Текст книги "Белые цветы Эйроланда. Хроника первая"

Глава 15. Навязчивый призрак

Солнце закатывалось за отлогие холмы. Небо было расцвечено пурпуром. Воздух дышал влагой.

Тоскунел брел по грязи и костерил себя за то, что не прихватил лишнего плаща. Попав под ливень, парень, естественно промок и теперь зябко ежился от малейшего ветерка.

«Осталось только заболеть. – грустно размышлял маркграф. – Сначала насморк, потом – кашель. И в таком виде заявлюсь я к Нилрему и скажу: а подайте-ка мне сюда меч, я пошел на войну. И, самое смешное, ждетменя впереди: вот сойдемся мы с этим Смегоарлом посреди чистого поля, сшибемся пару раз клинками, а я начну чихать и сморкаться. Прибежит Нилрем со своими травами и начнет меня, рыцаря Соединенного Королевства, отпаивать. Это не схватка получится, а клоунада».

Тоскунел топал узкой тропою вдоль берега, сквозь виноградники. Мокрая резная листва образовывала стену, и маркграф старался не задевать её, чтобы не стряхивать на себя лишние капли дождя. Этот тоннель казался бесконечным. Вначале Тоскунел рвал гроздья винограда, чернеющего то там, то тут, но потом, утолив первый голод, обратил внимание на свои руки. Они были перепачканы красным, как кровь, соком. И от этого парня передернуло.

Образ погибшего возник перед глазами. Это было мучительно. Чувство времени пропало. Возникло странное ощущение пустоты, словно Тоскунел и не уходил из дома, а попал в колесо и, как белка, перебирает сейчас ногами. Нарисованные пейзажи крутятся перед глазами, но все остается на месте…

Дальше – больше.

От монотонности движения, в голову полезли разные мысли. А потом появилось чувство, что где-то в голове появилась некая сущность. Тоскунел понял, что сознание начинает раздваиваться, и это ему совершенно не нравилось. «Вот так и сходят с ума». – подумал парень.

Тяжелая тупая боль сдавила затылок, потом – лоб. Ощущение того, что где-то в области сердца зашевелились три души, две из которых – твои собственные, было малоприятным. Чужая память нагло вторгалась в мозги и начала там хозяйничать, высветив, между делом, вторую душу маркграфа.

Теперь Тоскунелу казалось, что он не только маркграф, но еще и бог, творец архипелага. А Гэлимадоэ, девушка, с которой парень познакомился неделю назад вовсе и не человек, а – душа Эйроланда. Ну как не полюбить собственное творение, это хрупкое, доверчивое создание, похожее на распустившийся цветок?

– Бред!!! – закричал Тоскунел, но с ближайших листьев лишь сорвались капли воды и окатили парня холодным ушатом.

И тут, выскальзывая из рукояти кинжала белесым туманом, появилось привидение. Это был Ихтис.

«Горячка. – понял Тоскунел. – Все-таки, простыл. Эх, не видать мне теперь ни меча, ни, наверное, Нилрема».

Призрак ведуна принялся шагать рядом. Он был в том же плаще, в котором принял бой. И из-за спины привычно выглядывали рукоять меча и тесемки мешка. Даже в лице ничего не изменилось: тот же шрам на щеке, те же сосредоточенные глаза.

Маркграф молчал. Он боялся, что заговори сейчас с призраком, – и получишь ответ. Нет, Тоскунел не хотел этого, даже боялся. А еще парень вдруг отчетливо понял, что Ихтис мертв. У живых не бывает таких прозрачных тел; живые не могут среди дня появляться сгустком пара, пусть они трижды будут магами.

Так они и шагали.

Призрак Ихтиса чувствовал себя крайне неловко. Он был уверен, что судьбой ему уготована геройская смерть. Теперь, в призрачном теле, ведун чувствовал себя обманутым. И воспоминания настойчиво лезли в голову.

Давно, когда ведун еще был мальчиком, в далеком Ексноде, он услышал голос, звавший его в дорогу. Стояло лето, была уйма свободного времени, и Ихтис, не долго раздумывая, даже не прихватив собою фляжку с водой, отправился в степь. Он шел один.

Мальчик шёл бездорожьем. Ковыль щекотала лодыжки. Вверху, под лучами безжалостного солнца, лениво парил орел. А суслики торчали любопытными столбиками у своих норок и ныряли в свои убежища лишь в самый последний момент. Нет, они совершенно не боялись одинокого путника.

Дорога в неизвестность оказалась длинною. Ноги гудели, пот не один раз омыл лицо и тело. Одежда то липла к спине, то пузырилась на ветру, создавая ощущение прохлады. И казалось, что голос в голове никогда не умолкнет, а степь окажется бесконечной. Это было настоящею пыткой.

Но всё когда-нибудь кончается. Голос умолк, а на горизонте показалось раскидистое дерево. Странное, ветвистое, влекущее к себе, в спасительную тень.

Но когда Ихтис ступил в прохладную зону, то вздрогнул и ошарашено попятился: в корнях дуба, выступивших из земли узловатыми пальцами ведьмы, в траве белел абсолютно чистый, лишенный плоти и грязи, собачий череп. Но ужас заключался не в этом. Поблизости нигде не было скелета несчастного животного. Значит, этот череп притащили сюда колдуны!

Да, воздух под деревом был иным. Здесь пахло волшебством и чудесами. Но не примешивалось ни тлена, ни разложения, и это, само по себе, было удивительно.

Мальчику вдруг показалось, что его привели на границу миров, в то место, где время может течь с любой скоростью. Ихтис трусил.

Так дети боятся темных комнат, но всегда стремятся в них войти, дабы доказать себе и взрослым, что они уже большие и смелые.

И Ихтис решился. Бравада и интерес пересилили страх. Паренёк подошел к дереву и коснулся его рукой. Причудливая, лопнувшая во многих местах, кора дуба казалась живою кожей древнего, уснувшего существа.

Но тайна всегда имеет над мальчишками непостижимую уму, мистическую власть; она заставляет их совать голову в самое пекло.

Превозмогая ужас, Ихтис, назло всему миру, подтянулся на нижней ветке и принялся карабкаться вверх. Спроси его тогда, зачем он это сделал, пожал бы плечами: захотелось.

Странным был этот дуб. Кто-то привязал на его ветви бантики и тряпочки. Это казалось ребячеством, но в то же время, Ихтис старался не задевать этих украшений: кто знает, зачем их здесь оставили.

И уже там, почти на самой верхушке, прижимаясь животом к стволу, мальчик глянул в степь. Он надеялся различить очертания Екснода, но ничего не увидел.

И вдруг степь подернулась дрожащей пеленою. Мир изменился. Ихтис неожиданно понял, что глядит сейчас через время и пространство. Он увидел ночной лес. И пришло знание.

Оно родилось на уровне чувств. Сначала, где-то в душе, чуть ниже солнечного сплетения начала вихриться солнечная пыль, сбиваясь в сгусток. Затем этот шар вдруг поднялся в голову и вышел через затылок, завис, точно маленькое светило иного мира. И перед глазами родились удивительно реалистичные видения.

Ихтис просто знал, что это – Кармэцвельский лес. Парень различил себя повзрослевшим, воином, с мечом в руке. И мальчишка гордился собой. Но картинка была подвижной, и ребенок видел происходящее с воздуха, словно умел летать. Это было упоительное ощущение. Лишь тень смутной тревоги витала над деревьями.

Рядом со взрослым Ихтисом был какой-то молоденький парень. Они шли, падали на землю, о чем-то говорили. Ребенок не слышал слов, но понимал, что именно сейчас он может что-то изменить в своей судьбе, только не знал как.

А потом лес ожил. Деревья напали. И Ихтис, тот, что был внутри видения, большой и сильный, разил их мечом направо и налево.

Но что-то случилось, и кровь брызнула в глаза, застилая мир темно-багровой пеленою небытия.

Мальчик вскрикнул, слетел с дерева, и рванул из этого проклятого места во все лопатки…

Это видение стало главным кошмаром Ихтиса, его бессонницей, его судьбой. Оно приходило потом в полнолуние, будило, звало куда-то, заставляло метаться и не спать по ночам.

В юности, еще до отъезда в Ваддаэйр, а затем и в Плайтонию, Ихтис порой убегал из дома, шлялся всю ночь, в поисках неведомого врага, которого нужно было убить, чтобы жизнь изменилась. Но судьба была безжалостной. Видение ночного Кармэцвельского леса стало фатальным, неизбежным и изнуряющим.

Ихтис думал, что он просто болен. Но ни лекари, ни знахари ничего не могли поделать. Его лечили от сглаза, «выкатывали порчу» свежим куриным яйцом и разбивали его в стакан с водой, но сотни раз в причудливом рисунке белка будущий ведун видел лишь этот проклятый лес.

Ихтис учился высшей магии. Он надеялся, что его сил хватит, чтобы победить, разрушить колдовство степного дуба. Но не тут то было.

Ихтис познал, что вселенная состоит из множества накладывающихся друг на друга миров, и даже научился ходить между ними, уводя несчастных в те места, где им становилось легко и привольно. И лишь сам он не мог найти такого места, где бы кошмары оставили его навсегда.

С годами ведун матерел. Он победил не одно чудовище. Он стал воином и магом. Он знал все дороги. И однажды нашел неприметную тропу в мир иного Эйроланда. У Ихтиса появился шанс. Он мог уйти в другую реальность и счастливо дожить там до старости, но при этом он потерял бы Лиссу и привычный мир. Здесь, где ведун любил и боролся, без него, без Ихтиса, наступила бы Черная Эпоха.

И тогда Ихтис вернулся. Иногда, в минуты слабости, он жалел о своем решении.

А время безжалостно гнало вперед.

Постепенно Тоскунел стал привыкать к своему необычному попутчику, и снова странные мысли зашевелились в его голове. Маркграфу виделись скалы, на которых высился замок. На шпилях башен трепетали черные знамена с красной полосой посередине. А там, внутри крепости, в пылающем свечами круге стоял мужчина в черном хитоне. В его, воздетых к небу, руках блистал меч. Лютобор. Колдун взывал к неведомым богам, и черные тучи вихрились над шпилями укреплений. Казалось, что чародея слышит Высокое Черное Небо.

А подле замка, прямо на вершинах скал сидели огромные драконы. Они ждали. Мышцы играли под их чешуей, перекатывались, бугрились. Ящеры жаждали битв и крови.

Неожиданно для себя Тоскунел очнулся на холме, уткнувшись носом в табличку, на которой было нацарапано: «Это знаменитый холм Карм. О, путник, склони свои колени и почти усопшего когда-то здесь дракона».

«Бр-р-р… – подумал маркграф. – Насмотрелся я на этих рептилий. Что-то мне их ни капельки не жаль».

А прямо перед Тоскунелом стоял Ихтис:

– Ну что же ты, поклонись.

– Вот еще. – буркнул маркграф.

И только потом до него дошло, что призрак, все-таки, заговорил. «Все. – понял юноша. – Приплыли. Так вот ты какая, шизофрения!»

– Нельзя думать о поражении. – ведун почесал в затылке, точно живой. – Мысли рождают реальность. Особенно, если это – твои мысли.

– Э-э-э! – взвился Тоскунел. – Вот только не надо перекладывать с больной головы на здоровую. Ты сам затащил меня в этот чертов лес. И когда нас поймали, тебя никто за язык не тянул. Сам врал.

– Но кто-то же должен был погибнуть, чтобы не сгинули все. – заявил Ихтис.

– Никогда я этого не понимал, и теперь не желаю вникать в абсурдные теории. Надо жить, а не приносить себя в жертву.

– Каждому – свое. – пожал плечами призрак. – В конце концов, князь дождя должен погибнуть с мечом в руке, защищая родину и юность.

– Кто это сказал? Где это написано? – разозлился маркграф. – Я собираюсь выйти победителем и жить долго и счастливо. А еще меня раздражает, что твои мысли болтаются у меня в голове. Какого черта, если ты призрак, так не лезь ко мне с дурацкими воспоминаниями!

И тут ведун рассмеялся: громко, заливисто, по-детски. Вытирая выступившие слезы, Ихтис, сказал:

– Мир не может спасти герой-одиночка. По крайней мере, такого еще не было в нашей истории. Я – твой телохранитель и покинуть тебя смогу лишь после того, как мечи вернутся в кузницу.

– Ох, как мне все надоело. – вздохнул Тоскунел. – Когда я доберусь до Нилрема, я устрою ему небо в алмазах. В конце концов, бороться с колдунами – его святая обязанность! А сейчас бы ввалиться в трактир, нажраться бы до положения риз, так, чтобы – мордой в салат, и спать. А завтра, вместе с головной болью, пусть все провалится в тартарары. Не хочу, слышишь, не желаю больше быть героем! Я жажду проснуться в своей постели и понять, что все это – кошмарный сон. Боги, как было бы здорово очнуться на мягких перинах и понять, что никуда из Гэдориэла и не выходил! Вот за что мне эти муки?!

– Вот тебе и раз! – изумился ведун, пристраиваясь сбоку маркграфа. – Это что же получается: я бросаю семью, прусь спасать шалопая и повесу, гибну, чтобы только этот юнец вовремя дошел до Нилрема, а мне тут истерики закатывают?!

– Уйди, видеть тебя не могу! – буркнул Тоскунел в сердцах, и пошел своею дорогою.

– Ну, уж нет! – обиделся Ихтис. – Теперь я от тебя, точно, не отстану до полной победы над силами зла! И, вообще, чуть не забыл, зачем, собственно, появился. Ты у меня сейчас прослушаешь первую научно-познавательную лекцию из курса «Как стать богом, не прилагая усилий».

– Вот привязался! – начал злиться маркграф. – Если ты живой, то долой маскарад. А если помер, то и лежи себе в могиле, отдыхай. Чего тебе неймется?

– Никто меня, бедного, не удосужился похоронить, так что теперь молчи в тряпочку и не перебивай. – ведун многозначительно поднял вверх указательный палец. – Легенда называется «О благородных драконах, о казусах судьбы, и о вреде частого да неумеренного употребления вина».

– Ну-ну. – уже более дружелюбно покачал головою маркграф. – Послушаем, чему вас на том свете учат.

– Итак, в Приостеринских виноградниках, по которым ты еще идешь, жил сторож. – проигнорировал насмешку собеседника Ихтис. – Звали его Гаусфен. Был он не просто пьяница, а самый известный алкаш в округе. Выглядел он, соответственно, как и положено: тощий, с вечно фиолетовым носом, и с выражением полного недоумения на лице. И вот однажды, во время очередного запоя, вообразил он себя Рыцарем Голубой Звезды.

Томкунел чихнул.

– Стоит отметить, что при дворе короля Аорея этот титул носил небезызвестный Лойола Галлонский. – продолжал призрак. – Так что, Гаусфен пить-то пил, а дело разумел; знал, чьим именем прикрыться. Вот схватил этот сторож палку, в вящей уверенности, что это меч Эсхатолибур, и помчался наводить ужас на селения, да устал, запыхался. Взошел он тогда на тот самый холм, с которого мы спускаемся, воздел «Эсхатолибур» к небу и давай громко материться. Дескать, все сволочи, один он – хороший. Мол, все волшебники, рыцари, единороги – это ошибка творца. А вот он, Гаусфен, «Рыцарь Голубой Звезды», знает секрет мироздания; и вызывает на честный бой всех, кто не согласен с тем, что вселенную нужно срочно перестроить по тому плану, что привиделся ему накануне, во время медитации над полупустой бутылкой герейского вина. И, надо же было такому случиться, что как раз в это время из Шероиданского леса с посланием к Аорею летели три брата дракона: Карм, что означает Серый или Судьбоносный; Кэрл – Чёрный или Печальный и Морган – Огненный или Мудрый.

– По моему, – зло заметил Тоскунел, – ты самое занудное привидение из всех, которые мне встречались. Наплевать, как там звали драконов. Ближе к теме, пожалуйста.

– Ну ладно… – пожал плечами ведун. – Можно и покороче. Ну, так вот, заслышав громкие вопли «рыцаря» наивные драконы спикировали вниз и принялись расспрашивать Гаусфена о причинах, побудивших его кричать среди поля, вместо того, чтобы обратиться к королю с пакетом конструктивных предложений.

– А что им, драконам, больше всех надо что ли? – ехидно осведомился маркграф.

– Они были наивными. А, кроме того, летели с известием о мятеже Тэйгрэ в Плайтонии, и им было велено узнать настроения крестьянства и рыцарства.

– Ладно. – снизошел Тоскунел. – Будем считать, что драконы хорошие. Заканчивай свою лекцию.

– А ты не спеши. Слушай, да на ус наматывай. Вот говорят с пьяницей крылатые звери, а Гаусфену кровь в голову ударила. Почудилось ему, что это его не благороднейшие братья драконы почтили своим вниманием, а черти рогатые, полосатые, волосатые. Сам-то Гаусфен плюгавеньким был, и длинные лохмы его бесили даже больше, чем рога и копыта. Ну, а, так как сторож с головой не дружил, то он, не долго думая, шарахнул своим «Эсхатолибуром» Карму прямо по морде. Да так сильно, что ветка пополам и сломалась. «Эк ведь! – смекнул „рыцарь“. – Колдуны проклятые! Такой меч мне испортили». И с криком: «С нами боги!», – кинулся на дракона с кулаками. Ящеры, понятное дело, опешили от подобной наглости. Они тогда еще не знали, что пьянка без драки, всё одно, что свадьба без невесты. Карм даже когтем у виска покрутил: мол, дурак, и не лечишься. И все бы ничего. Ведь им, драконам, людские побои, что гудение навозной мухи, да тут казус случился. В бессильной ярости Гаусфен выматерился, а на Карма пахнуло перегаром. Никогда ранее не обонявший сивушных запахов, достославный скончался на месте. А его братья спаслись бегством.

– Так в чем же заключается вред пьянства? – захохотал Тоскунел. – Я пока только голимую пользу и вижу.

– Ты не дослушал. – спокойно парировал ведун и продолжил. – Рухнувший замертво Карм задел Гаусфена и опрокинул его. А пока алкаш барахтался, переворачивался и поднимался на четвереньки; кровь поверженного, выбежавшая струйкой из пасти, замарала «героя». Будь «рыцарь» трезвым, дело ограничилось бы ожогом. Но кровь дракона в сочетании с алкоголем творит чудеса. В общем, превратился Гаусфен в глыбу льда.

– Ясно. – потер лоб Тоскунел. – Ну, и какова мораль сей басни?

– В каждом встречном может таиться такой дракон. Враг может принять любое обличье. Не напивайся. Кто знает, какие мысли придут к тебе в голову, когда ты будешь лежать мордой в салате? И кто поручится, что тебя самого не превратят в ледышку.

– Да тьфу на такие уроки!

– Плеваться будешь потом, когда выпьешь за победу.

– За нашу победу? – уточнил маркграф.

– За любую. – рассмеялся Ихтис и растворился в воздухе.

И тут же, словно по волшебству на горизонте показалось селение. Впрочем, Ихтис во всем знал меру, он ведь был ведун. Так что все было продумано до мелочей. Мертвым легче планировать, у них и времени больше, и хлопот меньше.

Тоскунел принялся вглядываться вдаль. Перед ним был маленький городок. Остроконечные крыши зданий, увенчанные флюгерами и флажками, небольшой каменный замок, подле которого лепились аляповатые хижины бедняков, руины более древней крепости – все это свидетельствовало о седой старине.

Маркграф сразу же воспрял духом. Он зашагал бодрее, предвкушая горячий обед и теплую постель. О, за это можно многое отдать!

Глава 16. Кэрлевинг

Кэрлевинг, маленький городок, раскинувшийся на западном отлогом берегу Семицвэла, встретил Тоскунела равнодушно. Стоявшие у ворот часовые, лениво оглядели маркграфа, хмыкнули и один из них, тот, что был с бородой, росшей от самых висков, буркнул:

– Ходют тут всякие. Поди отседова, попрошайка!

Тоскунел, уже предвкушавший сытный ужин и мягкую постель, вспыхнул, побагровел и хотел кинуться на обидчика. Но тут в голове маркграфа раздался знакомый и ехидный голос:

– А что, рыцари у нас только драться умеют? Голова у них так, бесплатное приложение, место, на которое можно шлем напялить.

Тоскунел сразу поостыл.

– Дай каждому по золотому ливру, но не больше! – миролюбиво посоветовал призрак. – Боги, тебе не мир спасать, а учиться элементарным вещам нужно.

«Им-то за что? – раздраженно подумал маркграф. – Тоже мне, привратники нашлись!»

Но, послушавшись совета, Тоскунел достал две золотые монеты и протянул каждому из охранников.

У солдат непроизвольно округлись глаза. Негласный тариф гласил, что купец должен оставить воинам по гинее, барон – три гинеи, граф – пять, герцог – восемь. Кем же тогда был этот ободранный гневный юноша? Уж не повелителем ли пограничной Марки?

Стражники, переглянувшись, сунув деньги в кошельки, что висели на поясе, рядом с мечами, почтительно склонили головы.

– Простите, Ваша Честь. – покаянно произнес бородач. – Вы в таком виде, без свиты, трудно признать.

– Скажи им, чтобы помалкивали. – прошипел в голове голос ведуна. – Пообещай продвижение по службе. Союзники нам нужны.

Тоскунел мгновение боролся со своими эмоциями. Со стороны казалось, что дворянин выдерживает паузу, не спешит с ответом. Это заставило солдат проникнуться ещё большим уважением к незнакомцу.

– Я надеюсь, о моем прибытии никто не узнает: ни десятник, ни сотник, ни наместник. А уж я сумею отблагодарить вас за службу. Верные люди мне нужны. Жалование положу выше нынешнего, семьи возьму на обеспечение.

Глаза стражников заблестели. Они рухнули на колени и по очереди поцеловали протянутую им руку.

Маркграф кивнул головою и прошел за крепостные стены.

– Ну, и зачем ты заставил меня вербовать этих олухов? – мысленно взвился Тоскунел. – Проще было взять с собою проверенных людей!

– Спокойнее юноша. – ведун постепенно осваивался с ролью призрака, и былой сарказм возвращался к нему. – Две головы хорошо, а два лишних меча к ним – лучше.

– Тьфу! – маркграф сам не заметил, как плюнул на мостовую, и чуть было не выматерился вслух.

– А вот конспиратор из тебя хреновый. – захихикал Ихтис. – Ежели ты сейчас везде харкаться начнешь, тебя мигом отправят на побывку в дом трезвости. Знаешь, что это такое?

Тоскунел вздохнул. Нет, не знал он о подобных заведениях, но само название ему не нравилось. Оглянувшись, маркграф спешно ретировался с места своего невольного преступления. А призрак, знай себе, отпускал нелестные комментарии по поводу воспитания юных дворян и рыцарей.

Мостовая вела прямо к замку, да кое-где сворачивала к готическим особнякам.

У ограды домов, обнесенных заборами, на пятачке земли, ютилась шайка оборванных детей. Они присели на корточки и внимательно следили за удачливым игроком. Дети играли в ножички. Каким образом им удалось достать небольшой кухонный нож оставалось загадкой. Скорее всего, кто-то из ребят просто взял из дома или позаимствовал на рынке у зазевавшегося торгаша.

Тоскунел впервые видел подобные забавы и скосил глаза. Черт, это же была насквозь символичная и в чем-то магическая игра! Белобрысый везунчик кидал нож в землю и делил круг на наделы, прирезая себе куски пожирнее. Лезвие легко входило во влажную землю. Игрок счастливо улыбался, им владел азарт победителя. Соперники завистливо пыхтели, терпеливо ожидали своей очереди, неотрывно и ревностно следили за манипуляциями белобрысого, втайне моля богов, чтобы он ошибся и промазал.

Маркграф прошел мимо, но детская забава вдруг напомнила ему о той высокой миссии, которую он собирался выполнить. Боги, а ведь до прихода Аорея все было именно так, как в той игре: бароны грызлись между собой, создавали армии и оспаривали друг у друга право на владение деревнями. И народ вымирал. Да, землю пластали искусственными границами, чуть ли раз в квартал.

Герцоги и графы кидали армии на подавление мятежей и приводили хозяйства строптивых баронов в порядок. В те времена Гэдориэль до тридцати раз переходил из одних рук в другие. Разноцветные полотнища знамен стали явлением обыденным.

Обыватели, проснувшись, первым делом выглядывали из окон, посмотреть, кто сегодня у власти. А в Ваддаэйре тогда хозяйничали гоблины. Они ведь тогда основали Империю со столицей в Ромске. Границы их королевства лежали через Йоноэль, Астиэль, Рутвинг, Крэйслинг, Маринг, Расс, Новуград, Эрлаград, Ведды, Горемыково. Империя включала в себя и земли Аспидарии и Дидрагорья до самого Урвана.

Да, если бы не Аорей, пала бы Белая Эйрландия. Ведь именно он, легендарный король, создал Семь Пограничных Марок, даровав дворянам новый титул и привилегии. Ведь это Аорей создал круглый стол и заключил мирный договор с каждым бароном, с каждым наместником города, с каждым управляющим деревней. До этого не мог опуститься граф или герцог.

Аорею было проще, он пришел из иных миров. Но главное, он успел объединить разрозненные армии и угадать, где будет нанесен первый удар.

Гоблины тогда двинули не через лес, а прямо из Зариэля на Астиэль и Рутвинг. И прадед Тоскунела лишился глаза в той первой пограничной стычке. Видимо, сама судьба распорядилась так, что род Рутвингов всегда первым принимал на себя удар врагов…

Узкая улочка, выложенная булыжником, петляла, точно змея. Город не желал образовывать аккуратные квадраты кварталов. Дома стояли так, как захотелось строителям. Создавалось такое ощущение, что здесь не знают, что в мире существуют архитекторы.

Маленькие, точно игрушечные балконы, нависали над головой. В большинстве своём они были пусты, лишь с некоторых белыми полотнищами свисало влажное бельё. Это расслабляло. Казалось, что в городе негде проехать даже рыцарю, не то, что купеческой подводе. И мысли о великом прошлом Соединенного Королевства полностью владели маркграфом. Парень даже не слышал топота копыт и дребезжания колес.

– Стой, кретин! – заорал в голове маркграфа голос Ихтиса. – Куда ты прешь?

Тоскунел очнулся от потока мыслей и вернулся к реальности. Прямо на него неслась карета. Не бог весть какая: даже без герба на дверях, но на козлах сидел пьяненький кучер. Это было заметно сразу: и по съехавшей набок шапке, и по тому, как несчастного покачивало на сиденье.

– Берегись! – крикнул кучер, и подхлестнул лошадей.

Тоскунел отпрыгнул в сторону, прижимаясь к стене дома, но его все же обдало грязью.

– Так, – ехидно проворчал ведун. – Вот и пусти тебя одного на ратные подвиги. Если бы не я, лежал бы ты сейчас с размозженной головою. И больше не было бы в твоей жизни: ни рыцарских поединков, ни балов, где можно заглядывать дамам за корсеты.

– Не клевещи. – проворчал про себя маркграф. – Не было такого.

– Значит, Нейтли зря старалась? Тут уж совсем без глаз надо быть. Ну, ладно, при встрече я ей передам, что пора менять тактику.

– Я, в конце концов, мужчина! – обиделся Тоскунел. – Глядел, не глядел, кому какое дело?

– Лекция номер два! – провозгласил Ихтис. – В виду стесненных обстоятельств краткая, но познавательная. Называется: «Глазоньки бы мои не глядели, или о вреде рассеянности». В двух словах. Чужой город, чужая страна, чужой дом, это все едино, что светский бал: следить нужно за всеми: и за дамами (вдруг им захочется легкого флирта), и за кавалерами (дабы не отбили хорошенькую девушку). Мечтать же будем в кровати, надежно заложив двери, положив кинжал под подушку.

– Уел, – мысленно признал маркграф. – Оказывается, и от мертвых польза бывает.

– Это, смотря от кого. – хихикнул призрак.

Из-за угла ближайшего особняка, вслед за каретой, вынырнула толпа ряженых. «Черное разговенье. – вспомнил юноша. – Гуляют, собаки! А ведь это запрещено королевским указом. Мало им нормальных праздников?! Вот так измена и вьёт свои гнезда!»

На балконе особняка, в окружении каменных химер, сидел седовласый старичок и пялился на улицу. Казус с Тоскунелом, видимо, порадовал его, но появление ряженых – вывело из себя. Тяжело поднявшись с кресла, дедок зло каркнул вниз:

– У-у-у! Бесовское отродье! Покарай вас Йеркуд! – и гордо удалился внутрь особняка.

А маркграфу в эти мгновения даже показалось, что его специально поджидали, что темные силы караулят каждый его шаг. Ни в коем случае нельзя было оказаться втянутым в карнавальное шествие! Хватит, один раз Тоскунел уже попал на этот чертов праздник, еле ноги тогда унес!

И юноша, не дожидаясь советов и лекций ведуна, развернулся и влупил переулками подальше от этого места.

Запыхавшись, маркграф остановился на каком-то перекрестке. И прямо перед носом у него оказался двухэтажный домик, из окон которого слышались музыка, смех, игривые женские смешки, стоны и нестройное пение.

«То, что нужно! – решил юноша. – Сейчас я наемся, и – спать. Не могу больше. Сколько можно бегать?»

– Ох, не нравится мне это заведение. – проворчал призрак, но, видя, как юноша целеустремленно продвигается внутрь, лишь добавил. – Помни о моих лекциях. Зря я, что ли, так старался?