Текст книги "Кроме пейзажа. Американские рассказы (сборник)"

10. Шурик не унимается

Когда я вернулся домой, Шурик, видно поджидавший меня, тут же вышел на лестничную площадку и прошел следом за мной.

– Шурик, – сказал я, бросая сумку на пол и направляясь в ванную, – я не хочу больше заниматься этой историей. Ей занимается полиция и ФБР. Я – пас. Во-первых, я хочу пару дней отдохнуть от этих бесконечных новостей, от постоянной необходимости куда-то идти. А во-вторых, я за то, чтобы каждый занимался своим делом. Полиция ищет похищенных, я – пишу статьи в газету.

Перед тем как закрыть за собой дверь ванной, я услышал, как Шурик не без обиды в голосе сказал:

– Я, между прочим, занимаюсь своим делом.

Смыв с себя песок и соль, я заварил кофе, соорудил бутерброд с моцареллой, канадским беконом, базиликом, помидорами и майонезом и сел напротив Шурика, который никуда не собирался уходить. «Пусть говорит», – подумал я.

– Ну хорошо, – сказал Шурик как ни в чем не бывало. – Давай прикинем одно место к носу и посмотрим на это дело так…

– Какое именно?

– Что какое именно?

– Какое место я должен прикидывать к носу?

– Слушай, не прикидывайся шлангом, – сердито сказал Шурик. – Это так говорят, а ты можешь прикидывать себе к носу то, что тебе больше нравится.

– Понял.

– Короче. Что мы имеем? Выхаренных азербайджанцев – раз. – Он загнул палец. – По меньшей мере двух жуликов. Один из них Майк, вторая – девка. Это – два. Девку они как-то заловили, а Майка хотят поймать на нее как на живца – три. Пока они не поймали Мишу, девку они не тронут. В смысле не замочат.

– Слава богу, – я промокнул побежавший по подбородку помидорный сок.

– Теперь вопрос: где их искать?

– В Азербайджанском культурном центре при ООН, – сострил я.

– Правильно, – сказал Шурик. – Эти жлобы только что приехали и еще никого не знают.

– А ты откуда знаешь?

– А шо тут знать? Если они новенькие, так им надо искать если не прямых знакомых, то хотя бы близких по крови. Поэтому они пойдут куда?

– В ресторан «Баку», – ответил я, в очередной раз восхитившись про себя профессиональной сообразительностью Шурика. – Или в «Ереван».

– Ну ты видишь, – он укоризненно посмотрел на меня. – Ты же можешь тоже думать. Так неужели тебе не интересно довести это дело до конца и спасти, может быть, еще живого человека?

При упоминании о еще живом человеке я положил остаток бутерброда на тарелку.

– А что ей могут сделать?

– Я знаю? – пожал плечами Шурик. – Поставить на кодляк могут.

– Что?

– Групповое изнасилование ей могут сделать, – так тебе понятней? Но в ближайшие день-два ее не убьют, это точно.

Мы замолчали. Позвонил телефон. Звонил один из фэбээровских парней. Когда я повесил трубку, Шурик спросил:

– Нашли машину?

Я кивнул.

– Охранник у въезда в Си-Гейт запомнил ее номер. Ее взяли в аренду на две недели. Некто Мельник. И на это же имя была снята квартира в Си-Гейте. Спрашивают, не слышал ли я о Мельнике.

– Я же тебе сказал, они – не местные. Их сюда привезли и обобрали. Короче, напиши мне на листике список местных восточных ресторанов.

Я знал две «Бухары» – обе на Кони-Айленд авеню, «Баку» – там же, «Узбекистан» и «Сахару». Армянских ресторанов я не знал.

– Вечером сходим в «Баку». – Поймав мой удивленный взгляд, Шурик добавил: – Ну шо, я не понимаю, у американского журналиста не хватит на чашку кофе для старшего товарища?

– Шурик, – снова начал злиться я на настырность соседа, – вечером я иду в ресторан «Вышка». Меня пригласила туда одна женщина. Это – раз. Два – в русских ресторанах не подают чашку кофе.

– Почему?

– Потому что в русских ресторанах считают, что на чашке кофе ты только испачкаешь чашку и ничего не заработаешь. Ты у них попросишь кофе – они тебя пошлют в «Макдоналдс».

– А шо это за «Вышка»?

– Не знаю, только что открылась. У музыкантов есть такое слово «вышак» – это означает высший класс. Может, отсюда…

– А-а, – сказал Шурик. – А у зэков «вышка» означает расстрел.

11. Вышка

Бас-авеню с ее безрадостными двухэтажными домиками, где квартал за кварталом вывески прачечных сменяются вывесками пиццерий и продуктовых лавок, а дайнеры по своему внешнему виду мало чем отличаются от похоронных домов, не кажется самым подходящим местом для русского ресторана. Хотя, вероятно, то же самое думали, когда на Брайтоне появились «Националь» и «Одесса». Может быть, Бас-авеню тоже ждет расцвет, хотя еще непонятно, станут ли появившиеся здесь русские первыми смертниками или первыми ласточками вторжения в район, где, говорят, итальянцы все еще взимают мзду с новоприбывших.

В поисках парковки я поехал помедленнее и скоро увидел над крышами стоявших у тротуара машин моргающую цветными огнями «Вышку». Вышка над козырьком ресторана была намечена вытянутым в небо треугольником из светящихся желтых трубок с переломанными перекладинами внутри, а сверху над ней вертелся красный огонек, вероятно, изображая огонь над нефтяной вышкой, насколько я себе ее представляю. Вот тебе и еще одно Баку!

У входа толпилась молодежь, из репродукторов ревела «Макарена», на вязках белых и голубых шариков было написано: «Grand Opening».

– Здравствуй, голубчик, – сказала Лиза, подвигая ко мне бокал красного вина. – Ты мне нужен как никогда.

– Слушай, что за нефтяники открыли это место?

– Представь себе, что именно нефтяники. Хозяин из Баку. Накачали там этой нефти и вложили бабки.

– Так зачем я тебе нужен?

– Секундочку.

Она сделала джин с тоником подошедшему к стойке усатому мужику и, наклонившись ко мне, тихо стала говорить:

– Я пришла где-то часа за два до открытия. И скоро после этого сюда пришли какие-то знакомые хозяина и с ними была одна девка. Как мне показалось, она была такая обдолбанная, что еле шла. Они вели ее с двух сторон под руки. Бледная как смерть. Клянусь тебе, когда я ее увидела, мне стало не по себе.

– Она сейчас здесь?

– Да, в подсобке. И ты знаешь, чего я боюсь?

– Ну?

– Что она там врежет дуба и всех потом затаскают по полиции. Это именно то, чего мне не хватает.

– А кто ее привел?

– Они сидят у тебя за спиной, только не поворачивайся сразу. Четверо за столиком в левом крайнем углу.

Надо ли говорить, что мы подходим к концу нашей истории? Кому-то может показаться, что Нью-Йорк – большой город и потеряться в нем – проще простого. Даже и Бруклин с его трехмиллионным населением большой город. Но, как однажды высказалась моя знакомая художница Юля Беломлинская, все мы здесь живем, как в гарнизоне, где все всё знают обо всех. Орбиты вращения в нашей иммиграции постоянно пересекаются. Любой поиск завершается довольно быстро.

Шурик точно вычислил, что похитители – азербайджанцы и что искать их надо в азербайджанских ресторанах. Кто мог знать, что за названием «Вышка» скрывается ресторан бакинских нефтяников? Я был на сто процентов уверен, что в подсобке лежит эта похищенная Полин. Конечно, она была не обдолбана, а просто обессилела от голодухи и стресса.

– У вас здесь телефон есть?

– Есть, в кабинете у Сергея. Это – хозяин.

– Я знаю эту подругу. Ее похитили два дня назад. Я сейчас уйду и вызову ментов. В случае чего ты меня не знаешь, о’кей?

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, но я уже с опозданием понял, что означает ее взгляд. На плечо мне легла тяжелая рука, и кто-то с сильным восточным акцентом сказал:

– Зачем вмешиваться не в свое дело, да? Похитили-шмохитили, может быть, причина била, правильно?

– Может быть, – сказал я, пытаясь стряхнуть с себя руку, но меня так крепко прихватили, что проявить независимость мне уже не удалось.

С удивительной скоростью – я только успел заметить, как прокрутилось вокруг меня помещение бара и мелькнуло изумленное лицо Лизы, – меня втолкнули в темный, заставленный ящиками коридор с открытой дверью подсобки в конце, где я получил удар по затылку и отключился.

12. Знакомство

Я пришел в себя от ледяного холода, проникшего в самую глубину мозга. Надо мной сидела светловолосая девушка с бледным лицом, самой выразительной деталью которого был синяк под левым глазом. Голова моя лежала на чем-то твердом и холодном. Я сел, но тут же стены тускло освещенной комнатки стали заваливаться вбок.

– Блин, – сказал я. – Полина, сколько же я из-за вас натерпелся! И ради чего, спрашивается?

На всякий случай я лег и закрыл глаза. Движение комнатки замедлилось. Снова приподнявшись на локте, я обнаружил, что холод шел от пластикового пакета со льдом. Вероятно его подложила мне под голову моя сокамерница.

Я постарался его убрать, но, изменив положение тела, тут же ощутил, как комнатка стала резко входить в штопор.

– Hold on, – сказала моя новая подруга по несчастью и помогла убрать пакет.

Я сел, опершись о картонный ящик. Комната остановилась, но все равно под наклоном, и казалось, что расставленные на стеллажах бутылки сейчас поедут на пол. Я потрогал голову, обнаружив на затылке внушительных размеров шишку.

– You know my name?

Я только махнул рукой, со словами к горлу подкатил тошнотный ком, и тут же я уткнулся в темную щель между стеллажами и картонным ящиком, вернув негостеприимному заведению его вино. Когда я вытер рукавом лицо, она поинтересовалась:

– Are you from police?

– Нет, я не из полиции. Я работаю в газете, мне про тебя рассказал старик, который переводил тебе для этих азербайджанцев. Он – мой сосед, и после того, как он убежал от них, он пришел ко мне. Короче… – я остановился, потому что эту историю целиком мне было не рассказать: слишком много действующих лиц, а мне казалось, что каждая фраза грозит кончиться рвотой.

– Are you speaking Russian? – спросила она, и тут я вспомнил, что она, действительно, не должна была говорить по-русски. Ведь именно поэтому ее похитители и притащили к ней Изю.

– Do you know how to get out of here?

– Absolutely not.

Как говорится, положение узников было плачевным. И это состояние могло только усугубиться. Когда ресторан закроется, это будет часа в три-четыре утра, они могут устроить нам допрос с утюгом на животе, а потом закопать подгоревшие трупы во дворе за домом. Или положить в карманы наших брюк гантели и спустить в мутную воду Шипсхед-бея. Некоторые удивляются, откуда в ней так много рыбы. Наверное, ей есть что там кушать.

Мои размышления были прерваны тем, что дверь открылась и к нам в подсобку вошла с растерянным видом Лиза, а следом за ней крепкий парень, который, подтолкнув ее в нашу сторону, сказал коротко и ясно:

– Сидэт и молчат, а то убъю всэх на фих. Понял?

Обведя нас всех строгим взглядом, он скрылся, закрыв за собой дверь.

– Голубчик, – сказала Лиза, наклоняясь ко мне, – ты что, вырвал? У тебя, наверное, сотрясение мозга. – Она приложила ладонь к моему лбу. – Слушай, ну как тебе нравится это местечко? Черт меня сюда занес! Это же надо быть такими идиотами!

– А ты-то как сюда попала? – спросил я.

– Ты не поверишь, когда они увели тебя, я подошла к этому Сергею и спросила, что произошло. Так ты представляешь, он мне сказал, чтобы я шла за стойку и помалкивала! Я ему говорю: Сергей, мы так не договаривались, чтобы моих друзей ни с того ни с сего сажали в какую-то вонючую подсобку и при этом говорили мне, чтобы я помалкивала. И тут еще пришел этот твой старичок.

– Изя?!

– Шурик.

– Так он сейчас наверху?

– Да, ты понимаешь, он взял у меня бутылку пива и встал не у бара, а как-то странно, почти у входа. Они, видимо, хотели с ним тоже поговорить, но он вышел в коридор к игровым автоматам, а там было несколько человек, и ему просто повезло, что они его тоже не затащили сюда. Ничего, сейчас его приведут.

– А я думаю, что его-то они и не приведут, – сказал я.

– Да? – удивилась Лиза. – А нам-то что делать?

– Там еще люди есть?

– В баре, может быть, человека два-три, а в ресторане человек пятнадцать. Но еще час-полтора, и все разойдутся.

– Надо отсюда вырваться любыми средствами, пока там еще кто-то есть. Главное – вырваться за эти двери хотя бы одному. Как я помню, участок должен быть в двух-трех кварталах отсюда. Лиза, слушай, что мы сейчас будем делать. Дверь открывается внутрь, мы начнем барабанить и кричать. Свет выключим. Когда они приоткроют дверь, вставляем в просвет какой-нибудь ящик, чтобы ее сразу не захлопнули, и бежим к выходу. И еще – орать что есть сил: они не хотят шума. Если вырвется один, полиция здесь будет через пять минут. За пять минут они никого не тронут, только потому, что не успеют спрятать трупы.

Полине я сказал очень коротко, в надежде, что она во всем разберется по ходу развития событий, чтобы она просто бежала к выходу и громко звала полицию. Она кивнула.

Качаясь и хватаясь за стены, я поднялся, подставил к входной двери ящик с шипучим «Асти спуманте», откуда каждый из нас взял по бутылке.

– Итак, я вырубаю свет, а вы начинаете орать что есть сил.

Еще до того, как я сбил бутылкой лампочку, девушки подняли такой дикий визг, что от его звука меня качнуло еще сильнее. Не в силах вторить им и понимая, что это лишено всякого смысла, я просто стал бить ногой в дверь и бил даже тогда, когда услышал, как с той стороны зазвенели ключи. Дальнейшее произошло очень быстро – дверь открылась, я ударил человека, который сунулся в темную кладовку, бутылкой в лицо, ощутив, как он осел под ударом. Кто-то из девушек вытолкнул меня в темный коридор и потом, как поршнем, выдавил мной всех, кто стоял на нашем пути. Небольшая заминка произошла лишь у бара, когда кто-то бросился мне наперерез, но ударившая в голову итальянская шипучка остановила его. Последним на нашем пути был Шурик, которому я буквально влетел в объятия. Дальше весь этот клубок тел, гремя опрокинутыми стульями и звеня битой посудой, выкатился на улицу, где случилось несчастье. Патрульная машина стояла у тротуара. Я увидел, как напряглись лица полицейских и видел, как Шурик, которого сзади толкала, как вагонетку, ослепшая от страха Лиза, налетел на одного из них и все трое повалились на тротуар. Второй полицейский, выхватив дубинку, тут же бросился разбирать кучу, под которой оказался его напарник. Я уже заранее знал, что бедному Шурику достанется на орехи, но все это было включено в плату за свободу, поэтому я приготовился к длительному объяснению, подыскивая удобный момент, чтобы крикнуть: «Офицер! Офицер!» Но тут я обнаружил, как меня настойчиво дергает за рукав Полина, повторяя как заведенная:

– Where is your fucking car?

– Around the corner, – ответил я. – Police is here. Everything’s gonna be all right now!

– No! Run!

He представляю, как это произошло, но я побежал за ней, насколько возможно было бежать по сильно накрененному тротуару с грозящими упасть на меня фасадами домов. Бежал я, пока она буквально не втолкнула меня в мою машину, выдохнув:

– Any motel!

13. Золотые ворота Бруклина

Минут через двадцать мы запарковались в «Голден Гейте» на восточной оконечности Белт-парквея. Моя новая подруга, не успели мы толком познакомиться, вовлекла меня в большую неприятность. Зачем мне было бежать от полиции? Зачем мне было платить за мотель 59 долларов в сутки? Я понимал, что вступать в отношения с полицией не хотелось моей спутнице. Что-то она такое натворила, за что ей грозило наказание не только от ее Рафика.

Клерк за конторкой спросил, собираемся ли мы остановиться на несколько часов, и был удивлен, когда моя спутница отрезала: нет! На сколько – скажем завтра утром.

Когда я хотел расплатиться «Американ-экспрессом», она остановила мою руку с карточкой и распорядилась: «Только наличными».

К счастью, у меня было с собой 70 долларов.

В номере я сел на кровать и спросил, что она собирается делать теперь.

– Купаться, – ответила она.

Она вошла в ванную, и я услышал, как там полилась вода. Я лег и, кажется, заснул. Очнулся от того же самого ощущения – кровать медленно наклонялась, грозясь сбросить меня на пол. Этот процесс перекашивания реальности продолжался бесконечно, в то время как угол наклона оставался тем же. Я открыл глаза, но процесс не остановился, зеркало с комодом и телевизор, стоявшие напротив кровати, так же бесконечно ехали в сторону. Я осмотрелся – вокруг никого не было.

Я подумал, что она просто смылась.

Я прошел к ванной и, приоткрыв дверь, увидел, что она спит в воде. Наверное, сам я спал недолго, поскольку сигарета у нее в руке еще оставалась зажженной. Я осторожно вынул ее из пальцев и погасил. Ощутив мое прикосновение, она открыла глаза и долго смотрела на меня, не шевелясь и не делая никаких попыток укрыться от моего взгляда. Совершенно не помню, как она выглядела тогда.

– Что-то мне неважно, – сказал я. – Пойду лягу.

Я разделся и забрался под одеяло. Сквозь тяжелую дрему я слышал, как она несколько раз набирала телефонный номер, а потом, тихо скользнув под одеяло, замерла на другом конце кровати. Может быть, от ощущения того, что она легла, я наконец заснул. Ночью я снова проснулся от ее голоса.

Сидя у туалетного столика в белой простыне, она отчетливо сказала в телефонную трубку: «Если этот пидор не перезвонит мне по этому номеру, он об этом сильно пожалеет».

От неожиданности я поднялся.

– Так ты говоришь по-русски?

– What? – спросила она, вешая трубку. – You better sleep, O.K.?

Она встала из-за туалетного столика, обошла кровать и легла рядом со мной. Легкой рукой она стала гладить меня полбу, приговаривая: «Sleep, honey. Sleep».

Я не знал, что думать. Может быть, мне показалось, что она говорила по-русски. Я внимательно рассматривал ее. У нее был длинноватый нос и немного раскосые карие глаза с залегшими под ними глубокими тенями. Под одним глазом темнел синяк. Я повернулся на бок и прижался к ней, а она положила голову мне на локоть, продолжая поглаживать мне лоб, пока я снова не заснул.

Утром она попросила принести что-то поесть. Я внимательно слушал ее английский, но не замечал в нем никаких следов русского. Судя по произношению, она была явно не из Нью-Йорка, но это еще ни о чем не говорило. Когда я ее спросил, откуда она, она коротко ответила: «Guess». Я пожал плечами. Она сказала, что приехала сюда из Ирландии. Она не похожа на ирландку внешне, а произношение слишком мягкое для ирландки. На вопрос, как она оказалась вовлеченной в эту историю, она коротко объяснила, что нашла работу секретарем в одной фирме, а хозяин оказался мошенником. Забрал деньги и убежал. А клиенты решили, что она заодно с хозяином.

– So what they do?

– Technologies.

Я взял деньги в банковском автомате, потом зашел в магазин напротив мотеля, купил ей бутерброд и кофе. Взяв еду, она тут же отправила меня заплатить еще за день. Она ничего не просила – она распоряжалась, и я не без опоздания заметил, что незаметно попал под ее начало.

Когда я вернулся, пустая тарелка стояла на полу возле кровати, а сама она лежала, свернувшись калачиком под одеялом. Взглянув на меня, сказала: «Shit!», медленно встала и прошла в ванную. Вернувшись, она со стоном легла и сказала: «I ate to much».

Я выпил уже подостывший кофе, походил по комнате и, когда остановился у двери на балкон, услышал, как она сказала тихо:

– Don’t go anywhere. All right?

Почему я ее слушался, так, словно она была моей подругой, любовницей, пусть хотя бы старой знакомой, как, например, Лиза? Кем угодно, кто имел на меня хоть какое-то право? Не знаю. Вероятно, это ощущение подчиненности возникло во мне из-за жалости к ней – больной, избитой, измученной трехдневной неволей, в истинных причинах которой я имел все основания сомневаться. Возникшее к ней чувство было сродни тому, которое возникает к больному ребенку. Я сделаю все, что хочешь, только говори, дай знать, хоть своими глупыми распоряжениями, что ты не собираешься умирать.

От нечего делать, я лег на кровать и задремал. Неторопливое течение жизни нежданно-негаданно занесло меня в какой-то приток моей биографии. Я оказался связанным с женщиной, которая явно нуждалась во мне. И она, вероятно, знала лучше, какая помощь ей нужна, поэтому мне оставалось только выполнять ее просьбы.

Когда я проснулся, она сидела у окна и перебирала содержимое моего бумажника. Она пересчитала деньги, а затем пересмотрела мои кредитные карточки и удостоверения. Мне показалось, что она взяла что-то – скорее всего часть денег – и сунула в карман своих джинсов. Сложив остальное в бумажник, она положила его снова мне в куртку и тут заметила, что я смотрю на нее. Ничуть не смутившись, она спросила:

– Can you bring more coffee?

– Why can’t you go yourself?

Мне казалось, что так логичнее было бы объяснить экспроприацию средств.

– Is it far?

– Across the street.

Она поправила футболку, надела туфли и осмотрела каблуки. Только сейчас я заметил, что на правой руке у нее тоже был синяк. Большой синяк. Она провела по нему рукой. Потом, приблизив лицо к зеркалу, стала внимательно рассматривать отражение. Она чувствовала себя, как бы это сказать, не в своей тарелке, и я, кажется, понял, отчего. Ей не хватало косметики, помады, туши для ресниц, того, с чего женщина начинает свой день. К тому же ей надо было как-то замаскировать следы побоев.

– Listen, stay here. I’ll go.

– Good. – Она испытала явное облегчение.

В магазине я с удивлением обнаружил, что деньги на месте. Во всяком случае, если что-то и пропало, то от силы долларов пять. Я не помнил, сколько мне дали сдачи, когда я расплачивался за номер. На обратном пути я подумал, что, даже с учетом перенесенного, она могла бы хоть коротким словом поблагодарить меня. Поставив перед ней кофе, я пошел в душ, а когда вернулся, обнаружил, что она лежит под одеялом, а ее джинсы висят на стуле. Я пил кофе под ее внимательным взглядом. А потом она протянула ко мне руку и сказала: «Come here». В очередной раз я послушно выполнил ее распоряжение.