Текст книги "Костоправ. Исцеляющие практики"

Глава 5

Происшествие с нарами. – «Сюрпризы» Рождества. – Новые приступы сионизма у дока. – Силовое решение. – Косуля. – Будем лечить не только позвоночник. – Рассказ Мамаева. – Боевые побратимы. – Почему мировой сионизм мне не мешает?

Утром я, как обычно, вернулся с зарядки и стал одеваться. Док тоже проснулся и направился на улицу – спал он в своём любимом тёплом охотничьем костюме, лёжа поверх спального мешка. Григорьевич ещё не успел выйти, как за его спиной раздался треск дерева, грохот, и Олег, спавший над доком, рухнул вместе с дощатым настилом на место Григорьевича, тут же провалился сквозь него и оказался сидящим на цементном полу в куче сломанных досок и матрасов вперемешку со спальниками. На шум вбежал Сабир и долго дивился случившемуся, потому что нары эти уже лет десять стоят, и никогда ничего подобного не происходило, хотя порой на верхних ярусах лежали мужики и потяжелее Олега. Больше всего радовало то, что доктор успел вовремя покинуть ложе. Я мимоходом подумал, что происшествие с нарами, видимо, сулит нам нарушение каких-то планов.

В этот день Дима собирался в районный центр, и мы с доком решили поехать с ним. Я хотел купить себе спортивную сумку и фонарик, а док истосковался по связи с внешним миром. Едва мы покидаем «зону телефонного безмолвия», как доктор принимается звонить всем друзьям и знакомым. Но это ещё мелочи. Самое главное, чем больше мы удаляемся от Ранадора и приближаемся к цивилизации районного масштаба, тем чаще в перерывах между звонками начинает «оживать» тема мирового сионизма, как-то угасшая было в поместье волхва. Хорошо, что сейчас не ночное время, дорога чистая от снега, а встречных машин совсем мало, поэтому никаких последствий от «камланий» дока на иноприродную тему у нас не произошло. Так мне казалось.

В районном центре мы остановились у рынка. Дима пошёл за покупками, и мы с доком решили пройтись по ларькам и магазинчикам. Учитывая, что было седьмое января, православное христианское Рождество, базар совсем никакой, да и большая часть магазинов закрыта по случаю праздника, я решил, что мы возвратимся к «Сурфу» быстро. Так бы оно и было, если бы…

Довольно скоро обойдя скудный базарчик, мы вошли в киоск, где скучала симпатичная большеглазая девушка. Купив у неё сувениры, мы уже вышли на улицу, как вдруг доктор увидел цветочный ларёк, и его осенила мысль доставить неожиданную радость этой девушке. Доктор вообще по своей натуре очень щедр и романтичен и любит делать людям приятные сюрпризы.

– Я куплю цветы, пусть ей станет немного радостнее в этот скучный день, – предложил док, и мы вошли в дверь под вывеской «Цветы».

Лучше бы я вошёл туда один. Продавщица цветов оказалась из того разряда русских женщин, которые считают себя истинными православными верующими, хотя со святыми писаниями знакомы понаслышке и толком даже не знают, почему одна часть христиан празднует Рождество на тринадцать дней позже другой. Женщина принялась поздравлять нас с праздником

Рождества Христова. Я ей пояснил, что этот праздник был заимствован христианами из древних культов почитания, скажем в Египте Осириса 6 января, в Греции Диониса 6 января, в Иране Митры 25 декабря, а у нас Коляды. Наши предки праздновали Рождество Коляды, начало нового солнечного года, после того как закончилось зимнее солнцестояние и прекратилось удлинение ночи. Это праздник победы Светлых сил над силами Тьмы, и он соответствует 22–25 декабря. Празднование Рождества Христова 7 января появилось у славян не только после разделения христианской церкви на католиков и православных, но и введения нового григорианского календаря, у которого разница со старым юлианским составляет 13 дней.

Это была ещё одна моя грубая ошибка. Григорьевич тут же оседлал своего любимого сионистско-масонского конька. Его понесло так, что на какое-то время он забыл и о цветах, и о девушке, сосредоточившись на мысли, что «они же нам историю подменили, они же нам подсунули своих еврейских богов…». В общем, остановить его уже было невозможно, тем более что женщина с величайшим интересом слушала этого респектабельного седобородого мужчину. Напоминание о цветах и девушке ничего толком не исправило, только на несколько минут отвлекло дока для вручения букета, и всё продолжилось. Минут через двадцать я побрёл к «Сурфу».

– Дима, это очень надолго, что будем делать? – сообщил я неутешительную весть.

– Плохо, нам ещё за электродами съездить, а также на овощную базу успеть, – отвечает Сталкер. Минут десять мы сидим в раздумье.

– Есть идея, я попрошу Григорьевича помочь мне в выборе сумки и фонарика, он не откажет, – решаю я и выхожу из машины.

Хитрость, хоть и с трудом, удаётся: я увлекаю дока в магазин метрах в пятидесяти от рынка. Здесь мы покупаем фонарик, и я тяну его дальше ещё метров пятьдесят, там мы выбираем сумку. Возвращаясь к машине, я все время твержу, что нам нужно спешить, что овощная база скоро закроется. Вот мы и в машине, Дима поворачивает ключ зажигания, и… доктор со словами «ой, я ей забыл сказать» выскакивает из «Сурфа».

Подождав немного, я снова иду увещевать дока. Бесполезно, всяческие доводы о том, что нас ждут, что ещё нужно купить продуктов, а база скоро закрывается и т. д., никакого эффекта не имеют. Загипнотизированный восхищённым вниманием цветочницы к своим пламенным речам, Григорьевич уже не в состоянии прервать сладчайший миг триумфа. Я снова возвращаюсь к Сталкеру ни с чем. Времени уже практически нет: или мы уезжаем немедленно, или нам уже вообще торопиться некуда. Но как мы объясним в Ранадоре всю глупость ситуации? Остаётся только одно решение – силовое. Я выхожу из «Сурфа», а Дима заводит двигатель.

В цветочном ларьке ничего не изменилось, как будто время здесь не властно: всё то же восторженное лицо женщины с широко открытыми глазами и вошедший в раж док, вдохновенно вещающий о кознях треклятого мирового сионизма. Какие тут могут быть продукты и овощная база?

– До свидания! – грубо прерываю я идиллическую беседу. – Мы очень спешим, опаздываем! – хватаю дока за руку и тащу из ларька.

Женщина второпях на толстом религиозном журнале пишет свой телефон и адрес и суёт журнал доку вдогонку. Я упорно продолжаю тащить упирающегося дока, причитающего заклинание «я не всё сказал», к работающему «Сурфу». Едва док касается сиденья, как смышлёный конёк японских кровей тут же срывается с места. Некоторое время я с опаской поглядываю назад – на площади стояла машина с двумя патрульными. Нет, нас никто не догоняет, уф, пронесло, наверное, люди подумали, что друзья забирают своего перебравшего товарища. А док сидит теперь такой смирный, что не верится, и, когда мы перед самым закрытием подъезжаем к овощной базе, он приступает к своему второму любимому делу – разговорам по телефону. Замечательно, это надолго, мы с Димой отправляемся на базу и спокойно берём всё по списку, которым нас снабдила Галя.

На обратном пути Сталкер не только свободно ведёт железного коня по лесной дороге, но и попутно читает следы на глубоком снегу по обеим её сторонам. Кажется даже, что разумный «Сурф» сам бежит по знакомой дороге, не мешая хозяину разбираться в хитросплетениях звериных следов.

– Вон, справа, косуля! – кричит Дима, указывая рукой в тайгу. Мы смотрим туда и видим большую, красивую в своём испуганном изяществе косулю, которая лёгкими прыжками летит через заросли и кусты справа от машины. Мы замедляем скорость. Чудесное животное обгоняет нас. – Сейчас она на дорогу выскочит, – предполагает Дима. В самом деле, косуля устремляется к прочищенной трактором дороге нам наперерез, ещё миг – и она побежит не по рыхлому снегу, а по твёрдому мерзлому покрытию. Но в последний момент чуткое животное вдруг делает великолепный огромный прыжок и, распростершись в воздухе, перелетает на левую сторону дороги. Там, где передние ноги животного должны были коснуться заснеженной земли, оказалась впадина. Косуля с размаху влетает в сугроб, кувыркается по рыхлому снегу, взбив его белыми фонтанами, и, вскочив на ноги, скрывается в зарослях. – В прошлую зиму было очень много снега, полтора-два метра, пищу таким животным, как косули и олени, добыть было трудно, многие погибли, – принялся рассказывать Дима, – обессиленные косули выходили прямо на дорогу. Вначале бежит впереди машины, потом переходит на шаг, а после и вовсе падает на снег. Тогда я выхожу, подбираю их и, положив в «Сурф», отвожу в Ранадор. Там мы их выкармливали. Одна, помню, беременная оказалась, совсем плохая была. Постепенно выходили, уже есть хорошо стала, и вдруг умерла. Сделали вскрытие, оказалось, что у неё два плода было, и один умер, видимо, она ударилась где-то животом, убегая от хищника, плод стал разлагаться, и она погибла. Дети очень плакали. Суровая была зима, – заключил Сталкер.

В Ранадоре уже не чаяли нашего возвращения, давно прошли все расчётные сроки, начало смеркаться.

– Что там опять придумал этот Дима? – возмущалась Галя, когда мы принялись сдавать ей продукты. – Куда это он вас возил? Уже собирались отправлять «Террано» навстречу, хотя бы до речки, где появляется связь и можно, по крайней мере, созвониться и узнать, что же с вами стряслось! – вычитывала строгая хозяйка Ранадора.

– Галя, ты не поверишь, но на этот раз Дима ни при чём, – ответил я устало. – Нас сегодня задержал совсем не он, а мировой сионизм.

– Кто? – Глаза Гали округлились от удивления, потому что до сей поры в местной тайге зверя со столь странным именем не водилось. – Это как же? – спросила она.

– А вот так. – И я начал свой рассказ, усевшись на лавку за большим столом в кухне.

– Да, – печально вздохнула Галя, после того как я поведал о наших приключениях, – жалко Григорьевича.

– Хорошо, что «Сурф» – не простой автомобиль, а хозяин его – Сталкер, напитанный духом Ранадора, а то неизвестно, чем бы это взывание к сионистским духам для нас кончилось, – заключил я, припомнив наш «полёт» в сугроб на «Террано».

– Хм, значит, будем лечить доку не только позвоночник, – задумчиво сказал волхв, который тоже слушал мой рассказ.

За ужином доктор привычно затянул песнь на больную тему, горячо клеймя евреев во всех своих и мировых бедах.

– Когда наша группа спецназа после выполнения задания уходила по джунглям от преследования, – вдруг заговорил молчавший до этого Мамаев, – я в спешке не заметил растяжки. Грохнул взрыв, большую часть осколков принял на себя кевларовый бронежилет, лицо я каким-то чудом успел прикрыть рукой, и осколки вошли вот сюда. – Олег показал шрамы на левом предплечье и выше локтя. – Но взрывом меня отшвырнуло на несколько метров, и так садануло спиной о ствол красного дерева, что лопнули позвонки и спинной мозг зажало в трещине. – За столом все замолчали, потому что Олег Иванович обычно не любит рассказывать о «той» своей жизни. – Ребята сразу всадили мне противошоковый укол и потащили на себе. – Мамаев помолчал, а потом, повернувшись к доку, продолжил: – Так вот, Николай Григорьевич, восемнадцать километров, по джунглям, уходя от преследования, меня тащили на своих плечах еврей и таджик. Случись с ними такое, я точно так же тащил бы их. Знаете, я за этого еврея и этого таджика любому глотку перегрызу, потому что мы делали одно дело, одну мужскую работу, они – мои боевые побратимы, как Дима, как Рома, как другие ребята… – Олег замолчал, видно было, что ему нелегко вспоминать прошлое.

– Это была Африка? – спросил я после паузы.

– Юго-Восточная Азия, – тихо ответил волхв.

– А что было потом? – спросил ещё кто-то.

– Я очнулся уже на катере. Потом госпиталь в Хабаровске, где я пролежал девять месяцев и изгрыз от боли не одну подушку. – Волхв замолчал. Молчал и доктор, явно обескураженный неожиданным поворотом в разговоре. – Понимаете, Григорьевич, – продолжил Мамаев после долгой паузы, – почему-то мне мировой сионизм не смог помешать, когда я решил стать боевым офицером и защищать свою родину. Он мне не помешал и после того, как я стал инвалидом, вытащить себя из недуга и стать на собственные ноги, а не на костыли. А когда я вернулся в родной город и увидел, как процветают бандитские шайки, поделив город на свои вотчины, как спивается молодёжь и разрастается наркомания, а мальчишки пополняют тюрьмы, я не стал проклинать ни сионистов, ни кого-то ещё. Я просто организовал клуб для молодёжи, где мальчишки и девчонки учились единоборствам и прыжкам с парашютом, а также умению работать с деревом и металлом. Никому не нужные мальчишки, которым уже высвечивалась дорога в эти самые шайки, руководимые уголовниками, а оттуда прямиком в тюрьму, эти ребята начали наводить порядок сначала в одном районе города, потом в другом. Затем они сами стали преподавателями и тренерами, руководителями кружков в клубе. Сейчас они приезжают ко мне, привозят своих детей, которые называют меня «дедом», и я счастлив. И ничего воспеваемый вами мировой сионизм не может нам сделать. Так почему вам он мешает, а мне и моим ребятам нет? Почему, если я хочу заниматься с ребятами, лечить людей, то я это делаю? Вы рассказывали, что у вас есть спортзалы и медицинские центры, приватизированы целые комплексы с общежитиями и учебными классами, у вас есть средства и вот такие боевые ребята, как Миша, так в чём же дело, почему вы не делаете то, что делали мы с ребятами, не имея ни денег, ни помещений?

– Наверное, проклятый мировой сионизм не хочет поставить печать и одобрить решение Григорьевича, а без него никак, да? – съязвил прямолинейный Сергей, а потом добавил: – Я всегда думал, что человек, прежде чем браться за решение мировых проблем и всех учить, как правильно нужно жить, должен вначале наладить свою жизнь, свою семью и показать на её примере, как быть счастливым.

– Да я вообще-то счастливый человек, – стал растерянно оправдываться доктор, – я очень счастливый человек: у меня отличная семья, дети, просто… ну, как сказать, в общем, за мир обидно, что ли…

– А я вот ещё о чём думаю: мировой сионизм, как и прочие другие «измы», во многом подобен скандальной поп-звезде, – сказал я. – Если о ней перестанут говорить, то она «погаснет», никто не пойдёт на её концерты, и она, чтоб не помереть с голоду, станет мыть посуду. Пристальное внимание как раз и питает «измы» своей энергией, благодаря миллионам подобных «борцов» они-то и живы. А займутся «борцы» своим настоящим делом, для которого каждый пришёл в этот мир, так и мировым «измам» придётся идти «посуду мыть». Мне кажется, большинство книг и мероприятий таких «борцов», нагоняющих страх и мысли о бесполезности борьбы с мировым злом, как раз им-то и финансируются, чтоб его питали и поддерживали.

На этом на разговорах о мировом сионизме был поставлен жирный крест. Больше доктор данную тему не затрагивал.

Глава 6

Вытяжка суставов. – Аня, сколиоз четвёртой степени. – Методы Харрингтона, Гиббса, Котреля-Дюбуссе и другие хирургические практики лечения сколиоза. – Операция за 120 тысяч долларов и инвалидность на всю жизнь

Когда в следующий раз пришёл черёд бани, я случайно услышал разговор двух женщин, вернувшихся после правки Мамаева.

– Я ведь врач, – говорила, не скрывая удивления, одна из них, – и могу сказать, что при помощи аппарата Илизарова за месяц нога удлиняется на один сантиметр, но мне сейчас за несколько минут Олег Иванович вытянул ногу на два сантиметра, это же невероятно! А вы его откуда знаете?

– От своей коллеги по работе, – отвечала вторая. – Водитель, с которым она ехала, решил быстрее проскочить железнодорожный переезд, машину сильно подкинуло, и она ударилась головой в потолок кабины. После этого её стали мучить постоянные головные боли. Прошла обследование, и выяснилось, что у неё сдвиг шейного позвонка. Врачи ничего сделать не смогли, работу пришлось оставить, только боли-то от этого никуда не подевались. От кого-то она узнала про Мамаева, приехала, он позвонок ей на место поставил, теперь снова работаем вместе. Тогда и я со своими болячками сюда подалась…

Вскоре идёт «баниться» мужская смена. На этот раз я не только проверяю позвоночники до и после лечения, но и помогаю волхву при вытяжке ног.

– Придерживайте с Сергеем таз Олега с двух сторон, вот так, чтобы не двигался, а я начну ему суставы вытягивать. – Мамаев показал нам, как мы должны удерживать лежащего на спине Олега.

Я снова при свете фонарика слежу за действиями волхва и снова не замечаю ничего особенного, но теперь лучше ощущаю некую его внутреннюю работу. Разминая поочерёдно суставы правой ноги пациента левой рукой, правой он одновременно потягивает ногу ниже сустава. Кажется, ничего не изменилось после проделанных манипуляций, но, сравнив пятки обеих ног, обнаруживаем, что правая нога стала сантиметра на полтора длиннее. Снова обычная волшба.

В тот же день, когда удалось вылечить Григорьевича от мирового сионизма, в Ранадоре появился больной с сильным сколиозом четвёртой степени, вернее, больная. Четырнадцатилетняя Аня из Южно-Сахалинска. Одно плечо ниже другого, одна нога короче, так что девочка заметно прихрамывала. Было видно, что даже просто сидеть ей больно. Мама Ани с некоторым страхом восприняла спартанскую обстановку Ранадора, видимо ожидая увидеть обитель знаменитого целителя гораздо более комфортабельной.

– Здесь ведь нет даже элементарных условий! – восклицала она.

Но папа отнёсся к обстановке совершенно спокойно.

– Подумаешь, – возразил он супруге, – в армии и не в таких условиях ночевать приходилось. Спать есть где, дров хватает, чего ещё надо?

Оставив Аню, родители уехали.

Я сфотографировал спину девочки, чтобы было с чем сравнить после лечения. Спина как с рисунка-схемы волхва к лекции о сколиозе. Правое плечо опущено, левое поднято, у линии таза наоборот – правая сторона выше, а левая ниже. Грудная клетка справа образует ярко выраженный «горб». К тому же таз несколько повёрнут в вертикальной оси вперёд, а плечи и грудная клетка назад, так что тело девочки как бы скручено наподобие шурупа. Соответственно мышцы спины, поясничного и тазобедренного отделов правой и левой стороны развиты непропорционально. Справа талия резко обозначена, будто перетянута невидимой верёвкой, а слева её линия почти незаметна.

И всё же, когда я взглянул на рентген-снимок позвоночника Ани, мне стало по-настоящему не по себе. Одно дело внешний вид, и совсем другое, когда видишь «без прикрас» сам позвоночник – неестественно изогнутый, со скошенными деформированными позвонками. Ни ходить, ни стоять, ни сидеть ровно девочка, естественно, не могла. Неужели это можно как-то исправить?

Посмотрел Аню и доктор. Он сказал, что в таких случаях единственный выход – операция, но она очень сложная и дорогая.

– А самое главное, – заключил доктор со вздохом, – что человек после операции остаётся инвалидом на всю жизнь. Ведь через брюшную полость врачам необходимо будет «добираться» до позвонков, сверлить и устанавливать штифты для вытяжки позвоночника. Кроме вытяжки ещё нужно повернуть позвонки вокруг вертикальной оси. В общем, операция и технически очень сложная, и по средствам чрезвычайно дорогая, – снова повторил Григорьевич.

– Врачи уже предложили Аниным родителям операцию, и цену сказали, 120 тысяч долларов, – уточнил Мамаев.

Здесь между волхвом и доком началась профессиональная беседа о хирургических методах лечения сколиоза, и мне оставалось только «оживлять» все эти жуткие вещи в своём «внутреннем» компьютере.

– Самым простым и надёжным методом считается имплантация стержня Харрингтона, – пустился в рассказ об истории операций Мамаев. – Этот метод был разработан хирургом Полем Харрингтоном из Хьюстона в 40-х годах XX века и успешно используется до сих пор.

Хирург делает на спине срединный разрез, вводится специальный состав, уменьшающий кровотечение из мягких тканей, затем мышцы скрепляются специальными зажимами, и открывается позвоночник. Далее техника выполнения зависит от вида искривления.

При S-образном искривлении, открыв позвоночник, врач его выпрямляет (вытягивает). Для этого к позвонкам, находящимся в верхней и нижней точках искривления, крепятся L-образные металлические крючки с отверстиями на одном конце. В отверстие вставляется аутригер – стержнеобразное устройство, действующее по принципу домкрата. Поворачивая аутригер, удлиняют стержень и выпрямляют позвоночник (рис. 23).

Одновременно подготавливают позвонки к наложению костного трансплантата. При декортикации (удалении коркового слоя) обнажают нижний губчатый слой кости, из которого выделяется кровь – очень важный компонент, способствующий сращиванию позвонков с костным трансплантатом. После этого аутригер удаляют и вставляют в отверстие крючков новый стержень со специальными механизмами – храповиками с промежуточным звеном – «собачкой», с их помощью хирург производит коррекцию положения позвоночника. Затем с помощью специальных инструментов с бедра или рёбер берут материал для костного трансплантата.

Хирург, отодвинув мышцы, охватывающие бедро или ребро, снимает костную стружку, для чего кость делят на сотни узких полосок, которые затем укладывают крест-накрест на деформированные позвонки.

После уложения костной структуры снимают зажимы, удерживающие мышцы во время операции, расправляют мышечные и другие ткани на новом выровненном позвоночнике, закрывают раны и отправляют больного в палату.

Вся операция обычно занимает 3–4 часа.

Костная структура сращивается с позвонками в единую сплошную кость через 6—12 месяцев у взрослых и через 4–6 месяцев у подростков. После такой операции необходимо минимум 4–6 месяцев носить жёсткий корсет.

При искривлениях, трудно поддающихся коррекции, вводят два стержня: один – Харрингтона – на вогнутой стороне для вытяжения позвоночника, а другой – компрессионный – на выпуклой, для стягивания искривлённых сторон позвонков. Это позволяет обеспечить более точную коррекцию сколиозного искривления, чем при использовании только одного стержня, – заключил волхв.

– В настоящее время используются десятки различных методов хирургической коррекции при сколиозе, и у каждого из них свои преимущества и недостатки, – заметил доктор.

– Впервые в мире успешную операцию по созданию искусственного межпозвонкового анкилоза провёл хирург-ортопед из нью-йоркской ортопедической клиники Гиббса в 1911 году. В качестве анестезирующего средства он применял капельный эфир, от которого пациент не всегда засыпал. В то время не было ни антибиотиков, защищающих от инфекции, ни заменителей крови, не существовало ещё ни стержневых и проволочных фиксаторов, ни приспособлений, позволяющих удерживать позвоночник в прямом положении во время операции, – продолжил волхв. – Неудивительно, что современники считали его идеи сумасбродными, хотя сегодня хирурги, специализирующиеся на операциях позвоночника, идут практически по пути, проложенному Гиббсом. Хотя его операции не были столь сложными и высокоточными по технике, как современные методы.

Гиббс сращивал одновременно 2–3 позвонка с помощью костной стружки, снимаемой с позвоночника. Срастив 2–3 позвонка во время первого этапа, Гиббс закрывал рану и надевал на больного корсет на 6–8 недель, в течение которых больной оставался в клинике. Следующим этапом сращивалось ещё 2–3 позвонка, и вновь надевался корсет. И так до полной коррекции и сращивания всех позвонков. В среднем это занимало около года.

– Сегодня наиболее близок к описанному методу приём, когда для соединения двух позвонков вживляется фрагмент бедренной кости. Часто для фиксации и предотвращения дальнейшей деформации используются штифты и винты, – дополнил Григорьевич.

– Я уже говорил, что самым простым и надёжным методом считается имплантация стержня Харрингтона, – опять продолжил волхв. – При хрупких костях крючки стержневого имплантата, крепимые к позвонкам, проходят через них. Во избежание повреждения костей многие хирурги пользуются проволочными фиксаторами, выполняемыми различными способами.

– В некоторых случаях, – добавил док, – проволочные тросики пропускают через нервный канал, а затем обматывают ими стержень. В других – просверливают маленькие отверстия в остистых отростках позвонков, пропускают через отверстия проволоку и обматывают стержень. Этот способ в различных его вариациях считается самым надёжным, так как проволока не проходит через спинномозговой канал. В большинстве случаев при удалении стержня обеспечивается 60-процентное выпрямление искривления.

– Почему же не устраняют искривления совсем? – изумился я.

– Да потому, что под остистыми отростками находится толстый канал спинного мозга, состоящего из высокочувствительной нервной ткани, по которой мозг передаёт информацию различным органам и получает информацию от них, – пояснил Мамаев. – А спинной мозг не терпит никакого насилия над собой, даже самого незначительного. Соответственно, выпрямление сколиозного искривления – очень рискованная операция. И не важно, какими методами это достигается – хирургическим вмешательством, вытяжками или мануальными приёмами. Об этом всегда нужно помнить.

– При поражении спинного мозга в результате неосторожных или неверных действий врача-хирурга, мануального терапевта, возможна параплегия – паралич нижней части туловища и нижних конечностей или неполный паралич, при котором нарушается функция одной нижней конечности. При резком растяжении спинного мозга, что может иметь место при хирургическом или костоправном вытяжении позвоночника, может быть нарушено кровообращение спинного мозга, также ведущее к параличу, – тут же подхватил доктор.

– Поэтому чрезвычайно опасны резкие встряхивания позвоночника, используемые в качестве приёмов некоторыми двух-трёхмесячными «спецами»-мануальщиками: при таких приёмах сохраняется риск нарушения или даже разрыва спинного мозга. Именно поэтому я и повторяю постоянно – пользуйтесь услугами хороших специалистов. Только хороший специалист сможет определить величину безопасного усилия, необходимого и допустимого на конкретном позвоночнике. Это возможно только интуитивно и не просчитывается ни математическими формулами, ни «астрально-космическими посвящениями», – заключил волхв. – Вытяжение – это своего рода искусство…

– А есть ещё какие-то виды операций при сильном сколиозе, может, что-то погуманнее, помягче, что ли? – с надеждой спросил я у «спецов».

– Подобен методу Харрингтона и имплантат, состоящий из двух L-образных стержней и очень большого количества проволочек, проходящих через позвоночный канал. После того как стержни обмотаны проволочками и стянули позвоночник, концы проволочек закручиваются, загибаются вниз. Стержни размещаются между остистыми и поперечными отростками позвонков – то есть на позвоночник как бы накладывается шина, стянутая проволочками, и точно так же делается костный имплантат, – «успокоил» меня Мамаев. – Хотя после операций по этому методу фиксация лучше и нет необходимости носить жесткий корсет, вероятность поражения спинного мозга значительно выше, так как через спинной мозговой канал пропускается большое количество проволочек. При всём его достоинстве, особенно при лечении больных с неврологическими расстройствами и расстройствами, обусловленными мягкостью позвоночной кости, остеопорозом, этот метод даёт меньшую площадь участка костной трансплантации, то есть и меньшую площадь сращивания, и очень высокую вероятность поражения спинного мозга (рис. 24).

– Ну, спасибо, – грустно пошутил я, – как говорится, хрен редьки не слаще.

– Метод Котреля-Дюбуссе, который начали применять в 1984 году, по надёжности не уступает методу Харрингтона, а по прочности – методу, использующему два стержня и большое количество проволочек, – продолжил просвещать меня волхв. – При этом методе вместо двух крючков вверху и внизу искривления используется несколько крючков, размещаемых вдоль позвоночника, и стержень L-образной формы, закрепляемый с вогнутой стороны. После его закрепления хирург делает деротацию (развёртывание) позвоночника при его вытяжении. Для фиксации стержня, который держится на крючках, используют малые винтики, что позволяет обеспечить заданное положение позвоночника после коррекции. Затем для компенсации выпуклой стороны вводится второй стержень. Оба стержня удерживаются с помощью соединительных стержней меньшего размера, которые, пересекаясь с основными, образуют прямоугольник. Затем так же накладывается костная стружка. После операции по этому методу носить корсет нет особой нужды (рис. 25).

Описанные методы вроде бы более привлекательны, хотя бы из-за того, что они бескорсетные, однако нужно не забывать, что они связаны с вхождением в позвоночный канал. Для выполнения этих операций требуется высокий уровень мастерства хирурга, да и не для каждого больного можно их рекомендовать.

Метод Двайера разработан австралийским хирургом-ортопедом Алином Двайером в 60-х годах уже прошлого ХХ века для лечения больных со сложным искривлением. Вместо вытяжения позвоночника и сращивания всех позвонков он предложил удаление нескольких межпозвонковых дисков в верхней части искривления. Образовавшееся пространство заполняется костным трансплантатом, что позволяет обеспечить деротацию и выпрямление позвоночника.

Операция по этому методу выполняется в положении больного лёжа на боку. Открыв позвоночник (для чего удаляют ребро и часть рёберного хряща и отводят в сторону внутренние органы), удаляют диски между позвонками в верхней части искривления. Затем на боковой половине каждого позвонка, составляющего искривление, крепится маленький металлический колпачок с отверстием в центре. В это отверстие вставляется винтик, который закручивают в центр позвонка. То же и на остальных позвонках. Затем в отверстия головок винтиков вставляется гибкий металлический тросик, а пространство, занятое ранее дисками, заполняется костной стружкой, снятой с удалённого ребра.

С помощью специального устройства тросик туго натягивается, стягивая позвонки, и позвоночник выпрямляется. Чтобы повысить надёжность тросика, обжимают головки винтиков на концах тросика, затем возвращают все органы в исходное положение и закрывают рану.

В зависимости от типа искривления хирург проводит сначала деротацию, а затем во время следующей операции, через 7—14 дней, – выпрямление позвоночника.

В некоторых случаях обязательно ношение в течение 4–6 недель после операции корсета.

Метод Цильке во многом похож на метод Двайера, но здесь вместо тросика используют гибкий стержень, а с помощью особого инструмента деротация позвоночника осуществляется сравнительно легко, одновременно с его выпрямлением. Гибкий стержень пропускается через отверстия в головках винтиков, вставляемых в позвонки.