Текст книги "Белые цветы Эйроланда. Хроника первая"

Глава 13. Кармэцвельский лес

Над Кармэцвельским лесом клубилась мгла. Ночь окутывала деревья влажным туманным покрывалом. Черные силуэты вечнозеленых и желтеющих великанов стояли молча, чуть поскрипывая. Ветер прогуливался лишь по верхушкам, но и он был вялым, сонным.

Над чащобами, точно живой, завис страх. Он плыл поверху, стелился легким туманом под ногами. И путники вздрагивали при каждом сильном шорохе.

Где-то проснулся филин. Небо наполнилось трепетом ночных птиц. Кое-где зажигались зеленые огоньки голодных глаз. Да, бродить по ночному лесу – сомнительное удовольствие.

Спины идущих были напряжены. Ихтис вытащил из-за плеч свой меч и отдал кинжал Тоскунелу. Но маркграф чувствовал, что ощущение беды росло в нём, точно снежный ком, летящий со склона горы.

Дворянин – выше страха! Но Тоскунел чувствовал, как липла к телу исподняя рубашка. И в сотый раз юноша проклинал и свою доверчивость, и Хранителей Мудрости, и Нилрема, который не мог вовремя притащить свой дурацкий меч в столицу.

«Проклятый старик! – злился маркграф. – Каким местом он, вообще, думает. Тут на кон поставлены судьбы мира, а он и в ус не дует!»

Тоскунел запнулся, подавился криком.

Ихтис мгновенно обернулся, оценил ситуацию и ничего не сказал.

А маркграф вдруг неожиданно вспомнил, что во сне, еще в Гэдориэле, видел он какого-то деда на драконе.

– Слышишь, – прошептал Тоскунел, – а Нилрем с белыми волосами и длинной бородой?

– Да. – ответил Ихтис. – И еще с филином на плече. А что?

– Да так. – пожал плечами парень.

Где-то совсем рядом щелкнули ветки. Опять призывно ухнул филин. «Уж не Нилрема ли?» – подумал Тоскунел.

И вдруг деревья ожили. Их стволы зашевелились, встряхнули кронами и принялись со скрипом вытягивать корни из земли. А из-под коры прорезались сотни любопытных глаз.

Это наступила полночь.

– Бегом!!! – заорал Ихтис. – Не отставай. Вррремени осталось совсем немного!

А маркграфа накрыла волна странного чувства: восторга собственным ужасом. Логически этого не объяснить. Просто паника имеет над людьми магическую власть. И если человек постоянно испытывает это чувство, то через какое-то время привыкает к нему, даже начинает находить в нём своеобразное наслаждение. Ужас из навязчивого кошмара перерастает в удовольствие, он щекочет нервы, превращается в развлечение, но потом, когда сознание попадает в эти сети, человек уже не может адекватно реагировать на происходящее. И когда появляется смертельная опасность, он остается вялым: ожидание кошмара истощило его. И тогда тело цепенеет.

Тоскунел тупо глядел в одну точку, и не мог сбросить пелену наваждений. Он слышал шелест и топот, глухие гортанные голоса, но звуки долетали до него точно из-за стены: они были приглушены, точно все это происходило не здесь, не с маркграфом, а где-то далеко, может быть, даже во сне.

Ихтис обернулся и моментально все понял. Не даром же он был ведуном.

А Тоскунел стоял, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. И в глазах его металась паника.

Ихтис со всей силы влепил парню пару пощечин, отчего щеки маркграфа запылали, но зато вернулась трезвость ума:

– Больно же! – рявкнул Тоскунел.

– Бегом!!! – повторил приказ ведун. – А не то больнее будет!

К путникам отовсюду уже тянулись лохматые и костлявые лапы чудовищ. Пни и коряги подкрадывались сзади: они двигались все быстрее.

Ихтис уже сталкивался с оживающими деревьями. Еще на заре своей юности. Это было в Ваддаэйре. Было там местечко со странным названием Город. Город – и всё. Вот там-то все подчинялось духу проклятия. Ведун потерял там часть своей жизни, но получил взамен опыт и знания. Главное сейчас было понять, кто именно манипулирует лесом, какой из смегоарловых приспешников.

Единственное, о чем жалел Ихтис, увлекая Тоскунела вперед, – о потерянном времени. Окажись у них в запасе еще пара часов, и они вышли бы из леса, а там было бы легче. Но если бы путники остались ждать до утра, то ожившие чащобы не пропустили бы их. И тогда Тоскунел не успел бы получить свой меч.

Что ж, так устроена жизнь: всегда приходится чем-то жертвовать…

Синяя, явно колдовская, молния вспорола небо. Там, среди звезд, кружил дракон. Создавалось такое впечатление, что он кого-то ищет, высматривает среди деревьев. На спине ящера сидел человек в черном плаще. Тот самый, что появлялся во сне с Лютобором. Нет, Тоскунел не видел этого, но почувствовал.

И взметнувшийся ветер смерчем прошёлся вдоль деревьев.

Ихтис, увидевший в небе врага, упал наземь и увлек за собою маркграфа:

– Тихо!

А деревья принялись тузить друг друга. У них, видимо, начались молодецкие забавы.

«Черное разговенье. – подумал Тоскунел, затаив дыхание. – Что же они едят после поста? Уж не маркграфов ли? Очень бы мне этого не хотелось».

Дракон сделал еще пару кругов.

– Не смотри. – прохрипел ведун, уловивший желание Тоскунела. – Может, и не заметят.

– Трэйк дурак! – раздались сиплые смешки дерущихся деревьев. – Вырядился как кукла!

«Что-то у них все, как у людей». – поймал себя на мысли маркграф, и вдруг почувствовал, что его кто-то схватил за пятку.

– А я поймал чужинца! – раздалось радостное восклицание. – Ай да я, ай да Кармэцвельский сын!

Тоскунел хотел вскочить, но рука Ихтиса сжала его плечо:

– Терпи!

Дракон сделал последний круг, и начал подниматься вверх. Ураган, поднятый его крыльями, стих.

А бедный маркграф почувствовал, как зубы прокусили его сапог и впились в плоть. В пору было заорать: ведь живьем жрали, но парень понимал, что выдай он себя – и дракон вернется.

– Тьфу! – заплевал кто-то за спиной. – До чего же эти уроды не вкусные. Ну их, этих чужинцев!

И тут уж Тоскунел не вытерпел, вскочил, развернулся и уставился на подлого противника. Им оказался трухлявый пень с ехидными глазками.

Маркграф не долго думая просто пнул врага, что было сил.

– Ой-ей-ей! – заверещал пень, отлетая в сторону. – А они дерутся!

Лес сразу зашумел. Деревья прекратили свои забавы и сбежались на крик, окружая людей плотным кольцом.

– Вы кто такие? – спросил старый дуб. – И какого рожна шляетесь в нашей вотчине? Что, жизнь надоела?

– Мы – боги! – не моргнув глазом соврал Ихтис.

– Хм. – задумался дуб.

– А люди – вкуснее. – взвизгнул пень, которого пнули. – Но ведь предупреждать надо! У нас праздник, а здесь боги болтаются, точно отходы в озере, и все веселье портят.

– Принесем их в жертву! – закричала осина. – Я слышала, что некоторых богов, время от времени, просто необходимо подвешивать кверху ногами. От этого мир становится лучше, а юнцы растут быстрее.

– А вот этого делать не стоит. – запротестовал Ихтис.

– Это еще почему? – удивился дуб. – Дельное предложение. Богам, им-то что? Они бессмертные. Подумаешь, прихлопнем вас сейчас. Вы через сорок дней опять припретесь. С новым учением. Знаем мы вас.

– А Владыку в небе видели? – улыбка ведуна превратилась в зловещий оскал.

– Ну? – дуб непроизвольно сделал шаг назад.

– Так вот мы – его посланцы.

– Да сволочь он, ваш Смегоарл! – заверещала вдруг одна из сосен. – Ему всё до фени! У себя на Хордоре он целый лес под Гардом вырубил. Флотилия ему нужна! Что, колдуны все перевелись? Обязательно нашего брата губить надо? И ведь даже пни выкорчевали, гады!

– Мочите их! – закричал кто-то из-за стволов. – Смегоарл улетел. Он не увидит.

«Кажется, это была не самая моя лучшая идея!» – подумал Ихтис, принимая боевую стойку.

Тоскунелу хотелось в этот момент завыть, или проснуться. Его, маркграфа, могли убить не в благородном поединке, а какие-то деревья, возомнившие о себе, черт знает что. И ведь мог взять с собою в поход меч, да при здравом размышлении, решил, что пусть им Ихтис машет. Вот теперь юноша пожалел о собственной недальновидности.

Что с того, что у Нилрема его ждет отличный клинок? Вот сейчас, когда оружие понадобилось, его и нет. Ох, правы, трижды были правы купцы из Расса: запас карман не тянет!…

И схватка началась!

Нет, вам не видать таких сражений, и слава богам! Деревья лезли вперед, точно очумелые. Они кряхтели, стонали, ругались матом, пинали людей и друг друга.

Меч пел в руках Ихтиса. Отрубленные сучья летели в разные стороны, но это не смущало противника. Деревьям что: у них веток много, новые вырастут. А подрубить корни – это было никому не под силу.

Ведуна обступали со всех сторон, норовили зажать в кольцо. Особенно усердствовали осины. Но Ихтис был хорошим воином. Его движения не отягощала кольчуга. Он мог прыгать, вертеться на месте, приседать с такой скоростью, что казалось, будто он танцует ритуальный танец смерти.

Осины ломались, отступали, но на их место заступали смолянистые сосны и дубы. Их меч уже не брал, а лишь наносил на стволы зарубки. «Эх, сюда бы хороший топор! – с сожалением подумал ведун. – И что это я раньше об этом не подумал?»

Ихтис, прорываясь между деревьями на соседнюю опушку, пинал пни, поросшие мухоморами и поганками, за что и выслушивал отборнейший лесной мат:

– От, етить их мать, молодежь пошла! Ну, никакого уважения к старшим! Не то, чтобы место уступить, так по головам норовят пройти! Вы, мол, трухлявые, свое отжили! Сволочи!!!

Они, пни, слеповаты были и не видели, что по ним бегает воин, а не молодая поросль.

Тоскунел тоже сражался. Он воткнул в ножны кинжал Ихтиса, и прыгнул на первое попавшееся дерево. Его тактика ведения боя называлась: «Хрен поймаешь». Маркграф перепрыгивал с ветки на ветку и пинал противника по многочисленным глазкам. Деревья оказались медлительными, менее поворотливыми, нежели человек. Они двигали ветвями, но не успевали схватить юношу.

«Конечно, нам, дворянам, не пристало прыгать по деревьям, точно каким-то белкам, но что делать? – думал маркграф, ставя очередной фингал нахальному глазу. – Аорею и не такое доводилось творить. Ничего, вошел в историю как основатель империи».

И тут, боковым зрением, Тоскунел заметил, как изворотливая осина схватила Ихтиса за плечо и уронила его на землю. Этого оказалось достаточно, чтобы сосна успела веткою проткнуть ведуну грудь. Раздался хруст. Юный маркграф на мгновение прикрыл глаза.

Ихтис же уже шептал заклятие. Сук вспорол ему левое легкое, но сердце еще работало. Ведуну удалось с первого удара перерубить ветку у груди и даже отскочить в сторону. Но кровь уже заливала одежду. Жить оставалось мгновения.

Ихтис стал неповоротлив и пропустил движение дуба, который закинул ветку как лассо и затянул его на человеческой шее. Ведун захрипел. Кровь пузырилась изо рта, но воин еще шептал свои заклятия, в тайной надежде, что если не ему, так Тоскунелу, они помогут вырваться живым из этого ада.

Через мгновение Тоскунел вновь прыгал с дерева на дерево, понимая, что уже обречен. Усталость давала о себе знать. Не мог же парень, в самом деле, скакать всю ночь.

На последнем издыхании маркграф прыгнул на странный дуб, которого не видел до этого. Парень затаился. Дерево видело человека, но отнеслось к этому равнодушно. Ни одна ветка не шевельнулась, чтобы поймать противника.

Странный это был дуб. Он весь был украшен бантиками, тряпичными куклами и просто ленточками. Действительно, как сельская дурочка, цепляющая на себя все подряд и думающая при этом, что она неотразима.

А Ихтис, поднятый дубом на всеобщее обозрение, еще дышал. Он выронил меч, вцепился руками в кору дерева, пытаясь ослабить давление. Но пальцы слабели, не слушались.

Заклятия ведуна возымели свою силу, но их оказалось недостаточно. Магия Ихтиса была не в силах вытолкнуть кол из груди. Однако, одна злобная осина завизжала, указывая сосне на то, что пленнику стало легче. Удавка сжалась сильнее. Ихтис дернулся еще раз, но, сердце, пронзенное зелеными иглами, не выдержало. Руки опали. Ведун умер.

Теперь гнев леса оборотился и против Тоскунела.

– Трэйк, отдай нам своего гостя! – закричали вдруг стоявшие рядом деревья. – Он служит Смегоарлу! Он – дровосек! Мы и его вздернем. Знаешь, как это весело: душить богов?!

– Его вина не доказана. – выдохнул блаженный дуб. – Я не видел в его руках ни топора, ни меча. Он пытался спасти свою жизнь. Хватит на сегодня смертей!

– Он подбил мне глаз! – закричали из толпы.

– И мне!

– И мне!!!

– Нечего разевать свои бульки. – ответил Трэйк и спокойно пошел прочь.

– Что мы на него смотрим! – верещала осина. – Он же дурак! Отмутузить его, а бога – повесить!

– Да не боги это, а самозванцы! – вынес приговор верховный дуб. – Но Трэйку препон не чинить. Пусть идёт куда хочет. Уважайте чужую болезнь!

– Он уносит нашего обидчика! – заверещала сосна.

– Уймись! – отрезал верховный дуб. – Того бога, что укоротил вам руки, вы уже убили. Хватит на сегодня. А вдруг они и вправду служат Смегоарлу, что тогда? Если один останется в живых, – мы сможем просить о пощаде. В противном же случае кто помешает хордорцам спалить весь лес?

– Пусть у себя на Хордоре бесчинствуют!

– Тихо вы! – разозлился владыка. – Учитесь смотреть правде в глаза!

И Кармэцвельский лес притих.

Глава 14. История кинжала

Солнце было в зените. И ни одной тучки на небе. Это – как насмешка судьбы.

Тоскунел открыл глаза и тут же припомнил вчерашние события. И сразу в горле застрял ком, а на глаза навернулись слезы. Там, в ночном лесу все казалось бредом сумасшедшего. Но сейчас, при свете дня парень явственно ощутил, что потерял не просто проводника и телохранителя, но и друга. Осознание беды пришло только сейчас.

А вчера маркграф просто позорно уснул.

Когда Трэйк пошел прочь из Кармэцвельского леса, парень вдруг понял, что его мозги не выдерживают такого напряжения. Не мог Ихтис погибнуть посередине пути. Да еще так глупо и бездарно. Нет, не могло этого быть! Голова тяжело болела, точно боги сдавили её обручем. Ноги ныли от долгих переходов, руки болели от прыганья по деревьям. Ссадины и царапины жгло. Жизнь казалась кучей навоза.

А сумасшедший дуб, знай себе, шел, раскачиваясь из стороны в сторону. И это баюкало.

Маркграф плакал. Нет, он не стыдился своих слез. Ему было девятнадцать, и он уже прошёл обряд посвящения в рыцари, но это, ровным счётом, ничего не доказывало. Он оставался мальчишкой, пусть избалованным, пусть начитанным, но – ребенком.

Турниры все еще казались ему благородным занятием, а не обычным мордобоем. Слава воина чудилась самой высокой. И, как бы скептически не относился маркграф к Хранителям Мудрости, в его душе горел неугасимый огонёк веры в чудо.

В общем, Тоскунел не заметил, как провалился в черную пропасть забвения. Это был даже не сон, а бегство от реальности.

И снился маркграфу ведун.

В маленьком городе шел дождь. Он лупил по крышам и стенам домов, загоняя людей и животных в укрытия. Дождь властвовал здесь безраздельно. Он был правителем: строгим, но справедливым. Просто, пришло его время. Осень.

Ихтис сидел у окна. Но он был каким-то странным. Длинные черные волосы затянуты на затылке, но непослушные пряди все равно выбились и мешали. Лицо его было красным, и от этого на щеке хорошо был виден странный шрам, в форме руны «₪». Видимо, ведун только что закончил тренировку и отдыхал. Взгляд его был рассеян: он скользил по предметам, но не задерживался на них. И тут стало понятно, что показалось странным, – Ихтис был очень молод.

В окно настойчиво билась бабочка-шелкопряд, невесть каким путем попавшая в дом. Казалось, она не понимает, что попади за прозрачную грань, как её тут же смоет дождём.

Под потолком лениво жужжала муха.

«Удивительно, – думал Ихтис, – но именно дождь стал той красною нитью, которая протянулась через всю мою жизнь. Когда мне очень плохо, когда приходят счастливые дни; всегда, когда маятник чувств раскачивает в любую сторону, обязательно идет дождь. Или снег. Странно, но отчего же мне все время кажется, что в этих серебряных нитях, связующих воедино небо и землю, высокое и низкое, рай и ад, – именно в них спрятана разгадка и имени, и судьбы. Забавно.

Помнится, еще в детстве, когда мы жили в Ексноде, в дряхлой лачуге, учитель любил приговаривать, что согласно пророчествам Зеродара – великого и бессмертного – близится время, когда мир спасут Нилрем, Молодой Воин и Князь Дождя. При этом седой старичок смешно косил глазами и воздевал палец кверху, мол, он-то знает, кто этот загадочный князь, но не скажет».

И Ихтиса понесла волна несвязных воспоминаний.

Вот он, совсем мальчишка, бежит под дождем, и из-под босых пяток разлетаются брызги. И это – счастье.

А вот Ихтис сдал последний экзамен, и стоит, привалившись к колонне, поддерживающей крышу. А на улице вовсю лупит летний и такой долгожданный дождь.

Потом припомнилась зимняя дорога. Будущий ведун, сопровождаемый кучером Стефаном, трясся в санях по полю, а небо было серым. И легкий, точно пух, снег сыпал не переставая. От этого было тепло и радостно. Душа пела. И лишь Стефан что-то бурчал себе под нос о барине, у которого ветер гуляет в голове.

И тут, отвлекая Ихтиса от воспоминаний, в комнату вошла девушка. Изящная блондинка с голубыми глазами. Мечта поэта. Только вот походка не горделивой королевы, а перепуганного котенка: как-то все бочком, украдкой. И улыбка красивая, чувственная, но чуточку виноватая.

– Сидишь? – девушка слегка повела плечами, словно стараясь спрятаться в них.

– Угу. – отозвался Ихтис и развернулся навстречу девушке. – Тебя жду.

– А я по магазинам шастала. – красавица потупила взор, словно ожидая нагоняя от строгих родителей. – Да чуть под дождь не попала. Хорошо, догадалась плащ с капюшоном купить.

– Ну и что нового в магазинах: стоят еще?

– Ты не сердишься? – обрадовалась девушка и мигом уселась на мужские колени. – Я и тебе подарок купила. Долго-долго выбирала.

– Тащи уже. – улыбнулся Ихтис.

Девушка тут же вспорхнула с колен, выбежала из кухни и вскоре вернулась со свертком.

Ведун развернул подарок. Это оказался кинжал изумительной работы. Ножны были из серебра, как и сам клинок. По лезвию, по обе стороны от желобка змеились эльфийские руны и плайтонские магические буквы. Это, воистину был царский подарок.

– Где ты его взяла? – у Ихтиса от удивления глаза полезли на лоб. – Это же штучная вещь, наверное, очень дорогая.

– Мне сделал кузнец. Под заказ. А буквы я нашла в твоей книге.

– Так ты еще и в моих бумагах роешься. – засмеялся ведун. – Знай, что это очень опасно для такой маленькой девочки, как ты!

– А нечего расшвыривать свои тайные записи по всему дому. – наигранно надулась девушка.

– Ладно, Лисса, будем считать, что уела.

– Но тебе понравилось?

– Еще бы. – Ихтис притянул к себе девушку, целуя её в губы.

Проснувшийся маркграф знал, что он до сих пор лежит на ветвях дерева, но это мало заботило его. Он думал.

Вспоминая события прошедшей ночи, пытаясь все осознать, Тоскунел вдруг подумал, что, может быть, Ихтис выжил. В конце концов, ведун мог быть просто ранен; он мог отскочить в сторону в самый последний момент, когда Тоскунел зажмурил глаза. Эта мысль грела. Но червяк сомнения шевелился в душе: чудес не бывает!

Маркграф вдруг вскочил и, точно доказывая невидимому собеседнику, закричал:

– Как это не бывает чудес! А то, что я отправился в Шероиданский лес без провизии и охраны, это, само по себе, не чудо?!

Дуб под человеком встряхнул ветвями и гулко пророкотал:

– Нет, Тоскунел, тобою двигал страх, желание выжить.

– Ты еще меня поучи. – обиженно вздохнул маркграф и сел на место.

– Я тебя спас. – без тени обиды ответил Трэйк. – Меня считают сумасшедшим, но на самом деле я – провидец.

– И что? – вздохнул Тоскунел.

– Поэтому я и вынес тебя из Кармэцвельского леса. И теперь мне нет дороги домой. Но я не жалею. Я помог не только тебе. Я совершил то, что считал необходимым.

«Боги, а не сошел ли я с ума? – вдруг подумал маркграф. – Уж не обернулся ли Ихтис этим дубом? А то с него станется».

– Ты – Ихтис? – затаив робкую надежду, спросил Тоскунел.

– Нет. – прошелестело в ответ дерево. – Я – Трэйк. Но, как провидец, могу тебя утешить: ты еще услышишь своего друга.

– Ты хотел сказать: увижу. – осторожно поправил маркграф.

– Нет, я не ошибся. – вздохнул дуб. – Береги кинжал, в нем обитает живая душа. А теперь – иди сам. Берегом Семицвела, и не ошибёшься.

Тоскунел вздохнул и принялся спускаться. То, что его так легко отпустили, уже и не радовало. Оказавшись на земле, он с трудом подавил сумасшедшее желание сейчас же вернуться в лес. Может быть, Ихтис еще жив и ему нужна помощь.

Разумом маркграф понимал, что никого он в лесу не найдет, а только сам сгинет. Но в душе все еще теплилась надежда увидеть Ихтиса живым. Она была призрачной, но была же.

И уже уходя, маша на прощание Трэйку рукой, маркграф вдруг понял, что кинжал Ихтиса был не просто волшебным, он оказался именно тем самым подарком Лиссы. А это означало, что в нем пылала любовь двух сердец.

«Любовь сильнее и тьмы, и магии, и даже богов». – вспомнились вдруг наставления Аоронда.