Текст книги "Планета X: Мариам. Аннет. Анечка"

Все оказалось совсем не так, как представляла себе Анечка. Главный врач, сидевший в просторном кабинете за массивным столом, долго и внимательно рассматривал ее документы, задавал вопросы, казалось совсем не имеющие отношения к делу. В кабинете часто звонил телефон. Главврач снимал трубку и решал проблему прямо в ее присутствии. Анне было неловко от того, что она отвлекает человека и хотелось поскорее уйти. Она считала, что на то чтобы подписать ее заявление о приеме на работу не потребуется много времени, но вот уже сорок минут она сидит в кабинете и суровый мужчина задает ей вопросы. Вопросы повторяются опять и опять. После каждого телефонного разговора, главврач снова берет в руки ее документы, снова читает все, что в них написано, и снова задает те же вопросы, которые задавал несколько минут назад. Казалось, что этому не будет конца. Наконец Главный врач взял трубку телефона и, набрав короткий номер, пригласил кого-то к себе в кабинет. Женщина пришла незамедлительно, и это показалось Ане хорошим знаком: персонал больницы ответственен и пунктуален. Главный выяснил у пришедшей, есть ли возможность направить на стажировку в травматологию студентку, прибывшую из Минска? Несмотря на положительный ответ, Главный позвонил в травматологию и выяснил этот вопрос в заведующего, который, в свою очередь, подтвердив то, что рабочее место есть в наличии, велел прислать к нему Аню для беседы. Главный протянул девушке документы, сказав, что обязательно примет ее на работу, но после того, как Зав. травматологией подпишет ее заявление.

Чертыхаясь на зануду Главного и бюрократию, Аня поднялась на второй этаж, где располагалась травматология. Заведующий был в ординаторской. Приятный обходительный мужчина, он не стал задавать Ане скучные вопросы по поводу ее биографии. Его интересовало то, что она знает и умеет. Подписав заявление, он спросил, скорее из вежливости, чем из интереса, где она устроилась, далеко ли жилье от больницы? Аня ответила, что только приехала и жилья у нее нет никакого. Она была уверена, что комнатой ее обеспечат, так, по крайней мере, ее заверяли в институте. Заведующий встал и направился к двери, приглашая пройти за собой Аню. Вдвоем они вернулись в кабинет Главного. Оказалось, что вопрос с жильем очень актуален, но не менее, чем вопрос рабочих рук. В конце концов, все сложилось как надо. Отыскалась свободная комната в общежитии, совсем не далеко от здания больницы. Главный подписал заявление, а заведующий поинтересовался, когда она может приступить к работе. Сошлись на том, что сейчас среда, и Аня до понедельника свободна. Отдохнет, обустроит свое жилище, и к восьми часам в понедельник ее ждут в отделении.

Общежитие, просторная комната с большим окном на восток была совсем пуста! Стараясь выглядеть как можно обаятельнее, Аня отправилась к коменданту выпрашивать себе койку и шкаф. Из опыта своих институтских подруг, она знала, что все будет зависеть от того, насколько уважительно просящий будет себя вести. Главное слушать и соглашаться, решила она, и захватив кулечек с домашним маминым печеньем, направилась к двери.

К концу дня у Ани была кровать, шкаф, стол, пара стульев, чайник, кастрюлька, кое-какая посуда и белье. Комендант оказался хорошим человеком. Спросил, как зовут такую красавицу. На что Аня ответила как можно увереннее: Ковальчук Анна Карловна. Комендант улыбнулся в усы, рассматривая Анну Карловну. Тщедушная, долговязая белокурая девчушка с голубовато-зелеными глазищами на пол-лица, пухлыми детскими губами и аккуратным носиком с небольшой горбинкой, она выглядела значительно моложе своих двадцати пяти лет. «Анечка, значит», – сделал вывод комендант, и с его легкой руки это и стало ее именем. Так звали ее больные, так звали ее медсестры и врачи; санитарки – и те за глаза звали ее Анечкой!

Отделение травматологии жило своей жизнью, и появление в этой жизни нового человека ничего не меняло. Все было так, как было в любой другой больнице. Суровая сестра-хозяйка отчитала Аню за то, что она не предупредила ее о своем приходе, выдала халат размеров на пять больше, чем следовало, и не врачебный, на пуговицах, а сестринский, совсем без застежки, с пояском на талии. Вместо чепчика протянула ей косынку, мол, ты еще не доктор, поэтому, будь добра, ходи в том, что есть в наличии. Аня знала, что смотрится в таком наряде нелепо, но знала и то, что таков ритуал, и от того, как она себя поведет, будет зависеть многое. Первое впечатление от человека накладывает отпечаток на всю дальнейшую жизнь. На следующий день ей был выдан врачебный халат, глаженный и по размеру, чепчик, тоже глаженный и накрахмаленный – значит, она все сделала правильно. Отношение сестры хозяйки к сотруднику является показателем того, насколько уважительно относятся к тебе в отделении.

Но дальше этого дело не пошло. Сотрудники с недоверием относились к девушке с отчеством Карловна. Нет, они не бойкотировали ее указания и просьбы, не игнорировали их, но и не были в восторге от того, что Аня работает в их отделении. Опыт работы в операционной в качестве медсестры давал Ане фору перед остальными молодыми врачами, проходившими до Ани стажировку в отделении. Аня четко знала правила субординации, вела себя с младшим персоналом вежливо и корректно, чем и завоевала их доверие. С врачами было тоже все просто, главное не приставать к ним с вопросами и не доставлять хлопот своим неумением вести дела. Как только девушка разобралась в правилах игры, поняла то, кто чем дышит и за что отвечает, то принялась расчищать себе место под солнцем, находя те участки, где работа нуждается в ее, Анином, вмешательстве. Вскоре у нее определился круг обязанностей. Надо сказать, что обязанности эти были, как бы это выразиться, мало престижные. Постепенно вся черновая работа перешла под Анину ответственность. Ей приходилось спускаться в приемный покой, если в отделение поступал больной, и обследовать его, ставить диагноз, решать вопрос о необходимости госпитализации или срочной операции. Эта работа была непростой: от правильности диагноза и принятого решения порой зависела жизнь больного, а это грозило большими неприятностями при неблагополучном исходе. Поэтому все с радостью свалили со своих плеч эту миссию и облегченно вздохнули.

Постепенно в отделении привыкли к тому, что Ане можно поручить, а точнее – взвалить на нее то, что самим делать не очень хотелось. Так появились ночные дежурства. Сначала в паре с ординатором, потом, когда Аня освоилась на столько, что могла делать это самостоятельно, то и в одиночку. Врачей, не смотря на то, что в городе был мединститут, не хватало, поэтому, хоть Аня еще получила диплом на руки, она все-таки считалась врачом, и под ответственность заведующего ей стали ставить в графике дежурства. Но к операциям не подпускали. Аня могла сколько угодно хорошо и даже отлично обрабатывать и штопать раны поступающим в приемный покой людям, это никак не влияло на мнение ординаторов и заведующего по этому поводу. Им было выгодно держать Аню в той нише, которую она занимала, освободив время и силы остальным обитателям ординаторской.

В первое же самостоятельное дежурство произошло «крещение». Такое всегда бывает в хирургии, стоит только новенькому появиться на дежурстве. Медсестра, увидев Аню в ординаторской и выяснив, что кроме нее больше никого нет, с грустью заметила:

– Ну, вот, не повезло мне сегодня с дежурством!

– Почему это? – обиделась Aim.

– Новенькая вы, дежурство первое, ждите «крещения».

– Как это первое? – возмутилась девушка, – а остальные что?

– Остальные не считаются – со знанием дела ответила медсестра и вышла из ординаторской.

Предсказанное крещение началось поздно ночью, когда дежурный персонал, попив чайку и проверив, все ли больные спят, начал и сами устраиваться на ночлег. У каждого из дежурившего младшего и среднего персонала было местечко, куда можно спрятаться и подремать до того, как придет время утренних процедур или мытья помещений. Все больные и врачи знали, где ночью кого можно найти, не секретом было и то, что они спят вместо того, чтобы охранять сон больных. Но администрация закрывала на это глаза. Хоть и стращала ночными проверками и выговорами. Врачи понимали, что в экстренном случае им будет куда ценнее отдохнувший работник, чем тот, кто от недосыпу будет валиться с ног и делать все кое-как, с одной мыслью – «скорее бы домой».

Больного привезли по скорой, предварительно позвонив в отделение и сообщив, что им везут железнодорожную травму. Аня уже и прежде встречалась с такими травмами. Она знала, что это самые опасные и обширные повреждения из всех, которые возможны. Но то, что она увидела в приемном, повергло ее в шок! Движущийся состав зацепил за одежду прохожего, бывшего нетрезвым и протянул по путям. Машинист видел это и сделал все что мог, остановив состав, но, тем не менее, человека затащило под поезд, отрезало ногу чуть выше колена. Вторая нога, цепляясь за шпалы, тормозила туловище, и в результате этого произошел надрыв мягких тканей в районе ягодиц.

На носилках лежал человек, весь черный от смолы, пропитывающей шпалы, с налипшими камушками и комьями почвы в ране. Одежда была вся в крови и грязи. Кроме этого, запекшаяся кровь была и на волосах – это говорило о том, что еще должна быть травма в районе головы. Увиденное повергло в шок и видавших виды работников приемного покоя. Надо было действовать и действовать быстро, очень быстро. Аня в критических ситуациях умела это делать, благодаря одному удивительному свойству ее психики: стоило ей в таком стрессовом состоянии задать себе вопрос, как каким-то чудесным образом она получала на него ответ. Это было просто: «Я знаю, что это означает и как мне поступать в этом случае». Эта ее чудесная способность никогда ее не подводила. Ни разу она, начинающий врач без опыта и, нередко, без должных знаний, не сделала ничего такого, что нанесло бы вред больному. Даже в тех случаях, когда ей выговаривали старшие коллеги за то, что поступила она неверно и следовало сделать иначе, даже в этих случаях по истечении времени становилось ясно, что Аня была права, и поступать нужно было именно таким образом и никак иначе.

Операционная бригада приехала, когда больной, чистый, насколько это было возможно, был доставлен в отделение, и с капельницами на обеих руках уже пришел в себя. Началось обследование, потом противошоковые мероприятия, на операцию больного взяли только под утро, оставив Ане возможность передохнуть. Но она не воспользовалась этой возможностью, поднялась наверх, туда, где под потолком операционной был стеклянный купол, специально сделанный для студентов, желающих присутствовать на операции и видеть все с высоты в наилучшем виде. Аня давно облюбовала себе это местечко, выкраивая свободные минуты для того, чтобы посмотреть ход операции, то, как кто оперирует, особенно в таких неординарных случаях.

Сотрудники нашли Аню спящей на балконе уже утром, разбудили и отправили домой отдыхать. За что она была очень благодарна сослуживцам: в отделении не принято было уходить домой с дежурства, если у тебя стоял в графике рабочий день. Потом был выходной день, а в понедельник никто на работе и не вспомнил о том, как отличилась она во время своего первого дежурства. Больной, не смотря на тяжесть повреждений, был жив, каждый был занят своим делом, и жизнь отделения продолжалась так же, как обычно.

Прошло почти полгода. Аня втянулась в работу и выполняла ее уже автоматически. «Крещение» больше не повторялось, дежурства были относительно спокойными, хотя внештатные ситуации, как и у остальных работников, бывали. Случилось это зимой, почти в канун нового года. В Анино дежурство поступил больной с черепно-мозговой травмой. Дежурного хирурга дома не оказалось, а заведующий, которому Аня позвонила по телефону, велел вызвать для консультации дежурившего нейрохирурга. Она так и сделала. На ее счастье в нейрохирургии дежурил сам завотделением. Посмотрев больного, велел вызывать операционную бригаду и готовить больного к трепанации черепа. Аня напомнила, что дежурного хирурга дома нет. Доктор внимательно посмотрел на девушку и спросил, умеет ли она вязать узлы и держать крючки? Аня постаралась как можно авторитетнее сказать, что все это ей хорошо знакомо, и она не раз ассистировала во время операций. Правда, она не уточнила, что операции эти были на собачках и мышках, но доктор и не спрашивал. Попросив позвонить ему когда все будет готово, он ушел к себе, а Аня – отдавать необходимые распоряжения и поискать в книгах, стоящих в шкафу в ординаторской, необходимые сведения по поводу предстоящей операции.

Сказать, что она не волновалась перед предстоящей операцией было нельзя, но прочитав в книге о ходе операции, она несколько успокоилась, ее действия будут сводиться к тому, чтобы вовремя промокнуть кровь в ране и перевязать кровоточащий сосуд, все остальное – дело оперирующего хирурга. Поход в операционную не доставил ей радости. Операционная сестра, узнав, кто будет ассистировать, поинтересовалась, умеет ли она мыться. Узнав, что Аня работала несколько лет в операционной, произнесла с нескрываемым облегчением:

– Ну, слава Богу! – и, сказав, – Вас пригласят, – ушла.

Нравы операционных сестер ей хорошо были знакомы. Это элита среднего персонала. Закрытый от посторонних глаз и ушей one-рационный блок жил своей, отличной от жизни всех остальных сотрудников жизнью. Здесь обсуждались такие проблемы, которые не затрагивались в других местах. Это сюда мог прийти хирург со своими горестями и бедами и здесь получал необходимую моральную помощь и поддержку. Здесь стены не имели ушей, а рот сотрудники держали на замке и никогда, ни при каких условиях операционные сестрички не предавали тех, кто работал с ними в одной команде, одной связке. Чего, конечно, нельзя было сказать о врачах, которые, допустив оплошность во время операции, всегда пытались свалить ее на неправильную работу персонала оперблока. Сестры знали об этом и возмущались по поводу такого несправедливого к ним отношения, но только в пределах стен операционной. Дальше оных дело не выходило.

Аня почти наверняка знала, что в операционной ее ждет чепчик, сползающий на глаза при повороте головы. Марлевая маска такого размера, что из-за нее не видно рук, разкипяченые резиновые перчатки для великанов и влажный стерильный халат, который промокнет до самого тела и пропитается кровавыми разводами, испачкав ее живот и грудь так, что белье отстирать добела будет почти не возможно. Поэтому она захватила с собой кусок широкого бинта, обвязав им голову в том месте, где чепчик соприкасается с кожей, тем самым нейтрализовав все его попытки сползти на глаза в самый неподходящий момент. Маску повязала особым образом, плотно приладив ее на лице так, чтобы обзору ничего не мешало. А на перчатки для великана у нее тоже кое-что было припасено: с ними бороться можно было только одним способом, натянув их подальше к локтю, нужно было перевязать руку у запястья. Чтобы не испачкаться, она вытребовала себе фартук из прорезиненной клеенки, чем сразу завоевала расположение операционной сестры и санитарки.

Операция прошла успешно, больной пришел в себя спустя несколько часов. Аня плохо помнила ход самой операции. Отстранившись от всего, что не было важно в данный момент, она настроилась на оперирующего хирурга, стараясь предугадать его действия и, соответственно, подстроиться под это. Опыт прошлых лет приучил ее не разговаривать во время операции. Да в этом и не было необходимости: хирург и ассистент понимали друг друга без слов. Глядя со стороны, можно было сделать вывод, что эти люди давно знакомы и оперируют чуть ли не с пеленок. Вот сделан последний шов на коже, оперирующий хирург, поблагодарив бригаду, ушел, а Аня осталась перевязать рану, помочь переложить больного на каталку и сопроводить его в палату для послеоперационных тяжелобольных.

Сразу после новогодних праздников завотделением попросил Анечку зайти к нему в кабинет. Это было странно. Нет, на ковер к заведующему приглашались многие, и это было нормально. Странным было то, что причины для этого не было. Праздничные дежурства прошли на редкость спокойно и у Ани, и у остальных сотрудников отделения.

Девушка робко присела на краешек предложенного замом стула.

– Анечка, – начал говорить доктор, – мне велено передать тебе, что руководство больницы переводит тебя на работу в другое отделение, – в голосе говорившего не было ничего такого, чтобы могло вызвать у Ани страх или недоверие.

– А что произошло? Я что-то не правильно сделала?

– Напротив, именно потому, что ты замечательный работник, тебя и переводят в нейрохирургию.

– В нейрохирургию? – переспросила его Аня, – Вы ничего не перепутали? Ой, извините! – смутилась девушка, – я всегда мечтала работать в этой области. Это так неожиданно!

Наступила пауза. Потом доктор встал, давая знать, что разговор закончен. Анечка тоже встала.

– А когда мне туда переходить?

– Вот с завтрашнего дня и переходи. Завтра у них операционный день, а оперировать некому, рабочих рук не хватает. Всего тебе хорошего и спасибо за службу, нам тебя будет не хватать. – Заведующий пожал на прощание ей руку и проводил до двери.

Анечка чувствовала, что здесь что-то не так. Но что? Слишком короткий разговор в кабинете заведующего? Да, разговор был не таким, какой должен быть. Что же в нем не так? «В нем отсутствовала эмоциональная окраска!» – догадалась она. Голос говорившего был совершенно неэмоционален! Аня знала, что при внутреннем волнении человек не может контролировать тембр голоса и редко – интонацию. Здесь же и интонация, и тембр контролировались. Все было сказано именно так, как и предполагалось. Зачем? Выходит, он готовился к этому разговору и все продумал до мельчайших подробностей. С чего бы это? Аня – обычная студентка, и ее перевод мог вызвать только одну реакцию: или радость, это если она была в тягость, или сожаление – если на нее была сделана ставка, и надежды не оправдались. Нет, ей этого никогда не понять. Но если всем безразлично, есть ли она или нет ее, то в нейрохирургию Аня перейдет сегодня! Перенесет личные вещи, познакомится с сотрудниками, поставит в известность сестру-хозяйку, чтобы завтра с утра сразу приступить к работе. Тем более, что намечается операционный день.

Утро нового дня не заладилось. С вечера сестра-хозяйка отказалась выдать халат, поскольку Аня еще не работала в отделении, сказала, что утром та получит все, что необходимо. Анечка пришла на работу заблаговременно, зная, что сестры-хозяйки – совсем не хозяйки своим словам, и ждать от них можно чего угодно. Так и произошло. Та пришла на работу раньше Ани и понесла сдавать белье в прачечную. В общем, Аня вошла в ординаторскую нейрохирургии без нескольких минут восемь. Не опоздала, конечно, но надо было бы это сделать раньше.

В ординаторской находилось несколько врачей, которые о чем-то беседовали. Знаком Ане был только заведующий, с которым не так давно они оперировали. Хотя вот тот, который сидел к ней вполоборота, показался тоже знакомым… Только где она его могла видеть? Девушка поздоровалась, мужчины обернулись, кивнув вместо приветствия. Заведующий сказал с некоторой иронией, что если она поторопится, то успеет сходить перед операцией в туалет. У нее на то, чтобы дойти до операционной, есть минут семь.

– А какие сегодня операции?

– Операционный лист в операционной, – закончил разговор доктор.

Да, семь минут – это не идти, это бежать, если учесть тот маршрут, который предложил заведующий, рассуждала сама с собой Аня по пути к месту назначения. Операционная ее встретила привычной суетой. Человеку некомпетентному может показаться, что люди здесь малоответственные и неаккуратные, но в действительности все совсем наоборот. У каждого работающего свои обязанности, от выполнения которых зависит слаженность работы всего коллектива, каждая вещь лежит именно там, где ее легче всего найти, когда та понадобиться, и главный дирижер этой кухни – операционная медсестра.

Еще около двери Аня попала под пристальный взгляд санитарки. Чтобы предотвратить нелестные в свой адрес слова, девушка поспешила представиться и попросила ей помочь, поскольку она новенькая и в этой операционной первый раз. Это она правильно сделала, санитарка на этой кухне – второй дирижер, не менее важный. Уважение – вот тот пряник, которым можно подкупить медперсонал.

Облачаясь в стерильный халат, Аня спросила, кто еще будет ассистировать? И очень удивилась, когда узнала, что ассистент только один – она, Анна Карловна. Вот те раз! Интересно, а какие сегодня операции? Выслушав ответ, озадачилась еще больше. Вчера вечером она просмотрела несколько книг, чтобы пополнить свой багаж знаний в области оперативной нейрохирургии. Она надеялась на то, что в первый день ее миссия не будет слишком сложной, третий хирург малозначимая фигура. Но назначенные операции не были описаны в ее книгах. Это совершенно новые для нее диагнозы. И что теперь делать? Признаться в некомпетентности? Это было бы правильно, если бы не то обстоятельство, что она здесь почему-то. А ответа не это «почему» у нее на данный момент не было. Решила положиться на свою интуицию и сообразительность. Эти подружки ее никогда не подводили.

И не ошиблась! Хотя работать пришлось в присутствии не только персонала операционной, который с интересом присматривался к новенькой ассистентке. Еще до начала операции в операционный зал вошел тот, кто был в ординаторской, и который, как показалось Ане, где то ей встречался… Человек этот, Аня поняла по его поведению в зале, был здесь не однажды и хорошо знаком с местными правилами. Его приветствовали, с ним беседовали. Но для чего он здесь, было не ясно. Присутствие постороннего во время операции всегда несколько выбивает из равновесия, а Аня и так волновалась больше, чем следовало.

Но вот началась работа, и стало не до присутствующих. Аня привычно отстранилась от внешних раздражителей и настроилась на сознание оперирующего хирурга. Ее задача состояла в том, чтобы знать его намерения, его действия и в соответствии с этим координировать свои. Оперирующий хирург должен получать удовольствие от работы того, кто ему помогает, это залог успешной операции. Поэтому персонал операционной, как правило, люди доброжелательные и сострадательные, хоть и излишне требовательные.