Текст книги "Исходная точка интриги"

20. Мудрая горбунья

Влеченье, род недуга.

А. С. Грибоедов.

Наталья Кирилловна Загряжская состояла фрейлиной при большом дворе. Выйдя замуж, она поселилась в Москве. Потемкин при малейшей возможности старался наведаться к ней в гости. Загряжская была хорошо осведомлена обо всем, что делалось в столице. Она понимала, видела насквозь все, что происходило, и не только предугадывала, но даже, казалось, пророчествовала.

– Смотрю я на тебя, Гриц, – Загряжская называла Потемкина Грицем по-домашнему, по-родственному, – и думаю, а вот сбежала бы Лизавета с тобою, и не пошла бы у нас в доме беда. А женись ты на Лизавете – я бы на тебя каждый день смотрела. Мне ведь посмотреть на тебя, такого красавца, – в радость.

– Уж если жениться, то зачем же на Лизавете? Я бы, как твой Загряжский, тебя в жены взял, – отвечал Потемкин, вдруг понимая, что действительно, женись он на Наталье Разумовской, все его мучения закончились бы…

Не будь она горбата… По-другому могла бы сложиться его жизнь… Или это только кажется? Нет, не будь она горбата, мир, конечно же, был бы другим, и все устроилось бы по-другому… Разве нужны бы ему тогда первенство, слава?

– Куда на мне. Я себе вон Загряжского сыскала, он один такой на этом свете, чтобы меня терпеть с моим горбом да с моими капризами. Тебе не то что я, горбунья, тебе и Лизавета не пара. Тебе царицу подавай. Хочешь царицу – будет тебе царица… Вот отлетает свое Орлов, царица ваша пустится во все тяжкие…

– Когда же отлетает?

– Погоди, недолго ему болезному летать…

– Почему болезному?

– Жалко его… Хотя мне-то что его жалеть… Сгубил себя, беспутный… Панины его со света сживут, потому как он им дороги не уступит. И ты таков… Все первым хочешь быть. Да что делать, раз уродились вы оба таковыми… Я вон горбата… А ты с норовом… А Орлову недолго осталось, глаза у него уже безумные, царице он не хорош…

– Кто же ей хорош?

– А ей выбора нет. Кого Панины определят, а им лишь бы не Орлов…

– Что же она, без выбора?

– А некуда ей деваться. Ее коли не Орловы, так Панины, не Панины, так Орловы… Не усидеть ей на троне по своей силе… Вот тебе, Гриц, и случай… Ты ведь высоко метишь. Только ты царице о свой любви больше не рассказывай, не то ей нужно…

– А что ж ей нужно?

– Женщина, Гриц, она под сильной рукой смирна. Как кобыла, когда ездок крепко сидит, да плетка в руках. Она и под Орловым смирно ходила, первое время, пока он сам узду из рук не выпустил. Да и сам удила не закусил, что бешеный жеребец…

– А замуж за него не пошла.

– Не пошла. Хитра, обманула Орлова.

– Как обманула? Панин не допустил?

– Панин ничего бы не сделал. Сама смекнула: станет Гришка хозяином, узду затянет, не взбрыкнешь. Научила Орловых сослаться на императрицу Елизавету и дядю моего – Алексея, а к нему подослала Перекусихину. Дядя и объявил, что никакого венчания у них с императрицей Елизаветой Петровной не было. А запись церковную – в камин у всех на глазах.

– Так это она сама устроила?

– А как же. Ей не впервой. Она это умеет… Она всех обошла. И Паниных, и Разумовских, и Румянцева, и сынка своего… И Орловых… Я тебя, Гриц, знаю, ты пока своего не добьешься, не успокоишься… Мне ли тебя отговаривать, учить уму-разуму… А ведь ты не Орлов – мне тебя куда больше жальче… Орлов шею себе свернет по неоглядности, ну да и Бог с ним… А ты душу надрывать будешь… Орлова вот-вот Панины съедят. Алехан далеко, за морем, Гришку придержать некому, а уж Панины его перехитрят… Им его только на время от двора услать… У них уже все приготовлено, и с царицей твоей слажено… Подобрали ей молодца – и ростом и лицом хорош, и смирный… Васильчиков, из Конногвардейского полка… Помнишь такого?

– Припоминаю…

– Твоих лет. Поручик. Ну да, как окажется в случае, чинами его не обидят…

– А что ж Орлов?

– Орлов ничего не знает. Вот только он надолго отъедет, так Васильчиков его место и займет, уже и Роджерсон по здоровью свидетельствовал, и Протасова к себе на три ночи брала, по всем статьям он подходит, теперь нужно Гришку из Петербурга спровадить… Что дивишься, Гриц? Царице твоей такие перемены не впервой… Васильчиков у нее по счету пятнадцатым будет…

21. Ловушка для фаворита

С наклонностью к серьезным занятиям Орлов соединял неосмотрительность и беспечность. Однажды, желая перепрыгнуть через скамейку в саду, он упал и сильно ушиб себе ногу.

В. В. Андреев.

Как на время отослать Орлова из столицы придумал Никита Панин, его самого когда-то братья Шуваловы отправили посланником в Данию, подальше от спальни любвеобильной Елизаветы Петровны, куда он, обласканный приветливым взглядом стареющей императрицы, уже нацелился, но так и не удосужился попасть, всю жизнь потом проклиная коварство Шуваловых, а более всего сетуя на свою неосмотрительность и нерасторопность.

Окажись он тогда в фаворе, разве допустил бы он самовольства канцлера Бестужева-Рюмина, из-за своей корысти втянувшего Россию в войну с Пруссией? С Пруссией России нужен союз, а воевать ей положено вместе с северными державами как раз против Австрии и Турции, и Франции, поддерживавшей их по прихоти мадам Помпадур, тогда распоряжавшейся европейской политикой прямо из постели Людовика XV.

Нынешняя война с Турцией вполне подтверждает его, Панина, правоту и дальновидность.

Войска Румянцева после всех своих побед вышли к Дунаю, и уже на его правом берегу. Путь к Константинополю открыт. Императрица Екатерина в письмах к Вольтеру уже пишет о скором падении турецкой столицы. Но все опять идет не как предписано, и на этот раз из-за Орлова, вмешавшегося своим «константинопольским походом» и бесцеремонно перехватывающим то, что он, Панин, давно задумал и с таким трудом осуществлял!

Орловы в пьяном бесшабашном разгуле спутали его, Панина, карты во время переворота – провозгласили Екатерину императрицей вместо законного наследника и теперь, хозяйничая в ее постели, уже сами, вопреки всякому здравому смыслу и пристойности, карабкались на трон.

И наконец-то, выправленная Паниным, политика «северного союза» против юга приведет к тому, что Гришка Орлов, только и умеющий, что путаться под ногами, нацепит на себя корону – и обязательно набекрень, потому что правильно и аккуратно этот человек никогда ничего не умеет сделать. И если это произойдет, то о какой разумной, упорядоченной европейской политике можно тогда говорить!

При таких обстоятельствах войну с Турцией нужно заканчивать не взятием Стамбула-Константинополя, а разумным миром. Румянцев должен бы понять это. Панин давно хотел вовлечь Румянцева в масонскую ложу. Но тяжелый характер и мания величия полководца расстроили все попытки.

Князь Репнин, женатый на племяннице Панина, казалось, вошел в доверие к Румянцеву – тот назначил его командовать корпусом в Валахии. Но досадная неудача испортила их отношения. Не успел Репнин принять командование и осмотреться, как турки неожиданно взяли крепость Журжу. Причем даже не взяли – крепость без боя сдал им комендант, не решившийся сопротивляться превосходившему его числом противнику.

Как на грех за несколько дней до этого князь Репнин инспектировал крепость и не увидел никакой опасности. Горячий на расправу Румянцев отдал коменданта под суд. Досталось и князю Репнину. Он обиделся, сослался на старое ранение, подал рапорт с просьбой об отпуске для лечения и уехал за границу на воды.

Еще раньше в отставку ушел брат Никиты Панина, Петр. Боевой генерал времен Семилетней войны с Пруссией, герой битвы при Кунерсдорфе, он справедливо считал себя равным Румянцеву.

В эту турецкую войну войска под его командованием взяли непреступную крепость Бендеры. По мнению Панина, именно это стало самым важным событием всей военной кампании, оказавшим решительное влияние на ход военных действий против Оттоманской Порты. И уж куда как более значимым, чем сожжение турецкого флота в Чесменской бухте, прославляемым изо всех сил при дворе, хотя на положение стратегическое оно совершенно не повлияло.

Однако императрица Петра Панина в фельдмаршалы не произвела, как за такую победу следовало бы. Он получил орден Георгия I степени, но вторым, после Алексея Орлова, уступая, таким образом, старшинство выскочке, объявленному героем и удостоенному почетного прозвища Чесменского. Хотя все знают, что Чесменское сражение – дело двух английских адмиралов, Эльфинстона и Грейга, в морских делах опытных, в отличие от Орлова, не более как сухопутного пассажира, сопровождавшего сих славных мореходцев.

Конечно, брат Петр прав, не стерпев такого оскорбления и подав в отставку. Но все это не улучшило положение сподвижников Паниных, то есть сторонников законного наследника престола великого князя Павла Петровича.

Петр Панин поселился вдали от двора, в Москве, где всякий честный и преданный отечеству человек почитал своим долгом выражать негодование попранием справедливости в отношении воина, прославившего русское оружие на полях сражения не щадя живота своего.

Разговоры эти доходили до северной столицы. Императрица назвала Петра Панина за его правдивые слова своим «персональным оскорбителем» и «предерзким болтуном». И даже поручила главнокомандующему Москвы, глупейшему старику князю Волконскому учредить надзор над отставным генералом, что возвысило брата в глазах людей не льстивых и приверженных истине. Однако в воюющей армии все это заметно ослабило позиции Паниных.

И тем не менее Румянцев все-таки прислушался к мнению Паниных. Во-первых, как командующий, он не мог не видеть, что движение его войск на Стамбул-Константинополь не только на руку партии Орловых, но и открывает фланги армии при совершенно не обеспеченном тыле. А осторожный и опытный Румянцев хотя и отличался смелостью, но понапрасну рисковать не любил. Ему ли не помнить Прутский поход, когда сам царь Петр Великий опозорился по своей же неосмотрительности.

А кроме того приближается совершеннолетие законного наследника престола, великого Павла Петровича… Взойдя на престол в суматохе переворота Екатерина обещала уступить его сыну, когда тому исполнится семнадцать лет. А будущий император, как известно, не одобряет планов Орловых.

Учитывая все это, Румянцев приостановил движение войск, ссылаясь на отсутствие резервов. Турки, видя, чем им грозит продолжение войны, освободили из Семибашенного замка посаженного туда в начале войны русского посла и запросили мира. Резервы – и военные и финансовые заканчивались и у Турции. Екатерина согласилась бы на почетный и выгодный мир.

Продолжение войны, несмотря на громкие победы, могло привести к потере того, что уже достигнуто. Тем более что победы эти вызвали опасение и недовольство Австрии и Пруссии…

22. Когда нет сил более терпеть

 
Ты, досада – не рассада,
Не раскинешь по грядам.
И кручина – не лучина,
Не сожжешь по вечерам.
 

Русская народная песня.

Заключение мира не устраивало Орловых. Но России после почти четырехлетней войны требовалась передышка. Панин подвел императрицу к мысли послать для переговоров с турками Орлова. Не имевшему никакого дипломатического опыта и не желавшему прекращения войны Григорию Орлову императрица поручила привести в Петербург желанный и необходимый мир.

Панин не сомневался, что эта миссия окажется не по плечу надменному и вспыльчивому фавориту. Но самое главное, отправившись к южным границам, он на несколько месяцев покинет столицу и, само собой разумеется, спальню Екатерины… А она не любит, чтобы ее постель пустовала по ночам…

Орлов действительно завел переговоры в тупик. А обстановка неожиданно осложнилась. В Швеции молодой король Густав III произвел государственный переворот. Он стал абсолютным монархом, и теперь мог оказывать сильное давление на риксдаг – шведский парламент. Это означало серьезную угрозу для России, которая, подкупая часть членов шведского парламента, давно уже удерживала Швецию от войны за возвращение территорий, потерянных шведами при короле Карле XII после его поражения от царя Петра I.

В глубине России вдруг объявился убитый после государственного переворота Екатерины II ее муж и император Петр III. Спасшимся от смерти императором назвался беглый казак Емельян Пугачев. Он выступал под гольштинским знаменем Петра III, поговаривали, что это знамя ему передал сам законный наследник престола великий князь Павел Петрович, томящийся в неволе у врагов отечества – императрицы Екатерины II, преступно изменившей своему супругу, и ее приспешников Орловых, злодеев, покусившихся на жизнь законного государя, счастливо избежавшего их коварства и теперь освободившего своих верных подданных от присяги незаконной похитительнице престола.

Екатерине грозила война на три фронта. Она прислала к Орлову курьера с предписанием идти на допустимые уступки и как можно быстрее заключить с турками мир. Но до Орлова дошли известия, что у императрицы появился новый фаворит, молодой и красивый конногвардеец, поручик Васильчиков. Он занял во дворце комнаты Орлова. Это означало полное поражение партии Орловых и торжество партии Паниных.

Орлов бросил переговоры и в легкой коляске, оставив свою огромную свиту, помчался в Петербург. Он не мог поверить, что Екатерина устоит перед ним, когда он ворвется в Зимний дворец и вышвырнет соперника из своих апартаментов, место в которых он, Орлов, заслужил, поставив свою жизнь на карту во время государственного переворота, рискуя пролить свою кровь и, пролив кровь убиенного монарха, принимая на себя этот грех перед людьми, но не перед небесами, на небесах им с Екатериной отвечать вместе, там доподлинно известно, кто убил, а кто хотел убить, кто, не произнеся ни слова, потребовал, приказал убить, и кто, поняв требование, выполнил приказание, и кому какая мера за им содеянное назначена….

Там, на небесах, слышно и не сказанное вслух, и видно сокрытое под любыми покровами, там никакими обманами не отговориться.

Но объясниться с императрицей отставленному фавориту не позволили. За несколько верст до Петербурга Орлова остановили и передали ему приказ императрицы ехать в Гатчину и запрет появляться в Петербурге. Орлову пришлось подчиниться – в приказе указывалась причина запрета – необходимость пройти карантин, Орлов ехал с юга, где уже началась очередная вспышка чумы.

Позднее Екатерина вызвала к себе старшего из братьев Орловых – Ивана. Он не участвовал ни в борьбе придворных партий, ни в государственных делах. Но в семейном клане Орловых его слово было законом. Екатерина не хотела, чтобы Орловы остались в обиде – ведь именно они возвели ее на престол. Не рассчитаться с ними – не только не благодарно, но и опасно.

И понимая это, императрица щедро одарила Орловых – деньгами, крестьянами, дворцами, титулами. С одним условием – она удаляла из своей спальни Григория Орлова. Он сам ушел из ее сердца. А ее спальня не место для любовных, плотских утех, а кабинет, из которого осуществляется управление государством, к чему Григорий Орлов оказался неспособен, что и показал на переговорах с турками.

Правда, после разрыва с Орловым обстановка при дворе для Екатерины сложилась не самым лучшим образом. Она попала в зависимость от партии Паниных. Фаворит Васильчиков – их ставленник. Екатерина не могла противопоставить его Паниным, как некогда Орловых.

Когда великому князю Павлу Петровичу исполнилось семнадцать лет, императрица и не подумала уступить ему трон. Панины попытались устроить переворот, но сделали это так неудачно, что Екатерина задушила его в зародыше, даже без огласки, с помощью хорошо известного читателям поручика Соколовича.

Положение ее стало настолько опасным, что она даже вернула к делам Орлова. Но ничего хорошего из этого не вышло. Она не обрела в нем помощника, а восстановить старые отношения не получилось.

Сестра Румянцева, Прасковья Брюс, выдававшая себя за лучшую подругу и допущенная к обсуждению самых сокровенных вопросов, не упускала случая, чтобы затеять с императрицей разговор о Потемкине и его безумной любви. Екатерина понимала, что Брюс продвигает кандидатуру угодную ее брату. Румянцев никогда не станет верным сторонником, но и с Паниным он никогда не сойдется до конца. И усиление его партии хотя бы немного ослабит панинскую партию.

Тем более, что уже нет сил терпеть Васильчикова. Казалось бы и приветлив, и не глуп, и в постели исправен и удобен, но как неинтересен!

23. Верное подтверждение

 
Хоть огонь горит и жарко,
Но любовь еще жарчей…
Хоть огонь водою тушат,
А любовь нельзя ничем.
 

Русская народная песня.

О Потемкине Екатерина не забывала с тех самых пор, когда он повязал на ее шпагу темляк, в ту памятную, решающую ночь. Потемкин… По крайней мере он остроумен… Влюблен? Да, «твои прекрасные глаза меня пленили», так он, кажется, говорил, бросаясь перед ней на колени…

Такое женщина не забывает никогда… Помнится в детстве, влюбленный в нее дядюшка Георг Людвиг тоже восторгался ее «синими, как море, глазами». Неужели ее глаза действительно сводят с ума мужчин? Слова дядюшки приводили ее в такое состояние… В такое состояние… Ах, она тогда была совсем ребенок, а уже могла чувствовать это.

– Он влюблен в тебя без памяти, – не унималась Брюсиха, похотливо закатывая глаза, ей нравились разговоры об этом.

– Так уж и без памяти…

– Поверь, я-то различаю, когда просто так, а когда влюблен.

– Ну и что же, что влюблен? Разве мужчина, если влюблен, делает это как-то по-другому?

– Конечно по-другому!

– Но как же по-другому? Все мужчины одинаково устроены, как сказано у Гельвеция.

– Какой там Гельвеций! Конечно по-другому! Еще как по-другому! Ты и представить себе не можешь, как это происходит, когда мужчина на самом деле влюблен! Когда он весь горит и ты пылаешь вместе с ним!

– Куда уж мне, бедной вдове, представить… Влюбленного у меня еще не было…

– Он влюблен и в голове у него ничего, кроме этого. Он сумасшедший! Он себя не помнит! Он весь в беспамятстве от любви!

– Но если он сумасшедший… То как же он… Он может не суметь… И оконфузится… Как же совсем не помнить себя? Нужно все-таки уметь… В беспамятстве он может и не суметь…

– Уж он-то сумеет! Как бешеный жеребец, когда взыграет – никогда не промахнется…

Бешеный жеребец… Гришка Орлов, тоже казался бешеным, она-то думала, что от любви… Но разве это любовь? Дикое буйство, когда он тебя терзает, как голодный зверь, одержимый, ослепленный насилием над подвластным, трепетно беззащитным телом, а ты, дура, думаешь, что это от любви…

Наверное, на самом деле она еще не испытала, что такое любовь… Пусть будет Потемкин… Не выть же ей со скуки рядом с Васильчиковым… Помнится, Потемкин забавен… Как он растеряется, как он будет сгорать от нетерпения… Ведь он так страстно добивался ее… О, она помнит: «Твои прекрасные глаза меня пленили…»

Потемкин к тому времени уже командовал бригадой в чине генерал-поручика. Война после срыва переговоров продолжалась, русские войска осадили город Силистрию, расположенный на правом берегу Дуная.

Главнокомандующий Румянцев поручил Потемкину устроить артиллерийские батареи и начать правильную бомбардировку города. Занятый обстрелом Силистрии Потемкин вдруг получил странное послание от императрицы.

Екатерина прислала ему личное письмо, в котором ни словом не обмолвилась о делах. Трудно даже понять, о чем она писала, и что хотела сказать, и что отвечать на такое письмо:

«Господин генерал-поручик и кавалер!

Вы, я чаю, столь заняты глазением на Силистрию, что вам некогда и письма читать. Не знаю, преуспела ли ваша бомбардиада, но уверена, что все, что вы предпримете, ничему иному приписать не должно, кроме как горячему вашему ко мне усердию.

Но так как я весьма желаю ревностных, храбрых и умных людей сохранить, то прошу вас себя поберечь и по-пустому не вдаваться в опасности.

Вы, читая сие письмо, возможно, сделаете вопрос: к чему оно написано? На сие вам имею ответствовать: к тому, чтобы вы имели верное подтверждение моего образа мыслей об вас, ибо я к вам весьма доброжелательна.

Екатерина. Декабрь 4 числа. 1773».

Потемкин все понял. До этого письма он был всего лишь пешкой на шахматной доске, которую двигали Румянцев и его сестра, графиня Прасковья Брюс. Теперь он получил возможность сам двигать фигуры на этой шахматной доске и вести свою игру.

24. Таскать каштаны из огня

 
Каштаны жарились в печи на угольках;
Мартышка на полу перед огнем сидела
И пристально на них глядела,
А Кот лежал у ней в ногах.
«Что, Васька, – говорит Мартышка, –
Достань каштана два, так будешь молодец!»
 

Ж. де Лафонтен.

Женщина, которую он безнадежно любил десять лет, любил безответно, звала его к себе. И эта женщина – императрица. Она завладела троном, свергнув и убив своего мужа. Государственный переворот, совершенный ею, удался. Но он не завершился. Несколько партий продолжали борьбу за трон. И партия императрицы в этот момент самая слабая из них.

Тогда, десять лет назад, она имела больше шансов захватить трон, чем сейчас удержаться на нем. И звала она его к себе совсем не потому, что сгорала от любви, а потому, что нуждалась в союзнике, в надежной опоре, причем опоре временной – в ее постели сменилось уже пятнадцать любовников, и каждого из них она использовала по назначению – и в постели, и в борьбе за трон.

Десять лет назад, бросаясь перед нею на колени со словами «твои прекрасные глаза меня пленили», он не думал об этом. Влюбленные не думают. Любил ли он ее теперь? Да, любил. Он безуспешно добивался этой женщины и она осталась занозой в его сердце. Да, по-прежнему любил… Но все-таки не по-прежнему.

Любил, но уже не теряя головы. Любил, но теперь уже не только любил, одурманенный, плененный ее синими глазами, сгорающий от жажды овладения ее плотью, но и выстраивал свою игру, трезво и расчетливо обдумывая очередной ход, оценивая каждого соперника, взвешивая все обстоятельства и предусматривая возможное развитие событий.

Орловы, хотя и возвращены ко двору, чтобы служить слабым противовесом Паниным, уже не играют серьезной роли. Панины по-прежнему сильны, несмотря на то, что после неудачной попытки сместить Екатерину и возвести на трон великого князя Павла Петровича, Никита Панин выдворен из дворца.

И даже не выдворен, а выпровожен с наградами и почестями под предлогом того, что совершеннолетний великий князь не нуждается в воспитателе. Удален, но он остался фаворитом великого князя, смертельно обиженного на мать, занимающую трон, на котором должен и мечтательно стремится восседать он, Павел. Поэтому Панины, возглавляющие партию наследника, сильны, очень сильны.

Екатерина не может уничтожить сына, как некогда уничтожила мужа. Она владеет троном как мать наследника и, если он исчезнет – под любым, самым благовидным предлогом, она потеряет всякое, не только законное, но и даже просто разумное обоснование своего нахождения на троне.

Великий князь Павел – тот сук, на котором она сидит и который поэтому ей нельзя рубить, но который, как пружина, может сбросить ее в пропасть. А рычажок, эту пружину приводящий в действие, в руках у братьев Паниных. И они им обязательно воспользуются. За ними – все недовольные правлением императрицы. За ними часть масонов здесь, в России, и прусский король за ее пределами.

Масоны – это странное, маскарадное воинство, кстати, не все с Паниными. Часть масонов как раз враги Паниных. Это сторонники Елагина. Елагин Иван Перфильевич, старый приятель Потемкина, в былые времена – адъютант Разумовского, веселый скабрезник, состряпанные им стишки ходили по рукам, правда, они побледнели в сравнении с поэтическими опусами забулдыги и трогательного пьяницы Баркова – короля певцов «срамной» плоти.

Добродушный толстяк Иван Перфильевич жил двойной жизнью. Масон с пеленок, глава таинственных лож, он замешался в опасные интриги, едва не поплатился головой при императрице Елизавете, покрывая тогда еще великую княгиню Екатерину.

После переворота получил за преданность должность кабинет-министра императрицы и заведовал театрами, волочился за французскими актрисами, не пропуская и итальянок, по ночам пытался делать золото из олова и враждовал с соперниками из лож других систем, к которым принадлежали сторонники Панина.

Он, Елагин, и ушедший уже в мир иной актер Волков – самые близкие люди Екатерины, они всегда оставались в тени, но им она ни в чем не отказала бы, они для нее важнее даже Орловых… Это нужно помнить… И понять причину такой их близости… Были ли они ее любовниками? Скорее всего, что нет… Об этом не болтали злые языки, приписывавшие Екатерине интимную близость даже с Разумовским и даже с Паниным… Как и со всяким, кто имея исправный мужской предмет, мог случайно оказаться во дворце и кого можно хотя бы на одну ночь затащить к себе в постель, будь он простой истопник или стройный балетный танцовщик…

Да, сейчас Панины очень сильны. Но у них нет главного – армии. Гвардейские полки, когда-то поддержавшие Орловых, теперь ничейные… Армия под командованием Румянцева… Румянцев вроде бы с Паниными, но под руку Паниных Румянцев не пойдет…

В этих обстоятельствах он, Потемкин, должен найти правильные ходы, верные и безошибочные. Нужно, не встав ни на чью сторону, обойти всех толпящихся у трона… И это возможно, только столкнув их всех между собой и при условии, если он будет действовать заодно с Екатериной.

И если они вместе победят, Екатерина сохранит за собою трон. А он? Останется, как кот, таскавший, обжигая лапы, каштаны из огня для пира, на который его не пустят, как не пустили Гришку Орлова? Останется шестнадцатым в списке гаремных мальчиков северной султанши – так уже называют императрицу.

Почему она в трудную минуту обращается к нему? Казалось бы, ей проще вернуть Орлова. И она, кстати, его вернула, но зовет его, Потемкина… Почему? Потому что Орлова можно вернуть к делам, но ему не по уму и не по силам эти дела делать… А вернуть его в постель? Ведь она все-таки, в первую очередь, женщина, сердце не заставишь… Они расстались так нехорошо, что возврат невозможен…

Поэтому если он, Потемкин, не овладеет сердцем этой женщины, что бы он ни сделал для нее, он, Потемкин, рано или поздно останется ни с чем. Если он пойдет к ней шестнадцатым наложником, то рано или поздно появится семнадцатый.

Нет, он согласится быть только первым. А для этого она должна отречься от всех, кто был прежде. А если она не посчитает нужным сделать это, то лучше возвратиться на батареи, обстреливающие Силистрию. Или все-таки уйти в монастырь. Так что у него есть пути к отступлению, а у нее – Екатерины – нет.

Получив у Румянцева отпуск, Потемкин уехал в Москву. У Загряжской он узнал, что при дворе, из окружения Прасковьи Брюс исходят слухи о том, что Васильчиков, послушный Паниным, но робкий и бесцветный, надоел императрице, она тяготится им и нужно ожидать скорой отставки фаворита.

Потемкин встретился с братом Никиты Панина, опальным генералом. Панинская партия соглашалась содействовать смене Васильчикова, не оправдавшего их надежд. Одной постельной исполнительности фаворита оказалось мало, чтобы хорошо сыграть предписанную ему роль. Потемкин, как ставленник Румянцева, вполне подходящая кандидатура, при условии, что каштаны из огня он будет таскать для Паниных, вдобавок ко всему обеспечивая их связь с Румянцевым.

Но главное – он должен внушить Екатерине то, что ей пора уступить трон наследнику, великому князю Павлу Петровичу. Уступить добровольно, во избежание более худшего варианта развития событий. Тень восставшего из могилы Петра III в образе злодея Пугачева уже нависла над страной. И спасти Екатерину могут только Панины, если она согласится на все их условия.

Вопрос о самом Потемкине даже не возникал, он должен исполнить свою роль и исчезнуть, не путаясь под ногами и не мешаясь в дела. Как хорошо выученный слуга – подать на золотом подносе раскошные яства, расставить блюда перед господами, наполнить дорогими винами их серебряные рюмки, на миг возникая из-за их спины и не пролив ни капли на кружевную скатерть, тут же исчезнуть, растворившись в шуме пиршества.

Потемкин не собирался таскать каштаны из огня ни для Румянцева, ни для Паниных. Ни для Екатерины.