Текст книги "Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе"

5
Вопрос и ответ

Философию часто воспринимают в качестве системы идей, которая дает ответы на фундаментальные вопросы. Сократовская философия – нечто другое; это скорее приверженность процессу, а не результату. Сократ приходит к каким-то выводам, но все они оказываются лишь временными (см. главу 14). По большей части в диалогах он то идет вперед, то отступает назад, но никогда не останавливается на ответах. Вопрос – вот единица сократической практики, вот ее своеобразная валюта; он есть первое, что нам нужно освоить. Метод Сократа отличается от других стилей обучения и мышления в первую очередь следующим: приверженец этого метода не наставляет, не объясняет, не бранит, не рассказывает. Он задает вопросы. Большая часть моей книги посвящена тому, как устроены подобные вопросы, каким образом нужно их формулировать и что они дают. В этой главе мы сперва рассмотрим вопросы как таковые.

Вопросы против ответов. Мы уже вскрыли несколько возможных причин, побуждавших Платона писать диалоги. Теперь самое время задуматься, почему он завершал их, не доходя до финального ответа. Если бы он следовал современной моде, то мог бы, скажем, снабдить каждый чем-то вроде предисловия, в котором объяснил бы читателям причину. Такое предисловие устранило бы необходимость публиковать объемистые работы о том, почему он поступал именно так, а не иначе. Между тем отсутствие подобного предисловия лишь подтверждает его мудрость, а также предоставляет ключ к его методу в целом. Дело в том, что Платон, как и его Сократ, обожает вопросы, а также то состояние, в которое они повергают разум.

Положение Платона как автора совпадает с положением Сократа как персонажа. Платон никогда не высказывает свое мнение напрямую: он прячется за своими персонажами, заставляя читателя строить догадки. Из-под его пера выходит герой, который тоже не дает никаких ответов и вынуждает людей крепче думать, пересматривая то, во что они верят и как живут. Подоплека всего этого вполне понятна: наш ум более эффективен в те моменты, когда вопрос еще не разрешен, а не в те, когда у нас уже имеется ответ. На каждом уровне диалоги помогают нам сначала войти именно в такое состояние, а потом удерживают нас в нем. Урок, содержащийся в диалогах, будет усвоен в том случае, если мы научимся продлевать в себе это состояние даже за рамками чтения. Практик сократического метода мыслит вопросами, комфортно ощущает себя в неопределенности и ценит бесконечность поиска.

В главах 2 и 4 было показано, как метод Сократа исправляет дурные привычки разума, предоставленного самому себе. Акцентирование той значимости, какую имеют вопросы, вновь обращает нас к этой теме. В указанном контексте дурной привычкой выступает приверженность к собственным мнениям. Надо сказать, что иметь мнение довольно приятно. Обращаясь к философии, люди обычно желают преумножить подобное удовольствие – если и не укрепиться в ранее обретенных убеждениях, то хотя бы обзавестись новыми убеждениями. Сократ в такие игры не играет, и поначалу это разочаровывает. Так в чем же его философия? Как ему представляется, самая большая проблема заключается в том, что мы убеждены в том, в чем не должны быть уверены, и думаем, что знаем то, чего не знаем. Вот почему философия Сократа не состоит из набора убеждений. Она представляет собой процесс. Сократический метод не способствует замене сложившихся ранее убеждений на иные, более выверенные. Он меняет наше отношение к убеждениям как к таковым. Любовь к обладанию ими подменяется в этом методе любовью к их бесконечной проверке.

Стиль мышления. Давайте рассмотрим несколько подходов к тому, что есть вопрос, то есть попытаемся выяснить, как он работает в качестве инструмента мышления. Вопрос, задаваемый одним человеком другому, обычно представляет собой просьбу что-нибудь сказать или сделать. Вопрос может быть простым, а просьба, которая в нем содержится, незамысловатой. Однако сократические вопросы не таковы: они давят. Задавать их и отвечать на них – все равно что обращаться с ручным насосом. Это требует усилий. Иногда они выявляют такие скрытые убеждения, которым удивляются даже сами их обладатели. Они способны вывести понимание темы далеко за рамки той точки, с которой все начиналось. Непрерывный поток вопросов может наполнить стакан или даже выдолбить каньон; множества заданных вопросов и полученных ответов образуют настоящие чертоги мысли – в этих памятниках увековечивается могущество непрерывного процесса мышления, зачастую протекающего в одной-единственной голове. Причем череда вопросов и ответов способна выступать как созидательной, так и разрушительной силой.

Короче говоря, вопросы, в отличие от утверждений, продуктивны. Но наш умственный мир в основном состоит из мнений и реакций, тревог и надежд, довольств и сожалений, выраженных порой не совсем вербально, но зато в той или иной мере декларативно. При сократическом подходе количество утверждений сокращается, а количество вопросов увеличивается – прежде всего вопросов о том, что в иных своих мыслях мы принимаем за данность. Изъясняясь и думая утверждениями, вы ничему не учитесь; говорить и размышлять посредством вопросов – совсем другое дело. Например, кто-то высказывает мнение, которое вам противно, а вы, вместо того чтобы заявить об этом, начинаете задавать вопросы. Что это значит? Нет ли здесь противоречий? Имеются ли подходящие сравнения? То, что вы говорите, им не нравится. Вы не защищаете их мнение, а ставите под вопрос. («Что вы имеете в виду?» – озадачены ваши оппоненты.) Вы отказываетесь от удовольствия иметь твердое мнение, но взамен получаете нечто более основательное.

Получив вопрос, тот, кому его задали, оказывается под давлением. Вопросы, задаваемые самому себе, ставят ровно в такое же положение. И это хорошо. А вот четкое декларирование собственной позиции имеет прямо противоположный эффект: оно снимает давление. Постоянно испытывать гнет неудобно, и поэтому большинство людей мыслят и изъясняются мнениями. Но ум, который не подвергается давлению, склонен к распущенности и развращенности. Настоящий сократический диалог – это тренинг, в котором давление ощущается весьма сильно: он требует напряжения всех сил. Однако давление способно давать более здоровый, хотя и менее интенсивный эффект не только в такие минуты, но и в любое время. У одних людей критически пониженное артериальное давление, а у других та же беда с сократическим давлением. Но его можно поднять, если почаще мыслить вопросами.

Каждый раз, когда вы задаете хорошие вопросы или отвечаете на них, ваше понимание предмета делается чуть глубже. Вы лучше понимаете собеседника и четче видите собственные слабые стороны. Открывающаяся перед вами картина усложняется. В той мере, в какой вы сократик по мировоззрению, вам это будет нравиться. И наоборот, вас не слишком заинтересуют скоропалительные реакции других, по крайней мере когда комментируется нечто важное, поскольку такие мнения мало чего стоят, они абсолютно поверхностны. Вы предпочтете почитать отчет о каких-нибудь достойных дебатах или пообщаться с кем-то, в чьих словах будет отражаться дискуссионная природа мышления. Подобным вкусам нелегко угодить, и потому большинство публичных комментаторов покажутся вам несносными. В них не чувствуется никакого сократического давления, ни внутреннего, ни внешнего. Ожидать от них чего-то другого – это все равно что ехать по захолустной дороге и мечтать не о фастфуде, а о нормальной еде. Придется либо потерпеть, либо сменить шоссе, либо приготовить еду самостоятельно.

Описанное восприятие сократического метода делает его чем-то простым и естественным. Несмотря на обилие сопряженных с ним смыслов, его можно свести к тому, чтобы задавать побольше вопросов, постоянно повышая их качество[81]81
  Обсуждение приверженности Платона методу вопросов и ответов см.: Robinson, Plato's Earlier Dialectic, p. 65–67.


[Закрыть].

Шаг за шагом. Метод Сократа неспешен, он продвигается вперед небольшими шагами. Каждый вопрос раскрывает небольшую часть проблемы. Читателю впору задуматься, не изменилась ли с древних времен способность человека к концентрации внимания и догадывался ли Платон о том, насколько раздражающей может показаться череда мелких вопросов. Нам, впрочем, и так известно, что да, он знал, поскольку подобные жалобы высказывались и в диалогах.

Горгий, 497b–c

КАЛЛИКЛ. Сократ себе верен, Горгий! Всегда одно и то же – спрашивает и разбирает всякие мелочи, пустяки!

ГОРГИЙ. А тебе что за разница? Совсем не твоя забота их оценивать. Пусть себе разбирает, что хочет.

КАЛЛИКЛ. Ладно, Сократ, задавай свои мелочные, пустячные вопросы, раз Горгий не против.

Значит, мелкие вопросы появились неспроста. С их помощью мы узнаем о том, как, по мнению Сократа, лучше всего приблизиться к истине. Лучше всего продвигаться вперед осторожными шагами. Возможно, читателю захочется поторопиться, чтобы побыстрее перейти к сути. Это естественно, если только заранее известно, что суть будет изложена на следующей странице. Но настоящее мышление устроено не так. Ищущий никогда не знает наперед, что будет в конце; он словно карабкается по отвесному склону, цепляясь пальцами за выступы и продвигаясь лишь на несколько сантиметров за раз. Посмотрите, как это делает Сократ. Он берет что-то одно, часто довольно простой пример, и полностью продумывает его. Потом то же самое повторяется с другой мыслью, и так далее. Между высокими ставками диалога и мелкими вопросами, на основе которых он ведется, есть здравый контраст.

У маленьких вопросов есть и другие преимущества. С их помощью легче воспринимать и выстраивать сократические диалоги. Это удобно, потому что метод сложен в других аспектах, которые упростить невозможно. Задавать вопросы – творческий труд; нужно придумывать гипотетические ситуации, ставящие под сомнение сказанное либо собеседником, либо вами самими. Такие диалоги требуют сосредоточенности. Порой трудно сказать сразу, выдержана ли в том или ином высказывании логика. Тема диалога может быть обширной и сложной; но зато вопросы, формирующие диалог, не обширны и не сложны. Они разбивают рассуждение на четкие шаги. Если что-то пойдет не так, с легкостью можно будет выяснить, где именно мы сбились. Из всего сказанного можно извлечь обобщающий вывод о том, как обсуждать сложные темы. Если вы собираетесь выдвинуть концептуальные требования, постарайтесь избежать риторических. Чем сложнее вопрос, тем важнее, рассуждая о нем, высказываться предельно ясно и взвешенно.

Мелкие вопросы хороши еще и тем, что замедляют процесс. Отчасти это важно из-за того, что истина бывает сложна, а сложность в спешке не распознаешь. По-настоящему вникнуть в чей бы то ни было аргумент – почему человек думает так-то и так-то и соответствует ли это действительности – все равно что разобрать машину и собрать ее заново. Тут обязательно нужно уследить за всеми мельчайшими винтиками. Кроме того, метод Сократа требует интеллектуальной эмпатии. Нужно уметь взглянуть на проблему чужими глазами. Может показаться, что вы сразу «вникли в суть» или что и понимать, собственно, нечего. Но тут легко допустить ошибку; по-настоящему понять, что имеет в виду другой, иногда удается не сразу. В свете сказанного задавание множества небольших вопросов – полезнейшая привычка, которая дисциплинирует. Вы просто спрашиваете и слушаете, не торопясь переходить к сути.

Тот же принцип применим не только в разговоре, но и когда вы изучаете какую-нибудь идею – взятую у Сократа или откуда угодно. Возможно, на то, чтобы достаточно хорошо ее понять и снова повторить, уйдет совсем немного времени. Но когда замедляешься по методу Сократа, то обретаешь определенное представление о том, что значит на самом деле что-то понять. Некоторые люди (а иногда, возможно, и все мы) обращаются с идеями, как туристы в музее: как им кажется, просмотрев все картины, они неизбежно должны понять, что такое искусство. Однако хорошей картиной нужно любоваться долго и не один раз, и вдобавок без спешки – только так вы увидите, что на ней изображено и что она значит. Сократ подходит к идеям как искусствовед к картинам и просит слушателя или читателя поступать так же.

Плавное течение сократического вопрошания привлекательно еще по одной причине. Сократ говорит нам, что ему важно заботиться о душе – своей собственной, своего собеседника и, как можно предположить, читателя. Подобная забота, вероятно, означает определенную скорость работы разума. Этим обусловлен конкретный темп диалогов, оптимальный для речи и мысли. Новый темп создает новую личность. Сократ всегда проявляет самообладание, а упомянутый медленный ритм – одна из составляющих этого. Он никогда не спешит.

Перекрестный допрос. В сократических вопросах есть еще один движущий элемент – насколько им свойственна открытость. Порой Сократ задает такие вопросы, на которые можно дать сотню разных ответов. Он хочет узнать мнение собеседника, и потому разговор завязывается легко. Но вскоре собеседник приходит к какому-то утверждению, они сообща проясняют границы утверждаемого, и Сократ начинает проверять их на прочность. Его вопросы перестают быть открытыми, отвечая на них, можно использовать лишь «да» или «нет»: «Готов ли ты принять утверждение X? Соглашаемся ли мы с утверждением Y?» По сути, диалог превращается в перекрестный допрос. Правовед Джон Вигмор называл перекрестный допрос «величайшим из юридических механизмов, когда-либо придуманных для установления истины»[82]82
  Wigmore, Evidence in Trials at Common Law, § 1367. (Джон Генри Вигмор (1863–1943) – один из ведущих американских специалистов в области доказательного права. – Прим. ред.)


[Закрыть]. Сократ, очевидно, считал его столь же важным инструментом философствования. Почему?

Рассмотрим порядок, согласно которому проводится подобный допрос. Правила судебного разбирательства и сократического диалога во многом схожи. Во-первых, на вопросы нужно отвечать до тех пор, пока они не будут исчерпаны; ни там, ни здесь нельзя заявить: «Я предпочел бы не отвечать». Во-вторых, свидетель в суде обязан говорить правду, и в сократическом допросе действует то же правило: говори, что думаешь (подробнее см. главу 10.) В-третьих, тот, кто ведет допрос, может задавать наводящие вопросы, то есть вопросы, заранее подразумевающие ответ: «Правда ли, что?.. Согласны ли вы с тем, что?..» Наводящие вопросы не оставляют места для уклончивых ответов. Они вынуждают свидетеля отвечать по существу. Перекрестный допрос, таким образом, дает возможность «прощупать» свидетелей, выявить их слабые стороны, раскрыть их секреты. Все эти качества делают его превосходным средством проверки правдивости и убеждений свидетеля или кого-то иного.

У наводящих вопросов, впрочем, есть и оборотная сторона. Они продумываются исключительно вопрошающим; свидетелю остается лишь подтверждать или опровергать чужие утверждения. По этой причине иногда дело идет не так, как нам хотелось бы. Предположим, вам нужно выяснить, что думает свидетель. В этом случае вместо перекрестного допроса можно использовать прямой допрос, в котором наводящие вопросы не допускаются; свидетелю позволено высказываться свободно и отвечать так, как он считает нужным. К перекрестному же допросу лучше всего прибегать уже после того, как эти ответы получены. Сократ так и поступает: он неспеша задает простые вопросы до тех пор, пока детально не разберется, о чем идет речь. И вот тогда настает черед перекрестного допроса.

Наводящие вопросы, применяемые в обычном разговоре, могут создавать дополнительные затруднения, вынуждая собеседника защищаться. Большинству людей не нравится, когда их подвергают перекрестному допросу. Когда человека настойчиво подталкивают к тому, чтобы высказать некое утверждение X, ему не хочется соглашаться ни с самим этим утверждением, ни с тем лицом, которое вынуждает утверждение сделать. Поэтому наводящие вопросы нужно формулировать с большой долей добродушия, чтобы они воспринимались благосклонно. Или же они должны быть сформулированы достаточно искусно и мягко, чтобы противоположная сторона даже не поняла, что вопрос наводящий, то есть в такой манере, которая не имеет ничего общего с судебными заседаниями. Порой Сократ заботиться об этом, а порой нет. Важность этого аспекта определяется тем, используете ли вы сократический метод в разговоре с кем-то другим или же в диалоге с самими собой.

Состязательная система. Имеется еще один способ представить мысль, изложенную выше. Перекрестный допрос в суде обычно применяется к свидетелю, вызванному противоположной стороной. Иначе говоря, адвокат и свидетель находятся в состязательных отношениях. В состязательном поведении нет ничего необычного, оно не требует литературного образца для подражания. И, как правило, оно неконструктивно, если вы взаимодействуете с другим человеком. Однако состязательное мышление, то есть применение состязательного подхода в рамках вашего собственного мыслительного процесса, отнюдь не банально и, напротив, весьма позитивно. Большинство из нас, интерпретируя мир, старается снова и снова подтверждать то, что мы уже и так знаем. Вероятно, наша познавательная способность эволюционировала для того, чтобы мы убеждали себя и других в том, что все, что идет нам на пользу, – это к лучшему. Быть может, есть и другие причины для предвзятых рассуждений, склонности к подтверждению своей точки зрения и всех остальных форм хронических ошибочных суждений; в любом случае поиск подобных ошибок не самое любимое занятие разума, предоставленного самому себе.

Сократические вопросы служат лекарством для этого. Они обеспечивают самоконтроль. У нас внутри всегда должна работать оппозиционная партия – начало, постоянно оспаривающее то, что нам кажется известным. Внутренний Сократ – достойный оппонент. По сути, все это есть повторение сказанного в главе 4, но у этой главы другое назначение: она посвящена методам, которыми действует этот оппонент. Не посредством саботажа или ненависти к себе – это просто расследование, каким бы жестким оно ни было. В нашем «я», как и в парламенте, должно быть место вопросам.

Сократу особенно нравится подвергать сомнению те установки, в которых его собеседники видят нечто само собой разумеющееся. И это еще одна веская причина, побуждающая завести оппонента в собственной голове. С его помощью мы прекратим отождествлять себя с теми взглядами, которых придерживаемся. У каждого из нас есть ложные представления о мире и о своей личности, которые не выдержали бы сократической критики и которые едва ли когда-либо ей подвергались. Это не до конца осознаваемые идеи, которые мы воспринимаем как должное и которые из-за этого ускользают от нашего внимания. Сократические вопросы выводят их из слепой зоны. Убеждение, которое до сих пор казалось слишком очевидным или священным, чтобы подвергнуть его прожарке, будет вызвано для дачи показаний. Пока идет такой допрос, убеждение перестает быть частью вас самих. Раньше оно говорило вашими устами – теперь же вы говорите с ним. Состязательное мышление отделяет нас от наших предрассудков и ожиданий.

Поздняя диалектика Платона. В ранних диалогах Платона сократический метод применяется, но не обсуждается. В более поздних он используется меньше, но зато обсуждается больше. К тому моменту, как известно, изменились и другие идеи Платона, и поэтому трудно разобраться, применимы ли его поздние комментарии о методе к ранним сократическим диалогам. Однако нам все-таки нужно хотя бы мельком взглянуть на то, что Платон говорил о своем методе в поздних сочинениях, поскольку они в очередной раз подтверждают, что этот философ неизменно отводил процессу вопросов и ответов почетное место.

В различные моменты своего творчества Платон определял диалектику по-разному[83]83
  Robinson, Plato's Earlier Dialectic, ch. 6 и особенно p. 69–70; Kahn, Plato and the Socratic Dialogue, ch. 10.


[Закрыть]. В самом общем виде диалектика означает поиск истины посредством вопросов и ответов. Более поздний платоновский Сократ описывает ее как путь к знанию и открытиям.

Кратил, 390b–e

СОКРАТ. А кто смог бы лучше других присмотреть за работой законодателя и судить о сделанном здесь и у варваров? Не тот ли, кто будет этим пользоваться?

ГЕРМОГЕН. Да.

СОКРАТ. Так не тот ли это, кто умеет ставить вопросы?

ГЕРМОГЕН. Верно.

СОКРАТ. Он же – и давать ответы?

ГЕРМОГЕН. Да.

СОКРАТ. А того, кто умеет ставить вопросы и давать ответы, мы называем диалектиком?

ГЕРМОГЕН. Да, это так.

В «Государстве» Сократ описывает идеальное и справедливое общество, управляемое философами. Их самым важным качеством тоже выступает талант задавать вопросы и отвечать на них. Это искусство представляет собой путь к истине не только в моральной философии, но и в любом важном деле. Вот что Сократ спрашивает у Главкона:

Государство, 534d–e

СОКРАТ. А своим детям – правда, пока что ты их растишь и воспитываешь лишь мысленно, – если тебе придется растить их на самом деле, ты ведь не позволил бы, пока они бессловесны, как чертежный набросок, быть в государстве правителями и распоряжаться важнейшими делами?

ГЛАВКОН. Конечно, нет.

СОКРАТ. И ты законом обяжешь их получать преимущественно такое воспитание, которое позволило бы им быть в высшей степени сведущими в деле вопросов и ответов?

ГЛАВКОН. Мы вместе с тобой издадим подобный закон.

СОКРАТ. Так не кажется ли тебе, что диалектика будет у нас подобной карнизу, венчающему все знания, и было бы неправильно ставить какое-либо иное знание выше нее: ведь она вершина их всех.

ГЛАВКОН. По-моему, это так.

Платон рассматривает диалектику не просто как метод, но как целую философскую систему, где суть вещей постигается через исследование, в основе которого вопросы и ответы[84]84
  Дискуссию по этому поводу см.: Janssens, Concept of Dialectic in the Ancient World, p. 75–176; Robinson, Plato's Earlier Dialectic, p. 71–75.


[Закрыть]. В этой книге мы не будем подробно говорить о правителях-философах, постигаемых ими истинах и прочих новшествах позднего Платона. Тем не менее приведенные фрагменты показывают, что Платон всю жизнь был очарован методом вопросов и ответов. Вероятно, с возрастом он начал по-другому его интерпретировать, но этот метод всегда занимал центральное место в его мировоззрении.

Побочные эффекты. Сократическое вопрошание обеспечивает вас более глубоким пониманием предмета. Вы медленнее делаете выводы, и это предотвращает множество глупостей. Обращаясь к нему, мы отказываемся от удовольствия твердо придерживаться своего мнения и ощущать уверенность в своей правоте. Таков обмен, на который приходится идти сократику; причем это сопряжено с определенными рисками. Вместо того чтобы быть слишком уверенным, вы можете оказаться уверены в чересчур малом. Выбирая между этими вариантами, стоит взвесить, кто приносит больше вреда или пользы: те, кто утверждает, что у них есть ответы на все вопросы, или не притязающие на такое знание. Вероятно, вы сможете привести примеры в пользу тех и других. Однако, рассуждая в исторической перспективе, я рискну предположить, что люди, настроенные более скептически, как правило, в этом случае побеждают.

Сократический диалог становится наиболее проблематичным, когда состязающиеся стороны не придерживаются симметрии. Всем нам хочется, чтобы на уступки чаще шли наши оппоненты. Но мы, естественно, боимся, что оппонент победит, если мы начнем задавать сложные вопросы, а он нет. Это будет похоже на одностороннее разоружение. Вдумчивых сократиков одолеют персонажи нацистского типа, не знающие сомнений и имеющие орды последователей. А мы придем к результату, описанному поэтом Уильямом Йейтсом: «У добрых сила правоты иссякла, / А злые будто бы остервенились»[85]85
  Автор цитирует стихотворение Йейтса «Второе Пришествие» (1919). Фрагмент дается в переводе Григория Кружкова. – Прим. ред.


[Закрыть]. Если вы не совсем уверены в чем-либо, то за что же вы сражаетесь, когда приходят враги?

Вероятно, за то же, за что сражались всегда. Но только теперь вы делаете это с большим осознанием сложности проблемы и лучшим пониманием противоположной стороны. Сократика подобное знание не парализует; ему чужды предположения о том, что воля к борьбе может зависеть от тупости, упрощения вещей и черных шляп злодеев. Вам всегда придется противостоять этому, за что бы вы ни сражались. Вы отстаиваете любовь к истине, даже если не обладаете монополией на нее. Если же эти причины покажутся бескровными – такими, ради которых никто не пойдет воевать или умирать, – то, на наше счастье, у нас есть не только слова Сократа. У нас есть его личный пример.