Текст книги "Магистр"

Глава 15,
в которой Олег даёт взятку королю Италии

Венецианские санданумы покинули Гаэту ещё ночью, хеландия «Св. Георгий Победоносец» вошла в состав эскадры Иоанна Радина, а семь лодий отправились дальше на север, исполнять волю императора.

Настроение у варягов было приподнятым – война как бы кончилась, своё дело они сделали. Добра всякого добыто изрядно, потери на удивление малы, а по возвращении их ещё и наградят – базилевс щедр к тем, кто верно служит ему. И варяги пели – голосили, не таясь в виду берега.

По правому борту тянулись песчаные пляжи, а чуть выше виднелась римская Прибрежная дорога, виа Латералис, обсаженная кипарисами и туями. Вдалеке чернел целый лес, а перед ним лежали Лаврентинские болота, северней переходящие в Остийское озеро. Слева однообразно синело море, мирное и спокойное, оно словно ластилось к лодьям, игриво плеская в борта.

А потом показалась Остия, в древности – главный порт, «уста Рима», а ныне запущенный, запакощенный и богом забытый городишко. Башня маяка-Фароса по правую руку всё ещё торчала кирпичной свечой, но на её закопченной макушке давным-давно не возжигали огня, привечая странствующих и путешествующих. Сохранился и громадный храм Нептуна – он стоял ближе к городу. Правда, знаменитая четвёрка бронзовых слонов, некогда украшавшая его фронтон, давно уж перекочевала на Золотые врата Константинополя, а на её месте установили огромный чёрный крест.

В остийском порту варягов поджидали усатые и бородатые щитоносцы в кольчугах и при мечах. На их треугольных щитах узнавалось имя Иисуса Христа, выдавая гвардию Иоанна XI. Гвардейцы препроводили лодьи на стоянку папских галер.

Там их витиевато, но на грубой латыни приветствовал посланник трёх политических сил сразу – папы римского, короля Гуго и Марозии. Посланник был не мал и не высок, не стар и не молод. Невзрачный, потертый жизнью. Никакой. Его сухое лицо, обтянутое жёлтой, как пергамент, кожей, излучало абсолютное смирение и полную отрешённость от земного.

– Как прикажешь обращаться к тебе? – поинтересовался Олег.

– Аббат Сальватор, – поклонился тот.

– Магистр и аколит Олегариус, будем знакомы. Коней нам хоть подадут?

– О, да! – поклонился Сальватор. – И вас уже ждут.

– Приятно слышать. Поднимайтесь на борт, аббат, покажу вам «посылку» от базилевса…

Когда поднялась крышка заветного сундука, и по глазам Сальватора ударил тусклый, маслянистый блеск золотых монет, аббат онемел будто.

– Засвидетельствуете перед королем, – сухо сказал Олег, – что император готов платить за мир. «Посылка» будет в целости и сохранности доставлена по назначению – в Павию. Князь, – обернулся он к Инегельду, – остаёшься за меня. Лады?

– Лады! – ухмыльнулся Клык. – Ты, это, «чёртову дюжину» прихвати с собой. Мало ли…

– Айда, ребята! – махнул Олег «ребятам», среди которых почему-то затесался Пончик. – Прогуляемся!

– Вас ждут одного, магистр, – забеспокоился Сальватор, – гвардейцы понтифика обеспечат охрану и неприкосновенность!

– У меня своя гвардия, – отмахнулся Сухов.

На щеках аббата закраснелись пятна нервных волнений, губы сжались в бледную полоску.

Чтобы перевезти всех, пришлось опустошить ближайшую конюшню, выведя пятнадцать коней гнедой и белой масти. Олег выбрал гнедка и вскочил в седло.

– Веди нас, Вергилий, в смысле – Сальватор!

Аббат покорно влез на тощего вороного мерина-аскета и потрусил впереди кавалькады.

Улицы остийские были распланированы как в римском лагере – с юга на север и с востока на запад. Жили тут, в основном, в инсулах – обшарпанных многоэтажках имперских времен, да в землянках. Новых домов было мало, а те, что появились после римлян, архитектурными изысками не блистали, больше напоминая трущобы.

Вперёд выехал Пончик на белом коне и поравнялся с Олегом.

– Что-то я не припоминаю имени «Александр» в списке «чёртовой дюжины», – притворно задумался Сухов. – Ивор в ней числится, и Свен, и Стегги, и все прочие, а вот Александр – нет.

– Куда ж ты без меня? Ещё заедешь не туда. Угу… Кавалькада свернула на главную улицу – Декуманус Максимус – и вниманием Олега завладели остийцы. Господи, кого тут только не было! Нищие и побирухи, лжемонахи, убогие, странники, калики, безродные священники, отставные наёмники, моряки с галер, колодники с отрезанными ушами, а вперемежку с ними – кочующие мастеровые: мебельщики, ткачи, кузнецы, лудильщики, точильщики, плетельщики, а за ними снова и снова вороватый люд любого мыслимого разбора – ошуканы, тати ночные, карманники, мнимые паралитики, торговцы чудотворными мощами, лжепроповедники, почтеннейшие христарадники, костыльники и прочая странная сволочь, пугающая темных людей, дурящая их, обирающая, паразитирующая на бедах и радостях человеческих…

Варягов они заметили сразу и очень оживились – какое-никакое, а зрелище! Из толпы сразу понеслись попреки и ругательства:

– Разрази и убей вас Господь!

– Язычники вонючие!

– Всепокайтеся!

– Да от них серой несет!

– Мало их жгли!

А Олег ехал, и ему на ум приходило сравнение с походом в зоопарк. Ты – по одну сторону решёток, а по другую – гиены, макаки, рептилии… Так и здесь – едешь и наблюдаешь за носителями разума в естественной обстановке.

– Надавать бы вам, – процедил Свен. – Псы смердящие!

– Не обращай внимания на убогих, – сказал Олег. Он смотрел брезгливо и безразлично, чем выводил толпу. Сухов долго терпел выходки малых сих, но один юродивый, таскавший за собой на веревке дохлую собаку, все же допросился. Юрод был гол и чудовищно грязен, копна сальных, сроду не мытых волос торчала а-ля дикобраз; тощие чресла прикрывала повязка, не годная даже в половые тряпки.

– Возмоли! – заверещал убогий. – Святый папа да свобождает от греха! И Господу Богу помолимся! И аминь!

Он подскочил к гнедому, оседланному Суховым, схватил коня за гриву и нацелился харкнуть. Этого Олег стерпеть уже не мог. Он с размаху заехал сапогом по наглой харе – юродивый улетел в толпу вместе со своей собакой. Толпа ахнула, отхлынула и нахлынула, готовая вступиться за божьего человека, но тут уж варяги не подкачали, наехали на разумных и рассеяли, наподдав повернутыми плашмя мечами.

– Инкуб и суккуб! – гнусаво верещал голос юродивого. – Зряще како землю жрать твой дух! И на небеси! Всепокайтеся!

Удовлетворенный, Олег фыркнул.

– Так ему! – ликующе сказал Пончик и продолжил экскурсию.

За Остией потянулись виноградники, садики-огородики. Мальчишки без штанов, но в куртках пасли овечек на молодой травке, крестьяне с лицами цвета седельной кожи погоняли осликов. Это был вид слева. Справа нёс свои мутные воды Тибр, не знавший пока мелей по вешнему-то растополью.

Двумя часами позже кавалькада подъезжала к Риму, следуя Портовой дорогой. Вид Вечного города угнетал. Кипарисы по-прежнему отливали темной зеленью, и стены Аврелиана стояли нерушимо, но не выглядывали больше из-за них купола терм – обрушились те купола. Не угадывались гребеночки храмовых колоннад – разнесли те храмы во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа…

Подковы процокали под сводами Портовых ворот, будя тени тысячелетия, и варяги оказались в пределах «Апостольской столицы», проезжая мимо садов Цезаря, порядком вырубленных на дрова. На том берегу широко раскинулся Эмпорий – громадный склад, окружённый колоннадой и оттого смахивающий на храм. А за Эмпорием поднимался Авентинский холм, застроенный домами для бедных, заросший деревьями и сорной травой.

Спрямляя путь, Сальватор переправился по мосту Цестия на остров Тиберин, объехал развалины храма Эскулапа и выбрался на левый берег реки напротив каменного театра Марцелла, полукруглого здания удивительной сохранности, – все арки уцелели на его ярусах, и даже отдельные статуи.

Здесь, в районе Марсова поля, народу прибавилось – люди гуляли, приценивались к товарам на импровизированных базарчиках, обменивались сплетнями, окружали бродячих мимов и жонглёров, торговали пирожками вразнос и якобы родниковой водой.

Протолкавшись через толпу, кавалькада потрюхала далее – мимо театра Бальба и портика Октавии, лишившегося половины своих колонн, – их увезли в Константинополь, украшать Месу. Мимо театра Помпея, мимо терм Агриппы, мимо цирка Фламиния. Выехав к Большим портикам, кавалькада устремилась по ним, добираясь до замка Сан-Анжело между колоннад, кое-где поддерживавших уцелевший навес.

Олег не уставал вертеть головой. Город-призрак… Времена, когда Рим вмещал в себя миллион народу, шумел на всех языках и переливался всеми красками, прошли. Навеки. Ныне в экс-столице мира числилось полтора дома на душу населения. Целые кварталы были безлюдны и оглашались лишь хриплым мявканьем кошачьих разборок. Даже один оставленный хозяевами дом, и тот тоску наводит, а что тогда говорить о брошенных улицах? Прилизанные кипарисы лишь сгущали привиденческие настроения – эти деревья не шелестят…

И всё же тот давний, имперский Рим узнавался – уж слишком долго строили римляне, слишком много чего возвели, чтобы всё это превратилось в руины и сровнялось с землёй. Сухов глядел в оба, ибо всё, что попадало в его поле зрения, исчезнет к будущим векам безвозвратно. Пятьсот лет рушили Рим и ещё столько же будут рушить, используя творения древних зодчих в качестве каменоломен. Не остготы с гуннами уничтожили Вечный город, и даже не вандалы – те интересовались одними золотыми цацками. Вожди варваров, вроде Тотилы или Алариха, даже оплачивали ремонт римских зданий и храмов. А вот христиане объявили священную войну языческому наследию, разрушая старый мир до основания, а затем из бэушных стройматериалов кое-как выстраивая свой, новый мир – убогий, нищенский, уродливо помпезный и стандартно безликий, больной, по-рабски и бездарно копирующий отвергнутое, превращенное в руины и идеологически перепаханное…

Впрочем, стоит ли попрекать этим одних христиан? Все так делали.

Где семь чудес света? Нету их. Даже пирамиды уже не те – арабы подчистую ободрали с них облицовку, выкладывая мечети из полированных плит, испещрённых иероглифами нечестивых. А сами фараоны чем лучше? Правители Среднего царства приказывали разбирать дворцы и храмы эпохи царства Древнего, а их постройки, в свою очередь, ломали выходцы из династий Нового царства.

Где великий град Вавилон? Пергам где? Карфаген? Нету их! Одна цивилизация перетирала другую не хуже орды варваров – в лом, в щебень, в пыль.

И какой только дурак додумался до того, что человечество развивается по спирали, от витка к витку набираясь ума, накапливая сокровища Мысли и Духа? Нет, больше всего исторический путь народов мира напоминает электрокардиограмму больного, где пики расцвета сменяются провалами, крушением, гибелью, забвением. И вновь подъём, и опять спад. Пришёл конец Риму – и вся Европа погрузилась на тысячу лет во мрак невежества, мракобесия и кровавых потасовок. К несчастью, новая вера не воспользовалась кладезем античной цивилизации, а забросала его мусором и гадостью. Ещё лет пятьсот брести европейцам до Ренессанса, заново открывая то, что давным-давно было известно римлянам, эллинам, египтянам. Воистину, прогресс – сизифов труд, дурная работа для избранных!

– Подъезжаем, – разлепил губы аббат.

Впереди дорога упиралась в берег Тибра и продолжалась мостом, подводящим к грандиозному мавзолею Адриана, ставшему для варваров замком Сан-Анжело.

Трубачи, заметив подъезжающих, вскинули трубы и исполнили нечто вроде торжественного приветствия. Стражники сделали «на караул».

– С почётом встречают, – хмыкнул Пончик. – Угу…

Спешившись, Олег передал поводья подскочившим конюхам и зашагал под гулкими сводами длинного коридора, освещённого факелами в держаках, закоптившими весь потолок.

– Знаешь, Понч, – сказал Сухов по-русски, на языке, который не понимал никто в этом веке, – я, кажется, понял, что меня гложет и грызет.

– И что же это?

– Неадекватность! Молчи! Я имею в виду, что мы с тобой неадекватны этому времени. Побывать в прошлом интересно и познавательно, но жить в прошлом… – Олег затряс головой. – Ведь мы с тобой не какие-нибудь нищедухи, которым лишь бы напиться да спать завалиться. Нам обязательно надо достичь высот, добиться успеха, реализовать себя. Но как нам, пришельцам из века двадцать первого, реализоваться в веке десятом? Мы стали теми, кем стали, не потому, что хотели этого, а потому, что в ином случае остались бы никем – рабами или простолюдинами, обречёнными на пожизненное убожество!

– Повторяешься. Ты уже говорил как-то, что наши достижения в лето 935-е по Рождеству Христову ничего не значат для будущего. Угу…

– Так именно! Ни-че-го! Ну кем я могу стать в 2007-м, если вдруг возвернусь? Тренером по фехтованию? Переводчиком с латыни, греческого, старофранцузского и прочих мёртвых языков? Разве я к этому стремился ТАМ? А жизнь-то проходит!

– А ты хоть помнишь, к чему ты ТАМ стремился? – сказал Пончик с неожиданной агрессией. – Да ты, вообще, стремился хоть к чему-нибудь? Жизнь у него, видите ли, проходит! Идёт она у тебя, а не проходит, понял? У тебя есть всё, что нужно для счастья! Вот и будь счастлив. Угу…

– Ишь ты его… Ты чего это, светлейший, на сиятельного хвост поднимаешь?

– Да иди ты… Думаешь, мне здесь и сейчас комфортно и хорошо? Я тоже, знаешь ли, хочу по Невскому бродить, а не по Месе! Ну и что? Мироздание или Господь Бог не берёт в расчёт мои хотения. Так что живи, сиятельный, и получай от процессов жизнедеятельности максимум удовольствия! Вон, щас с живым королём свидишься. Где бы ты в своём 2007-м встретил монарха? Угу…

– Неадекватно, Понч…

Поднявшись по винтовой лестнице, Сухов со товарищи оказались в обширной зале, вдоль стен которой выстроились высокородные римляне – варвары из варваров, но все сплошь сенаторы да консулы. Потомки победителей равняли себя с давно побеждёнными, тщась отразить своими жалкими побрякушками гордое сияние «Gloria romanorum» – славы римской. Хотя, что с них взять, с варваров?..

Из глубины зала к Олегу приблизились двое, мужчина и женщина. Крепкого мужика с лысиной, прикрытой короной, представлять нужды не было – король Гуго Арльский собственной персоной. А женщина, надо полагать, его жена Марозия, сенатрисса и патрикия.

Ах, какая женщина! Невысокая, но стройная, с талией не требовавшей корсета для ужатия, большегрудая брюнетка. Немудрено, что Гуго принял её предложение руки и сердца. Вот именно – её предложение! Впрочем, Сухова не подавляло властное превосходство Марозии. Ум этой властительницы-обольстительницы, энергия и сила её почти не замечались Олегом. Да и не интересовали его ни внутренний мир супруги короля Италии, ни её дорогие одежды. Прежде всего, он видел в Марозии женщину, саму сущность её пола. В каждом движении тела сенатриссы и патрикии – в изгибе бедра, в наклоне шеи, в улыбке – сквозили вызов и яростный призыв. Каждый взгляд её чёрных глаз, огромных и блестящих, обжигал и волновал кровь, даруя бесстыдные обещания.

– Его величество король! – торжественно провозгласил герольд.

Олег молча поклонился Гуго, затем церемонно сделал ручкой Марозии. Женщина сладко улыбнулась в ответ.

– Наслышаны о ваших победах, магистр, – проскрипел король. – Думаю, князь Ландульф устрашился достаточно для того, чтобы искать мира с императором.

– Надейся на лучшее, а готовься к худшему, – тонко улыбнулся Олег. – Лично я предпочитаю не надеяться и верить, а быть уверенным. Лучше уж пусть сам Ландульф утратит надежду на помощь вашего величества и убоится союза короля Италии с автократором ромеев. Поддержка ваша будет неоценима, хотя уже оценена высоко.

– О, да! – воскликнул Гуго.

– Сальватор описал дары императора шёпотом, – сказала Марозия нежным голосом, глаз не сводя с Олега, – а это для нашего аббата признак наивысшего восторга.

– Так дар принят? – спросил Сухов, также не отводя взгляда.

Супруга короля потупилась и отвесила лёгкий поклон.

– Мы поддержим базилевса в трудную для него минуту, – важно проговорил король. – Я сейчас же отошлю приказ моим войскам, чтобы выступили на Беневент и Салерно, – пусть Ландульф поймёт, наконец, что игра проиграна. – Обернувшись к Марозии, он сказал: – Дорогая, проводи магистра в трапезную. Я присоединюсь к вам, как только покончу с делами.

Женщина взяла Олега под руку и повела, куда ей было сказано. Проходя галереей, она повернула голову к нему и проговорила волнующим грудным голосом:

– Я в жизни не встречала такого мужчину, как вы.

– Такого длинного? – пошутил Сухов.

– Такого сильного! Вероятно, женщины не отказывают вам? Ведь вы им нравитесь – сужу по себе!

– Это надо спросить у женщин…

– Ах, – вздохнула Марозия томно, – вы даже не представляете себе, как это трудно – отыскать мужчину, чьё превосходство не наигранно и не поверхностно! Гуго я покорилась, но подчинилась бы вам одному…

– Марозия, – негромко проговорил Олег, – не пробуждайте во мне желаний, затмевающих рассудок…

– Если рассудок мешает чувству, он излишен.

Гости между тем спешили в трапезную, торопливо занимая места за огромным столом. Марозия провела Олега на почетное место рядом с креслом короля и уселась рядом. Напротив сидела молодая женщина, удивительно похожая на Марозию.

– Познакомьтесь, – сказала супруга короля, сенатрисса, патрикия и прочая и прочая, – это Теодора, моя сестра.

Теодора мило улыбнулась Сухову. Если сама Марозия лицом и фигурой напоминала ему Софи Лорен в расцвете лет, то Теодора была ею же, только помоложе. Ох и сестрички… Хотя в гневные обличения Олег не верил. Не были Марозия с Теодорой шлюхами. Зачем им, богатым и знатным дамам, жалкий удел куртизанок? Сенатриссы выходили замуж, заводили любовников, были жестоки и коварны – нормальные женщины, адекватные своему веку.

– А правда, что вы – варанг? – спросила Теодора, взмахивая длинными ресницами.

– Правда, – признался Сухов.

– В первый раз встречаю настоящего варанга!

Тут пришёл король, и разговоры смолкли. Марозия наклонилась к Олегу и проговорила:

– Ваш тост – первый.

Магистр и аколит протянул чару лакею, тот моментально наполнил её вином. Сухов встал и поднял чашу:

– За короля!

– За короля! За короля! – зашумел зал. – Виват, король Уго!

Все дружно выпили до дна, закусили, и пошло – за императора, за дам, за гостей, за то, за сё. Торжественное мероприятие стремительно превращалось в разгульную пирушку, но Олег не воспринимал происходившее вчуже – он и сам выпил изрядно. Потом король пригласил к столу варягов из «чёртовой дюжины» – и как тут не выпить за грозных воинов, потрясателей Амальфи, Неаполя и Гаэты? Выпили и закусили не раз и не два.

Начинало уже темнеть, когда Марозия увела из-за стола порядком набравшегося Олега. Сухов почти что твёрдо стоял на ногах, разве что покачиваясь изредка, но в голове у него плавала весёлая муть, а возбуждение росло и росло, пьяня без вина. В галерее к ним присоединилась Теодора, и сестры вдвоём вывели Олега из замка и подсадили его в нарядную повозку.

– Куда мы? – с трудом выговорил магистр.

– В Латеранский дворец! – ослепительно улыбнулась младшенькая.

– Навестим папочку римского! – хихикнула старшенькая и велела трогаться.

К Латеранскому дворцу подъехали со стороны базилики Св. Иоанна. Строгое изящество древнего дома Латеранов скрывало за стенами безумство роскоши.

«Что и говорить, – подумал Сухов, малость протрезвевший на свежем воздухе, – неплохо понтифик устроился». Позолоченная бронза переливается, нумидийский мрамор инкрустирован мрамором александрийским, на полу мозаика тончайшей работы – словно идешь по гигантской картине в сеточке трещинок-кракелюр. Канделябры из массивного серебра свисают с потолка в виде огромных гроздей, заливая палаты мерцающим жёлтым светом. У каждых дверей истуканами торчат гвардейцы. Серыми мышами, а также черными, красными и лиловыми семенят всякого сана клирики и каноники, монахи-бенедиктинцы и монахи-августинцы. В воздухе мешается странный набор запахов – ладана, пыли и пота.

– Не думаю, – промычал Олег, – что Его Святейшество будет рад встрече с пьяным сиятельством…

Теодора рассмеялась, а Марозия пропела:

– А мы не скажем Иоанну, мы пойдём в купальню! Умберто, истопил ли?

Толстый евнух, не замеченный Суховым ранее, уверил сенатриссу и патрикию, что воля её исполнена в точности, и самолично распахнул высокие двери из мореного дуба с позолотой, ведущие в купальню. За дверями скрывался круглый зал с парящим бассейном. Краны в форме серебряных дельфинчиков были открыты, подливая горяченькой.

Стены зала из снежно-белого мрамора были разделены гранитными пилястрами, а покрывал его купол, разбитый на глубокие квадратные ячейки-кессоны. Они мельчали снизу вверх, и от того создавалось впечатление, будто полушарие купола вытягивалось, делаясь яйцевидным. Внутри кессонов поблескивали позолоченные бронзовые розетки, похожие на крупные звезды.

– Купаться! Купаться! – закричала Марозия, снимая с себя парчу и шелка. Невесть откуда появившиеся нагие девицы помогли ей справиться с завязками и взялись раздевать Олега – Сухов не сопротивлялся.

Голые и босые, сестрички представились Сухову ещё более привлекательными. Спустившись за ними в горячую воду, он едва не застонал от удовольствия – это ж сколько времени его тело не знало мытья?

Теодора с Марозией принялись намыливать Олега с ног до головы, восхищаясь его статью, а искупав, налили вина и заставили выпить.

Выбраться из бассейна Сухов смог лишь с помощью визжащих и хохочущих девиц, сразу обступивших его с простынями, укутывая и промакивая распаренное тело.

Следом бассейн покинули сестрички и повели Олега в опочивальню. Пол её был теплым и почему-то шатался, валясь из стороны в сторону. Сухов повалился на постель, встал на четвереньки, упал на бок и пополз к подушкам. Тут и слева, и справа к нему прижались горячие женские тела; ладони, губы и языки Марозии с Теодорой довели возбуждение до предела – впервые в жизни он занимался любовью втроём.

Он ощущал, как чьи-то ноги то раздвигаются под ним, то обхватывают его со спины, то закидываются ему на плечи, но чьи именно – не различал. Кто стонал – Теодора или Марозия? А за чью грудь он хватался? Чьи бедра тискал? А какая ему разница? Вот Марозия лежит под ним и царапает ему спину ноготками, кричит от наслаждения и закидывает голову…

А вот Теодора опускается на колени, выгибая спину, а он тискает её то за ягодицы, то за талию, то за груди… Две женщины оказываются сразу везде, обволакивая Олега, обнимая, оглаживая и ублажая, исполняя все его желания и все свои хотения, более чем необузданные.

Сухов забылся тяжёлой дрёмой, но даже во сне он погружался в горячее и влажное, соседствуя с мягким и упругим, гладким и шелковистым…