Текст книги "Такая вот жизнь, братец – 2. (Записки «Шестидесятника»)"

– Ну, вот, хорошо, – произносит Вера, – а, теперь давай на спину.

– На спину? Зачем?

– Не задавай лишних вопросов, – нарочито сердитым голосом перебивает меня Вера, – делай, что тебе говорят.

«Сейчас она увидит», стучит у меня в голове, «сейчас она все увидит».

Я чувствую, что мне очень хочется, чтобы она увидела мой крепкий стручок и поняла, что я хочу ее. Переворачиваюсь, и член вздымается под трусами, превращая их в подобие шатра.

– Ну, что, не лучше? – ласково спрашивает Вера, делая вид, что ничего не замечает.

– Да, – говорю я, пытаясь подняться, но в тот же момент боль буквально перерезает поясницу, и я в бессилии снова валюсь на спину.

– Больно! – испуганно восклицает Вера. – Где?

– Поясница, – шепчу я, закатывая глаза со страдальческим видом.

– Бедненький, – тоже тихим голосом откликается Вера. Просунув руки мне под поясницу, она пытается растереть ее снизу, прижимаясь при этом грудью к животу и члену. Она гладит мне спину и вдруг, не в силах справиться с собой, принимается страстно целовать грудь: она слегка покусывает соски, переходит на живот, залезая языком в пупок, и целует, целует, – она готова съесть меня с потрохами! Потом приподнимается и бросает на меня долгий взгляд. Видя мое блаженство, она взвизгивает и, быстрым движением сдернув мне трусы, погружает лицо прямо в чресла. Я лежу, закрыв глаза, не смея пошевелиться и чувствуя, как волны оргазма подкатываются к основанию члена, готовые прорвать последнюю блокаду. Такого я ещё не испытывал. Мне стыдно и одновременно нестерпимо приятно. Ужасно хочется видеть, как она это делает, но мне стыдно смотреть, стыдно своего любопытства: что она подумает! Я понимаю, что надо как-то ответить на ее страсть, но я могу поделать! И я просто смотрю, как она разглядывает мое хозяйство. Она загипнотизирована моим членом, глядит, не в силах оторвать взгляда от его напряжённого подрагивания.

– Иди ко мне. Разденься.

Мне стыдно от того, что я это говорю, показывая тем самым свою беспомощность. Хочу приподняться, но не могу: радикулит тяжелым камнем прижимает меня к кровати.

– Лежи, лежи, – шепчет Вера («почему она перешла на шепот?»), тебе нельзя. – Лучше я его поцелую. Можно?

– Конечно! – вырывается у меня, – делай с ним все, что хочешь, Он – твой. Если, конечно, тебе не противно, – произношу я с кривой усмешкой.

– Какой же ты дурак, – смеется Вера. – Ну, разве это может быть противно? Ведь, он же такой нежный у тебя, такой трепетный! Да, да, именно трепетный, – повторяет она с радостным видом оттого, что нашла удачное слово. – Только его надо немножко помыть, – добавляет она, оттягивая крайнюю плоть. – Он у тебя неухоженный.

Она удаляется в ванну и через пару минут возвращается с мокрым полотенцем в руке. Из полурасстёгнутой блузки выглядывает обнажённая грудь.

– Так не лучше? – кокетливым голосом спрашивает она, увидев в моих глазах удивление.

– Да, нет, что ты, – неуверенным голосом отвечаю я. – Можно было вообще без ничего.

Грудь у нее несколько плосковата.

– Тебе нравится?

Она наклоняется к моему лицу и начинает водить сосками по губам. Вместо ответа, я осторожно беру один сосок в рот и начинаю сосать, чуть-чуть прикусывая его зубами. На лице у Веры – блаженство.

– Где ты этому научился, – словно очнувшись, восклицает она и приступает к обработке моего члена. Аккуратно протерев его полотенцем, она устраивается у меня между ног и, склонившись над ним, вдруг принимается целовать его, вначале робко, изредка бросая на меня страстные взгляды, потом все более страстно, пока, наконец, губы ее не смыкаются над головкой, а я смотрю, и глаз не могу оторвать от этого необыкновенного зрелища женщины с членом во рту, на миг позабыв, что все это происходит со мной. Проходит пара минут, и волны оргазма, сметая все на своем пути, рвутся наружу из глубин организма, захлестывая сознание. Извиваясь, как угорь на сковородке, я хочу выдернуть член из ее жаркой пасти, но Вера не отпускает. Обхватив его руками, она все стремительней двигает головой, орудуя языком и губами.

– Я сейчас кончу! – кричу я, выгибаясь вверх, забыв про свой радикулит. Вера кивает мне в знак согласия, и в следующее мгновение я уже бьюсь в конвульсиях, извергая из себя, как мне кажется, целый поток спермы. Вера в ужасе открывает глаза и, схватившись рукой за горло, бежит в ванную. Я слышу, как она там отплевывается и полощет горло.

– Ну и забористая же она у тебя! – кричит она мне из ванной. – Прямо уксус какой-то.

«Перебродила, наверное,», хочется крикнуть ей в ответ, но сил нет никаких: во всём теле слабость и полное изнеможение, и только член стоит, как ни в чём не былало, как будто ему всё ни по чём. Дабы не вводить больше ни себя, ни ее в искушение, я прикрываю его простыней. Почистив зубы, Вера возвращается в спальню и садится на край кровати.

– Тебе хорошо было? – с нежностью целуя меня, спрашивает она. – Почему мне так хочется тебя целовать? – перебивает она сама себя и, не дожидаясь ответа, добавляет, – Я такого никогда ещё не испытывала.

Не открывая глаз, я просовываю руку ей под юбку и, пробравшись между ляжек, попадаю прямо в теплую липкость ее «киски». Нащупав клитор, я начинаю его массировать, чувствуя, как он твердеет под рукой. Вера, которая в этот момент несет какую-то чушь, вдруг замолкает на полуслове и, закрыв глаза, падает к моим ногам. Прижавшись к ноге, она начинает гладить мне ляжку, пытаясь дотянуться до яичек.

– До чего же приятно, – шепчет она, уткнувшись лицом мне в ногу, в то время как я, засунув пальцы во влагалище, трясу ими как рыба плавником, одновременно энергично разминая большим пальцем клитор. Ее пелвис начинает ритмично поерзывать в такт моим движениям, ее поглаживания становятся более резкими, она вонзает мне ногти в ногу, расцарапывая ее до крови. Прижавшись лицом к ноге, она вдруг начинает кусать ступню, впиваясь в мясо зубами и исторгая при этом громкие стоны. Приступ оргазма выгибает ее дугой, после чего она с диким воплем валится с кровати на пол. Оргазмы следуют один за другим, и она корчится на полу, сжимаясь и разжимаясь, словно пружина открываемой двери. Через несколько минут она успокаивается и приходит в себя.

– Что со мной было? – спрашивает она, в изумлении глядя на меня.

– Иди ко мне, – говорю я. – Ложись рядом, отдохни.

– Я куда-то унеслась, – говорит мне Вера, устраиваясь рядом со мной на кровати. – Меня здесь не было.

– Жалеешь, что вернулась? – спрашиваю я. – Наверно, не прочь ещё раз попробовать? —

– Ой, нет, – отзывается Вера, – я тогда просто умру.

– Давай, умрем вместе, – шепчу я ей на ухо и кусаю за мочку. Она тихо взвизгивает, и рука ее тянется к моему одиноко торчащему члену.

– Смотри, какой неуемный, – зажав его в руке, шепчет Вера, – мы про него совсем забыли и он, наверно, злится.

– Не то слово, – отвечаю я ей в тон, – он просто вне себя от ярости.

– Надо мне его как-то умаслить, – с нежностью замечает Вера, тихонечко мастурбируя член в кулаке.

– Вот и умасли, – отзываюсь я. – Где у тебя масло?

– Да? – спрашивает Вера и смотрит на меня сияющими глазами. Увидев в моих глазах согласие, она встает с кровати и, сбросив с себя юбку, остается в расстегнутой блузке. Я замечаю, что у нее ярко-рыжий аккуратно постриженный лобок. Мне хочется зарыться носом в эту рыжую поросль. Я улыбаюсь и засовываю свои ещё липкие пальцы в рот, как бы показывая ей, что у меня сейчас в мыслях. Её лицо тоже расплывается в улыбке и. перекинув через меня ногу, она усаживается мне на чресла, от чего пружинная сетка кровати проваливается вниз.

– Возьми подушку, – говорю я и, выдернув ее из-под головы, подаю ей. Она подкладывает ее мне под поясницу и, устроившись у меня на чреслах, вводит член во влагалище. Я чувствую, как он легко проскальзывает внутрь и как ему хорошо там. Некоторое время Вера сидит на мне, не шевелясь, всем своим существом вбирая в себя ощущения. Потом, как бы примеряясь, начинает двигать пелвисом, потом откидывается назад, ещё глубже вгоняя в себя пенис, и вдруг глаза ее широко раскрываются и на лице изображается выражение такого блаженства, как если бы она увидела перед собой нечто в высшей степени приятное.

– Боже мой! – восклицает она. – Это просто невыносимо хорошо! – и с этими словами она валится мне на грудь, чуть не выпустив из «кискит» источник ее наслаждения. Опомнившись, она тут же выпрямляется и, оперевшись руками о края кровати, начинает ритмично вращать пелвисом, сладко жмурясь всякий раз, когда член достигает в ней определенной точки. Движения ее становятся все стремительнее и хаотичнее, и мне кажется, что член мой все глубже и глубже проникает в ее недра. На лице ее печать невыразимого блаженства. Она раскачивается из стороны в сторону, пока, наконец, оргазм опять не опрокидывает ее навзничь, при этом мой пенис со смачным звуком выскакивает из ее «киски»; весь красный, мокрый, со струйкой спермы, стекающей по головке, он торчит, словно кусок резинового шланга из асфальта.

– Твою мать! – вырывается у меня. – Не могла подождать!

Мое ругательство мгновенно приводит ее в чувство, она резко садится на кровати и смотрит на меня с отчаянием, которому нет границ.

– Что я наделала?! Тебе плохо? – вопрошает она.

– Да, ничего, – отвечаю я с наигранной хмуростью, – не дала мне кончить, вот и все.

Мне приятно быть грубым, отмечаю я про себя, мне приятно оттого, что я могу называть вещи своими именами. Может быть, впервые за много лет я чувствую себя по-настоящему мужчиной, мне не надо подыгрывать женщине, не надо лебезить. Вера это тоже мгновенно понимает. И она мгновенно перестраивается.

– Что мне делать, Ва-чка! Скажи, как мне сделать, чтобы тебе было хорошо.

Эти слова для меня лучше всякого бальзама. Значит, ты чувствуешь себя виноватой? Что ж, тем хуже для тебя, мелькает у меня в голове.

– Ничего, – говорю я вслух. – Только в следующий раз жди, пока я не кончу.

Вера послушно кивает головой и опускается на колени.

– Прости меня, – говорит она, умоляюще глядя на меня. – Ты простишь?

– Я-то прощаю, – я чувствую, как бес во мне вновь поднимает свою голову. – Да, вот, простит ли он?

И я показываю глазами на пенис.

– Он? – недоумевающе переспрашивает Вера и тоже переводит взгляд на мой член. – Бедненький, – восклицает она, пододвигаясь к нему на коленях. – Ну, хочешь, я его поцелую?

– Нет, не надо, ради бога, сейчас он очень чувствительный.

– Ну, последний раз, чуть-чуть, можно?

И не дожидаясь ответа, она склоняется над моим сморщенным отростком и целует его в районе уздечки. – Прости меня, я не хотела тебя обидеть, – говорит она, обращаясь к члену, и снова целует его. – Ммм, солененький! – вдруг восклицает она и, причмокивая от удовольствия, принимается лизать безжизненно лежащую плоть.

– Не надо, – слабо протестую я, чувствуя новый прилив желания. – Не надо, я не могу больше.

– Ну, что ты, конечно, конечно, – бормочет Вера, слизывая остатки спермы с головки. – Ты же болен, милый… Смотри-ка, а он оживает!

В ее возгласе столько неподдельной радости, что член мой начинает, дергаясь, как паралитик, вновь подниматься над животом.

– Прекрати, сейчас же, – я пытаюсь изобразить на лице выражение строгой непреклонности, которой мне явно не хватает в голосе.

– Ну, не буду, не буду, – Вера отскакивает от кровати и встает в метре от нее, с вожделением следя за реанимацией члена. – Нет, все, все, надо и честь знать, – быстро говорит она, как бы стряхивая с себя пелену наваждения. – Дай, я тебе помогу.

Видя, что я пытаюсь встать с кровати, она бросается ко мне и придерживая меня за талию и подсунув голову под руку, осторожно ведет в ванную комнату…

…С того дня моя жизнь превратилась в «хождение по острию ножа». Страсть вцепилась в нас мертвой хваткой, и мы жили в постоянном предвкушении блаженства. Я полностью подчинил себе Веру, – она как бы сделалась моей рабыней, – но и сам не успел опомниться, как стал рабом собственной похоти. Нам нужно было непременно видеть, слышать, дотрагиваться и ласкать друг друга. В разлуке наша жизнь казалась бессмысленным кошмаром, из которого мы выходили, бросаясь в объятия друг другу. Мы понимали, что мы разные, мы знали, что у нас нет будущего, но именно это и придавало нашим встречам ещё большую остроту. Нужно было успеть как можно больше насладиться друг другом, как можно больше взять (именно взять, а не дать!) друг от друга! Мы стали лицедеями, изобретательными в желании сократить периоды между нашими «случками». Что думали по этому поводу наши половины нас интересовало лишь отчасти, потому что очень скоро обнаружилось, что они тоже по-своему втягиваются в круговерть любовной интриги. В общем, все складывалось хорошо.

Вера призналась мне, что «положила на меня глаз» ещё во время их первой встречи в доме культуры.

– Ты был, как жемчуг среди стекляшек, – призналась она мне, жарко улыбаясь. («Почему не бриллиант?», подумалось мне).

Будучи натурой деятельной, она, недолго думая, стала «наводить мосты», действуя, как водится, в этих случаях, через мою жену. Именно под ее влиянием, Витя (ее муж) взял Л. к себе в отдел, выделив ее, как перспективную переводчицу. Став ее лучшей подругой, Вера разжигала ее любопытство рассказами о необыкновенном авторитете, которым пользуется муж на строительстве (что, в общем, соответствовало действительности), о его успехах у женщин, о том, как ей с ним трудно, о его щедрости и легковерности. Надо сказать, что ее байки нашли в лице Л. благодатную почву: ей всегда нравились мужчины старше ее, мужчины с положением и деньгами. Потом, опять же под ее влиянием, состоялась наша официальная «презентация» у них в доме и после этого мы стали, как говорится, «дружить семьями». Нас стали видеть вместе в клубе и на работе, по вечерам, после обильного ужина и возлияний мы вместе выходили на променад, вместе ездили в бассейн и за покупками в Асуан по воскресеньям. Короче, мы стали «одной семьёй». И в этом не было ничего странного, потому что здесь так поступали многие. В нашу компанию был вхож только Вовик. Не знаю уж каким образом ему удалось втереться к Грушиным в доверие: ну а со мной он вообще был запанибрата. По вечерам, он подсаживался к нам за столик в «бистро» перед клубом и с доверительно-нагловатой ухмылкой начинал перемывать косточки местным боссам: он вел секцию детского плавания и знал все, что говорится, «из первых рук», т.е. от мам.

Не знаю почему, но я совсем не ревновал свою Л. к Грушину. Он был мне откровенно симпатичен и, дорожа своим знакомством с ним, я смотрел на его ухаживания за ней сквозь пальцы. Это было ещё до нашей близости с Верой, а уж после неё и того больше – его увлечение Л. казалось мне огромной удачей. К тому же, я не верил, что между ними могла быть что-то серьезное: так, флирт, игра в кошки-мышки, которую так обожала моя Л., утоляя этим свое самолюбие.

Грушины жили как настоящие «раисы», т.е., господа, по-арабски. У них была служебная «Волга», а дома все, что могло скрасить и украсить быть советского эксперта в этом Богом забытом месте, от «настоящего» японского кондиционера, до колонки для горячей воды в ванной. Мы приноровились ездить с ними в Асуан за продуктами, вместе катались на фелюке по Нилу, заезжали в местный «интуристовский» отель «Калабша» (где их отлично знали!) выпить по чашечке кофе или по стаканчику виски с содовой (платил, как правило, Витя), вместе ездили на Красное Море и в Абу Симбел в только что открытые после реконструкции храмы Рамсеса III и его жены царицы Хатор (храмы находились в радиусе водохранилища и их подняли на 30 или 40 метров выше первоначальной отметки, чтобы предотвратить затопление). В общем, стали, что говорится, «не разлей водой».

Положение круто изменилось после нашего внезапного сближения с Верой. (Не такое уж оно было и внезапное: просто наши чувства достигли, что называется, «критической массы», и «бомба» рванула). Теперь наши дружеские, ни к чему не обязывающие отношения стали маской, помогавшей нам скрыть наше «истинное» лицо. Как нам это удавалось, одному дьяволу известно и при этом нам с Верой хотелось все время видеться – это стало потребностью такой же неотвратимой, как потребность в еде и питье…

……………………..

…Нам очень хотелось провести ночь вместе, и Вере пришла в голову простая, легко выполнимая идея: съездить вместе на экскурсию в Луксор. Витя не мог по работе, моя Л. не выносила езды в автобусе, и это решило дело.

В то утро мы с Вовиком уселись на заднее сидение, хотя я чувствовал, что делаю это зря. Это был львовский, новый по тем временам автобус с двигателем сзади, и наши места были самыми невыгодными – вдобавок к жаре снаружи тебя ещё окатывает жаром, идущим от перегретого мотора. Зато никаких любопытных глаз вокруг. Кроме, конечно, араба-шофера, изредка оглядывавшего салон в зеркальце заднего вида.

Вера сидела впереди, у самой кабины. Она все время вертелась, пытаясь поймать мой взгляд: «послать тебе мой мысленный поцелуй», как она потом выразилась. Рядом с нами тоже никого, только ящики с водой.

Первое время я спал, прислонившись щекой к стеклу, потом, когда начало припекать, проснулся и сразу почувствовал на себе Вовину руку. «Боже мой, опять»! Сбросив его руку со своих чресл, я стал молча смотреть в окно. Ландшафт был довольно унылый: вдоль дороги в обрамлении пальм тянулись нубийские деревушки с длинными глиняными заборами и жалкими лачугами без крыш. То тут, то там мелькали развалины древних египетских храмов, а за всем этим – бескрайние пески, сливающиеся с небом на горизонте.

Между тем, Вовик, как бы невзначай, снова кладет мне руку на ляжку и начинает скрести пальцем по ширинке: неймется ему. Хмуро глядя в окно, я снова сбрасываю его руку, но он опять тут как тут, и я чувствую, как тесно становится в джинсах члену, как слабеют и раздвигаются сами собой ноги, давая Вовику полную свободу действий. Чтобы уложить его поудобнее, залезаю рукой под джинсы и укладываю его вдоль живота «головкой» вверх, которая уже вылезает из-под плавок, и вдруг, как-то само собой получается, что я расстегиваю пуговицу джинсов. А Вовику только этого и надо: быстрым движением расстегнув молнию, он залезает мне под плавки и накрывает член ладонью. Какое блаженство! По всему телу разливается сладостная истома, и у меня нет сил ему сопротивляться.

– Зачем ты их надел? – сердито шепчет Вовик, выпрастывая мое «добро» наружу.

– Не знаю, а что? – шепчу я в ответ, снимая рубашку и набрасывая ее на колени.

– Жарко, – ухмыляется Вовик.

– Слушай, убери руку, ты же меня заводишь, – шепчу я ему на ухо, чувствуя одновременно, что я с ним кокетничаю. Вовик мгновенно схватывает мое настроение.

– К сожалению, ногой мне не достать, – ухмыляясь, отвечает он, и рука его по-хозяйски распоряжается моим пенисом.

– А если я сейчас закричу, – продолжаю я шептать ему на ухо («ну, совсем, как баба», мелькает в голове), и не в силах сдержать наслаждения, кусаю его за мочку.

– Ну, ты, – на мгновение оторопев, шепчет Вовик и, косясь по сторонам, испуганно отодвигается, но вокруг все тихо.

– Если тебе так хочется, кусни лучше его, – цедит он сквозь зубы, показывая взглядом на панамку, лежащую у него на чреслах, под которой что-то топорщится. – Сделай вид, что ты что-то потерял и давай сюда: у меня все готово.

«Что у него готово», – я пытаюсь осмыслить ситуацию, но куда там: я уже на гребне оргазма, который несется наружу, захлестывая сознание и ломая все на своем пути.

– Слушай, я сейчас кончу! Не могу больше! – шепчу я Вовику в ухо и, широко расставляя ноги, съезжаю к краю сидения.

– Ну, давай, давай, – говорит Вовик, ускоряя ритм движений, – давай! – и в следующее мгновение струя спермы фонтанчиком бьет из члена, повисая соплей на спинке сидения впереди.

– Ну, вот, и отлично, – утешает меня Вовик, вытирая сидение и свою испачканную руку, – А теперь отдохни маленько. А руку сюда давай.

Он приводит меня в порядок, застегивает молнию, потом берет мою руку и, просунув ее к себе под панамку, кладет на член. Я чувствую под рукой живое биение горячей плоти, и мне вдруг хочется раздеться, совсем, скинуть с себя всё и развалиться где-нибудь на песке или в постели, выставив все свое хозяйство бесстыдно напоказ, на потеху, и так вкушать его ласки. Я закрываю глаза и начинаю с любовью сжимать и разжимать в кулаке его упругую колбаску, которая твердеет, превращаясь в палку «колбасы твердого копчения». Я вдруг ощущаю, как он вводит его мне в зад (мысль о боли, сверкнув, пропадает) и от этого рот наполняется слюной и мышцы ануса сокращаются, щекоча нервы.

Я открываю глаза и оглядываю салон. Всё вокруг необычно тихо, большинство наших спецов всё ещё спят. Мужик перед нами спит, запрокинув голову назад. Я представляю, как от сильного толчка автобуса у него ломается шея, и мне становится страшно. Перехватив мой взгляд, Вера радостно улыбается мне со своего сидения у кабины водителя и машет рукой, я машу ей в ответ, показывая, что собираюсь соснуть на коленях у Вовика, потом посылаю ей воздушный поцелуй и валюсь ему прямо на чресла. Мне хочется пошалить: я поднимаюсь, посылаю ей ещё один поцелуй, делаю мину, что мне очень жаль, что колени не ее, а Вовика, и снова устраиваюсь у него на чреслах лицом прямо к члену, при этом он быстро закидывает ногу на ногу и водружает панамку на высоко вскинутое колено, загораживая меня от всех. Его изогнутый, как сабля, член вблизи кажется ещё мощнее и уродливее. Он похож на высокий мухомор с лилово-красной шляпкой и крепким разбухшим туловом, уходящим в зеленовато-рыжую волосатость лобка. Весь в синих прожилках вен, он как бы высечен из куска серого мрамора. Я лежу и зачарованно разглядываю его, не в силах пошевелиться, пока Вовик, наконец, устав ждать, не придвигает мою голову вплотную к его бугристому стволу и схватив его рукой, начинает водить им мне по лицу, касаясь то бровей, то носа, то губ, после чего, к моему великому удивлению, губы мои сами собой раздвигаются, и я обхватываю головку, отмечая про себя ее зазубренность и горячую сухость. На языке солоноватый вкус мочи и полуразложившейся смегмы.

– Осторожно, не порань, – предупреждает меня шепотом Вовик, запихивая член так далеко мне в глотку, что я начинаю задыхаться. У меня такое ощущение, будто мне загнали кляп в рот, я бешено вращаю глазами, пытаясь встретиться взглядом с глазами Вовика, но он сидит, откинувшись на сидении, и никак не реагирует на мои взгляды… Мне хочется сделать ему что-нибудь особенно приятное, и я начинаю лизать головку, пытаясь попасть языком в самое отверстие, но в этот момент Вовик вдруг хватает меня за волосы и начинает двигать голову взад-вперед, то вытаскивая, то снова всаживая член вглубь. Через несколько мгновений он отпускает меня, и я продолжаю делать то же самое, теперь уже по своей инициативе. Взад-вперед, вверх-вниз. Член скользит между нёбом и языком, то упираясь в гортань, то почти полностью вылезая изо рта. При этом я прикрываю зубы губами и это, по-видимому, доставляет ему наибольшее удовольствие, потому что он подолгу остается в одном положении, позволяя мне «играть» с головкой, что я и делаю, то лаская языком ее зазубренный ободок, то сжимая крепко губами.

– Вот так, вот так, – чуть постанывая, шепчет Вовик, ловко двигая для ускорения ритма ягодицами. – Ещё, ещё, – шепчет он, загораживая мою голову панамкой и изо всех сил стараясь сдержать растущее возбуждение. По тому, как разбухает его член во рту, я понимаю, что это уже на подходе. Вместе с тем, я ощущаю, как, по мере приближения оргазма, от него исходит, переливаясь в меня, какая-то ничего общего не имеющая с сексом энергия. Мы, словно сообщающиеся сосуды и, отдаваясь ему, я в свою очередь «прибираю его к рукам», обретая власть над его духом и телом. От этого ощущения пропадает чувство унижения. «А что если остановиться», мелькает у меня в голове и выпустив изо рта головку, я делаю попытку приподняться с его колен.

– Лежи, – свирепым шепотом приказывает мне Вовик и, пригнув голову рукой, снова ввинчивает член мне в глотку. Он все яростнее раскручивает его во рту, все стремительнее орудует ягодицами, пока, вдруг, момент кульминации не прерывает эту безумную гонку и Вовик не замирает в страшном напряжении, а мой рот до краёв не заполняется горячей солено-терпкой спермой. Чтобы не захлебнуться, я пытаюсь ее проглотить, но у меня не получается – ее слишком много – и давясь, я выплевываю часть ее на пол. Поднявшись с его колен, я вытираю рот и подбородок рубашкой и украдкой оглядываю салон. Все занимаются своими делами. В зеркальце заднего вида отражаются глаза шофера. Перехватив его взгляд, я делаю ему знак, показывая, что меня тошнит, и поднявшись, иду к передней двери.

– Меня тошнит, – говорю я ему по-английски, – нельзя ли сделать остановку? – Конечно, мистер. Сейчас сделаем, – отвечает араб, обнажив белоснежные зубы в улыбке. – Один момент.

Ко мне подскакивает Вера.

– Ты чего? Тебе что, плохо? – она с тревогой оглядывает меня, останавливаясь взглядом на пятнах на рубашке.

– Да, нехорошо что-то. Укачало, наверно, – отвечаю я, избегая ее пытливого взгляда. Автобус паркуется к обочине дороги, и я несусь к ближайшей пальме, где меня действительно буквально выворачивает наизнанку: в образовавшейся лужице блевотины плавают белесые сгустки Вовиковой спермы…

…Дальше едем без приключений. Мы с Вовиком всю дорогу спим. В Луксоре нас размещают в отеле «Уинтер Палас» и, дав час на отдых, вновь собирают, грузят в автобус и везут на осмотр достопримечательностей «по обе стороны Нила». Мы бродим по развалинам Карнакского храма, глазеем из окна автобуса на полуразрушенные изваяния Колоссов Мемнона, любуемся рядами ровно расставленных изящных сфинксов, забираемся на пилоны Храма Хатшепсут. Нам что-то все время рассказывают, мне даже приходится переводить (что, впрочем, получается у меня довольно плохо). Народ фотографируется у колонн и статуй фараонов, отпуская шуточки по поводу миниатюрных размеров жен, затерявшихся между ног фараонов, бродячие торговцы хватают за рукав, предлагая свои изделия – головы фараонов и цариц, бусы, глиняные дощечки с изображениями сцен из древних склепов, – сверкающее солнце бросает на нас свои прощальные лучи, а на западе уже сгущается сумрак наступающей ночи. Мне нравится одна скульптура из серого гранита – просто глаз не могу отвести. Стоящая особняком от других, она изображает сидящего ястреба (или орла?) с короной на голове. В нем столько державной мощи и цельности и, вместе с тем, какой-то неестественной живости во взгляде, что я долго не могу выкинуть из головы его образ.

Вечером мы собираемся втроем у нас в номере (который мы сняли на пару с Вовиком), чтобы отметить наш приезд в «столицу Древнего Египта». Впрочем, не мы одни – все остальные делают то же самое. На столе появляется бутылка «Столичной» с винтом (тут ими забиты все местные лавки). Мы с Вовиком варганим салатик из помидоров с лучком и зеленью, открываем банку ветчины, пару баночек сардин в масле (излюбленная закуска советского «эксперта» здесь), нарезаем буханку серого хлеба (черный здесь – дефицит), открываем пару бутылок «пепси», и ужин готов. Собственно, есть не очень хочется, просто надо как-то убить время. День был тяжелым, в глазах все ещё стоят величественные фигуры фараонов и горельефы, высеченные на стенах храмов. Многого мы, конечно, не поняли, нам все это, откровенно говоря, глубоко «до лампочки». Многие вообще приехали исключительно для того, чтобы подешевле «отовариться». К тому же, мы уже ко многому здесь привыкли. Все эти храмы и памятники мы видели и в Асуане и других местах, разбросанных вдоль Нила, куда заносила нас нелегкая доля «советского специалиста». К тому же, нам всё это «чуждо».

Рюмка за рюмкой опрокидываются под аккомпанемент каких-то бессмысленных тостов и анекдотов, и вот, мы, уже порядком захмелевшие, сидим в табачном дыму, созерцая, «где стол был яств». Делать решительно нечего и, если честно, то можно было бы и на боковую.

– Пойду, пройдусь: может, о соотечественника споткнусь, – говорит Вовик, тяжело подымаясь со стула.

– Сходи к Вальке. Она вместе со мной остановилась. Может, развлечешь ее, – предлагает Вера. – Скажи, что я здесь, только не приводи ее сюда.

– По крайней мере, в течение часа, – с ухмылкой добавляю я.

– Ну, что ж, к Вальке, так к Вальке, – отвечает Вовик, натягивая «батник» на голое тело. – Нам с ней есть, о чём поговорить: ее парень у меня самый сильный в группе.

И вот, наконец-то, мы одни. Весь день ждали этого момента; даже в автобусе, отдаваясь Вовику, я ни на минуту не сомневался, что по-настоящему хорошо мне будет только с Верой. С ней мне спокойно, я даже где-то в глубине души презираю ее немножко: ну, скажем, за то, что она не видит, как мало я ее люблю. Или ей достаточно? Когда она со мной, у нее всегда такой счастливый вид, что мне даже завидно. Вот бы мне так чувствовать!

Вере хочется, чтобы я сию же минуту разделся, она, видите ли, хочет меня видеть голым.

– Сними джинсы, – шепчет она мне на ухо, поглаживая ширинку. – Сними все: я хочу тебя целовать.

Мне вспоминаются стихи моего школьного приятеля Коли Виркетиса: «Я хочу целовать твою нежную грудь, целовать, чтоб цветы расцветали, Чтобы губы твои сладострастную жуть Тихо, тайно и нежно шептали…» и я декламирую их ей, послушно стягивая с себя джинсы и рубашку. Оставшись в плавках, я сажусь на кровать, не зная, что делать дальше. Вера, как зачарованная, следит за моим «стриптизом», потом бросается ко мне и, опрокинув на кровать, начинает всего осыпать поцелуями. Я пытаюсь ее обнять, но она не дается: схватив меня за руки, она их целует, потом, отпрыгнув от меня, начинает снимать с себя блузку.

– Не надо, – умоляю ее я, – останься как есть.

Мне хочется все делать при свете, но я боюсь, что вид ее несколько увядшей груди охладит мой пыл.

– Конечно, конечно, – соглашается Вера, понимая все по-своему. – Ты сегодня устал: много работал и вообще… Ты ложись, отдохни, я сама все сделаю…

Она стаскивает с меня плавки и, обалдев от моей наготы, пожирает меня глазами, и мне приятно, хотя и несколько неловко, купаться в ее откровенном обожании. Я лежу на спине, широко раскинувшись на постели, и член мой, как бы в ответ на ее страстные взгляды, начинает потихонечку «набухать».

– Повернись, пожалуйста, я хочу всего тебя видеть, – говорит Вера, подойдя к кровати. Я послушно поворачиваюсь на живот: мне приятно слушаться ее.

– Ой, какая популя! – слышится ее возглас. Она опускается рядом на колени и начинает гладить мне спину, то прижимаясь к ней щекой, то целуя места, которые особенно привлекают ее внимание.