Текст книги "Исходная точка интриги"

25. Первый после пятнадцатого

 
Тебя, миленький мой,
В среду встречала,
А в четверг я тебя провожала.
Русская народная песня.
Удивлена, поражена.
 

А. С. Пушкин.

В Петербурге императрица приняла его приветливо-игриво. Она дала понять, какая его ждет награда, если он поможет ей удержаться на троне – он получит то, чего так страстно добивался десять лет назад, вымаливал, целуя руки и вознося молитву «Твои прекрасные глаза меня пленили, я трепещу…»

Но когда-то безумно влюбленный держался сдержанно учтиво. Он готов помочь императрице, это его долг и обязанность верноподданного. Но императрица – женщина… И может отблагодарить его как женщина… Он не нуждается в благодарности женщины. Почему? Потому что не желает получать то, что до него по очереди получали пятнадцать предшественников.

Ему нужна только такая женщина, которая всецело принадлежит ему, и только ему, и не может принадлежать никому другому. Таковы его условия. Его условия? Да кто он такой, чтобы диктовать свои условия?! Мужчина для женщины. И верноподданный для императрицы, готовый умереть за свою государыню на поле боя. И пусть она сама выбирает – кто он для нее. Мужчина. Или только верноподданный.

Екатерина была ошеломлена этим неожиданным разговором. Да, ошеломлена. И может единственный раз в жизни забыла, что она императрица. Никто никогда так не разговаривал с ней. Ей льстили, ее обманывали, с ней торговались, ее просили, перед ней лицемерили, ее ненавидели – открыто и тайно, ее упрашивали, ее боялись, умоляли, но больше всего, конечно же, лгали и лицемерили, как и она сама. Но никто еще ни разу не говорил с ней независимо.

Услышав о пятнадцати предшественниках и о том, что претендент на место фаворита ставит свои условия, Екатерина вспыхнула и, не найдя что ответить, выбежала из комнаты.

На следующий день, ближе к вечеру, к Потемкину, остановившемуся у своей сестры, бывшей замужем за капитаном Самойловым, приехала Марья Саввишна Перекусихина. По ее виду Потемкин понял, что произошло нечто необычное. Марья Саввишна ничего не рассказала ему, только неодобрительно покачала головой и передала письмо от Екатерины.

Оправдываясь, Екатерина писала, что никак не пятнадцать, а всего лишь пять мужчин имели с нею связь. И каждый раз ей приходилось оставлять их по не зависящим от ее желания причинам.

Ее выдали замуж за нелюбимого человека. Чтобы исполнить свою обязанность – родить наследника, ей пришлось по требованию императрицы сойтись с Сергеем Салтыковым, которого потом удалили от двора.

Третьим стал Понятовский, потому что он привлек ее красотой и она впервые в жизни испытала любовь не по принуждению. После удаления от двора Понятовского она полюбила Орлова, и любила бы его и сейчас, если бы он сам не довел их отношения до разрыва.

Пятого, Васильчикова, она согласилась принять от отчаяния и тоски после разрыва с Орловым, да и то напрасно, потому что не нашла в нем ни утешения, ни радостей.

И все ее надежды теперь на славного богатыря, она вызвала его письмом, потому что ей казалось, что когда-то он питал к ней чувство любви. И теперь она должна понять, действительно ли у него есть к ней нежная склонность, та, которую она желала бы в нем найти.

Закончив объяснение, Екатерина с облегчением писала дальше: «Ну, господин богатырь, после сей чистосердечной исповеди могу ли надеяться получить отпущение грехов своих? Изволь видеть, что не пятнадцать, но третья доля от этого числа. Но те, что были – не от легкомыслия и не от распутства, к которому склонность не имею. Если бы в молодости я получила мужа, достойного любви, то никогда бы не изменила ему и вечно соблюдала бы верность, женщине приличную.

Беда моя вся в том, что сердце мое не хочет по своей воле ни на час оставаться без любви. Любящее сердце – добродетель или порок, того сказать не могу, ибо сей истины даже философы не открыли, а ведает, наверное, один только Бог. И я гадать о том напрасно не стану. Тебе решать – полюбишь ли меня такую, как есть, или не захочешь принять с грехами моими и уедешь назад в армию, понапрасну боясь, что тебя когда-нибудь позабуду.

Но, право, думаю, что такой глупости не сделаешь. А если хочешь меня на век к себе привязать, то покажи мне столько ума и дружбы, как и любви. Люби и говори правду, нам то обоим только и надобно».

За ответом в тот же вечер приехал Иван Перфильевич Елагин. Перекусихина и Елагин были самыми близкими людьми Екатерины и то, что она обращалась к нему, Потемкину, с их помощью, означало, что и он теперь входит в их число – если примет ее чистосердечную исповедь и отпустит ее грехи – станет не шестнадцатым, а первым, для которого она готова сделаться не султаншею, а возлюбленной, и не просто возлюбленной.

В своей исповеди Екатерина говорила не только о делах сердечных, но и предлагала союз, и смущенно оправдываясь в грехах по части женской слабости, она давала понять, что ждет от союзника не только любви, но и помощи.

Ее положение было сложнее и опаснее, чем десять лет назад, накануне устроенного ею переворота, к которому успел примкнуть Потемкин. Положение казалось безнадежным – это понимали оба.

Партия наследника престола – Панины, и согласный с ними, пусть не во всем, Румянцев, масоны – кроме елагинских лож, – а это значит вся верхушка знати неразрывным удушающим кольцом охватывала обе столицы. Самозванец Пугачев уже располагал армией, по численности равной той, которая на юге страны воевала против турок. Турция, поддерживаемая Францией, не соглашалась заключать мир, надеясь, что вот-вот всеобщая смута поглотит Россию.

И старый Ирод – Фридрих, неспешным шагом приближавшийся к могиле, пора бы уж ему, выглядывал из своего прусского закутка дурным взглядом, надеясь ухватить что-нибудь при случае.

Вступив в союз с теряющей власть императрицей, Потемкин мог больше проиграть, чем выиграть. Когда-то, десять лет тому назад, он не внял разумным доводам и расчетам и очертя голову бросился в водоворот переворота.

Он был молод, он был влюблен, он не думал ни о чем, кроме нее… «Твои прекрасные глаза меня пленили, и я трепещу от желания сказать о своей любви! О Боже! Какая мука любить ту, которой я не смею об этом сказать! Ту, которая не может стать моей! Жестокое небо! Зачем ты создало ее такой прекрасной?! Зачем ты создало ее такой великой?! Зачем, о небо, ты создало меня, обреченного ее любить!» И теперь он сделал то же самое. Ведь он по прежнему любил ее. Но теперь он сделал это не бездумно, в страстном порыве, а обдуманно, полагаясь на свои силы и на свою звезду.

Елагин отвез Потемкина к себе на дачу. Екатерина уже ждала его. Она тайно сбежала из дворца. Она не была уверена, но верила в его выбор. Всю ночь перед этим и весь день она писала свою чистосердечную исповедь, впервые в жизни стыдливо говорила правду, и тут же привирала, надеясь выглядеть чуть лучше, чем на самом деле, верила в свой собственный обман, принимая желаемое за действительное, убеждала, упрашивала и надеялась…

А потом ждала на даче у Елагина, считая часы и минуты… Он, Потемкин, ждал этой встречи десять лет…

26. Любовь, любовь!

 
Мои щечки, что листочки,
Глазки, что смородинки…
Давай, милый, погуляем
Пока мы молоденьки.
Русская народная песня.
Любви все возрасты покорны.
 

А. С. Пушкин.

Pars, partis.

Партия (брак, обычно с точки зрения его приемлемости, выгодности).

Латинско-русский словарь.

Они не обманулись в ожиданиях. Ей недавно минуло сорок пять, ему – тридцать пять. Оба вернулись в свои семнадцать лет. На людях не могли удержаться, чтобы не взглянуть друг на друга. Ловили миг, мгновение, чтобы остаться наедине, ловили поцелуй украдкой и прикосновение руки.

Она, скрываясь от прислуги, прибегала к нему рано утром, на полтора часа, он пробирался от нее за полночь пустыми коридорами. Сердце выскакивало из груди, когда разворачивали украдкой переданную записку. День тянулся годом до вечера, а расставаясь, не хотели выпускать друг друга из объятий.

Оказалось, что она – самая лучшая из женщин, притягивающая, будоражащая кровь, с роскошным, всепоглощающим телом, бесконечная, как та вселенная, забытая ими со всеми ее мигающими в ночной глубине звездами.

 
Открылась бездна, звезд полна
Звездам числа нет, бездне дна.
 

Он прочел ей эти стихи Ломоносова и она восхитилась: неужели это написал не Вольтер, а тот самый Ломоносов – она его хорошо помнила, его недолюбливал Кирилл Разумовский, он доставлял ему хлопоты ссорами и раздорами в Академии, но хвалили и Шувалов и Елагин, она, не споря, соглашалась с ними, но не любила читать его длинные оды, напоминавшие ей стихотворные сочинения Тредиаковского.

Она просила прочесть ей стихи Баркова, что он такое написал, что все скрывают? Потемкин смеялся, но так и не прочел, как и Елагин, от него она еще раньше не добилась, чтобы он принес ей список, просто из любопытства…

И в то же время Екатерина открыла для себя, что Потемкин – самый лучший из мужчин, которых ей когда-либо доводилось встречать. Он был безусловно умен и образован, но не надоедлив, красив, как греческий герой, добродушен, умел нравиться, ничуть не теряя достоинства. Поистине гениальная голова и всегда занимателен и совершенно неотразим.

А если уж говорить о мужских достоинствах… Да, как права оказалась Брюсиха, когда утверждала, что если любит, то делает это совсем, совсем по-другому. Тут Гельвеций как раз не прав, естество, конечно, имеет одинаковую природу, но когда влюблен… Тогда все по-другому… Особенно если влюблена сама, и все то, что испытывала тысячу раз, ощущаешь совсем, совсем по-другому…

А как он ревновал! Как мило обижался, как мучился, как страдал, конечно же, понапрасну, разве могла она его с кем-нибудь сравнить, забыть или на кого-либо променять. «Ах, Гришенька, фазан мой золотой, душа моя бесценная, какие счастливые часы я с тобой провожу, голубчик мой, люблю тебя безмерно, тебя одного в целом свете, да разве такое может статься, чтоб я к тебе переменилась, да знаешь ли ты сам себя? Да после тебя можно ли кого любить? По мне – тебе подобного нету, весь мир мне без тебя не нужен!»

Через полгода они обвенчались, тайно, как когда-то императрица Елизавета с Разумовским. Потом у них родилась дочь – это, конечно же, тоже скрыли от всех, младенца отдали на воспитание в семью сестры Потемкина.

Тайный плод тайной любви и тайного брака не спас их отношений. Они неумолимо приближались к разрыву. За несколько лет оба устали – он от необходимости скрывать свое настоящее положение, она – от его ревности и еще от того, в чем никогда не хотела признаваться даже себе – от отсутствия разнообразия.

27. И он возвел ее на трон

Тяжела ты, шапка Мономаха.

А. С. Пушкин.

Но кроме их любви была та самая вселенная, которую они то и дело не замечали, занятые друг другом. И в ней, в этой вселенной, не только мигали и роились в ночном небе недосягаемые и непостижимые звезды и звездочки, в этой вселенной продолжалась война с Оттоманской Портой, кипел кровавый бунт злодея и самозванца Пугачева, а Панины сжимали вокруг трона кольцо интриг.

Ее, Екатерины, трона, занятого ею после государственного переворота, трона, на который возвели ее Орловы. Он, Потемкин, влюбленный в ее синие глаза, привязал тогда к ее шпаге темляк. Что, кстати, тоже не так уж и мало. Шпага без темляка перед боем – плохая примета, а им дурные предзнаменования, что тогда, что сейчас, не нужны.

Тот переворот не он задумал, он только привел к собору, где ее провозгласили императрицей, Конногвардейский полк. А потом успел, как в страшном сне, увидеть и на всю жизнь запомнить запрокинутое, мертвое лицо ее мужа, императора Петра III, удивленно смотревшего остекленевшими глазами уже из бездны вечности на все происходящее.

Тогда все сделали Орловы. Теперь все предстояло сделать ему.

В короткий срок он получил все чины: генерал-адъютанта – этот чин позволял постоянно находиться при императрице и дежурить во дворце, заменяя всех подряд, кому по очереди положено выполнять эту скучную для них обязанность и совсем не скучную для него; подполковника Преображенского полка, в котором полковник сама императрица, и теперь ему фактически подчинена вся гвардия; члена Государственного Совета – ведь он ее главный советчик, а так как в Государственном Совете могут заседать только полные генералы, то и полного генерала; вице-президента Военной коллегии – вице-, чтобы не обижать старого Захара Чернышева, президента, и теперь не вице-президент при президенте, а президент при вице-президенте.

Все эти чины он получил не за труды в постели императрицы, не за рост и стать, не за «знатного размера мужской предмет», о чем шептались завистники – и дамы и кавалеры, одинаково мечтавшие об ими же придуманных размерах «сего предмета», – получил не в качестве наград для украшения мундира – во всех этих чинах и на всех этих должностях он – один в нескольких лицах – удержал власть в империи за Екатериной.

Поддержав Панина в борьбе против Орлова, настаивавшего на продолжении войны и походе на Стамбул-Константинополь, Потемкин добился мира с Турцией. Орлов демонстративно ушел в отставку со всех своих постов, но именно этого от него и требовалось, тем более, что он не мог даже предъявить Потемкину личных претензий – не его место занял новый фаворит, а мирно сменил, без скандала, удаленного Васильчикова, с облегчением вздохнувшего после освобождения от не таких уж и простых обязанностей, как кажется желающим попасть в постель императрицы, в царский дворец, да нарядиться в шитый золотом мундир флигель-адъютанта.

Замирившись с турками, войска нужно было перебросить в глубь страны для подавления пугачевского бунта – самозванец уже взял Казань и двигался к Москве. Чтобы не усиливать Румянцева и не сделать из него второго Помпея, Потемкин уговорил Екатерину назначить командующим опального Петра Панина.

Это условие, взамен поддержки нового фаворита при дворе и в Государственном Совете, выдвигал сохранявший должность канцлера Никита Панин. Канцлер, глава партии наследника престола, еще играл очень важную роль во всех делах.

Императрица не хотела идти на такой рискованный шаг, доверить тайному врагу – впрочем, давно уже открывшемуся в своих намерениях сместить ее с трона – власть над восставшими губерниями, фактически над основной частью империи, в том числе и над губернией Московской со старой столицей, где имея за собой войска, можно короновать наследника.

Но Потемкин убедил Екатерину. Он вызвал с юга генерала Суворова и определил его к Панину. Потемкин воевал вместе с чудаковатым, но стремительным в военных действиях и не имевшим покровителей генералом и понимал, что при его участии в войне против мятежников заслуги Петра Панина померкнут.

Потемкин создал комиссию по расследованию на местах преступлений бунтовщиков, она как бы изымала часть полномочий у командующего войсками. Главою комиссии он назначил своего троюродного племянника – благо племянников и племянниц у него имелось много.

Государственный Совет, заседавший теперь уже под его, а не Никиты Панина, председательством, исключил из перечня губерний, вверяемых командующему войсками против мятежников, губернию Московскую. Ведь она находилась под началом главнокомандующего Москвы, кстати, того самого, который по давнему распоряжению императрицы осуществлял надзор над опальным и дерзким в своих высказываниях генералом Петром Паниным…

Панин оказался стесненным со всех сторон. Ему предоставилась возможность послужить Отечеству и государыне, но не прибрать к рукам власть в Отечестве и не менять персоны на троне. Пугачевский бунт он подавил, но партия Паниных тем не укрепилась и не возвысилась.

Панины рассчитывали заставить Потемкина таскать для них каштаны из огня, а делать это пришлось им самим, каштаны же достались Потемкину и Екатерине. Поражение Паниных было полным.

Никите Панину не оставалось ничего другого как подать в отставку. Партия наследника престола развалилась, утратив влияние и возможность открыто возвести на трон совершеннолетнего уже великого князя Павла Петровича.

Потемкин сделал то, что по значимости и результату равнялось содеянному Орловыми во время переворота. Он второй раз возвел Екатерину на престол, которого она вот-вот должна была лишиться. Он добился этой женщины, он любил ее – и она полюбила его. И он сохранил за ней трон. И стал ее соправителем, достиг высшей власти.

Правда тайно…

Тайный, некоронованный супруг императрицы… Не тайный любовник, а все-таки законный муж, обвенчанный под покровом ночи – как некогда Разумовский…

Соправитель, которого провожали взглядами, полными ненависти – по мнению завистников, он просто попал в случай… Временщик – ведь он всего лишь на время при троне, не по чину и не по рангу пробравшийся на высшие ступеньки через монаршью спальню, ублажив хозяйку этой спальни греховным блудодейством… И все это творят при живом законном наследнике престола, отодвинутом в тень развратной матерью и ее бесстыдным любовником!

Да, он сделал для нее не меньше, чем Орлов. И оказался в том же положении… Впрочем, какой смысл ему равнять себя с Орловым… В отличие от него, он в самом деле может воплотить в жизнь «греческий проект» – для этого нужно не скандалить на переговорах и в Государственном Совете, кичливо превознося свои старые заслуги, а правильно рассчитать силы, укрепиться в Крыму, завести на Черном море флот, собрать армию, подготовить ее к долговременной войне… И в отличие от Гришки Орлова, так и не женившегося на Екатерине, он все-таки ее законный, венчанный супруг…

Но, правда, тайный… Скрываемый, как нечто незаконное и постыдное… Все равно, у всех в глазах он всего лишь любовник, блудодей, как те пятнадцать, ему предшествовавшие…

Хотя что ему до того, как он выглядит в глазах тех, кто истекает ядом зависти? Тех, кто не смог достичь и никогда не достигнет по скудоумию и немощи своей того, чего добился он, став первым во всем – да, и в постели императрицы, но и в славе воинской, и в делах державных, и в тонкостях интриг.

28. Простительная слабость

Проказы слабости случайной.

А. С. Пушкин.

Сей Клеопатрою Невы.

А. С. Пушкин.

Все достойное его внимания заключено только в том, что есть между ним и Екатериной, в том, что вытекает из их отношений. Их взаимный интерес исчерпывался с каждым днем. Предчувствуя разрыв и понимая, что в этом случае он останется ни с чем, Потемкин все больше ревновал. Ревновал императрицу. Ревновал любовницу. Ревновал жену. А ей надоело однообразие супружеской постели и игры в любовницу, в ее-то зрелые годы. И разве она не императрица, и почему ей не иметь в наш просвещенный век то, что иметь вполне возможно?

Рядом с нею Брюсиха, обеспечив мужу положение, не пропускает случая попользоваться ловкостью любого сообразительного галанта, окажись таковой в пределах досягаемости… И тем более, когда и пожить в свое удовольствие, как не после сорока пяти – не так уж много и остается…

Хотя не так и мало, и можно еще успеть… К тому же, если угрозы и опасности миновали и сто дамокловых мечей, над ней висевших, – упали, но однако ж мимо… То можно вздохнуть с облегчением и осмотреться.

Осмотревшись, Екатерина увидела князя Голицына – вдовца и стройного, блестящего кавалера. «Как он хорош, настоящая куколка», – не удержалась от восхищения императрица.

Князь Голицын действительно был красив и привлекателен. Но, как показали дальнейшие его приключения, – и глуп и трусоват. Он запутался в некрасивую историю, оскорбил младшего по чину офицера, тот вызвал его на дуэль, князь устроил скандал, набросился со шпагой на секунданта оскорбленного – майора Шепелева, и тот убил его на неожиданно начавшемся поединке.

История получила огласку, ее даже обсуждали на заседании Военной коллегии – в то время как поединки строго запрещены – генерал-поручик, князь Голицын погиб от рук майора, ко всему еще приходившегося двоюродным братом фельдмаршалу Румянцеву… Потемкин по старой памяти вступился за брата фельдмаршала, и Шепелева, действительно невиновного, всего лишь на год отстранили от службы в армии.

«Как он хорош, настоящая куколка», – сказала Екатерина. Уже тогда он все понял…

Потемкин много раз читал священное писание и хорошо помнил библейские строки: «говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» – равно как и женщина, когда она с вожделением смотрит на мужчину и видит, что он хорош, как куколка…

Фельдмаршал Румянцев представил Екатерине двух своих полковников – Безбородко и Завадовского. Старый вояка не приуспел в интригах, но, тем не менеее, хотел иметь при дворе верных ему людей. Оба полковника служили в канцелярии фельдмаршала, оба были прекрасно образованы и, как часто в те времена, в силу своего малоросского происхождения владели русским письменным слогом значительно лучше коренных великороссов. Екатерина зачислила обоих выдвиженцев Румянцева в свой кабинет секретарями.

Один из них, Безбородко, при всех своих редких талантах за долгие годы сделает блестящую придворную карьеру от простого докладчика до светлейшего князя и канцлера. Он был толст, неуклюж и с оплывшим от жира, почти безобразным лицом. Завадовский сделал карьеру в несколько месяцев. Он был хорош, как куколка.

От Потемкина не ускользнуло развлечение императрицы, которое сама она хотела считать невинным. Он ожидал, он боялся этой измены с первого дня их близости. «Да разве такое может статься, чтоб я к тебе переменилась…» Может статься. Как только появится новая куколка. «Да после тебя можно ли кого любить…» Можно. Любую куколку. «Весь мир мне без тебя не нужен…» Нужен. Со всеми в этом мире куколками и куклами.

Узнав об измене, которую он предвидел, Потемкин не смог сдержаться. Он вспылил и даже сказал при людях, что убьет любого, кто займет его место, и это сразу же передали Екатерине. Она в ответ упрекнула его в неумении вести себя, попыталась скрыть произошедшее, выдать за выдумки и наговоры, потом уговаривала сделать вид, что он не заметил «сей женской слабости», слабости, вполне допустимой при их взаимоотношениях, на нее она имеет право, как всякая женщина в наш просвещенный век.

И потом… Она не просто женщина… Она императрица… Он требует удалить Завадовского – но уместно ли приказывать императрице… В свое время она не пожелала стать госпожой Орловой… И теперь она – не госпожа Потемкина… Она императрица…

А как бы поступил он сам, будь императором? Разве не воспользовался бы возможностью иметь тех женщин, которых бы он пожелал? Да и она, кстати, не требует, чтобы он ограничивал себя в наш просвещенный и свободный век… Жить нужно легко, без надрыва и без скандала, соблюдать условности и приличия, но не становиться их рабом. Ревность – примета необразованной дикости нравов… Жизнь коротка. И нужно жить и давать жить другим.

Да, она императрица. И у нее есть возможность настоять на своем. И жить по своим представлениям и правилам, жить и давать жить другим.

Но он не обязан соблюдать эти правила. Он не император, а всего лишь муж императрицы, муж тайный, соправитель, правящий за ее спиной…

Муж, пусть себе и тайный, соправитель, действительно правящий страной, хотя и не своим державным именем, но не куколка, не кукла, с которой не считаются. И не рогоносец. «После тебя можно ли кого любить?» После меня – можно, но не при мне…

Кто она для него, Екатерина II Алексеевна?

Любовница, жена, императрица?

Любовница, дочь неуемной бляди, родившей ее от выблядка? Жена, тайно, скрытно от глаз людских венчанная под покровом ночи? Императрица, два раза возведенная на трон своими любовниками, один из которых он сам? Он, обманувший себя, что после пятнадцатого будет первым?

Нет, после пятнадцатого следует не первый, а шестнадцатый и далее в порядке счета… У женщины второго не бывает, ибо за вторым последуют те многие, которых ей удастся запустить в свои те самые ненаполнимые женские «закрома».

После того, что он, Потемкин, сделал для нее и, кстати, для себя, его возненавидели все. Орловы – за то, что он занял их место, Васильчикова они еще надеялись убрать, а Потемкин им явно не по силам. Панины – за то, что расстроил все их планы – взять в свои руки власть и помешал возвести на трон великого князя Павла Петровича.

Великий князь – за то, что не пустил его на престол и вместе с ненавистной матерью правил страной. Румянцев – за то, что вместо того чтобы блюсти интересы своего начальника, стал сильнее и влиятельнее его самого. Придворные – за то, что всех обошел чинами, поднимаясь вверх через несколько ступенек без соблюдения старшинства и очереди, оттесняя родовитую знать, толпящуюся у трона в ожидании монаршьей милости.

Все ему враги. Кроме умной горбуньи Загряжской… Да еще ее отца, Кирилла Разумовского, из пастушков взятого ко двору, возвышенного до гетмана Малороссии одной императрицей, лишенного этого титула другой, которую он сам подсадил на трон. Разумовский смирился, и зла на Екатерину не держал, да и побаивался после всех неудач…

Был и еще один не враг. Императрица Екатерина II Алексеевна…