Текст книги "Планета X: Мариам. Аннет. Анечка"

Как-то не вязалось увиденное с тем, что происходило в действительности. Кольцо блокады сжималось. Растерзанный непрерывными бомбежками, город медленно умирал вместе с населением, голодным и замерзающим. Приближалась зима. Нечаянного запаса продуктов, который был сейчас как нельзя кстати, ей растянуть, как бы она ни экономила, удастся только на какое-то время. Даже если предположить, что она, хоть как-то питаясь и согреваясь, проживет до момента освобождения, то как уберечься от обстрела и бомбежки? Здесь вероятность ее выживания резко сокращалась.

А потом, если бы у нее была хоть малейшая возможность сейчас оказаться рядом с Генрихом, она бы не медлила ни секунды. Но возможности такой не было, и вряд ли она появится до того момента, когда прорвут блокаду и освободят город. И даже потом она появиться тоже вряд ли, если Генрих оказался на той, противоположной стороне. Как он там оказался? Но этот вопрос выяснять уже не было смысла: если увиденное ею правда, то какая разница, каким способом он там оказался?

Работа в госпитале отнимала основные силы, но давала некоторые преимущества: здесь были рабочие, которые поддерживали плюсовую температуру в помещении, и вода, добывать которую становилось с каждым днем все труднее. Запасы медикаментов закончились. Бинты и перевязочный материал – тоже. Стирать их было нечем: не было мыла, воды, и некому: люди, истощенные от голода, растрачивали свои силы уже по дороге на работу. Эти вопросы и многие другие, то, о чем она даже не задумывалась в довоенное время, ей приходилось решать с большим трудом.

Зимой в госпиталь приехала машина с людьми, которые были весьма немногословны. Ходили по неосвещенным холодным этажам, заглядывали в ординаторские, беседовали с врачами. Посетили и Анино отделение.

– Военврач Анна Ковальчук, – представилась девушка.

В бесстрастных глазах приехавших людей появилась искорка интереса. Вопросы, которые они задавали, были такие же, как и в остальных ординаторских: их интересовало санитарное состояние госпиталя на случай особо опасных инфекций, чумы, холеры и прочих тому подобных.

Санитарное состояние отделения на этот счет оставляло желать лучшего, но Анечка, помня заученное в институте правило: «даже если не готова, то отвечай уверенно и говори много», начала пространно и издалека освещать эту тему, надеясь, что это сработает. Так и получилось: она еще не закончила и половины своей речи, как тот, кого по неясным отличительным признакам сразу обозначила как главного в этой компании, перервал ее рассказ на полуслове, сказав, что завтра в 9 утра за ней заедет машина. Она, Анна Ковальчук, направляется на инструктаж по особо опасным инфекциям в санэпидемстанцию. Полученные там распоряжения ей велено будет довести до сведения руководства и персонала госпиталя.

– Какие они все одинаковые! – думала Аня, садясь утром в приземистый автомобиль. – Как под копирку сделанные. Где только их выискивают? И что на сей раз? Зачем я моему родному государству понадобилась?

Машина остановилась. Сидевший на переднем сиденье мужчина кивнул Ане, чтобы она выходила. Дом, подъезд, лестница, все здесь было как и прежде, когда привозили ее в НКГБ на беседу, перед тем как на работу в лабораторию принять. Только человек уже другой, постарше. Сесть предложил, помолчал, потом сказал:

– Анна Карловна, у меня к вам есть личная просьба. Дело в том, что наш сотрудник болен, мы должны переправить его в Москву, но одного отправлять в дорогу опасно. Не согласитесь ли вы его сопровождать?

– А как же отделение, госпиталь? – спросила Аня. – Нет, вы не подумайте, что я отказываюсь помочь, – добавила она поспешно, вспомнив недавнюю просьбу Генриха.

– Вот и хорошо, я не сомневался, что вы согласитесь. А о госпитале не беспокойтесь, мы уже доставили туда запас медикаментов и перевязочного материала. Сейчас всем трудно, – добавил он, словно подслушав ее мысль о том, что с ее отъездом нагрузка на оставшихся врачей увеличится. Выдержат ли они, вот в чем вопрос?

Отъезд предстоял уже утром. Анечка вернулась в отделение и сообщила своим коллегам эту грустную новость. Потом пошла собирать нехитрые пожитки: остатки продовольственного запаса, кое-что из одежды. Много с собой унести она не могла, но как остаться совсем без одежды? Решила – будь что будет. Пока ее везут на машине, а там видно будет.

Выехали очень рано. Легковой автомобиль, массивный и просторный внутри. На переднем сиденье вооруженная охрана. Аня на заднем. Рядом с ней – пожилой мужчина: ввалившиеся глаза, небритый подбородок, землистый цвет лица, в глазах – безразличие к происходящему. В машине холодно, но у них есть одеяла – новые, армейские, суконные. Они хорошо держат тепло. Есть подушки, которые позволяют сидеть полулежа или дремать подложив их под голову. Есть еда: хлеб, чай, настоящий, сладкий, в термосе. Чтобы было теплее, Анечка устроила своего спутника поудобнее, положив ему под голову подушку и укутав в одеяла с ног до головы, и сама укрылась и прилегла. Путь предстоял дальний и тревожный.

Дорога жизни по Ладожскому озеру. Анечка много слышала героических историй, связанных с эвакуацией жителей Ленинграда из блокадного кольца. Конечно, она боялась предстоящей поездки, теперь же, когда машина ехала в колонне грузовиков, перевозящих людей, ей не казалось, что происходит что-то невероятное и героическое. Навстречу тянулся такой же караван грузовиков, только с продовольствием и медикаментами. Ехали на довольно большой скорости, чтобы как можно скорее выбраться из опасной зоны. Находящиеся в машине люди молчали, и это тревожило. Но заговорить с ними, снять напряжение Анечка не могла. Она понимала, что молчание свидетельствует о предельной внимательности водителя и его осторожности: это лед, и здесь может случиться всякое. Их легковая машина вряд ли его проломит, но колонна грузовиков, загруженных по максимуму, тянущаяся навстречу, может уйти в полынью запросто. И уходили, вместе с людьми и грузом.

Почему-то вдруг она вспомнила то вербное воскресенье: благовест, золоченый купол Исаакиевского собора, плывущие облака и чистое небо над площадью. Вспомнилось, что она так и не узнала, что такое покров пресвятой Богородицы, и то, как под куполом храма появился едва видный газовый четырехугольник, который опустился на нее, заполнив своим сиянием и невероятной любовью.

За окном в предрассветном сумраке терялся горизонт, серые облака прятали небо. Присмотревшись, Анечка поняла, что они передвигаются укрытые неким куполом, внутри которого хорошая видимость, но через несколько десятков метров начинался то ли туман, то ли снегопад, скрывающий колонну.

Нарушив молчание, Анечка спросила водителя, обратил ли он внимание на такой феномен?

– Здесь всякое случается, – загадочно ответил водитель, – вы поспите, барышня, еще налюбуетесь на дорогу, до Москвы ехать долго, – и замолчал, давая понять, что разговор закончен.

Подмосковный санаторий, располагающийся неподалеку от правительственных дач, куда поселили Аниного подопечного, стоял в глубине леса. Здесь было немноголюдно. Персонал немногочислен, обстановка почти домашняя. Отдыхают здесь в основном одни и те же люди. У каждого своя, закрепленная за ним комната. Повар готовит индивидуально для каждого, в соответствии с приписанной врачом диетой. Горничные немногословны, но предупредительны. Доктор внимательный и компетентный.

Анечке здесь тоже выделили комнату. Человек, которого она сопровождала – лицо влиятельное – попросил ее пожить некоторое время в санатории, развлечь его своим присутствием. Она с радостью согласилась. Только теперь, когда все осталось позади, стало понятно, что ее организм, несмотря на то, что питалась она лучше остальных, истощен и работает на пределе возможности.

Первое время она спала: не было ни сил, ни желания вставать и идти куда бы то ни было, будь то даже столовая с вкуснейшей манной кашей. Ее не беспокоили, и она была безмерно благодарна за это… Еду крошечными порциями приносили в комнату. Отлежавшись и отоспавшись, Анечка понемногу стала выходить в столовую и на улицу. Стоял март, солнышко, уже теплое и ласковое, растапливало днем снег на крышах и дорожках.

Взятых с собой вещей хватит ненадолго, думала Анечка, глядя на изношенные ботинки и старенькую кроличью шубку, в которой сюда приехала. Я здесь почти месяц, скоро придется уехать, только куда? Пойду в военкомат, пусть там решают, – отмахнулась она от назойливых мыслей, – а сейчас, раз выпал такой шанс, надо им пользоваться и набираться сил. Кто знает, что меня еще ждет?

– Здравствуйте, красавица! Что такая грустная? – Анечка оглянулась, – рядом стоял невысокий мужчина в кителе и приветливо улыбался. Человек был ей незнаком: новенький, решила девушка, и тоже улыбнувшись, промолчала. Не объяснять же, что в ботинке дырка и ноги промокают, едва ступишь на снег.

– Вам у нас нравиться? Все нормально? Питание, обслуга?

Анечка посмотрела внимательнее на того, кто с ней разговаривает. Что это значит: «У нас?»

– Извините, не представился. Александр Александрович, главный врач санатория.

– Анна Ковальчук, военврач, – ответила девушка, – у вас все совершенно замечательно, даже жаль уезжать. А вы случайно не знаете, когда заканчивается мое пребывание в санатории? У кого не спрашиваю, никто не знает.

– Анечка, вы у нас гость особый, – Лаврентий Павлович хлопотал о Вас лично. Просил оставить еще на пару месяцев – отдохнуть, сил набраться.

– Как – «на пару месяцев»?! – воскликнула девушка в отчаянии, – это же май месяц будет!

– Вот и хорошо, подснежники у нас здесь, соловьи, воздух целебный. Вам, после всего перенесенного, восстановить силы надо, здоровье поправить.

– Нет, я не могу так долго здесь оставаться!

– Позвольте узнать, почему? – тембр голоса главврача изменился, в нем появился холодный тон начальника, говорившего с провинившимся подчиненным. Анечка посмотрела на Александра Александровича полными слез глазами:

– У меня прохудилась обувь и почти нечего носить, одежда вся осталась в Ленинграде, и взять совершенно негде!

– И всего-то? Ну, это дело поправимое, – успокоил ее главврач, и пожав на прощанье руку, ушел по своим делам.

На следующий день ей передали увесистый сверток, завернутый в плотную бумагу и перевязанный шпагатом. В нем было белье, две пары туфелек, несколько платьев, теплая жакетка и даже шляпка. Все новое и красивое.

Апрель, май, июнь… Аня так и живет в санатории. Она уже привыкла к своей комнате, к сотрудникам. Только, как потом выяснилось, никакого главврача Александра Александровича в санатории нет и не было никогда.

– А кто это был? С кем я разговаривала? – спросила Аня местного доктора, – тот ничего не ответил, только показал глазами куда-то вверх и в сторону и посоветовал ей никому не рассказывать об этой встрече. А по поводу проживания велел не беспокоиться: там – он опять кивнул в неопределенном направлении – сами все решат и непременно сообщат, если в том будет необходимость. Поинтересовался, так же как и тот, сверху, не нуждается ли она в чем-то.

– Нет, спасибо, – ответила девушка, – все есть.

– Ну и славненько. Отдыхай пока.

Стояла середина июня, лес оделся листвой, опушки – травой. Прогретые солнышком, они пахли едва уловимым ароматом скромных лесных ландышей. Утром к Ане заглянула горничная, сказала, что доктор просит зайти к нему незамедлительно.

В кабинете ждал ее прежний знакомец, Александр Александрович. Пригласив жестом присесть и кивнув в знак приветствия, он сказал, что ей, Анне Ковальчук, необходимо будет покинуть санаторий. Ему поручено доставить ее в Москву. На сборы у нее есть два часа, ровно в 12 он будет ждать у выхода.

– Что-то случилось?

– Я не уполномочен отвечать на вопросы, вы все узнаете в свое время. А пока – ступайте, приведите себя в порядок, принарядитесь, в Москву же едем. Соскучились по большому городу?

– Да, я сейчас! – Анечка метнулась к двери. Надо многое успеть, вещи собрать, принарядиться, со всеми попрощаться, поблагодарить за доброту и заботу.

«Большая Лубянка, дом 1» – прочитала Аня адрес на углу дома. Она уже не раз слышала этот адрес, и ничего хорошего это не предвещало. Кабинет с высокой дверью и золоченой табличкой. Что произошло, почему ее привезли сюда, на самый верх?

Хозяин кабинета представился Всеволодом Николаевичем, расспросил, как Аня себя чувствует, здорова ли, как в санатории жилось, понравилось ли? Потом сказал вообще вещь невероятную: в Германии арестовали нашего разведчика. Теперь правительство этой страны ведет переговоры об обмене его на лицо равноценное и для них значимое, которое находится на территории Советского Союза. Зовут это лицо Анна Карловна Ковальчук.

Всеволод Николаевич говорил еще что-то, но Аня его не слушала: она поняла, что все, что видела во время ее выхода на Генриха, начинает сбываться, и что теперь многое будет зависеть от нее, Ани.

– Когда планируется обмен? – спросила она невпопад.

– Выехать придется уже сегодня вечером, – ответил ей Всеволод Николаевич и добавил, – ну, вот и молодец, ты же понимаешь, что так надо. Я не буду тебе ничего объяснять, это нужно для твоей же безопасности. Скажу только одно, как своей дочери сказал бы: ты должна верить тому, кому верила всегда и подчиняться безоговорочно. Обещаешь? Помни, что я тебе сказал: Так надо!

– Обещаю, – ответила Анечка.

В бункере все было так, как и видела Анечка во время сеанса связи с Генрихом: светлые стены, двери в тон. Освещенные лампами, спрятанными у потолка, комнаты, тоже светлые, с весьма скудной мебелью. Ничего лишнего, все продумано и предусмотрено. Люди в белых халатах, лаборатории, операционный блок, несколько коек в палате рядом с ним – для наблюдения за прооперированными.

Они с Генрихом в пустой комнате, где кроме одной кушетки, обитой темно-синей кожей, ничего нет. Их встреча была сдержанной, и если смотреть со стороны, то можно было подумать, что встретились два посторонних друг другу человека.

Анечка сама удивлялась тому, что эмоции исчезли, как, впрочем, и мысли. Иногда ей даже казалось, что вместе с мыслями ушло и дыхание. Она пробовала исследовать это и выяснила, что на место мыслей пришло осознание. Теперь она видела мир таковым, какой он был в действительности, а не таким, каким научили видеть его родители и остальные воспитатели в детстве. Дыхание же осталось, но стало несколько иным: в момент физических нагрузок оно было таким же, как и прежде, ведь тканям необходим кислород. В покое же она почти не дышала, хотя мышцы грудной клетки и совершали дыхательные движения, затягивая внутрь через нос некоторое количество воздуха, который, однако, далее этого носа не поступал. Обычный вдох она делала с интервалом в одну – две минуты. В остальное же время происходил некий энергетический процесс в районе переносицы, в котором участвовала, впрочем, и дыхательная мускулатура.

Говорила Aim: ей не понадобилось много времени, чтобы рассказать Генриху то, что с ней происходило за это время. Четыре прошедших года уместились всего в несколько фраз. Ей больше всего хотелось рассказать о событиях недавних, о том, что произошло с ней уже здесь, в Германии. И она стала рассказывать, стараясь не упустить подробности, которые, по ее мнению, могли оказаться очень важными.

Сначала был прием в родовом имении Виллигутов, куда ее привез Гильшер. Хозяин, Карл Виллигут, поразил Аню. В нем было нечто, что вызывало ощущение внеземного начала, но это нечто не пугало, а только настораживало и отталкивало от собеседника. Как ни старался тот вызвать доверие девушки, этого он не добился.

Беседа проходила в библиотеке. Тяжелые портьеры на высоких окнах, шкафы темного дерева, заполненные книгами, стол, камин, старинные кресла – все было добротно и массивно, как и само имение. Казалось, что здесь, в этом помещении, время имело некую другую структуру. Оно было слоисто и в тоже время растекалось в стороны, подобно веткам дерева или струям воды. Было забавно ощущать, что здесь для того, чтобы прийти в завтра, нужно свернуть направо, а чтобы вернуться в прошедший день – достаточно повернуть налево и пройти по одной из струй-веточек времени.

Хозяин, заметив заинтересованность гостьи устройством кабинета, пояснил, что повороты здесь весьма условны, и то, что для нее сейчас справа, для него это слева. Обозначать направление следует в зеркальном отражении. Прошлое – всегда направо, будущее – налево. Так было принято с давних времен для того, чтобы не было разночтений в направлениях.

Виллигут говорил с ней долго, рассказывал историю Земли, что население планеты в большей своей части – это искусственно созданные в очень далекие времена на Марсе и Луне популяции, которые были доставлены на Землю. Производили на свет их жители Марса, в то время обитаемой и густонаселенной планеты, которой уже не хватало собственных сырьевых ресурсов. Искусственные расы нужны были для того, чтобы добывать полезные ископаемые для своих хозяев на Земле и охранять те места, где происходила добыча, от дикого местного населения планеты.

Но в процессе многократного перерождения в течении длительного периода в заложенную программу вкрадывались погрешности, и каждая последующая раса начинала обретать новые качества, отказывалась работать на марсиан, становилось самостоятельной и независимой. Все бы ничего, но эти популяции, обладающие пытливым умом своих родителей, всякий раз приходили к мысли о том, что пора исследовать космос. Они находили древние знания, которые свидетельствовали о том, что такое вполне возможно, и начинали строить аппараты, способные перемещать их в космическом пространстве. Они не знали, что космос уже давно поделен, даже тот, который рядом с Землей, и они там лишние. Такие полеты всякий раз кончались одинаково: марсианам приходилось уничтожать цивилизацию планеты и населять ее заново.

Однажды, когда одна из цивилизаций, в очередной раз обманув своих прародителей, покорила околоземное пространство и уже нацелила свои звездолеты в открытый космос, это заметили враги марсиан. Между ними и Империей постоянно происходили распри из-за раздела солнечных территорий. В Империи решили, что марсиане готовятся к военному походу и нанесли предупредительный налет, уничтожив в очередной раз население планеты, нанеся массированный удар с воздуха ядерным оружием по Марсу, Фобосу и Земле, а также разрушив две из трех лун на орбите Земли.

Сейчас все повторяется сначала. Он, Виллигут, является представителем Империи и на Земле несет определенную миссию. Поскольку погрешность в психике людей достигла критической точки, то теперь они начнут интенсивные исследования в области космического пространства, и рано или поздно они выйдут в космос. Правительство Империи решило предложить землянам войти в их коалицию, и уже под эгидой Империи, как полноправные ее представители, совершать экспансию на другие планеты.

Империя для этой цели выделит солидные ресурсы, предоставит и уже предоставила технологии, которые позволят землянам совершать длительные космические перелеты, а также существовать в этих условиях. Для этого необходимы тела, обладающие определенными параметрами, то есть устойчивостью к низким температурам, особым состоянием психики, способной переносить стрессовые ситуации спокойно и уметь принимать решения.

Сейчас во многих лабораториях института проходят исследования в этом направлении, и уже получены первые результаты. На Южном полюсе земли построены космические базы и завод, где происходит сборка и испытание летательных аппаратов нового поколении.

– А что взамен? – спросила Аня у Виллигута, – что нужно Империи взамен?

– Взамен империя получит доступ к сырьевым ресурсам Земли. И еще: на земле есть люди, несущие в себе качества, которых нет у населения Империи, но этим качеством обладают некоторые инопланетные цивилизации. Через землян Империя намеревается установить контакт с теми цивилизациями и начать сотрудничество.

– А что это за качество?

– Это особое состояние, которое земляне называют любовью. Такие состояния непонятны жителям Империи.

– Бедненькие, – пожалела Анечка несчастных империанцев.

– У них еще нет чувства сострадания, – добавил Виллигут, – они не понимают совершенно, что это такое и почему.

– Как это? – удивилась Aim, для нее непонятным было обратное. Но, Виллигут не ответил ей на этот вопрос. Очевидно, здесь они не могли найти понимания.