Текст книги "Безлунные странники, Североград и еще несколько вещиц"

10
Десятое наваждение

 
Изранена баранина безжалостным ножом,
Зарезана баранина за цинковым столом,
Насажена баранина на острых вертелах,
Зажарена баранина на огненных углях.
 
 
Загрызена баранина в фарфоровых зубах,
Проглочена баранина в раздутых животах,
Изгажена баранина всей мерзостью людской.
Баранина, баранина, что делают с тобой?
 
 
Когда же ты, баранина, очнешься, возопишь?
Когда же ты, баранина, восстанешь, отомстишь?
Когда же человечину насадишь на шампур?
Когда же с человечины сдерешь десяток шкур?
 
 
Когда же человечину изжаришь в шаурмах?
Когда же, над мангалами развеяв прежний страх,
В людскую злую нечисть ты вонзишь свои рога
И, совершив желанное, уйдешь пастись в луга? —
 
 
где средь цветов нетоптанных на мягкой мураве
пасутся агнцы божии, и бабочки в листве
мелькают в траекториях, неведомых для тех, —
неведомых, невидимых, неявленных для всех,
кто челюстью безбожною божественную плоть,
сжимая, пережёвывал – помилуй их, Господь.
 

Искусство зла
(Короткая трагедия)

Акт I

Дворец. Зал приема посланников. Кетера, Офэл, служители, стражники, воины Офэла. Входит Сотол.

Сотол.

 
Я весть Тебе принес дурную, Королева, —
боюсь начать рассказ свой – знаю, что лишь древо
с петлей на ветви ждет гонца-безумца, если
из битвы он принес лишь вопль и страх, но здесь ли
иль там, в бою за Ол, конец мой неизбежен —
не потому тревожусь я. Как Гер безбрежен,
безбрежна власть Твоя над сотворенным миром, —
пусть мир, того не зная, поклоняется кумирам,
Твоей лишь ясной волей действуют в нем силы,
восходят солнца, лýны, сýдьбы. Фермопилы,
Бирмáн и Карфаген венцы распределяли
по гласу Твоему, что Свыше, и искали
бойцы и жёны Твоего благоволенья
в небесных знаках. Чернотой затменья
Ты выносила приговор, и в ночь навечно
ввергала войско черных сил, пусть безупречно
стоял в каре их строй, щитами укрепленный,
копьями озлобясь, а слабый, обреченный
на гибель верную защитник откровений
Твоих, Царица, – без кольчуг и укреплений,
без колесниц, без копий, без надежд – без страха
в туниках шел противу стрел. Как Андромаха,
узрев в Оресте избавление от Пирра,
хранила честь свою, так воины Сапфира,
вдруг в утренних лучах пролёт волшебной птицы
узрев, в сердцах хранили заповедь Царицы
и в битву с силой зла вступали без сомнений,
в Аид сметая безграничных вожделений
железную орду. Под крыльями Твоими
всесильны слабые, и немощны пред ними
всесильные во зле и в мерзостях безмерных,
когда на бой ведешь Ты преданных и верных
Твоим заветам, Королева мирозданья.
Что сделалось теперь?! О, легче без сознанья
всесилья Твоего смотреть, как над телами
бойцов Твоих кружатся вóроны. Словами
земными робкими не описать позора,
сошедшего на нас в бою у стен Собора
Геенны Огненной, святыни черной Ола —
разбиты в прах мы злобной силой Произвола,
потоком крови нашей залиты равнины,
что окружают Ол, и даже десятины
из наших не спаслось. Кто похоронит трупы
сраженных слуг Твоих? Пускай мы были скупы
в словах любви к Тебе, но сердцем посвящали
Тебе всю жизнь и душу – ныне их забрали
в трофеях. Кто! Гоморра и Содом и впавший
в распутство Рим – и те достойней были. Ставший
столицей всех грехов презренный Ол в мгновенья
в кровавом крошеве окончил путь смиренья
твоих избранников и властвует над миром,
а нас уж нет, и Ол помазан гнойным миром
в столицу мира, преклонившего колена
пред мерзостью греха. Какая-то подмена
в творении земном свершилась, и сраженье
проиграно. Им – власть, а нам – позор и тленье.
   И в этом жить? Скорей петлю на древо!
   Казни меня – я жажду, Королева!
 

Офэл.

 
Бесславна речь твоя, Сотол, и мысль ничтожна —
когда б ты был одним из тех, которым сложно
познать величие, и тайны, и законы
безбрежной силы, покрывающей и стоны,
и кровь, и будто смерть, и будто пораженье, —
простым бойцом, что гибнет в яростном сраженье
у Ола стен, – и то ты мог стократ достойней
здесь речь свою вести, увидев в этой бойне
возмездье близкое ничтожному злодею,
кровавой жертвой нашей призванное. Смею
в лицо сказать тебе, седому полководцу —
мне жалок ты. Когда-то прежде, как к колодцу
с живой водой в сухой степи, к тебе сходились
бойцы Царицы нашей, – их глаза светились
сияньем мудрости и храбрости, идущих
от слов и дел твоих, казалось им, что сущих
на небесах – столь велики и славны были
они в те годы. А сейчас? Враги разбили
не войско наше – разум твой, и душу сжали
твою в горошину. Как маломерны стали
и мысли, и слова твои, – в безвольном духе
ты смерти ждешь и молишь о петле? Мы глухи
к твоей мольбе, мы глухи и к речам без веры,
мы слепы к вражеским победам, что без меры
ты воспеваешь днесь Царице, – знай, мы слышим
лишь слово верности и Веры – ею дышим,
живем и действуем, и видим мы кончину
не братьев наших – Ола смерть! – и десятину
оставшихся в живых ведет на бой победный
Царица в облаке небесном, всадник бледный
пред войском нашим вскачь несется, конь червлёный
под ним пылает, и из сфер иных явлённый
сжигает огнь твой Ол в золу и в пепел плотский.
Где смерть, Сотол? Она в душе твоей! В ней скотский,
бесстыжий, грязный Ол победно воцарился —
ты жаждешь смерти здесь? Что ж, ты ее добился,
но только…
 

(обращаясь к Трону)

 
      я дерзну с прошеньем обратиться
к Тебе, о Королева жизней – устремиться
позволь мне в путь на Ол с надежными друзьями —
мы все перед Тобой, нас два десятка, с нами
лишь наши слуги и в Тебя святая вера —
мы к вечеру уже достигнем брега Гера,
взойдем на борт, и парус примет ветер встречный, —
сквозь ветра вой и стоны волн, сквозь бесконечный,
бескрайний Гер с водою, леденящей душу —
не охладит он нас, – мы чуем, видим сушу,
и в день пятидесятый, кончив путь наш бренный,
на берег дальний мы сойдем, и Ол надменный,
за каменной стеной упившийся развратом,
и поле перед ним – пред нами! О, не златом
почившие на нем искýплены, а Верой
в Тебя, Царица вечных сил, – и полной мерой
мы воздадим за братьев наших павших.
На штурм! На штурм! С пращой! И рухнет Ол, и вставших
из праха воинов Твоих введем мы на руины
оплота зла, сметенного Тобой, – едины
перед Тобой и живы все – и те, кто пали
у Ола стен во имя Королевы Дали,
необозримой и святой, и те, кто ныне
Тобою послан был чрез Гер и кто гордыне
безумной Ола перебил хребет и, храмы
кумиров лжи его разрушив, панорамы
иные развернул в долинах, что позором
покрыты были – ныне ясным мудрым взором
Твоим, Царица, всё освещено за Гером,
у ног Твоих земля врагов Твоих размером
в шестую часть Твоей Вселенной бесконечной, —
Ол покорён Тебе, Владычице предвечной.
Когда, свершив сие, вернемся мы с пленённой
короной Ола и с победой, посвященной
Тебе одной, тогда позволь мне этой славой
с Сотолом нашим поделиться, и пусть здравый
и невредимый воин наш тогда откроет
глаза свои на свой позор, и пусть он взвоет
от мысли той, что он в сей час пред Ясной Девой
стонал о нашем пораженье —
 

(Сотолу)

 
      Королевой
решает смертный мир победы и паденья!
Ты жаждешь смерти здесь? В припадке самомненья
ты сам уже победу Олу присуждаешь —
что ж, смерть свою в петле получишь ты, – но знаешь,
Сотол, когда взлетишь на древо ты? В мгновенье,
когда триумф узришь ты наш, тогда и тленье
тебя настигнет. Лишь когда корону Ола
в трофеях брошенных увидишь у Престола
Царицы нашей, лишь тогда твое желанье
исполним мы, в петле твое возвысив знанье
над нами, низкими, чье знанье – Королева.
Ты зрел грядущее – что ж, может, с вéтвей древа
увидишь дальше ты.
 

(к Трону)

 
      Прошу Тебя, Царица,
веленье дай хранить его, доколь – темница
надежно сохранит его – доколь вернемся
из славной битвы мы, а в путь мы соберемся
   уже чрез час.
 

(своим солдатам)

 
      На Ол! За мной, воѝнство!
Единство в вере – в трѝумфе единство!
 

Уходит, за ним его воины.

Главный стражник.

(стражникам)

 
Возьмите этого неверного вояку,
в подвал тюремный низведите, как собаку
его кормите сытно и обильно, чтобы
дожѝл он до Офэла возвращенья. В оба
за ним смотрите, дабы ночью, утаившись
в углу, не удавил бы он себя, добившись
безвременной кончины. Я своей рукою
передушу за это вас, но не простою
отделаетесь смертью вы, а перед этим
щипцами раскаленными еще пометим
мы ятра ваши. Должен жить Сотол, доколе
он не узрит победы нашей. Пусть в неволе
дождется он короны Ола, пред Царицей
лежащей в прахе. Быстрокрылой белой птицей
уже летит Офэл чрез Гер суровый к Олу,
и Ол уже дрожит, глаза потупив долу.
   В тюрьму, Сотол! Закончил я беседу.
   В петле неверие узрит победу.
 

Стражники уводят Сотола.

Конец I акта.

Акт II

Сцена I.

Открытый океан. Ночь. Шторм. Корабль Офэла взлетает и падает на черных пенящихся волнах.

Гер.

 
Вей, ветер злобный, – волны, бейте и убейте
корабль надменный сей, над водами развейте
их гордый дух, спасите Ол наш вековечный, —
в пучине кончим путь Офэла, пусть лишь Млечный
мерцает путь над ледяным кладбѝщем Гера.
Вздымайтесь, волны, выше лун, вращайся, сфера
земная, выводя из тьмы на авансцену
картину гибели Офэловой, – он цену
заплатит полную за злое замышленье.
Спасенье Олу! Но Офэлу нет спасенья.
   Гони, волна, корабль его на скалы,
   пронзите его, скалы, как кинжалы.
 

Сцена II.

Палуба корабля. Ночь. Шторм.

Старший матрос. (кричит матросам) Вцепитесь в фок-ванты, тяните их на себя! Держите их, черт вас разорви! Тяните их против ветра!

Капитан. (Старшему матросу) Руби всё на фок-мачте!

Старший матрос. Она и так зарѝфлена наглухо, капитан. В такой шторм без управления – смерть.

Капитан. Руби, матрос, – она сейчас повалится. Если потеряем фок-мачту, тогда уж точно не выжить.

Старший матрос.(кричит матросам) Руби бегучий такелаж на фок-мачте! Ложимся в дрейф под рангоутом!

Впередсмотрящий. Справа, впереди трáверза – остров.

Капитан. Берег видишь?

Впередсмотрящий. Там скалы, капитан, вдоль всего берега скалы. Надо обходить остров.

Капитан. Надо, надо… Мы идем левым галсом. Крюйс-стéньги валяются на корме. Обломок бизáнь-мачты торчит, как пень от елки. Грот-мачта срезана, как бритвой. А фок-мачта, если не обрубить такелаж, разломится, как спичка. (Старшему матросу) Отставить рубить такелаж! Волны, волны, они несут нас на остров.

Старший матрос. Не на остров, капитан. На скалы. (кричит матросам) Отставить рубить! Держать фок-мачту!

Матрос с носа. (кричит) Двоих смыло! Волны летают от бампеля до юта. Мы сами еле держимся – за что, за что тут держаться!

Старший матрос.(кричит) Держитесь за ванты с левого борта. Тяните их на себя.

Капитан. Брасóпь фока-рей на три румба. По-пробуем через лéвентик и на лавировку.

Старший матрос. Не хватит сил против такого урагана, капитан.

Капитан. Меняй галс, чёртов болван. Иначе через четверть часа будешь кормить крабов.

Старший матрос.(кричит матросам) Поворачивай рей на фок-мачте, переходи на правый галс.

Матросы. (кричат) Не повернуть! Она гнется, нам не удержать ее. Ветер всё сильнее!

Впередсмотрящий. Нас сносит на скалы! Два кáбельтова, не больше.

Офэл. (капитану) Делайте что-нибудь, капитан. Вы же морской волк, вы прошли сто морей! Вы что, не знаете, как дрейфовать в шторм, как уходить от рифов и скал? Вы что, не знаете, как уводить судно от грозящей опасности?

Капитан. (Офэлу) Если Вы знаете, Ваша Светлость, берите командование на себя.

Офэл. Я возьму на себя командование на суше, и там я не допущу гибели моего войска. А здесь, на море, я хочу знать, что делаете вы, чтобы не отправить на дно всю нашу команду.

Капитан. Бесполезно, Офэл. С таким ветром и такой волной наша каракка не выживет. Я не встречал таких ветров и не видал таких волн. Да и никто из наших капитанов с таким никогда не сталкивался. Это не шторм, не ураган, – это дьявол, ваша светлость.

Слышен треск сквозь рёв ветра.

Матросы. (кричат с носа) Всё, капитан! Фок-мачта рухнула! Она уже за бортом, ее смыло со всеми стеньгами.

Впередсмотрящий. Справа на траверзе скалы, уже меньше кабельтова!

Старший матрос. Капитан! Волны с левого борта усиливаются. Нас или перевернет, или бросит на скалы, или и то и другое вместе.

Капитан. Все наверх! Слушай мою команду! Бросайтесь все в воду и вплавь пробирайтесь к берегу между скал. Через десять минут корабль разобьется в щепки на этих скалах. Выжить на нем невозможно. В в оду, в воду!

Старший матрос. В в оде – верная смерть, капитан. Эти волны размозжат нас о те же скалы. Проскочить между ними при таком шторме невозможно. Проще верблюду через игольное ушко.

Офэл. Да, но корабль-то наш побольше верблюда. И его эти скалы уж точно перемелют в труху, а всех нас он просто притащит на себе на каменные клинки. (Обращаясь к своим воинам) Друзья, смерть – не для нас! Нас ждет Ол – и Олу смерть!

Капитан. В воду! За борт! Мы у самых скал! Спасайся, кто может.

Все, кто был на корабле, начинают прыгать в штормовое море.

Сцена III.

Сводчатая зала. В окно проникают солнечные лучи. На ложе – Офэл с закрытыми глазами. Рядом – Кардия. Входит Тенера.

Тенера.

 
Всё так же, без сознанья?
 

Кардия.

 
      Дышит ровно, значит,
он выживет.
 

Тенера.

 
      Неровно только сердце скачет
в его груди.
 

Кардия.

 
      Еще бы – мы вчера читали
расположенье звезд, они предназначали
на скалах гибель всем. Звезд мненье непреложно,
он выжил против звезд.
 

Тенера.

 
      Нет, это невозможно.
Его спасло какое-то другое мненье,
что, может, выше звезд и выше разуменья
и скал, и волн, и смерти. Нам упрятать надо
все наши истинные чары, пусть услада
от нас к нему лишь льнёт, пока мы не узнаем,
какая сила правит им. Пусть сладким раем
ему почудится наш остров потаённый.
 

Кардия.

 
Здесь рай и есть, еще Слепцом не искаженный.
 

Тенера.

 
Узнаем силу, что его спасает,
а до того он нас с тобой познает.
 

Тенера уходит.

Сцена IV.

Там же. Кардия и Офэл.

Офэл. (открывает глаза) Где я? Кто ты?

Кардия. Ты на острове Тенеры. Я – Кардия, ее подруга.

Офэл. Где корабельная команда? Где капитан? Где мои воины?

Кардия. Их больше нет, моряк. Их тела на скалах доклевывают чайки и альбатросы. Ты один прошел в волнах сквозь узкие извилистые щели в пяти рядах острейших камней, и волны бросили тебя на наш берег.

Офэл. О, проклятье! Все, все мои непобедимые воины! Ол! Ол! Неужели вновь устоял ты? Проклятье и еще раз проклятье!

Кардия. Не печалься и не страдай, моряк. Не знаю, куда стремился ты по волнам Гера, но добрая судьба привела тебе в то место, где раны твои излечатся, где грусть твоя развеется, где покой и нега напоят твое сердце.

Офэл. Нет, женщина. Ничто не напоит мое сердце, – жажду его утолит лишь черная кровь, текущая из стен Ола. Но кто, кто теперь пронзит его копьем, кто сокрушит его камни? Друзья мои повисли на скальных штыках, и крылатые гиены съедают их глаза.

Кардия. Отдохни, чужеземец, отдохни немного, и то, что кажется теперь безнадежным, увидится тебе другим взором, и неисполнимое, быть может, исполнится. Прильни к нашему теплу, и мозг, застывший от поглощающей мысли, оттает. Он оттает, моряк, и разрешит неразрешимое.

Кардия снимает с себя хитон, и Офэл входит к ней.

Сцена V.

Трапезная. Офэл, Тенера, Кардия – за столом. Прислужницы.

Офэл. Наши корабли часто плавают по этим морским путям. Но никто из капитанов не рассказывал о вашем острове, никто не видел эти гибельные скалы, – как могли вы быть скрыты от взглядов впередсмотрящих и в шторм, и в ясные дни?

Кардия. Наш остров – вдали от морских путей. Страшный ураган сбил ваш корабль с курса, и гигантские волны отнесли его столь далеко в сторону, что вы невольно достигли мест, где никогда не плавали каравеллы и галеоны. Наши земли еще не открыты вами, и ты первый чужерождённый, ступивший на них.

Офэл. Но знаете ли вы, где вы находитесь, где расположены другие острова и страны? Где лежит моя родина, где укреплен на земле Ол, где стоят великие дворцы и где в вершинах гор вытесаны спасительные призмы?

Тенера.

 
Наш остров лег вдали от царств и войн кровавых,
о них слыхали мы в сказаньях, но о бравых
стрелках и смелых полководцах песнопенья
не волновали нашу юность. Сновиденья
нам открывали мир иной, лишенный власти
земных оков, законов, слов и темной страсти.
Мы эти сны смешали с явью и сложили
здесь мирный мир и, чтобы скрыться, окружили
его стеной из острых скал и ураганов —
уж сотни лет не видим мы ни капитанов,
ни их каракк и каравелл, ни их матросов,
ни злобных воинов, не слышим их вопросов
о злате, славе, о победах, о свершеньях
царей земли. Мы наяву, как в сновиденьях,
в другие дали здесь погружены навечно.
 

Офэл.

 
Но кто питает вас?
 

Кардия.

 
      Не думай, что беспечно
мы здесь проводим дни – в полях крестьяне сеют
златую рожь, в садах на вéтвях гибких зреют
плоды, рожденные от солнечных блистаний,
и сок в плодах, и мед в дуплах, и несть страданий.
 

Тенера.

 
Как спасся ты?
 

Офэл.

 
      С трудом теперь припоминаю
что было в ночь со мной – я вижу, как взлетаю
я на волне почти к луне, потом в пучину
лечу стремглав – вой ветра, вопль друзей, – кончину
их не узрел, водою пенной захлебнувшись, —
я был на дне, скалой убит, но вдруг, очнувшись,
увидел вас – что это? – ад иль рай, не знаю,
но мой путь – в Ол, и путь закрыт, не понимаю,
что делать мне, как быть и что со мной свершилось.
 

Тенера.

 
Быть может, призмы те спасли тебя, открылось
с вершин великих гор к тебе благоволенье?
Что значат призмы те? Их велико ль спасенье?
 

Офэл.

 
Что значат призмы те? И велика ль их сила? —
Не значат ничего. Ты, кажется, спросила,
как спасся я – вопрос не в том, принцесса мрака, —
зачем спасла Она меня, зачем каракка
разбилась в щепы о скалу, зачем кончина
настигла тех, кто шел на Ол? В чём, в чём причина
всего свершенного? Какое назначенье
смертей бойцов отважных? И к чему спасенье
мое, что даже чудом объяснить не можно?
Как шифры разгадать Всевышней власти?
 

Кардия.

 
      Сложно
нам уяснить, моряк, всех слов твоих значенье —
Кто есть Она? В чем сила призм? В чем смысл спасенья?
Быть может, позже, отдохнув в садах целебных,
ты нам поведаешь о тайнах сих волшебных,
   а нынче ужин кончен наш, и время
   пришло отбросить страшных мыслей бремя.
 

Служанки убирают со стола, бросают на пол овечьи шкуры и растворяются в арьер-зале. Тенера и Кардия сбрасывают хитоны, и Офэл входит и к той, и к другой.

Конец II акта.

Акт III

Сцена I.

Остров Тенеры. Раннее утро. Лужайка, спрятанная в ложбине меж холмов. Тенера и Дух Гера.

Тенера. Приветствую тебя, Гер, – благодарю, что ты пришел на зов.

Дух Гера. Приветствую тебя, черная Тенера.

Тенера. Пред мудростью твоей склоняюсь я.

Дух Гера. Каждая капля разумна, Тенера, – я лишь сумма их – это не моя мудрость.

Тенера. Я слыхала от дальних мудрецов, Гер, что разум твой чуть больше, чем сумма разумов твоих капель. Я даже слыхала, что это чуть – больше самóй суммы, хотя никаких других слагаемых в твой разум, кроме капель, не входит. Чья же это мудрость, Гер?

Гер. Она одна, Тенера. Но разве есть что-то, что не удалось разрешить твоему разуму? – он всеобъемлющ, как и мудрость – и в воде, и в небе, и на этой бесцельной земле.

Тенера. Чужую тайну, разумный Гер. Тебе более других ведомо, что нашего острова нет на этой Земле. Мы сгущаемся из несуществующего в особые моменты, когда надо изменить ход здешних событий или создать их. Мы невидимы, а когда видимы – тогда недоступны. Никогда ни один из обитателей этой планеты не достигал нас, не проникал к нам. А от нас, с этого Острова, исходили в этот мир мыслители и завоеватели, убийцы и изобретатели, идеи и проповедники, ум и бред – всё вылепливается здесь из островной глины, опрыскивается твоей водой и отправляется в жизнь. В ней всё из нас и всё через нас. Мы появляемся, и исчезаем, и появляемся вновь. Ни на Землю, ни на ее Небо не допущены силы превыше наших. Мы есва начала и коньцъ. Этот безмóзговый мореплаватель пролетел сквозь непроходимые ножницы скал, он выплыл в сверхсмертельном шторме, он вброшен на наш берег – какой силой? Кто она? Кто появился над Землей, что может проводить своих рабов через наши завесы? Кто тот, – кого ранее не было, – который может сберечь земную тварь в волнах твоего убийственного океана? Кто может ввести в наш неосязаемый дом незваного гостя? Зачем он здесь? Сто дней мы извлекаем из него тайну этой тайны. Он тает в усладах, мы проходим в его душу, но в миг, когда в ее извилинах мы приближаемся к ее царице, он деревенеет и скрывает тайное еще немыслимее, чем до услады.

Гер.

 
Я сам смущен, как выжил он в смертельной пляске.
Мы били в цель, волной в скалу, и в страшной сказке
не описать те вопли тех, кого о скалы
мы размозжали раз за разом. Как сигналы
для хищных птиц те вопли были, и живыми
еще клевали чайки их в ту ночь. Седыми
и волны верные мои от сцен тех стали.
Как выжил он? Как спасся он средь скал? – Не знали
о том ни волны, ни Луна над страшным морем,
не знаешь ты, не знаю я – боюсь, что горем
для нас закончится та ночь его спасенья.
Пытай его – огнем и злом, без сожаленья.
Что человек? – он подл и лжив, и жизнью сладкой
ты не откроешь правде рот, он лишь, украдкой
сорвав от неги бóльший плод, тройною мерой
солжет опять, – пытай его огнем и серой,
вонзи в него железный коготь искривлённый,
и крысы пусть сгрызают член его, стремлённый
   на вашу плоть. Тогда лишь человек
   правдив и искренен пребудет ввек.
 

Дух Гера затуманивается и испаряется. Тенера взмывает вверх и улетает.

Сцена II.

Открытая каменная терраса у замка Тенеры. Тенера и Кардия.

Тенера. Готовь ржавые гвозди, зазубренные булавки, веревку, крюки для мясных туш, молоток, топор, серу, белый фосфор, тиски, дыбу и острые ножи.

Кардия. И крыс?

Тенера. И крыс.

Кардия хохочет, взмывает вверх и улетает.

Тенера.

(одна)

 
Все силы зла, добра и прочей дряни бледной,
что властвуют Землей, бросая грошик медный
своим ревнителям, искателям фортуны,
поклонникам царей, поклонникам коммуны,
вся тупость слов земных, запутанность воззрений,
ничтожность славных дел, убогость преклонений,
науки вязкий бред, прикормленность религий,
дворцы, борцы, жрецы, бордели и постриги,
вся ложь достоинства, вся глупость простодушных,
талантов писк и визг во вдохновеньях скучных,
обжорственность богатств и нищих алчность злая,
бессилье адского огня, продажность рая,
бездарность избранных, во власти облечённых,
и сытость подданных, и трусость обделённых,
бессмысленность искусств, служанок вожделений,
бессмысленность смертей, бессмысленность рождений —
что держит вас на этой брошенной планете? —
кто защищает эту грязь на этом свете?
Зачем Вселенной, вечной, чистой и нетленной,
хранить в себе помои этой жизни бренной?
Кто создал эту грязь? Неужто тот Создатель,
что создал свет, и, как сказал первописатель,
хорош был свет? Зачем тогда создатель неба
построил плотский мир с землей – рабыней хлеба?
Он не предугадал, как развернется дело?
Не положил в проект заслон хотеньям тела?
Он просмотрел проход змеи в сады Эдема?
А вместо исправления изгнал? Дилемма:
иль это план, или ошибка проектанта?
Ошибка – грех, кто ж грешник? Если план – таланта
не хватит нам постичь, зачем свое сиянье
он здесь сокрыл, устроив тьму и истязанье.
Когда ж посыпалось всё здание земное,
стал посылать своих спасителей с пустою
надеждой, что начнет Земля их слушать верно,
отверзет очи и отринет грех и скверну.
Но полно мне судить об этом тайном плане —
мы здесь, мы на Земле, и, кажется, в капкане.
 

Тенера начинает спускаться по ступенькам террасы в сад.

Если всей мощи Гера не хватило, чтобы растереть о скалы этого мелкого землянина, то как поможет пытка? – самая страшная пытка. Сила, что стоит за ним, провела его сквозь смертельные лабиринты, через которые и цветочный лепесток в штиль не проплывет, – она не откроется, даже если он взлетит на дыбу. Откуда эта сила? Кто прислал ее? Почему она была неведома прежде? Что ей Ол? Зачем она, являя свою мощь, ведет и хранит этого убогого солдата?

Она выходит на уступ у берега Гера.

 
Закрыл ему на Ол дорогу Гер великий,
но жив остался он, ничтожный и безликий,
   хранит его неведомая сила —
   какое зло она нам затаила?
 

Исчезает.

Сцена III.

Ночь. Комната в замке, где живет Офэл. Кровать раскрыта, но он спит, сидя в кресле, в одежде. На столе – слабо светящаяся свеча. Офэл вдруг просыпается. Из стены выходит Дух капитана.

Дух капитана. Берегись, Офэл. Тенера и Кардия – не те, за кого они себя выдают. Они не мирные хозяйки мирного острова вдали от морских путей и суеты мира. Это две тысячелетние бессмертные ведьмы, владеющие всем злом этой Земли. Высшие силы поручили им создавать здесь и направлять отсюда всё разрушающее и умертвляющее. Из островной глины они лепят солдат и слуг, желания и чувства, сладкое и мягкое, власть и суд, нищету и страх, нас и других и, вылепив, отправляют в мир, сохраняя его ад. Нет здесь никаких крестьян, сеющих хлебá, нет служанок, нет птиц и рыб – это видéния, они нисходят на тебя сквозь затуманенную реальность. Только скалистый остров и две Княгини – черно-белый рельеф предназначенной смерти. Они страшатся тебя – ты пришел сюда вне их воли, а значит, тебя хранит другая сила. Но на Земле нет другой силы, кроме их силы – так решено: здесь нет ничего, что не от них, а что не от них – то не от земли. Но ты, Офэл – от земли и не от них, – и они в тревоге. Сколь ни пытались они узнать, что  покрывает тебя пеленой защиты, но не открыли и щели, сквозь которую замелькал бы им образ Защитницы. Теперь они начнут пытку, – ужасную, мучительную, непереносимую. Под истязанием ты, не выдержав того, что выдержать невозможно, поведаешь им о Королеве – кто Она, что Она, откуда Она, – непроницаемая тайна станет жалкой явью, и огонь надежды погаснет. Беги, Офэл! Спасайся, Офэл! Ищи нору на этом острове, в которую забьешься ты от всевидящих ведьм. Царица хранит тебя. Я поднял парус на мачте спасенья.

Дух капитана уходит в стену.

Сцена IV.

Комната пыток. Кардия растянута на дыбе. Перед ней Тенера с ножом и крысой в руках.

Тенера. (кричит) Где он?! Где он?! Его нет в замке! Его нет в садах у замка! Я не вижу его на острове! Я вижу весь остров, я вижу каждую ямку на острове, каждое дупло, каждую расщелину в холмах – я не вижу его! Это ты! Ты воспылала страстью к нему, ты, похотливая ведьма, решила спасти его, ты спрятала его в лесу, в сплетении веток и накрыла его туманом невидимости. Ты променяла наш остров на его член, который не успела сожрать моя подруга. Так сейчас она сгрызет твой нос, твои уши, твои груди, а этот нож найдет твои глаза.

Бросает крысу на стол, хватает длинную зазубренную булавку и вонзает ее в Кардию.

Где он?! Где он?! (вонзает еще одну булавку, успокаивается) Если ты спасешь его, мы не познаем тайну его силы, мы будем беззащитны, как эта крыса перед леопардом, – эта сила сомнет нас, разорвет нас, захватит этот остров, исчезнет смысл Земли. Ты не спасешься даже с его членом внутри. Мы не нужны его силе, мы не нужны ему, он вынет свой член и прикончит тебя. Мы не знаем, кто Она, но Она против нас, против сего мира. Нам конец, Кардия, – открой, где он.

Кардия. (на дыбе, еле слышно) Не я спасаю его.

Тенера. (снова кричит) Не ты?! Не ты?! Она еще не вступалась за него во всю свою силу, иначе бы она испепелила меня. Ей незачем скрывать его от меня – если я не могу познать ее, значит она сильнее меня, и я беспомощна перед ними. Нет, Кардия, это ты! (Обрубает ножом веревки на дыбе, Кардия падает на пол, Тенера опускается на пол рядом; маленькая пауза) Да, это Она. Ты лишь инструмент Ее силы. Я безумна, ты безумна, Земля восстала, и небо в растерянности.

Кардия встает. Тенера лежит на полу. Кардия берет нож и рубит хвост крысе, та с визгом бросается к Тенере, Тенера ловит ее в руку и успокаивает ее.

Тенера.

(постепенно вставая и распрямляясь)

 
Сей мир – тюрьма, где каждый, небом осуждённый,
свой отбывает срок, проклятьем заклеймённый,
наложенным решеньем трибунала чести,
и справедлив тот суд, и мы с тобою вместе
лишь исполняем здесь бесспорное решенье
законного суда. Любое измененье
тюремных правил допустимо лишь указом
всё тех же судей, что пронизывают глазом
всевидящим все судьбы заключенных в этом
тюремном свете, свыше созданным тем светом.
И каждый новый день сих узников бесчинных
есть сумма дней, прожитых ими – нет безвинных,
страдающих напрасно, – всё прекрасно в Мире
задумано и сделано – как струны в лире
звенят согласно, так и здесь в земных острогах
кошмар, и бред, и страх согласны. На дорогах
своих страданья сами обрели сидельцы
всех здешних камер, – если есть средь них умельцы,
что вправду знают план побега, неужели
не дан тот план им по решенью судей – в деле
умельцев тех, как видно, были запятые,
что дали скидку им. Ах, Кардия, святые
не ходят здесь, и если против сил закона —
а нам о них известно всё – и против стона
всесильных Гера волн, что следуют дыханьям
всевышних волн, в наш мир, не посланные Знаньем,
вошли посланники бессудных сил, что сами
решили меру дать добру и злу, то нами
с тобой, подруга, им поставлена преграда
во имя Мира быть должна. И это надо
не нам, а высшему Сознанью. Где он? – пытка,
что предназначена ему, вся без убытка
пойдет к тебе, когда своей мирской усладе
ты спрячешь от суда его – ты, та, что в Граде
ином усладу обрела иную. Злую
готовишь участь ты себе, когда чужую
   спасаешь силу – квадратуру круга
   здесь не свершить – спасай себя, подруга!
 

Кардия вынимает из чаши горсть белого фосфора и бросает его в Тенеру, фосфор вспыхивает ослепительным ярко-зеленым пламенем и сжигает Тенеру.

Сцена V.

Пещера на острове. Офэл стоит на коленях перед видимым только ему изображением на стене пещеры. В пещеру проникает Неведомый дух. Дух сгущается, присаживается на камень на полу пещеры, раскуривает самокрутку.

Неведомый дух. Тебя слышат, Офэл. Знаешь, это как задачка в популярной книжке по математике. Смотришь на условия – ну совсем примитивная. Но сразу решить почему-то не получается, какая-то совсем мелочь не состыковывается. Попробовал еще раз – ну тут же всё совсем очевидно, почему же, черт дери, не выходит ответ? И сколько ты над этим примитивом ни бьешься, ответа нет. – А может, какая опечатка в условиях? – наконец думаешь ты. Лезешь в конец книжки, где ответы, и что ты видишь? – там приведено решение этого примитива, и оно еле уместилось на девяти страницах мельчайшего шрифта. Начинаешь читать и вообще поначалу ничего не понимаешь – решение пошло в какую-то совсем другую сторону, длинную, запутанную, и, кажется, рассуждение это ведется не только не о том, о чем в задачке говорилось и даже не о чем-то схожем, а просто наперекор – и смыслу, и условиям. Задачка – об одном, а рассуждение в ответах – ну точно, о другом. Бред, просто бред. И чем дальше ты продираешься через лес сложнейших формул и умопостроений, чем более расходятся извилистые дороги логики, тем более они отдаляются от самóй этой простой задачи, погружаясь в какие-то новые, непонятно как появившиеся частности, ты зависаешь на них, тратишь куски жизни на их разрешение, дергаешься, раздражаешься, порой истеришь, порой отчаиваешься, порой погибаешь – там, через несколько лет, где-то на седьмой странице уходит жизнь, уходит жизнь, – но на восьмой что-то начинает меняться, собираться, складываться из потерявшихся тропок в какую-то чуть внятную дорожку, но и в нее ты уже не веришь, – и вдруг, именно вдруг, всё вылетает на свет, на широкий и абсолютно ясный путь, и ты, еще юный и крепкий, на вороном иноходце въезжаешь в решение. А на девятой, последней, вроде уже и лишней странице читаешь ты краткое дополнение к решению. А в дополнении этом просто и изящно доказывается, что то решение, которое ты сейчас прочитал – единственное, и других решений у этой задачки не существует и существовать не может. Аминь.