Текст книги "СМЕРШ. По законам военного времени"

Через несколько дней Петр Семенович полностью закончил следствие по делу на Коваля и Моллаева. Наступил момент, когда дело следовало передать на рассмотрение военного трибунала, безпристрастного, объективного и строгого суда, воздававшего «по заслугам». Но, в особом отделе зародилась мысль использовать этих преступников против тех, кто сделал их такими. Мы приняли решение использовать эту линию связи для дезинформации противника.

Первая радиоигра с противником

Материалы следствия и наши планы по дезинформации я доложил командующему Особого Грозненского оборонительного района генералу Никольскому и комиссару Б. Н.Герасименко. Они полностью одобрили наше предложение и поставили задачу начальнику штаба систематически готовить дезинформационные материалы для передачи врагу.

Работу с Ковалем и Моллаевым по дезинформации противника я поручил своему заместителю Петру Степановичу Данилову. Помню, как мы переживали за первую радиопередачу. Для нас прежде всего очень важно было исключить возможность провала нашего мероприятия. Мучали сомнения, а вдруг «К» и «М» не полностью разоружились и во время сеанса дадут сигнал, что радиосвязь ведется под нашим контролем. Тогда наши замыслы могли бы быть обращены против нас.

Но, видимо, в 1942 году немцы еще настолько были уверены в своей победе, что своим шпионам не всегда давали знаки условности на случай их разоблачения и ведения радиоигры. Первый выход в эфир был произведен 1 октября в установленное время. Радиостанция противника сразу же среагировала на позывные сигналы, приняла нашу шифротелеграмму:

«На место прибыли благополучно, условия работы трудные, финансовые затраты помогли укрепить положение. Ближайшее время выезжаем по маршруту. Просим согласия один день не работать. Казбек».

В ответной телеграмме было сказано:

«Ваши действия одобряем, не допускайте никаких отклонений, сроки надо строго выдерживать».

Несмотря на строгое указание выдерживать сроки радиопередач, мы решили 3 октября в эфир не выходить, а создать впечатление, что поездка по маршруту не простая прогулка: поспешный сбор «солидного» материала за двое суток показался бы неправдоподобным. Уместно здесь заметить и следующее. Подготовка дезинформации – дело очень сложное, тем более, когда речь идет об объектах стационарного характера. Достаточно перепроверить полученные материалы через другие источники и, нашим планам грозил неминуемый провал. Поэтому подготовленные данные многократно обсуждались штабом Грозненского особого оборонительного района, согласовывались с вышестоящими штабами и исправлялись. Надо было создать такую информацию, которая была бы близка к действительному положению, и в то же время уводила бы в сторону врага. А главное, чтобы противник был убежден в надежности своей агентурной группы. Вот чего требовалось достигнуть.

6 октября мы вновь вышли в эфир и передали достаточно «обстоятельную» информацию, в которой упор был сделан на большую перегруппировку войск, на продвижение эшелонов с боевой техникой с юга на север, а также по отдельным объектам Грозного.

В ответной шифротелеграмме фашистская разведка поблагодарила, однако вновь потребовала строго выполнять полученные указания. Нам стало ясно, что немцы требуют непрерывного потока информации неспроста. Совершенно очевидно, что они готовились к решительному наступлению на Грозный, ибо командующий 1-й фашистской танковой армией, излагая план наступления на Баку, сообщал командующему группой армии «А», что продвижение из Грозного на юг возможно с 6 сентября, а из Махачкалы – 16 сентября. Но время шло, а планы гитлеровцев не выполнялись. Это и толкнуло их как азартных игроков на отчаянные действия. 9 октября мы на связь не вышли, а 10 октября на Грозный немцы бросили 128 бомбардировщиков. Сотни бомб обрушились на город, пострадало несколько предприятий. Однако, в результате активных действий нашей зенитной артиллерии и истребительной авиации боевые порядки фашистов были расстроены, следовательно, бомбовые удары были нанесены беспорядочно, военные объекты почти не пострадали, если не считать того, что около Особого отдела упала бомба, причинившая некоторые разрушения зданию, а два офицера и два солдата получили осколочные ранения. Другие наши работники отделались ушибами, контузией в легкой форме. В районе нефтеперерабатывающих заводов был подожжен только 10-миллионный резервуар сырой нефти. Горел он долго, и шлейф дыма распространился до Махачкалы, т. е. на 180–200 км. К нашему удовлетворению немцы много бомб сбросили в районах, которые были указаны как важные военные объекты в дезинформации. Следовательно, они поверили данным своей разведгруппы, а, значит, поставленная нами цель была достигнута.

Но случилось совершенно неожиданное. Немцы перешли в решительное наступление, прорвали оборону на участке северо-восточнее Грозного и захватили станцию Червленную, которая являлась базой для пребывания агентурной группы. В связи с этим дальнейшая работа Коваля-Моллаева по дезинформации немцев стала невозможной. После непродолжительной дополнительной проверки поведения Коваля и Моллаева по указанию Управления Особых отделов Закавказского фронта мы передали их для дальнейшего использования в качестве агентов опознавателей. Оба они проявили незаурядные способности, полностью осознали совершенное ими преступление и честно сотрудничали с органами контрразведки. При их активной помощи были опознаны еще 6 агентов немецкой разведки, заброшенных в наш тыл. Таким образом, честным поведением, раскаянием в совершенном преступлении в результате правильного направления их усилий они в значительной степени реабилитировали свое преступное поведение и проявленное малодушие. Впоследствии они были осуждены военным трибуналом с направлением в штрафную роту.

Но вернемся к событиям в Грозном. После первой массированной бомбардировки самолеты налетали ночью 11, 12 октября и в последующие дни большими группами. Всего вражеская авиация совершила 4246 самолето-вылетов на Грозный. Город многое пережил и героически защищался, ликвидировал последствия варварской бомбежки, но жертв и разрушений было много. Советское правительство высоко оценило отвагу и мужество воинов Грозненского Особого Оборонительного района и местных партийно-советских и административных органов, наградив большую группу лиц орденами и медалями. Вторым орденом Красной Звезды был награжден и я.

В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» сказано: «После пятимесячных оборонительных действий на Северном Кавказе Красная Армия остановила в ноябре 1942 года наступление врага. Все попытки немецко-фашистских войск прорваться в Закавказье оказались безуспешными. Оборона Северного Кавказа протекала в чрезвычайно сложной для Красной Армии обстановке…».

«Оборонительные операции на Северном Кавказе сыграли важную роль в летней кампании 1942 года. В оборонительных сражениях советские люди измотали врага, нанесли ему значительные потери, и остановили его наступление» (История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг., т. 2, 1961. С. 467).

Да, Грозный продолжал активно защищаться. В тот момент он был подобен натянутой тетиве лука, которая вот-вот могла отбросить немцев от подступов к городу. Тяжелая обстановка, трудные дни и ночи сроднили меня с этим городом, а забот у особого отдела с каждым днем все прибавлялось. Преданные делу нашей Родины, исключительно трудолюбивые оперативные работники вверенного мне отдела Данилов, Литвак, Сащенко и другие дни и ночи посвящали своему, на первый взгляд, малозаметному, кропотливому труду, все процессы которого, как правило, проходят вне поля зрения посторонних людей.

У нас, в особом отделе как-то сам собой выработался порядок – ежедневно собираться у меня в 22.00. На этом ночном оперативном совещании первоначально обсуждалось положение на фронте, состояние личного состава, все вновь поступившие материалы, а также ставились задачи на будущее по конкретным делам. А когда заканчивалось обсуждение служебных вопросов, разговор переходил на различные злободневные проблемы того времени.

На одном из таких совещаний начальник Особого отдела бригады железнодорожных войск Федор Иванович Сащенко поведал о своей беде. Дело в том, что у него были большие наручные часы 2-го Госчасового завода, которые он уронил, и они прочно остановились. Купить новые тогда было почти невозможно, поэтому он стал искать мастера часовых дел. И к немалому удивлению узнал, что недалеко от штаба их бригады работает частная мастерская по ремонту часов. Хозяином являлся пожилой, ничем не приметный человек.

«Часовщик» – резидент Абвера

Когда Сащенко пришел в мастерскую, хозяин оказал ему большое внимание, охотно взялся за дело и буквально в считанные минуты ликвидировал неисправность, заменив дефицитную деталь новой. Пока производился ремонт, он активно расспрашивал, как зовут заказчика, где его семья, откуда он родом, ну и, конечно, когда же прогоним немца.

Плату за ремонт взял весьма умеренную и при этом сказал:

«Я знаю, как сейчас важно командирам иметь хорошие часы. Поэтому передайте всем вашим товарищам, у кого часы неисправны, пусть приходят ко мне. Для командиров буду делать вне всякой очереди».

На этот рассказ не замедлил откликнуться всегда веселый, большой шутник и острослов старший оперуполномоченный по розыску Василий Иванович Белоусов. Обращаясь к Сащенко, он сказал примерно так: «Может быть поздравлять тебя и рано, но я чувствую, что ты стоишь на пороге больших событий. Дело в том, что в классической литературе по шпионажу совершенно определенно указывается, что лучшими резидентами всегда были портные, зубные врачи, модистки и, конечно, часовых дел мастера. Советую немедленно взяться за этого старикашку, и получится дело «люкс». Нужно только побольше фантазии и усердия, но по разуму».

Сащенко, будучи человеком чрезвычайно серьезным, скупым на шутки и балагурство, по возрасту значительно старше Василия Ивановича, немного обидевшись, ответил: «Тебе, Василек, не повезло с выбором профессии. Твой характер больше подошел бы цирковому клоуну, а ты пришел в ЧК, скучную организацию».

После этого они обменялись еще незначительными колкостями и уже были в обиде друг на друга. Видя такое развитие событий, я вмешался в разговор и сказал: «Коль скоро у Василия Ивановича созрел блестящий план, давайте поручим ему изучить этого человека и доложить о результатах. Сколько Вам потребуется для этого времени?».

Василий Иванович не ожидал такого оборота дела и как-то растерялся, не понимая, серьезно или в шутку я говорю. Видя это, я твердо повторил: «Двух недель хватит?». Тогда он ответил согласием, но, кажется, был уверен, что все это шутка. Однако разговор на этом прекратился, и тем самым все осталось без изменения.

В потоке многочисленных вопросов, возникавших ежедневно и даже ежечасно, я, признаться, забыл про этого «старикашку». Но в установленное время Василий Иванович пришел ко мне и доложил, что в процессе проверочных мероприятий заслуживающих материалов на старикашку не получено и проверку на этом следует прекратить. При этом он зачитал данные, полученные на Григория Николаевича Юшкевича, 1885 года рождения, уроженца г. Коростень, Черниговской области, из кустарей, украинец. Работал в различных государственных и кооперативных организациях по ремонту часов (гг. Коростень, Чернигов, Киев). Накануне войны вновь вернулся в родной город Коростень и работал в государственной часовой мастерской. Жена, Берта Семеновна, 1887 года рождения, уроженка г. Киева, из семьи служащих. Окончила музыкальную школу, работала в театрах и концертных бригадах. Брат Юшкевича – Лев Николаевич, 1889 года рождения, с 1932 года проживает в г. Грозном, имеет собственный дом и участок земли 0,2 га, работает зав. производством молокозавода. Его жена – Ольга Петровна, 1891 года рождения, домохозяйка. Две дочери Наталья, 1914 года рождения, и Серафима, 1916 года рождения. Обе замужем, живут самостоятельно. Мужья призваны в Красную Армию. Муж Серафимы окончил военное училище, является офицером.

Г. Н. Юшкевич прибыл к брату летом 1941 года, прописался на постоянное местожительства, призыву в Красную Армию по возрасту и состоянию здоровья не подлежит. Сначала работал экспедитором на молокозаводе, а затем получил разрешение на открытие мастерской по ремонту часов.

По данным райфинотдела, «Ю» налоги платит аккуратно, оборот мастерской невелик. В органах НКГБ и НКВД республики каких-либо компрометирующих данных на братьев «Ю» не получено.

Григорий Николаевич является очень общительным, уважительным и культурным человеком. Близко знающие его люди характеризуют как отзывчивого человека, его контакты не выходят за пределы необходимых производственных связей. Мастерская пользуется хорошей репутацией по качеству ремонта часов. Причем Г. Н. весьма квалифицированный мастер, способный починить часы любой марки, находит дефицитные запасные части.

Доложив эти материалы, Василий Иванович не преминул подчеркнуть, что это будет пустышка, и далее с некоторой обидой добавил: «Не знаю, почему Вы поручили мне заниматься этим делом?». Я ответил: «Не ошибается тот, кто не работает. Ну, а материалы пока храните у себя».

С тех пор прошло какое-то время, пришел ко мне на очередной доклад Сащенко и, как всегда спокойно, без явных эмоций доложил: «А «старикашка», мне кажется, не такой уж простой и мой спор с Васильком, видимо, не кончился». Затем он рассказал, что Особым отделом бригады изучается молодая девушка Ольга Осинец, 1920 года рождения, бывшая комсомолка, украинка, которая приехала их Армавира, где остались ее мать и бабушка. Подозрения у ОО возникли в связи с тем, что она очень настойчиво добивалась устройства на работу в офицерскую столовую поваром, что ей удалось сделать благодаря помощи начальника продснабжения капитана Смолева. Ольга Осинец внешне очень привлекательна, но ведет себя скромно. Все попытки ухаживания за ней со стороны молодых офицеров остаются без внимания. Но к заместителю комбрига по тылу подполковнику Страшко, внешне не интересному, питает большую симпатию. Старается быть в его обществе, оказывает ему заметные знаки внимания. По непроверенным данным они бывали вместе вне расположения штаба, выезжали куда-то на машине Страшко. Но самое удивительное то, что она поздно вечером дважды выходила из женского общежития с подругой и имела тайные встречи на улице с пожилым человеком, которым по всем признакам является часовой мастер Г. Н. Юшкевич.

Кроме того, Ольга Осинец поддерживает связь с подругой, работающей в столовой штаба авиационной дивизии. В один из дней она отпросилась у Страшко и ездила к ней на встречу. Подругой оказалась Марина Нечитайло, 1919 года рождения, также из Армавира. Причем время устройства их на работу в воинские части совпадает, следовательно, в Грозном они появились одновременно.

Андрей Иванович Страшко, 1907 года рождения, член ВКП(б), кадровый офицер не отличался высокой моральной устойчивостью, нередко выпивал, устанавливал случайные связи с женщинами, чрезмерно словоохотлив, тайну хранить не умеет, за что обсуждался в политотделе бригады и получил взыскание по партийной линии.

«На основе изложенных материалов, – заявил Сащенко, – можно сделать вывод, что эти связи носят не случайный характер и в них следует немедленно разобраться. Но в нашем распоряжении недостаточно оперативных сил и средств, поэтому прошу оказать нам помощь».

Просмотрев все представленные материалы, я полностью согласился с выводами Сащенко и решил создать опергруппу для всестороннего изучения всех аспектов этого дела. В опергруппу вошли мой заместитель Петр Осипович Данилов, Федор Иванович Сащенко, уполномоченный из группы розыска Сергей Иванович Волынцев, человек молодой, но очень способный. Отличительной чертой его была удивительная любовь к труду. Он не просто хорошо выполнял те или иные задания или непосредственные свои обязанности, а делал все с любовью, даже в самых малоприятных делах он мог найти что-то увлекательное, доставляющее удовольствие.

По характеру был спокойным, уравновешенным, удивительно динамичен и расчетлив, обладал прекрасными физическими данными и большой выносливостью.

С помощью НКГБ Чечено-Ингушской АССР в помещении часовой мастерской установили технику подслушивания, а за Юшкевичем – наружное наблюдение.

Нам казалось, что мы вот-вот возьмем «Ю» с поличным, но так хорошо и гладко бывает только в сказках. В мастерской он вел себя как самый преданный советскому народу патриот, проклинал немцев, высказывал надежду на скорый разгром фашистов, с клиентами вел дружеские беседы бытового характера. Наружное наблюдение никаких данных о связях «Ю» с посторонними людьми не давало. Он вел исключительно нормальный образ жизни: дом – работа – дом – продуктовый магазин.

Прошло некоторое время, и никаких результатов. Опергруппа в растерянности, НКГБ Чечено-Ингушской АССР требует снять технику подслушивания и наружное наблюдение. Провожу срочное совещание с опергруппой. Мнения о целесообразности дальнейшей работы по делу «Ю» разошлись. Данилов считает, что дело надо прекратить, а Сащенко и Волынцев просят разрешить продолжить работу. Принимаю соломоново решение – группу распустить, технику подслушивания и наружное наблюдение снять, а Сащенко и Волынцеву разрешить продолжать изучение «Ю» своими силами.

Решение было принято, а чувство неудовлетворительности осталось. В чем же дело? Может быть, Василий Иванович был прав и я поддался влиянию авторитета Сащенко? А какое значение имеют встречи Ольги Осинец с «Ю»? Да, видимо, просто сдавала часы на ремонт, а днем она занята на службе и договорились встретиться вечером. А есть ли у нее часы? А не является ли все это плодом чрезмерной подозрительности, выработанной сложной оперативной обстановкой в городе? Ведь такие явления у чекистов-профессионалов бывают. Дело «Ю» осталось как заноза в пальце, при малейшем соприкосновении постоянно давало о себе знать и, кроме того, было досадно, что столько затрачено сил, а никакой ясности в дело не внесено.

Мое положение усугублялось и тем, что мнения о целесообразности дальнейшего изучения «Ю» в опергруппе, как упоминалось выше, были диаметрально противоположны. От меня ждали авторитетного решения, а я, по выражению товарищей, «тянул резину».

Когда вспоминал об этом деле, начинал критиковать себя за нерешительность, считая, что колебания простительны только маятнику. И тем не менее я чего-то выжидал. Это не было боязнью ошибиться. Скорее, это была отдаленная надежда на успех, какое-то подсознательное изучение реального. Проходили дни, недели, но дело на «Ю» оставалось без какого-либо движения, если не считать того, что Ольга Осинец часы имела и действительно сдавала их в ремонт к Юшкевичу. Когда на совещаниях вспоминали об этом деле, со стороны отдельных работников слышались колкие остроты, прежде всего в адрес Сащенко, ну а рикошетом и в мой. Я уже окончательно пришел к выводу – пора закончить с ним и прекратить ненужную полемику. Но буквально на следующий день приехал на доклад начальник Особого отдела 105-й истребительной авиационной дивизии ЗакВО майор Александр Иванович Зарубин. Недавно назначенный на эту должность, он сообщил, что получил официальное заявление от зам. начальника штаба дивизии майора П. И. Сыромятникова о подозрительном поведении повара штабной столовой Марины Нечитайло. В заявлении указывается, что между Сыромятниковым и Нечитайло некоторое время тому назад установились хорошие отношения, которые потом переросли в интимные. Два дня назад Сыромятников поздно приехал с оборонительных позиций, и Марина кормила его в столовой ужином. Во время ужина они выпили по 100 граммов водки и долго беседовали. Некоторое время спустя Марина беспричинно расплакалась и стала говорить странные вещи, что жить ей осталось немного, скоро она покончит жизнь самоубийством или ее посадят, дальше так мучиться она не может. На вопросы Сыромятникова, что произошло, она не отвечала и только бросила: «Какая я дура, лучше бы убили меня на месте!». Спустя несколько минут Марина перестала плакать, замкнулась и ни на какие вопросы не отвечала. Майор Сыромятников, испугавшись ответственности за связь с Мариной, решил обратиться к начальнику Особого отдела, который попросил его написать о случившемся.

Александр Иванович Зарубин не знал всех обстоятельств по делу Юшкевича, поэтому материал на Марину Нечитайло докладывал, как вновь поступивший или первичный. Я же, выслушав его рассказ, почувствовал огромное облегчение и произнес: «Молодец Сащенко». Александр Иванович с недоумением посмотрел на меня и спросил:

– А при чем тут Анатолий Михайлович Сащенко?

Я повторил: «Он молодец».

Не откладывая в долгий ящик, я тут же поручил Зарубину доставить ко мне Нечитайло и отдельно Сыромятникова, но так, чтобы они друг друга не видели и не знали о вызове каждого из них в Особый отдел района.

Беседу с Мариной Нечитайло мы начали вместе со старшим следователем майором Петром Семеновичем Литваком. Нам недолго пришлось приводить ее к сознанию. Через час, вдоволь наплакавшись, она совершенно откровенно все рассказала: «Когда немцы захватили Армавир, я была в полном отчаянии и не знала, что мне делать, через несколько дней получила повестку, в которой предлагалось явиться в комендатуру. Неявка грозила арестом. В комендатуре после ознакомления с моими данными мне предложили на следующий день явиться для получения работы или направления на курсы по изучению немецкого языка. На следующий день в числе небольшой группы 6–8 человек нас на машине доставили в какую-то воинскую часть, где разделили на две группы. Наша группа состояла из четырех человек. Кроме меня, в группе была Ольга Осинец и две девушки из Ростова. Нас принял майор немецкой армии, который сказал, что до конца войны осталось совсем немного. Скоро Красная Армия будет разбита и война кончится. Всякий здравомыслящий человек должен доказать, что он предан интересам Великой Германии и готов ей служить. В противном случае он подлежит отправке в концлагерь. Далее сказал, что нам предоставлена возможность оправдать доверие немецкого командования выполнением очень важного задания. При успешном выполнении мы будем пользоваться большими правами в Великой Германии и получим соответствующее вознаграждение. Мы очень испугались, но нас каждый день обрабатывали в антисоветском духе, а затем вызвали и предложили работать в разведке. Я дала подписку о том, что буду честно работать на немцев, но в душе думала, что, как только попаду к своим, сразу все расскажу, приму любое наказание, но от своих.

Задание мне дали следующее. Вместе с Ольгой Осинец после переброски через линию фронта добраться до Грозного и устроиться на работу в воинскую часть по своей специальности – поваром. Затем знакомиться со старшими офицерами и добывать от них секретные сведения путем осторожных расспросов, изъятия и ознакомления с документами. Все добытые материалы я должна была передавать Ольге Осинец, которая была моей напарницей. Кому должна была передавать материалы Ольга, я точно не знаю, но она мне как-то сказала, что должна установить связь с каким-то местным жителем. С тех пор, как все это со мной случилось, я очень сильно переживала, перестала спать. Меня преследуют кошмары, я не вижу выхода из создавшегося положения. Задание, которое мне дали немцы, я выполнила только в той части, что устроилась работать в воинскую часть. Никаких материалов я не собирала. Ко мне один раз приезжала Ольга Осинец, с которой мы посидели в скверике часа два и все время плакали, не зная как нам поступить. Ольга тоже сильно изменилась и страшно переживает. Она мне сказала, чтобы я задание не выполняла и забыла об этом кошмаре. Ольга предупреждала, чтобы я кому-нибудь не проболталась. Но со мной произошла такая история. Я очень крепко подружилась с майором Сыромятниковым и все время хотела ему обо всем рассказать, но боялась, что он тут же бросит меня и кончится мое очень короткое счастье, а меня отдадут под суд военного трибунала».

Затем полностью подтвердила состоявшийся накануне разговор с Сыромятниковым и наконец заключила: «А теперь арестуйте меня. Я шпионка».

Посоветовавшись, мы приняли решение: Марину Нечитайло арестовать и водворить в камеру. Время близилось к утру и мы вызвали Сащенко в отдел. Коротко рассказали ему о частичной реализации дела и поручили секретно взять Ольгу Осинец из общежития и доставить к нам. Через некоторое время мы приступили к её допросу. Теперь нас уже было трое. Я пригласил принять участие в допросе Сащенко.

Перед нами сидела, съежившись в комочек, молодая девушка, очень миловидная даже в грубой солдатской одежде. На лице ее был нескрываемый испуг и обреченность. Начиная разговор, я сказал, что нам многое известно, поэтому рекомендуем честно и полностью рассказать обо всем случившимся с нею. Она сразу же рассказала по порядку, как бы заранее подготовившись к ответу. Расхождений в рассказе с Нечитайло Мариной не было. Ответы Осинец отличались большой собранностью, последовательностью и точностью. Она показала, что являлась старшей группы. Инструктором и руководителем у них был капитан Найдорф, который русским языком владел слабо и работал с переводчицей Маргет. Далее назвала еще четырех девушек, которые обучались в их разведывательной группе.

Осинец имела задание – установить контакт с Юшкевичем в мастерской по паролю: «Вам привет из Коростеня от Николая Ивановича». В ответ он должен спросить: «А Вы давно его видели?» Ответ: «Десять дней тому назад». После этого разговор должен быть продолжен вне помещения мастерской, во время которого Осинец должна проинформировать о полученном задании и посоветоваться, как лучше его выполнять. «Ю» должен определить место и время встречи и порядок соблюдения конспирации.

За три месяца мы дважды встречались с Юшкевичем, но наши беседы носили какой-то странный характер. По всей вероятности, он очень боится. На выполнении задания не настаивает, жалуется на плохое состояние здоровья. На последней встрече прямо сказал: «Мы, кажется, идем не туда, куда следует. Давайте пока прекратим эти встречи и мой Вам совет – отойти от преступного дела». Эта встреча привела меня в еще большее смятение. Я потеряла чувство реальности, возникла навязчивая идея покончить жизнь самоубийством. Но затем, обдумав, решила замкнуться наглухо. А тут еще ухаживания некоторых поклонников. Они злили меня, и поэтому я несколько приблизилась к подполковнику Страшко, чтобы отбить их домогания. Близких отношений со Страшко у меня нет, хотя попытки с его стороны установить такие отношения были. Никаких чувств к нему не питаю. Просто с ним мне бывает как-то легче. Он веселый человек».

Показания Осинец Ольги полностью совпадали с имеющимися в нашем распоряжении данными. Таким образом, одна сторона дела стала до некоторой степени ясна. Группа Осинец деморализована и практически шпионской деятельностью не занимается.

Теперь оставалось решить очередную задачу – установить практическую деятельность Юшкевича, ведь, по имеющимся данным, он является резидентом, а, следовательно, должен существовать его канал связи с немецкой разведкой. Но об этом у нас не было никаких данных. Стали обсуждать возможные варианты наших действий. Если арестовать «Ю», то мы можем кратчайшим путем размотать весь клубок. Но, с другой стороны, арест «Ю» может насторожить его связи, более важные, чем он, и даст им возможность скрыться.

Отказавшись от ареста, следовало бы форсировать оперативные мероприятия вокруг «Ю», но показания Осинец свидетельствовали о том, что он замкнулся и не проявляет никакой активности. Поэтому второй путь мог бы быть слишком долгим.

В результате обмена мнениями пришли к выводу: Юшкевича арестовать, но арест зашифровать от окружающих его лиц тем, что он, якобы, с сердечным приступом был доставлен в одну из городских больниц, расположенную рядом с Особым отделом. На следующий день к моменту окончания работы Юшкевича в своей мастерской, подъехала опергруппа, и как только он вышел и направился в сторону дома, его пригласили в машину и доставили в особый отдел.

К этому времени в городской больнице оборудовали специальную палату, в которой, по договоренности с главным врачом больницы, должен был содержаться Юшкевич под нашим контролем. Это задача облегчалась тем, что «Ю» дважды находился в этой больнице на излечении по поводу сердечно-сосудистого заболевания, там же находилась его история болезни.

Через работницу больницы, знавшую семью «Ю», мы передали жене, что он доставлен в больницу с сердечным приступом, но ничего страшного нет, так как ему вовремя оказали медицинскую помощь.

Вскоре мы со старшим следователем П. С. Литваком пригласили на допрос Юшкевича. Но то, что мы хотели считать легендой, оказалось былью, то есть у него действительно произошел сердечный приступ, допросить мы его не смогли и тут же направили в больницу, предупредив администрацию о нежелательности навещать его родственниками.

Казалось, все уже было в руках, но как нарочно, на пути встречались непредвиденные препятствия. В этот момент прибыла комиссия из Управления особых отделов ЗакВО во главе с зам. нач. Управления полковником Казанцевым. Я доложил все материалы по наиболее важным делам, в том числе и по делу резидентуры «Ю». Полковник Казанцев одобрил все наши действия, но, как следовало ожидать, выразил неудовлетворение незавершенностью дела.

Далее сказал, что дело будет взято на контроль УОО Закфронта, поэтому все дальнейшие мероприятия нами должны согласовываться.

В составе группы работников УОО ЗакВО был оперработник, который курировал наш отдел. Это старший сержант Госбезопасности (по-новому старший лейтенант) Александр Беляков. Его от других отличали повышенная горячность и, пожалуй, известная несдержанность. Он пытался навязать руководителю группы мысль, что мы проявили непростительную медлительность в столь важном деле, как резидентура «Ю», что мы недостаточно остро оцениваем поступающие материалы и т. п. У меня с ним состоялся серьезный разговор, в процессе которого я ему посоветовал быть сдержаннее и тактичнее. На него это подействовало охлаждающе, но, видимо, он затаил недобрые чувства.

Однако все проходит. Комиссия ознакомилась с делами, нашла работу отдела вполне удовлетворительной и предложила по ряду дел доложить Управлению особых отделов ЗакВО докладными записками, в том числе и по делу «Ю». После отъезда комиссии мы провели совещание оперативного состава, на котором обсудили недостатки, указанные нам в процессе проверки, и нацелили всех офицеров на их ликвидацию.