которого он нашел для своих оболтусов, станет совсем тоскливо в затхлой атмосфере маленького городка, то он выкинет тот же фортель, какой выкинул прошлогодний учитель, и попросту удерет отсюда. Ральф ездил в Дунгарван и бродил по тамошней округе, ездил в Каппоквин и бродил по тамошней округе, ездил в Балликоттон, Каслмартир и в Лисмор. В дом у обрыва он так больше ни разу и не заглянул. Его не приглашали.

– Так что мы знаем относительно АВ и АС, а, Джек?

– Есть такие буквы в алфавите.

– Я имею в виду начерченные тобою отрезки. Стороны треугольника.

Большим пальцем ноги Джек прошелся вдоль палки, которую недавно грыз один из Райаловых спаниелей. Мальчик тихонько оттолкнул ее в сторону, но так, чтобы она оставалась в пределах досягаемости.

– Нормальные такие прямые отрезки, – сказал он.

– А как насчет углов А, В и С, Джек?

– Нормальные такие…

– Все эти отрезки равной длины. Что в этом случае мы можем сказать относительно углов, а, Джек?

Джек подумал немного, потом еще немного и еще.

– А вот это, lenitate, значит, длинная? – спросил Килдэр. – Очень длинная река, так, что ли?

– Incredibili lenitate, с плавностью невероятной.

– У меня уже просто голова раскалывается, – сказал Джек.

На лужайке появилась горничная, Димпна, с чаем и печеньями для Ральфа, второй завтрак. Едва заметив ее, оба мальчика тут же вскочили из-за стола.

– Насчет эдуев и секванов и правда интересно, – вежливо заметил Килдэр, прежде чем рвануть с места вслед за братом.

По вечерам в среду Ральфа всегда спрашивали, куда он ездил сегодня после обеда, и каждый раз, называя очередной исхоженный вдоль и поперек городишко, он чувствовал, что не оправдывает ожиданий. Было ясно, что Райалы ждут от него повторного визита в Лахардан, даже несмотря на то, что никто его туда не приглашал. Он понимал, что для мистера Райала это послужило бы дополнительной гарантией в том, что он и дальше будет заниматься с его сыновьями; миссис же Райал, натура чувствительная, увидела в нем хоть какую-то компанию для одинокой девушки. Но, ради всего святого, как он мог просто взять и еще раз свернуть на ту же подъездную аллею как ни в чем не бывало, как старый добрый друг? В друзья его никто не приглашал.

Тем не менее однажды в среду Ральф все-таки вернулся к тому месту, где начиналась подъездная аллея, к пустующей сторожке и к спрятанным под буйной летней порослью въездным воротам. Он притормозил, но сворачивать не стал. Вместо этого он поехал дальше и в скором времени нашел место, где можно было съехать прямо на пляж; он искупался и полежал на солнышке. Никто так и не появился ни на галечнике, ни на гладком, утрамбованном приливом песке, на котором даже его собственные следы были едва видны. Проблеск чего-то белого не мелькнул вдалеке, стройная девичья фигурка так и не появилась на скалистом мысе, который уходил в открытое море, прямой, словно вытянутый палец. На обратном пути он еще раз отыскал аллею и сторожку. Он подождал немного, но и здесь никто к нему не вышел.

В другие дни по вечерам Ральф вышагивал по длинной центральной улице Инниселы, останавливаясь, чтобы поглазеть в витрины магазинов; он проводил время с вывешенными у Мак-Минов кусками мяса, с манекенами в галантерее Домвилла, с овощами и фруктами у О'Хэгана и в «Отечественных и колониальных товарах». Огромные стеклянные реторты с зеленой и красной жидкостью были главной достопримечательностью фармакопеи Вестбери; в зале для аукционов П.К. Гэтчелла громоздилась мебель – столы, кровати и гардеробы, комоды, стулья, письменные столы и картины. На рекламных щитах синема три раза в неделю менялись кадры из фильмов.

Ральф читал «Айриш таймс» и «Корк игземинер» у стойки в «Сентрал-отеле». Он шел мимо приземистого маяка и мимо вокзала, мимо летних пансионатов – «Пасифик», «Атлантик», «Мисс Мид», «Сан-Суси». Он шагал по променаду мимо парочек, которые выгуливали псов, мимо монахинь, священников и «христианских братьев». Девчонки из монастырской школы болтали возле желто-голубой эстрады или сидели на парапете, болтая ногами.

Иногда он проходил мимо армейских казарм на Корк-роуд, за которыми кончался город, и уходил далеко в поля. Иногда исследовал куда менее привлекательные улицы в нижней части города, где бегали босые дети и женщины в платках просили милостыню, где мужчины на углах играли в пристенок, а из перенаселенных хибар за версту несло нищетой. Был еще маршрут по берегу реки до протестантской церкви, неподалеку от которой гнездились лебеди, собственно, и давшие городу название. Как-то вечером среди могил он повстречал престарелого священника, который тут же протянул ему руку.

– Вы учите банкирских детишек, – сказал он одновременно с этим дружеским жестом. – А я каноник Кросби.

Ральф не привык к такому способу знакомства, но спрятал замешательство улыбкой. Несколько раз он присутствовал на проповедях каноника Кросби, поскольку в его обязанности входило сопровождать своих подопечных в церковь в тех редких случаях, когда ни отец, ни мать не хотели идти к воскресной заутрене.

– Стараюсь в меру сил, – сказал он после того, как назвал в ответ свое имя.

– Да будет вам. Уверен, что все у вас идет как надо, Ральф. Если я не ошибаюсь, сами-то вы из графства Вексфорд?[18]18
  Одно из самых неспокойных графств в Ирландии – с точки зрения сопротивления британцам.


[Закрыть]

– Так точно.

– Когда-то, много лет тому назад, я был викарием в Гори. Что за славное графство, этот ваш Вексфорд!

– Согласен.

– Гордится своим разнообразием.

Ральф улыбнулся еще раз, не уловив смысла последней фразы. Каноник Кросби сказал:

– Мне сообщили, что вам довелось побывать в Лахардане.

– Заехал по нечаянности. Мистер Райал любезно предоставляет мне возможность пользоваться его автомобилем.

– Добрейшей души человек. И женат на добрейшей из смертных. – Каноник Кросби немного помолчал. – А еще, я слышал, вы встречались с Люси Голт.

– Да.

– Что ж, это прекрасно, Ральф, прекрасно! Я так обрадовался, когда узнал об этом вашем визите. И миссис Кросби тоже обрадовалась так, что и передать нельзя. Мы оба были просто на седьмом небе от счастья.

Каноник Кросби то и дело подмигивал, его рука по-дружески опустилась Ральфу на плечо, он восторженно кивал головой, и от всего этого кровь прилила у Ральфа к лицу, и, едва почувствовав, что краснеет, он стал краснеть все пуще и гуще. Во всем сказанном был какой-то второй смысл, в самом тоне, которым говорил каноник Кросби, в его молчаливом допущении, что Ральфу и хотелось бы кое в чем признаться, но, естественно, делать он этого сейчас не станет.

– Если найдется человек, с которым Люси Голт сможет пообщаться целое лето, так это будет чудо, просто чудо.

– Я и был там всего-то один раз.

– А как бы мы все возрадовались, услышав, что вы заехали туда опять! И как была бы рада – ну, конечно, я в этом совершенно уверен – сама Люси.

– Честно говоря, меня туда еще раз никто не приглашал.

– В наших краях, Ральф, принято приезжать в гости безо всяких там приглашений, просто постучать в дверь, когда найдет такой стих, и все тут. Уверяю вас, Ральф, здешний люд обращает на формальности куда меньше внимания, чем в графстве Вексфорд. Вы, должно быть, знакомы с настоятелем из Фернза?

– Боюсь, что нет.

– Ну вот, а я вам что говорил? Мы здесь народ простой. И ко всяческим церемониям относимся довольно просто. И в человеческих отношениях, – добавил каноник Кросби с внезапной суровой ноткой в голосе, – чопорности у нас места нет. Категорически.

– По правде сказать, – начал Ральф, – я не…

– Мальчик мой, ну конечно. Как я вас понимаю. И миссис Кросби тоже. Вам, случаем, не доводилось встречаться с мистером Салливаном?

– Салливаном?

– Из юридической конторы «Салливан и Педлоу»? Юридические и нотариальные услуги?

Ральф покачал головой.

– Мистер Салливан уже весь мир обыскал, пытаясь найти капитана Голта и его жену. А в их отсутствие он за всем присматривает. Присматривает за Люси Голт. В свое личное время, вне какой бы то ни было связи с официальными обязательствами, он взял на себя заботу, – заботу, Ральф, о том, чтобы Люси Голт было на что жить и чтобы жила она по возможности хорошо, заботу о ремонте и содержании этого старого дома, который уже давно похож скорее на казарму, чем на дом. Сделать, конечно, удается очень немногое, поскольку денег на это просто нет. Голты никогда особо не заботились о своем благосостоянии, из поколения в поколение: вы можете судить об этом по тем нескольким полям и небольшому стаду, которые у них остались. Но все это время Лахардан приносил пусть скромную, но все же прибыль, и удавалось это исключительно благодаря стараниям мистера Салливана. Я недавно сказал мистеру Салливану – нарочно остановил его на улице, чтобы это сказать, – что он хороший человек. А в ответ услышал, что ему не раз приходилось обедать в Лахардане, что не раз и не два – в те времена, когда там жил капитан и даже еще того раньше, – он оставался там ночевать, если ехать домой затемно уже не имело смысла. И всю свою глубокую человечность, Ральф, он склонен оправдывать всего лишь благодарностью за оказанное когда-то гостеприимство.

Ральф кивнул. Кожа на лице успела вернуть свой естественный цвет. Ему хотелось поскорее закончить этот разговор, но он не знал, как это сделать.

– А тут до ушей мистера Салливана, а затем и до моих доходит слух о том, что вы побывали в Лахардане. И мистер Салливан был положительно в восторге от этой новости, Ральф, так же как и мы с миссис Кросби. Мы даже вознесли благодарственную молитву. Самую искреннюю благодарственную молитву.

– Я тогда просто ошибся дорогой, не понял, что это подъездная аллея к дому.

– Ошибитесь дорогой еще раз, Ральф. Я вас умоляю, ошибитесь еще раз. Я умоляю вас составить компанию девушке, которой так недостает общения со сверстниками. Я вас умоляю не оставлять на полдороге начатого дела. Я самым искренним образом вас об этом прошу. Съездите еще раз в сей одинокий дом, Ральф.

Выдав этот многословный и велеречивый пассаж, каноник Кросби протянул Ральфу руку и пошел своей дорогой.

* * *

Когда пришла наконец весточка от Люси Голт, написана она была почерком до странного безукоризненным, где каждая черта и петелька, каждый росчерк и соединительная планка были на своем единственно верном месте. Это имя, которое Ральф лелеял про себя столь нежно и тайно, было выведено с тем же четким наклоном, что и прочие слова в письме. Вся поэзия мира была бы не в силах вместить той силы, с которой звучало скрытое в этом имени «да»; на сей счет Ральф был уверен. Вся поэзия мира не смогла бы отразить и капли той радости, с которой он вел свой обычный урок под густолистными ветвями бука.

– Давайте-ка мы сегодня просто почитаем, – улыбчиво сказал он утром того дня, когда пришло письмо, и стал читать вслух из «Дневника господина Никто»[19]19
  Поздневикторианский юмористический роман братьев Джорджа и Видона Гроссмитов, формально представляющий собой дневник клерка Чарлза Путера, графомана и сноба, то и дело попадающего в различные нелепые ситуации.


[Закрыть], пока Килдэр дремал, а Джек рисовал гаргулий.

Когда настало время чая и мальчики умчались по своим делам, письмо можно было снова достать, с роскошной неспешностью вынуть его из кармана, не торопясь развернуть, любуясь крапчатой тенью листвы на белой бумаге и синих линиях строк. Конверт лежал отдельно; теперь его тоже можно было изучить. Мольбы каноника Кросби, невысказанные пожелания Райалов больше не вступали в противоречие со свойственным Ральфу застенчивым упрямством. И в эти первые несколько часов, когда все вдруг переменилось, для счастья было довольно одной только возможности смотреть на эти несколько коротких фраз и на то, как она пишет собственное имя.

Прежде чем уехать навсегда, загляните попрощаться. Приезжайте к чаю. Конечно, если вам того хочется. Люси Голт.

И больше ничего, только адрес и дата под ним: 15 августа 1936 года.