Текст книги "Бриллианты из Якутии"

Магия слова

Пятнадцать минут одиннадцатого, а молодой стройный мужчина уже идет домой с лыжами в руках, откатавшись в утренних сумерках по заснеженному перелеску. Я с завистью смотрю на его румяное лицо. Мне было хорошо видно всё удовлетворение и счастье, которое он получил, общаясь один на один с природой. У меня, наверное, хорошее зрение, ведь я дома, у окна на втором этаже четырнадцатиэтажного дома в знаменитом московском районе Чертаново, отчётливо вижу выражение лица чужого мужчины, пружинисто двигающегося мимо моего дома.

Всегда приходила мысль, что название прибилось от слова ЧЁРТ, хотя историки утверждают, что ещё в 1563 году, например, по городу Ярославлю ходил житель Иван Федорович Чертанов, то почему бы его многочисленному потомству не перебраться поближе к Москве и не обосноваться здесь, дав имя деревеньке? Если копать глубже, наверняка сам хозяин фамилии был ещё тот, по характеру, конечно, чёрт хвостатый. В русских сказках этот персонаж не только злой, но и игривый, похотливый, озорной, хитрюга и прощелыга.

Эх, куда это меня понесло с утра пораньше?..

* * *

Осторожно, не торопясь, вспоминаю позавчерашний день. Бывает же такое! В этот день восемь лет назад умерла моя мамочка. Замечательная, простая русская женщина из города Кимры. Ещё при Петре I сапожный промысел процветал на этой земле, как сирень весной. Время бежит, ботинки всем нужны, и в 1917 году село Кимры стало городом советской обувной промышленности, а какие валенки там валяли – ого-го! В 1920 году родилась моя мамуля. Так сложились обстоятельства, что избранником мамочки стал бравый парень местного производства, но с небольшим недостатком. Он был моложе мамочки на восемь лет, и это стало причиной бесконечной ревности на все пятьдесят лет совместной жизни, хотя он и говорил:

– Дорогая, ты мой правый валенок, а я твой левый!

– Вот именно, что левый! Вам только налево и дорога!!! – возмущалась мамочка.

Их разборки вызывали сначала раздражение и злость, а потом уже иронию и тайный смех, а тайный потому, чтобы мамочку не обидеть. Если честно, положа руку на сердце, у неё, видимо, были веские причины на этот счёт, но нам – мне и сестре – это доподлинно неизвестно.

Каждый год из этих восьми лет мы собираемся и поминаем нашу роднулю, при этом хочу добавить, что ушла она в возрасте девяносто трёх лет. Вот и в этот раз мы сидели за накрытым столом: я, мой муж, свекровь, племянница, сестра и папочка, которому в августе зафиксировали девяносто три года. Хочу добавить, что всякий раз, когда ему выпадает осушить бутылочку коньяка на чьём-нибудь дне рождения или на новый год, из всей нашей команды он единственный, кто стремится тотчас же пуститься в пляс, при этом стоит заметить, что очень уважает танго и вальс.

Уже помянули маму. Начались воспоминания: трогательные до слёз, смешные, связанные с ревностью и другими жизненными недоразумениями; наши детские впечатления, скромный быт, работоспособность мамы и на работе, и дома; хитрости отца на жизненном поприще (как показывает жизнь, мужские хитрости гораздо изворотливее женских) семейных неурядиц; и многое-многое, что является цементом семейного счастья. Вспоминая маму, каждый из нас неоднократно прослезился, и отец в том числе, хотя мы видели, что после её смерти он воспрянул и несколько расцвёл и улыбка, когда-то блуждающая, а теперь постоянно присутствующая на его лице, превращает его в абсолютно счастливого человека. И тут под впечатлением нежной любви к ближнему я от чувств, поверьте мне, без всякого умысла со слезами от смеха после милых воспоминаний, говорю:

– Заждалась там тебя мамуля! – все покатились со смеху, а у папы закрылись глаза, задергались веки, дыхание стало прерывистым и сиплым, руки опустились вдоль тела, выпала рюмка с коньяком и закатилась под стол.

Муж вскочил, принялся массировать ушные раковины отца.

– Вызываю скорую! – закричала племяшка.

Тело отца обмякло и начало сползать на пол. Муж нацепил пояс, прикрепил ремень отца к своему, и мы общими силами в гробовой тишине перетащили его тело на кровать. Муж продолжал теребить красные уши отца, сестра капала валокордин, я капельками вливала раствор в полуоткрытый рот папы. Безжизненное тело отца никак не реагировало на наши манипуляции. Скорая прилетела мгновенно. Наш сбивчивый хор остановила врач жестом и прошла в комнату. Отец открыл глаза.

– Здравствуйте, – громко сказала врач.

– Здравствуйте, здравствуйте! – задорно ответил папа, потрогал руками голову и продолжил, – чуть с мамой не встретился!!!

– Как вас зовут?

– Аркадий Иванович Сидорчук.

– Сколько вам лет?

– Девосто три годика стукнуло. Я с тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения.

– Где вы живёте?

– Тут недалеко, Чертановская, 84, квартира 58, четвёртый этаж.

– Как вы сюда приехали?

– На трамвае 48, от меня до дочки всего две остановки, у меня и палочка есть на всякий случай.

Доктор посмотрела на нас круглыми глазами.

– Чем занимаетесь дома? – при этом она измеряла давление, щупала пульс, рассматривала глаза отца.

– Хожу в бассейн, играю в преферанс с друзьями, нас мало осталось, слушаю радио Орфей. Изумительные вещи передают! Недавно знаменитую симфонию Шостаковича прослушал от начала и до конца. Вы знаете, аж прослезился от чувств!!! Ещё гуляю, когда время есть.

– Какой сегодня год?

– Как какой? Ковидный 2021, чтоб он провалился. А Вас как зовут?

– Меня? – врач ещё шире вытаращила глаза. – Евгения Семёновна…

– Очень приятно!

– Какие вы пьёте лекарства?

– Какие лекарства? Никаких не пью. А зачем?

– Но от давления же пьёте?

– От какого давления? У меня с давлением всё окей-какава!

У врача наступил предел вытаращивания глаз. Мы переглянулись. Худенькая доктор молча всплеснула руками, оделась и показала нам поднятый большой палец.

* * *

Когда скорая уехала, мы ещё выпили по три рюмки коньяка, а папе заварили чай «Дивный вечер». Провели сто пятьдесят девятый раз беседу по переезду к нам. Получили категорический отказ и еле-еле уговорили переночевать у нас.

– Дорогая, – сказал мой муж, саркастически улыбаясь, – сначала было СЛОВО и с этим словом надо быть осторожными.

– И не говори, – только и смогла вымолвить я и посмотрела в зеркало на свой трясущийся подбородок.

Муж на час

Самое отвратительное – когда нет времени, тебя ждут важные дела, нужно успеть и нельзя опаздывать. А тут: начинает капать из полотенцесушителя или ещё неизвестно откуда, поступает вода в места, где должно быть только сухо – и всё! Понимая, что официальные органы, обеспечивающие твой незатейливый быт, типа «Жилищника», ничего быстро не сделают, Татьяна Петровна набрала номер срочной помощи под названием «Муж на час» с хорошими отзывами и недешёвой платой.

Обещанные двадцать минут прибытия супер-мастера-ремонтника-мужа на пятнадцать минут, как её уверили по телефону, растянулись на два часа ожидания и бесконечное количество телефонных звонков от самого мастера, который заблудился в трёх соснах и не мог найти Кутузовский проспект на карте Москвы. Дрожащие коленки Татьяны Петровны не выдержали нервного ожидания, её трясущаяся рука всё же набрала номер начальника и жалостливо обрисовала ситуацию с полотенцесушителем и небольшим потопом в ванной комнате. Начальник гаркнул, что совещание перенесено на завтра, и чтобы в 8.45 она была в его кабинете.

От сердца отлегло. Дыхание выровнялось, но, как ни успокаивала Татьяна Петровна свою дрожь, одна коленка всё же время от времени подрагивала и подпрыгивала. Утешало одно: вторая успокоилась. Стало быть, надо выждать немного и всё наладится. Татьяна Петровна не знала, что успокоилась она РАНОВАТО.

После очередного звонка от мастера хозяйка наведалась в ванную. Лужа на полу не стала больше, но в стояке туалета ручеёк увеличился и устремился на второй этаж. Множество тряпок заполнило возможные протечки, а мастера всё не было. Она осторожно набрала номер диспетчера. В этот момент в дверь позвонили.

На пороге стояло нечто микроскопическое, худощавое, лысое, красноглазое, с огромным чемоданом в руке, казалось, что не существо пришло с чемоданом, а чемодан – с существом, и нестерпимо благоухало перегаром.

«Боже мой, – отчаянно подумала Татьяна, – за что? За что мне это?» Её природная деликатность не позволяла ей развернуть визитёра и с порога отправить куда подальше.

– У вас всё в порядке? – робко спросила она.

– Да, конечно, а что такое? – игриво пророкотало существо, давая петуха и сбиваясь на фальцет.

«Как «что такое»? – подумала Петровна. – Ты же с бодуна! Что ты можешь соображать? Господи, за что?..»

Существо тем временем прошло в коридор и принялось натягивать бахилы. Все его манипуляции – дрожащие руки, натужные движения, невольное кряхтение и стоны от наклонов – сразу напомнили Татьяне Петровне её бывшего запойного мужа, с которым она давно разошлась, но память твёрдо зафиксировала всю эту мразь, связанную с пьянством. Одна мысль терзала её мозг: «Как избавиться от этого экземпляра?!».

Заглянув в стояк с коммуникациями, «Муж на час» застыл и долго рассматривал содержимое шкафа. Безмолвно и неподвижно застыло его тело над унитазом. Руки крепко держались за дверцы шкафа. Терпение Татьяны кончилось, и она громко спросила:

– Вы на городском транспорте приехали?

– Нет, я за рулём! – хрипло промямлил он, не оборачиваясь, а туалетная комната уже наполнилась парами перегара, и он выплеснулся в коридор.

– Как «за рулём»? – вырвалось у Татьяны Петровны.

– Очень просто, – гавкнул кадр, – у меня чемодан тяжёлый.

«Муж на час» вынырнул из туалета и вошёл в крошечную ванную. Домик-то был построен в 1980 году, ещё при Советской власти. Всё крошечное, но функциональное. Он застыл в дверном проёме. В тридцати пяти сантиметрах от его носа сверкал никелированный полотенцесушитель, из стыков которого капала вода. Неподвижно уставившись на него, «муж на час» принялся заполнять перегаром ванную комнату. Минуты казались Татьяне Петровне часами, но тут он задал вопрос, который вернул Татьяне Петровне уверенность в себе, способность к самообороне, отчётливое неприятие происходящего и желание немедленно прекратить это безобразие.

– А где у вас полотенцесушитель? – его блуждающий взгляд уставился на Татьяну Петровну.

Гневным голосом мужского тембра, которым Татьяна Петровна никогда в жизни не разговаривала, она произнесла:

– Спасибо за визит! Можете идти! Сколько я вам должна? – эти слова звучали как счет не на жизнь, а на смерть: РАААЗ! ДВАААА!

«Три» она произнести не успела. Мужичонка уже собирал манатки и твердил:

– За вызов 500 рублей! За вызов 500 рублей!!!

Прошло три дня. Утечку устранил Жилищник. При словах «Муж на час» Татьяну Петровну ещё неделю кидало в дрожь. Стоит упомянуть, что перегар таким ядовитым винтом ввинтился в стены и вещи, что проветривание квартиры, где торчало пятнадцать минут существо, затянулось на две недели.

Мышь и детский врач

Татьяна Сергеевна Дедушкина всю жизнь проработала детским врачом, медленно шагая по жизни от участкового педиатра до заведующей отделением в стационаре. Накопленный опыт общения с детьми, плачущими, насупленными, кричащими от боли или страха перед неизвестным, упрямыми, наивными, недоверчивыми и искренне открытыми навстречу чужому, но, по их интуитивному ощущению, доброму человеку, не превратил её в методичный с железной волей «метроном», отщёлкивающий секунды жизни, иногда очень необходимые в череде диагнозов и лечебных назначений. Пенсионный возраст рано или поздно приходит, но лучше рано, чем никогда, как афористически изрекают писатели этого короткого и чудесного литературного жанра. Детишки Татьяны Сергеевны давно выросли, не осчастливив её золотое сердце внуками, и она в компании девяностолетней мамочки и трёх кошек проживала в московской квартире родителей, отдав свою семье дочери.

Многочисленные недомогания, приходящие волей-неволей с возрастом то к родителям, драматические или, чего греха таить, – трагические, а иногда и к детям – неожиданные, – всё это постигает каждую семью на земле. Кому-то везёт больше, кому-то – меньше, но, как говорится, «в каждом дому́ по кому́».

Активное лечение детишек сменилось в жизни Татьяны Сергеевны лечением мамы и домашних питомцев. С кошками постоянно происходили то поносы, то рвоты, то непроходимости, и детский врач мужественно спасала их от смерти, затрачивая на лечение больше, чем на хлеб насущный, но, слава богу, это происходило эпизодически.

Третий этаж классического панельного дома постройки семидесятых годов прошлого века находился на уровне ветвей могучих берёз и клёнов, по которым скакали белки и карабкались другие зверьки, несмотря на урбанизацию окружающей среды. Городские постройки становились всё выше, шире и круче, и голуби, воробьи, синицы, белки, мыши, крысы и другие синантропные животные странным образом адаптировались к этим неприродным условиям и продолжали жить и, что главное, – размножаться.

На балконе Татьяны Сергеевны в аккуратном белом шкафу, оставшемся ещё от дедушки, ровненько стояли пакеты с запасами круп, муки, соли, сахара и так далее. Эта черта осталась с советских времён и теперь почти отсутствовала у нового поколения, питающегося сиюминутно в многочисленных кафешках и фастфудных ресторациях.

И вот однажды… Татьяна Сергеевна обнаружила на чистеньком бежевом линолеуме балкона гречневую и рисовую крупу. С недоумением открыла дверцу и обомлела: прогрызенные пакеты красовались струйками и горочками содержимого. Замученная дачными преподношениями отряда своих кошечек, которые каждую пойманную мышку приносили к хозяйке и требовали поощрения, Татьяна сразу поняла ситуацию. Пока она тщательно расфасовывала запасы, ещё не опробованные мышами, по банкам с крышками, возле нее толклись кошки, путались под ногами, отирались и равнодушно осматривали территорию. Мышка то́чно побывала здесь и мало того – она наверняка планировала продолжать посещения. Кошки несколько дней провели на страже, но безрезультатно. Мышильда прогрызала специально оставленный для индикации её пребывания пакет с пшеном и скрывалась в неизвестном направлении. Обстановка накалялась. Мышенция посещала балкон, а кошки не могли её поймать.

«Нет, нет, нет! Я не буду мучиться бессонницей!» – мысленно говорила себе Татьяна Сергеевна.

Она вышла на кухню. Экзальтация восклицаний напрочь убила перспективу прихода сна. Накапав в рюмочку настойку пустырника, с удовольствием вдохнув его аромат, она взяла небольшую баночку из-под варенья, до блеска отмытую мамой, тихонько приоткрыла дверь на балкон и остолбенела. На милом жёлтеньком линолеуме сидела жирная мышь и закусывала. Недолго думая, Татьяна Сергеевна резко наклонилась и накрыла мышь банкой. Давно так грациозно и стремительно она не наклонялась до самой земли и так виртуозно не попадала прямо в цель, то есть не охотилась так легко, так точно и так молниеносно.

Вообще-то она никогда ни на кого не охотилась, быть может, кроме комаров и других летающих кусак, но даже комаров она отгоняла, а не пришлёпывала. Ей вспомнилось лето, дача, комары… «Ведь у насекомых тоже жизнь, которая даётся один раз, и прожить её надо так… – подумала она в этот момент. – Эдак меня бог знает куда занесёт!!!» – на этой мысли она остановила взгляд на меланхоличной мышке, которая без паники обдумывала обстоятельства.

Из коридора появилась мама, медленно бредущая в туалет.

– Что случилось? – спросила она растерянно.

– Вот, мышь поймала… – так же растерянно произнесла Татьяна.

Мышь сидела под банкой и, отбросив глупые обдумывания ситуации, продолжала ужинать как ни в чём не бывало.

– А же где твои коты? Почему не учувствуют? – мама разглядывала мышь с опасением и некоторым отвращением. – Смой её в унитаз! – категорически и коротко произнесла она и скрылась за дверью туалета.

Татьяна Сергеевна аккуратненько просунула под банку картонку, чтобы перенести мышку вместе с ловушкой на улицу, прошла на кухню, и тут из туалета вышла мама, ознаменовав свой выход соответствующими звуками сливного бочка.

– Смой её в унитаз! – коротко повторила она.

– Мама, прекрати! Я её на улицу вынесу!

– На какую улицу? Сейчас три часа ночи!

– Ничего страшного, я разберусь!

– Смой в унитаз и – всё!

Татьяна Сергеевна возмущенно посмотрела на мать, задела локтем дверь, картонка упала на пол, мышь сделала двойное сальто, мягко приземлилась на тапочек мамы, подпрыгнула, нырнула между ног Татьяны Сергеевны как футбольный мяч и исчезла под шкафом.

– Ё-моё́!!! Ой! Что ты натворила! – голос мамы пронзительно зазвенел в регистре колоратурного сопрано, затем она произнесла такие слова, которых Татьяна никогда от неё не слыхала. Мама продолжала свою речь, переходя с колоратуры на меццо и обратно. Татьяна уже разбудила спящих кошек и притащила их за шиворот на кухню. Закрыв дверь, за которой неистовствовала мама, она судорожно затыкала проём внизу двери тряпками, чтобы мышь не переселилась в другие комнаты, и начала отодвигать шкафы. Сонные кошки искали пищу. Веник шарил в особо дальних закутках.

Последний шкафчик и – последняя надежда… Зрители матча под названием «Ловля врага» в мамином лице неотрывно следили за происходящим из-за стекла кухонной двери. Может быть, Мышильда уже в другой комнате, валяется на диване и смеётся над бедной Танюшей…

Но вот из-за шкафа зверёк шмыгнул в сторону и был накрепко схвачен Эсмеральдой. Кошка, не торопясь, потрясла мышку и принесла к ногам Татьяны. Несмотря на это, пришлось долго уговаривать кошку отдать мышь, та держала её зубками и гордилась собой! В конечном итоге мышка, совершенно живая и здоровая, только обслюнявленная немного, смирно сидела в новой двухлитровой банке, и было видно, что она очень хочет закусить. Утирая пот со лба, Танюша открыла кухонную дверь. В коридоре стояла мама-болельщица и с ужасом и восторгом смотрела на банку с мышью.

– Смой её в унитаз!.. – опять прошептала мама в который раз, как заклинание.

Таня молча посмотрела в её глаза. Завернула мышку в газету и выбросила её с третьего этажа на газон с цветами. Мышь выскочила из газеты, и Татьяне показалось, что она помахала ей хвостом, потом шмыгнула в сквер около дома. Яркий фонарь освещал пустынную улицу и комнату Татьяны Сергеевны. У её ног отирались кошки и тихонько мурлыкали. Ну не может детский врач убивать животных, тем более смывать их в унитаз!..

Сон на удивление пришёл быстро и был крепким и безмятежным.

Обиженные огурцы, или Посылка судьбы

Дачный сезон начался не совсем удачно. Владимиру Алексеевичу пришлось заседать на многочисленных учёных советах, Росприроднадзоре, диссертационных советах и прочее почти до самого июля, поэтому две микроскопические грядки огурцов слишком поздно обрели своих постоянных хозяев. Огурцы нехотя показались из скудного «чернозёма» и в ожидании ежегодной навозной подкормки замерли в росте.

Навоз развозили по дачным участкам цыгане, яркие представители российского населения по надувательству и объегориванию. Хотя эти улыбающиеся жители нашей земли – просто младенцы по сравнению с теми, кто ходит в костюмах от HugoBoss и с внимательными и серьёзными лицами наживается на гражданах страны на, так сказать, законных основаниях.

Позапрошлогодний навоз, приобретённый у цыган в мешках по сто рублей, изобиловал глиной и в прошлом году закончился. Рабочие хлопоты по делам кафедры и другие неотложные дела напрочь стёрли из памяти Владимира Алексеевича эту мелочь по удобрению огурцов навозным разведением. А огурцы ждали и ждали. Они медленно наливались обидой. Слово НАЛИВАЛИСЬ здесь совершенно неуместно. Огурцы медленно усыхали, тормозя в росте и развитии. Вот так будет правильнее! – Огурцы затаили обиду.

Провидение вняло их молчаливой энергетике и послало Алексеичу навоз в лице румяного смешливого цыгана с наглым громким голосом, тараторившего без точек и запятых, что следует немедленно приобрести «по сто писятрэ за штуку последние шесть мешков, так как больше нет, и вряд ли будет!!!»

Алексеич вспомнил позапрошлогодний навоз с глиной и категорически отказался. Цыган настаивал. Пришедшая на помощь Алексеичу жена еле-еле отбилась от продавца, поддерживая мужа.

Еле живые огурцы всё слышали и пригорюнились. Соседи собирали огурцы вёдрами, солили и закручивали в банки. Алексеич в недоумении обсуждал с женой происходящее:

– Ну ты посмотри, Лидочка! Что это такое? Все гребут лопатой, а мы сорвали два крошечных и – баста!!!

– Дорогой! А может быть мы не правы. Надо было, хоть и с глиной, но купить этот чёртов навоз! Может, нам провидение этого нахального цыгана прислало в помощь огурцам?

– Ну что ты несёшь, дорогая?! Какое провидение? У тебя же высшее образование! Опомнись!

– Нет, дорогой, здесь что-то не так! Недаром этот кучерявый так страстно уговаривал! Теперь уже поздно… Июль закончился. Навоз тоже. Будем покупать огурцы. В этом году «праздник» не состоялся. Ни клубники, ни малины, ни огурцов. Такие мы огородники хреновые! Зато Росприроднадзор радуется твоим присутствиям, и диссертанты ликуют от твоего рвения!!!

Ворчание жены не входило в планы профессора. Ночью ему приснился сон, как белки-летяги лупили и грызли друг друга, и он проснулся от сердцебиения и в поту.

Жара сменилась приятной летней прохладой. Синее небо с огромными кучевыми облаками периодически затягивалось серыми тучами, и земля орошалась благостным дождём. Очередной диссертант подъехал к дачной станции за отзывом, и Алексеич укатил, дабы передать документ страждущему защитить свои исследования.

Распахнутые ворота не стали запирать в ожидании хозяина. Жена трындела по телефону, когда к воротам подошёл яркий представитель цыганского табора лет так четырнадцати. Перебивая активный женский диалог, а попросту не обращая на него никакого внимания, громко и отчаянно с белозубой улыбкой запричитал скороговоркой бесконечную фразу о навозе, его остатках и дешевизне за сто пятьдесят рублей мешок. Жена прекратила разговор и, быстро прошептав: «Я тебе перезвоню, доча!», побежала покупать мешки. К приезду мужа пара мешков покоилась под навесом от дождя.

– Дорогой! Я купила навоз у цыган! – радостно сообщила она мужу, – понимаешь, это судьба нам посылает! Уверяю тебя! По негласному требованию огурцов!

Муж рассмеялся и пошёл разводить навозный полив.

* * *

Не прошло и трёх дней, как цыганский опилковый навоз сыграл свою магическую партию. Огурцы, как говорится, попёрли, клубника покраснела, малина ожила.

Судьба всегда посылает нам возможности, предоставляет случаи, иногда – по нескольку раз, а мы решаем, воспользоваться ими или нет. Так выпьем же за то, чтобы принимать правильные решения, и тогда всем будет хорошо – и огурцам, и профессору, и его жене!!!