Текст книги "Магистр"

В полной тишине лодья Вуефаста Дороги подвалила к причалам Эмпория. Слышен был только слабый плеск весел.

Не в силах сдерживать улыбку, Олег протолкался сквозь толпу егошуитов и вышел на каменный вымол. Из груди его рвалась радость, но горло перехватывало от переизбытка чувств. Сзади подошла и прижалась Елена. Сухов только шумно вздохнул и замахал руками.

Сразу же после этого дикий рёв узнавания огласил палубы кораблей. Сотни мечей вскинулись над бортами и неистово забили о щиты.

Толпа на берегу заволновалась, загомонила, почтительно отступая в тень колоннад. Только несколько обнажённых по пояс мускулистых парней остались, чтобы принять швартовы и ловко накрутить их на причальные тумбы.

Ещё не спустили сходни, а варяги уже сигали через борт на каменные плиты. И только теперь Олег понял, как он соскучился по этим бесхитростным, прямодушным мужикам – по медведю Свену, по хитрюге Хурте, по мужиковатому Инегельду, по «дедуське» Железнобокому. По всем!

– Олег! – орал Пончик, неистово махая руками.

Боевой Клык опередил протоспафария, облапив магистра, потискав дружески – так, что у Олега кости затрещали, и сказал:

– Ну, как ты тут без нас? Не отошшал? – Заметив мило улыбавшуюся Елену, он остолбенел и еле выговорил: – Ну у вас и семеечка… А это кто такие?

– Егошуиты, князь. Наши союзники. Считай, что это ополчение.

– Да уж вижу, что не войско… – проворчал Клык. – Ну и что тут интересного, в Риме?

– Вот Эмпорий, тут купцы местные товары свои хранят. Выше по склону – Авентин, там одни нищие, не стоит и соваться, а выше по течению – Бычий форум. Можешь с него начать. За ним увидишь холм, называется Палатин. Там сплошные особняки.

– Ага! – сказал Инегельд. – Вуефаст! Веремуд! Либиар! Двигаем по реке вверх!

– Магиуло! – позвал Олег. – Хамальвин! Ступайте следом. Клык! Погоди, я с тобой…

Город Святого Петра спал и не ведал, что язычники и еретики стали хозяевами на его улицах – варяги покидали лодьи, строились и тяжело печатали шаг, забираясь на холмы города. Альберих не сплоховал – сразу бросил в бой почти тысячу солидариев и папских гвардейцев. Первую сотню римского воинства варяги перемололи на Бычьем форуме – два «клина» врезались в толпу гвардейцев, раскололи её, окружили и порубили, даже не запыхавшись. Прочая гвардия, поняв, с кем связалась, попросту разбежалась.

Олег повёл свою сотню на штурм Палатина – Магиуло донёс, что во Дворце Флавиев, древней резиденции римских императоров, есть жизнь. Там же находилась Камера апостолика – казна папы римского.

Месяц на небе начал бледнеть, а небо за Альбанской горой – светлеть, когда варяги Сухова – дружина Олава Лесоруба в полном составе, усиленная полусотней Магиуло, – вышла к бывшему парку Дворца Флавиев, деревья которого давно были пережжены на уголь. Одни пеньки виднелись между портиков.

– Ивор, – позвал Олег. – Скажи там, чтобы баллисты ставили. Пора.

– А молодец Турберн, – улыбнулся Пожиратель Смерти. – Я его, помнится, ругал, чтобы не загромождал палубу своими «баллисточками». А старый упёрся, и ни в какую! Гляди-ка, пригодились!

– А то!

– Баллисты ставить! – тихо отдал команду Ивор. – Там и там!

– Заряжать свинцовыми шариками и «блямбочками»! – добавил Сухов.

Вернулись разведчики и доложили, что стража вся на площади, там горят костры и, по всей видимости, идет попойка.

– Готово? Пускай!

Взвизгнули упругие элементы. Баллисты подпрыгнули, устраивая стражникам убийственные «осадки».

Полусотню Магиуло Олег оставил в саду, куда выходила галерея дворца, а остальных разделил надвое и повел в обход, со стороны криптопортиков, обнимавших дворцовую площадь.

– Вперёд!

Двумя потоками – огибая боковой криптопортик и по улице Аполлона – варяги высыпали на дворцовую площадь. В свете костров был виден высокий свод арки главных ворот, над которой будто приплясывала в свете костров четвёрка коней работы Лисиппа и пошевеливались бронзовые возницы – невесть как убережённые Аполлон и Диана.

Дворцовая площадь была окаймлена колоннадой из желтого нумидийского мрамора. Бросался в глаза сухой фонтан и мёртвые тела.

– Десяток Акуна – налево! Десяток Вузлева – направо! Остальные – за мной!

Расчёт Олега оказался верен – обрушившийся свинцовый град перепугал стражу до полной потери себя. Побросав оружие, дозорные бегали по дворцу, подвывая от ужаса и сшибая с ног разбуженных священников. Егошуиты ворвались внутрь, как хорьки в курятник.

– Heu, heu, me miserum![63]63
  Heu, heu, me miserum! (Лат.) – Горе, горе мне, несчастному!


[Закрыть] – неслось из покоев.

– Habet! – слышалось в ответ. – Peractum est![64]64
  Habet! Peractum est! (Лат.) – Получи! Готов!


[Закрыть]

Олег во главе полусотни вбежал в роскошный триклиний – обширную трапезную, разделенную на две части шестью колоннами тиволийского мрамора. Драгоценная мозаика на полу изображала полубогов и полулюдей. В глубине зала за колоннадой стоял круглый стол из мрамора, а вокруг него разместились высокие бронзовые ложа, аккуратно уложенные пуховыми подушками в пурпурных наволочках.

Лампы из алебастра и позолоченной коринфской бронзы были потушены, но запах ароматного нарда еще витал в воздухе.

– Хорошо папы устроились! – сказал Ивор с неприязнью.

– Да уж… – Олег покачал в руке гладиус и вытянул клинок, указывая на двери, облицованные перламутром. – Туда!

Косяки дверей выглядели скромнее – их покрывала всего лишь черепаховая кость. Триклиний сообщался с внутренним двором-перистилем, окружавшим квадратный бассейн с фонтаном в центре.

Фонтан не работал, но бассейн был полон дождевой воды, проливавшейся в ненастье через отверстие в крыше, ныне затянутое пурпурно-красным сукном по причине ночных холодов.

Пройдя вдоль колоннады, Олег свернул в боковой покой и столкнулся с церковником в лиловой рясе. Бледное лицо было перекошено страхом и непониманием. Посиневшие губы громко, но сбивчиво выпевали градуал «Sederunt»:

 
Adjuva me, Domine,
Deus meus salvum me
Fac propter magnam misericordiam tuam!..
 

Олег схватил аббата за плечи и грубо встряхнул.

– Сальватор! – рявкнул он. – Очнись!

Встряска подействовала. Зрачки во всю радужку, исполненные безумия, заблестели узнаванием.

– Оле-легариус, – залепетал Сальватор. – День суда!.. Се грядет! Звезды градом сыплются на землю, се разверзает она бездны свои, и мёртвые восстают, а Господь грядет средь звуков трубных и сонмов ангельских, средь громов и молний!

– Да опомнись ты, изувер хренов! Партитуру для труб Страшного суда еще не сочинили, успокойся! Я это все устроил! Я!

– Искупитель… – заскулил Сальватор. – Смилуйся!

Олег толкнул аббата на мраморную скамью и дал глотнуть крепкого вина из фляжки.

– Пей! Очень, говорят, способствует… Сальватор поперхнулся, закашлялся, но, отдышавшись, вернул себя.

– Это ты?! – прокаркал он.

– Я, я… А ты бы поменьше Апокалипсисы читал, а то так чокнешься скоро!

Аббат засверкал глазками.

– Камера апостолика где? – ласково спросил Олег. Глазки Сальватора забегали.

– Там почти что и нет ничего, – заюлил он. – Так, мелочь одна…

– Веди, – приказал Сухов, – а не то падёшь смертью храбрых!

…Утром, когда алое солнце поднялось над горами, наливаясь слепящей белизной, варяги покинули Палатин. Воины Вуефаста Дороги и булгары Курта Дулата вернулись из Леонина, что в заречье, за Тибром.

А в разгар утра явились послы от Альбериха – перепуганные бургунды во главе с маркизом Пандульфом предложили варягам выкуп, лишь бы те убрались поскорее.

– Как мыслишь, князь? – спросил Олег Инегельда.

– Да мы уже взяли маленько… – ответил Клык добродушно. – Но выкуп лишним не бывает! Пущай тащут.

Альберих не заставил себя ждать. Вскоре по Тибру спустилась маленькая галера, на ней доставили тугие мешочки с серебром. Договор дороже денег – варяги не стали задерживаться. Один за другим русы, аланы, ясы, булгары, савиры поднимались по трапу, и каждый тащил по увесистому мешку, а то и по два. Малютка Свен даже где-то бронзовую Венеру спёр – маленькую, по пояс, но тяжеленную. Котян вернулся с целой поленницей тубусов, в которых хранились скрученные папирусы. Фудри Московский тоже пустой пришёл, но зело довольный и со следами крепких поцелуев на мощной шее.

Около полудня лодьи отчалили от Эмпория. Все жители попрятались, и только римлянки пришли проводить завоевателей их сердец – они стояли и махали веточками жасмина и молодого лавра.

Олег смотрел на них со снисхождением, как человек семейный. Он сидел на корме «Финиста» и обнимал Елену. А потом Акила подмигнул Сухову и завёл такую песню, что Мелиссина покраснела и спрятала лицо на плече у мужа.

– Мне необыкновенно хорошо! – призналась она. – Словно юность вернулась – всё так ярко, так сильно! Понимаю, что в Рим меня отослал враг, тебе на погибель, но я ему всё равно благодарна. Ах, если бы Господь послал мне дитя… О-о… Я бы утолила тогда все свои желания, я стала бы самой счастливой женщиной на свете!

Олег нежно поцеловал её в шею и прошептал:

– Всё будет хорошо…

Глава 20,
в которой Олегу было явлено чудо

Семь варяжских лодий шли морем на север, между островами Тосканского архипелага и материком. Варяги благодушествовали – поход оказался на редкость удачным. Хоронили мало, а вот злата-серебра добыли изрядно и славу воинскую приумножили.

Вёсла сушили согласно настроению – спешить было некуда, свежий ветер поддувал слева в корму, и реи развернули так, чтобы улавливать каждое дуновение, а паруса ещё и распёрли в ширину особыми жердинами. Лодьи шли ходко.

Олег Сухов приготовил Елене укромное местечко на корме «Пардуса», в маленькой треугольной каморке под полуютом, куда вела низкая дверца, но женщина воспротивилась, не пожелав обитать в сырой полутьме, слушая окрики кормщика сверху и шум волн, обтекающих борта.

А вот Гуго Арльскому каюта пришлась по душе – король почти не вылезал оттуда, за исключением тех случаев, когда лодья причаливала к острову, и трубач сзывал желающих отобедать к костру.

Олега беспокоило, как Его Величество отнесётся к появлению на борту Елены, но всё прошло гладко – Гуго был поражён, конечно, но счёл, что магистру просто удалось спасти красавицу-паломницу, вырвав сей ценный трофей из лап презренного Альбериха. Елена Мелиссина не стала переубеждать короля…

Уступив изгнанному монарху каюту, женщина устраивалась на полуюте, подстилая себе кипу войлочных кошм и удобно откидываясь в ложбину кормового завитка, изображавшего хвост корабля-дракона. А когда поднималась волна, пересаживалась ближе к мачте, где качка была ощутима менее всего.

Приседая на груду ковров, сложенных у мачты, зоста-патрикия оказывалась в центре внимания – взгляды сотни мужчин устремлялись на неё, – но Елена не смущалась. И не чинилась, не чванилась особо – женщина улыбалась и думала о своём, а иногда пела песни, что выучила за свою неспокойную жизнь. Она тянула заунывные арабские песнопения, протяжные славянские, томные итальянские, пылкие франкские. Варяги слушали – и их твёрдые лица мягчели, а в душах, заветрившихся и огрубелых, начинало щемить.

На третий день пути – лодьи проходили между островом Эльба и побережьем Тосканы – Елена заняла своё обычное место на корме. Турберн, сидевший у руля, поглядывал на неё с умилением. Потом пришёл Пончик, пристроился рядом. Олег, тягавший снасти на пару со Свеном, разгорячился и скинул рубаху, оставшись в одних штанах, сшитых из кожи по варяжской моде – гребцы в таких не скользили в бурю по мокрым скамьям.

– Олег! – крикнул Шурик. – Иди к нам!

Сухов прошёл на корму и занял место в ногах Елены, облокотившись на крутой изгиб борта.

– Мы как на отдыхе, – ухмыльнулся Пончик, – на увеселительной прогулке! Угу…

Елена сидела, выпрямившись и высоко подняв голову, – загорала под солнцем Италии. Её глаза были закрыты, а вся фигура выражала полнейшую безмятежность.

– А я вот всё думаю, – проговорила она, не раскрывая глаз, – знаете о чём? Думаю, как же я попала сюда? Кто послал меня – умный враг или глупый друг? Помнишь, Олег, ты говорил, что это не мог быть патриарх? А может, всё же он?

– Верится с трудом, – пожал плечами Сухов. – Феофилакт слишком глуп. Говорить он умеет, но соображать не способен – в его голове никак не могла родиться идея повлиять на ситуацию в Риме извне так, чтобы развалить порнократию изнутри. Нет, это ему кто-то «напел», а патриарх подхватил. Вполне вероятно, что он и сам убеждён, будто идея с тайной посланницей пришла к нему естественным путём.

– Допустим, – сказала Мелиссина, открывая глаза. – Допустим, что его подговорил тот самый враг – главарь, которого ты не раскрыл. Как, ты говорил, его прозвище? «Принцепс»?

– Угу, – сказал Олег.

– Не передразнивай, – проворчал Пончик. Елена улыбнулась и продолжила:

– Если «Принцепс» оплодотворил слабый патриарший разум идеей о свержении порнократок, то как он мог знать, что я поступлю именно так, как поступила? И, вообще, какой он смысл закладывал в исполненное мною поручение? Навредить тебе? Ведь «Принцепс» – синклитик, и наверняка знал о планах императора. А вредить Марозии означало принести вред Гуго, следовательно, и базилевсу!

Пончик скорчил рожу, тыкая пальцем в настил – дескать, Гуго под нами. Елена пожала плечами – мол, плевать я хотела на всяких там королей.

– Наши речи слишком понятны, – предложил Александр, беспокойно ерзая.

– «Принцепс» точно знал, как ты поступишь, – перешёл Олег на язык русов. – Полагаю, он был в курсе всех твоих тайных дел – и просветил о них патриарха, чем привел того в восторг. Правда, Феофилакту далась лишь внешняя сторона, его впечатлил список дворов, при которых ты блистала, а вот «Принцепс» разглядел куда больше – твой характер. Ты дерзка и решительна, любишь опасность, но храбрость твоя разумна – ты не станешь рисковать зря, опыт и знание подскажут тебе неожиданный ход – и ты сделаешь его. Я помню, как встретил тебя во дворце ширваншаха – ты явилась убить князя Халега, сына Ингоря, а по ошибке встретила меня. Благословенная ошибка!

– Перестань, – махнула на него рукой Елена.

– Перестал. Просто я хочу сказать, что твои действия в Риме были достаточно предсказуемы. Тактику посланницы Мелиссины предвидеть было нельзя, но стратегия-то ясна! Центр, ось, опора порнократии – это Марозия, и что бы ты выбрала для решения поставленной задачи? Либо убить Марозию самой, либо убрать её чужими руками. Ты пошла по второму пути – он был интереснее. Подзуживая Альбериха, ты добилась своего – сыночек заточил мамулю и братца в темницу.

Однако я уверен– «Принцепс» добивался вовсе не этого. Положение в Риме его не волновало совершенно. Посылая тебя, он вредил мне! Не в силах дотянуться до магистра и аколита, он желал посредством зоста-патрикии нанести ему, то есть мне, удар в спину. Как? А вот тут выбор велик. Представим, что ты сама решила зарезать Марозию. Тебе это удалось, но тебя схватили и отдали палачу… Впрочем, стоит ли зря тратиться на пытки? Можно было и подсказать, кому положено, кто ты. И что будет делать Гуго, узнав, что его жена убита супругой человека, желающего заключить союз от имени императора? Постарается этого человека извести, верно? А то, что при этом пострадает империя, «Принцепсу» безразлично. Ему это только на руку – чем хуже для империи, тем лучше для него.

– Убить тебя не легко, – убеждённо высказался Пончик. – Угу…

– Согласен, не легко. Но можно ведь? Я, знаешь ли, не заговорён от стрел и мечей, я, как все, внезапно смертен. Причём, заметьте, «Принцепс» в любом случае оставался в выигрыше. Убьёшь ты Марозию – Гуго осерчает и возжаждет меня прикончить. Король остаётся на нашей стороне только потому, что не знает, кто стал причиной нежданного возвышения Альбериха. Если же ему об этом сообщат, он тут же увидит всё в ином свете, обвиняя и меня в подлом заговоре. Ведь это я заплатил ему золотом, убеждая послать войско пугануть Ландульфа! А если бы войско осталось в Риме? Посмел бы тогда восстать Альберих? Да ни за что! Видишь, какой расклад? И поэтому я успокоюсь лишь тогда, когда окажусь в Константинополе – и пойду по следу «Принцепса», и отыщу этого гада. Пока он жив, и я, и ты будем в опасности.

– Но всё могло окончиться неудачей, – осторожно сказал Пончик. – Мало ли… Могли убить саму Елену… Хм.

– Вот именно, – криво усмехнулся Олег. – Могли. И это был бы самый беспощадный удар по мне…

Елена дотянулась рукою до шеи Сухова и провела по ней пальцами, лаская и успокаивая.

– А тебе не кажется, – затянул Шурик, – что ты переоцениваешь Гуго? С чего бы ему вдруг бросаться мстить за убиенную Марозию? Да у него только официальных любовниц было… не помню сколько. Вандельмода, Пецолла, Ротильда, Стефания, Ротруда и… и так далее. А в Павии, во дворце, он держал целый гарем из красивых наложниц!

– Пончик завидует королю, – объяснила Елена для Олега.

– Ничего я не завидую!

– А вы знаете, – сказала Елена, – как Гуго женился в третий раз, то есть на Марозии? Она-то была замужем за Гвидо, его братом по матери, а церковь запрещает женится на вдове брата. И король не остановился даже перед тем, чтобы обесчестить память о мамочке, объявив, что её потомство от второго брака не отпрыски её, а приёмыши, которых она лживо называла своими детьми! Представляете? Ламберт, маркграф Тосканы и брат Гвидо, вызвался доказать действительность своего происхождения, и зря – Гуго заманил Ламберта к себе, велел схватить его, ослепить и запереть в темнице. Маркграфство Тосканское он отдал Бозону, своему брату по отцу.

– Ну, то, что Гуго не обременён нравственностью и совестью, нам известно, – сказал Сухов. – И что никакой любви к Марозии он не питал, тоже ясно. Тут другое… Король не зря так стремился жениться на сенатриссе и патрикии – он мечтал, чтобы тот самый папа Иоанн XI, сын Марозии, который, кстати, развёл Гуго с его второй женой Альдой, провозгласил его императором! Вот какая у него цель была! Не страсть правила монархом, а чистая политика. Вернее, грязная.

– С этим всё ясно, – подвёл черту Александр, – но главный вопрос остаётся без ответа: кто такой этот «Принцепс»? Ты вот сказал, что пойдёшь по его следу. А где его следы? Лично я не замечал ни одного.

Угу…

– Не замечал он… – фыркнул Олег. – Искать надо не здесь. Вернёмся в Константинополь – и сразу заявимся к патриарху. Душу вытрясу из мерзавца! Он мне всё скажет, коневод хренов…

В это самое время «Пардус» проходил мимо Эльбы, оставляя остров за кормой по левому борту. И тотчас же показалась двухмачтовая усиера, корабль поменьше дромона, но побольше кумварии. Гребцы на ней располагались в два ряда – пятьдесят человек на нижнем ярусе, пятьдесят на верхнем, но вёслами они работали лишь на переходе, как и варяги на лодьях. Когда же усиера вступала в бой, гребцы становились воинами.

– Кто это, интересно? – приподнялся Пончик.

Олег пожал плечами, разглядывая огромный вымпел, ниспадающий с задней мачты усиеры. На нём был изображён Иоанн Креститель, святой покровитель Флоренции.

Спустив паруса, усиера подошла к «Пардусу» на вёслах, и некий чин поднялся на её корме. Сложив ладони рупором, он прокричал:

– Не у вас ли находится его величество король Гуго?

– А зачем он вам? – заорал в ответ Инегельд.

– Маркграф Бозон Тосканский желает засвидетельствовать своё почтение!

При этих словах Гуго Арльский очень живо выполз из своей каморы и поднялся во весь рост.

– А где же наш любимейший брат и славнейший маркграф? – спросил он громко, подбоченясь.

– Ждёт вас на берегу, ваше величество! Верные люди передали маркграфу, что вы следуете с норманнами… Меня послали встретить вас и проводить! Маркиз Риккардо Злой, к вашим услугам!

Гуго перевёл взгляд на Инегельда, тот глянул на Вилобородого, а ярл посмотрел на кормщика.

– К берегу! – скомандовал Карл.

Олег обратил внимание на перемены, произошедшие с королём, – Гуго уже не выглядел жалким беженцем, он выпрямил спину и выпятил грудь, принимая вид величественный. Хотя и немного потешный, ибо без мантии и короны Гуго не воспринимался как монарх, больше смахивая на держателя харчевни или на купчика средней руки.

Лодьи повернули вслед за усиерой в направлении Пьомбино, порта на границе двух морей, Тирренского и Лигурийского, но маркиз Риккардо обошёл город стороной, взяв северней, и причалил в маленькой укромной бухточке, на берегу которой выросло целое селение из роскошных шатров, стоявших вразброс. Множество солидариев в блестящих кольчугах, с копьями в руках и перьями на шлемах расхаживали поодаль, сторожа подходы к лагерю, а больше выпендриваясь друг перед другом. Было заметно, что все они служат разным господам – геральдические звери на их щитах щерили кровавые пасти, выпускали когти одинаково свирепо, но породы были разными. Да и больно уж пыжились щитоносцы.

У походных коновязей – попросту говоря, у верёвок, протянутых между деревьями, – фыркали и перетаптывались кони под яркими попонами, а на берегу краски и вовсе пестрели, утомляя зрение произвольным смешением цветов – это вышли встречать короля обитатели шатров, высокие титулованные особы. Граф Флорентийский, граф Сиенский, виконт Пизанский, князь Пьомбино, а впереди всех, источая улыбку, полную мёда и елея, простирал короткие пухлые руки маркграф Тосканский Бозон.

Лодьи одна за другой подошли к берегу, со скрипом и шорохом всаживая форштевни в песок.

Засидевшиеся варяги сходили на берег сразу десятками, и в их присутствии дворянство тосканское малость поблёкло, хотя ни русы, ни даже булгары не отличались цветистыми одеяниями. Сам вид варягов был весьма внушителен – сразу становилось ясно, кто тут воин, а кто просто мечом опоясан. Тем более что на фоне болтливых, экспансивных южан, чёрных и мелких, сдержанные северяне гляделись белокурыми великанами, которым достаточно было бросить один мимолётный взгляд, чтобы задавить в зародыше позыв схватиться за оружие. Солидарии рядом с ними как-то усохли, увяли. Чудилось, даже пышные султаны из перьев поникли.

– Брат! – воссиял Бозон Тосканский, распахивая объятия.

Гуго Арльский, снисходительно улыбаясь, приблизился к нему и приобнял, похлопав по спине.

– Мне докладывали, что норманны решили тебя подбросить до места, – оживлённо болтал маркграф, – но я даже представить себе не мог, что тебя сопровождает такая сила!

– Они гвардейцы императора ромейского, – сказал король небрежно. – Император хочет мира на Юге, я поддержал его, а эти, как ты говоришь, норманны, помогли мне в трудную минуту.

– Так будьте уверены, – торжественно заговорил Федерико, виконт Пизанский, – что усилия вашего величества увенчались полным успехом: Ландульф I, князь Беневентский, сложил оружие и заключил мир с императором ромеев, за что и получил титул стратига Лонгивардии!

– Превосходно, – важно ответил Гуго, – это надо отметить!

– Всё готово, брат! – снова залучился Бозон. Тут король спохватился и отрекомендовал феодалам Сухова.

– Магистр Олегариус, – сказал он в манере герольда, – в наших понятиях – герцог.

«Герцог» усмехнулся и отвесил тосканцам короткий поклон.

– К столу, господа! – воскликнул виконт. – Ваше величество… Ваше высочество…

И тут на берег сошла Елена Мелиссина. Графы с маркизами моментально приобрели сходство с голодными котами, узревшими миску со сметаной.

– Зоста-патрикия Елена, – представил её Олег, – в ваших понятиях – герцогиня.

Знать дружно поклонилась прекрасной даме, продолжая поедать её глазами. Выглядело это презабавно.

Повара знатных особ были в отчаянии, когда узнали, что стол придётся накрывать едва ли не на тысячу персон, но справились – накрыли поляну. Над десятками костров подрумянивались на вертелах бычки и кабанчики, не считая крупной дичи. Вино разливалось бочками, целый воз свежеиспечённого хлеба «разгрузили» за две перемены блюд.

Олег устроился на ковре, неподалёку от Гуго Арльского, пировавшего с особым аппетитом, – видать, сытная пища варягов не отличалась особыми изысками.

Утолив голод, аристократия пустилась в воспоминания.

– Бивали мы тех лангобардов, – лениво проговорил виконт Пизанский, ковыряя в зубах. – Подошли как-то к Таранто на галерах, вроде как на арабов собрались, а сами высаживаемся в порту. Местные не знали, куда деваться, а наши избаловались: за каждой девкой не гонялись уже, только самых смазливых щупали; серебро не брали, только золото… Ух и погуляли мы тогда! На славу, как говорится…

– А вот мы попали однажды, – подхватил эстафету маркиз Риккардо Злой, – так попали! Составили как-то караван, пошли в Венецию. Бариум уже, помню, миновали, как вдруг, откуда ни возьмись, пираты! Причём с запада напали арабы, с востока – хорваты, а мы, значит, как орешки в клещах. Бог спас да жадность людская – хорваты, чтобы не делить добычу, набросились на арабов, а те – на хорватов! Так и порвали друг друга…

– Жадность и алчность – вот они, грехи смертные! – провозгласил Годехар, граф Флорентийский. – Помните, как мы Ламберта хватали? Кто тогда первым бросился в покои маркграфские, разжиться чем-нибудь подороже бронзы? Теодоро, по-моему… Ну да, он самый. Только Ламберта заперли, он – бегом в палаты, и давай шерстить повсюду. Всё, помню, знаменитый золотой поясок Ламберта отыскать хотел. Всё перевернул, а пояса не нашёл. Теодоро и жену Ламбертову раздеть велел, Гаительгриму, – та стоит, голая, а он всё рыщет, всё ругается. А я гляжу – у Гаительгримы из влагалища будто шнурочек высовывается красненький. Я подхожу к ней, берусь за тот шнурочек, тяну – и вот он, золотой пояс! Ха-ха-ха, ей-богу, ни одной повитухе такое не удавалось!

– Я бы хотел, – вскричал Фабио, князь Пьомбино, – чтобы и у моей жены почаще были такие роды!

– Га-га-га! – ответила знать.

Олег посмотрел на Елену, но та лишь улыбнулась – дескать, что с них взять, с варваров? Грубый народ. Дикий.

Король Гуго малость перепил вина, отчего стал жеманничать и вводить в свою речь витиеватые обороты.

– Мы тут посовещались, – промычал он, наклоняясь к Олегу и облизывая жирные губы, – и решили двигаться к Павии сушей. Я приглашаю вас в гости, благороднейший Олегарий. Хочу, знаете ли, отл… обл… от-бла-го-да-рить за гостеприимство и принять, как подобает королю. Возьмите с собою вашего князя, Евдокию… или Елену? В общем, её я тоже желал бы видеть среди приглашённых. И… и с полсотни ваших доблестных норманнов – думаю, полусотни хватит, дабы устеречь моё золото и уберечь вас самих от ненужных встреч. Не соблаговолите ли принять моё предложение, магистр?

– Соблаговолю, – улыбнулся Олег. – А лошади хоть найдутся? И коляска для Елены?

– Всё будет! – величаво заверил его Гуго. – Король я или не король?

Сухов привстал на колени и подполз к Инегельду, благодушно выслушивавшему всякую чушь от пьяненьких маркизов с баронами.

– Слышь, Клык? Король нас в Павию зовёт, только не морем. Ты как насчёт конной прогулки? Возьмёшь с собою полусотню…

– …Полусотню Тудора! – договорил князь.

– Можно и Тудора. А я тогда «чёртову дюжину» прихвачу…

– И меня, и меня! – забеспокоился Пончик, отрываясь от сочной пулярки.

– И тебя.

– А я Котяна возьму, – подала голос Мелиссина. – И булгар моих. Можно, ваше величество?

– Можно! – решительно кивнул Гуго, да так, что шея чуть не хрустнула. – Король я или не король?

– Ладно, – кивнул Инегельд. – Тогда что? Тогда ярлы пущай в Геную следуют. Слышь, Карл? Подождёшь нас в Генуе!

– Добро! – сказал Вилобородый с набитым ртом.

Сидевший неподалёку Либиар Лысый утвердительно наклонил голову, а Вуефаст Дорога, дурачась, изобразил нижайший поклон, принятый на приёмах у базилевса, отчего расплескал вино и развеселил товарищей.

– А не боится ли магистр, – проговорил Бозон Тосканский, – в наших понятиях – герцог, что полусотни норманнов маловато будет, чтобы сохранить и золото, и голову?

Сухов внимательно посмотрел на маркграфа. М-да. Вино не раздобрило Бозона, а прибавило агрессии и пьяной злости.

– Не боюсь, – спокойно ответил Олег. – Потому как на лодьях останутся еще шесть сотен, в ваших понятиях – шесть тысяч отборнейших воинов, поскольку любой варяг стоит десятерых. Если надо, они пройдут всю Италию вдоль или поперёк, чтобы только мне помочь. Пройдут, удобряя землю кровью врагов. Эти люди, маркграф, за последний месяц взяли приступом Амальфи, Неаполь и Рим.

– Рим?! – не поверил Бозон.

– Рим, – по-прежнему спокойно сказал Сухов.

– Это правда, маркграф, – подтвердила Мелиссина.

Тот лишь головою покачал, несколько обалдев, и тут же загорелся новой идеей.

– А пусть тогда покажут свои умения! – воскликнул он. – Пусть в поединке сойдутся лучшие воины – ваш и наш!

– Пусть! – пьяно рявкнул Гуго, уже мало что соображавший. – Король я или не король?..

– Ладно, – согласился Олег, подумав, что победа варяга на дуэли обезопасит его лишний раз – многие из местных забияк присмиреют. О вероятном поражении он даже не думал – победить руса, конечно, можно, но только не этим солидариям. Одержание победы над варягом – удел разве что викинга, светловолосого гиганта из края хладных синих фьордов и лесистых шхер. А уж эти южане… Они возьмут лишь числом, серой массой. Какие из них воины? Так, одно подобие. Смазка для меча.

Варяги, услыхав о странном вызове, запереглядывались – что это, дескать, за чудак выискался – сам для себя погибели ищет?

– Прошу учесть, – надменно сказал Бозон, – Бертуччо Пезаро сражается на двух мечах. Бертуччо!

В дальнем углу поляны поднялся с ковра рослый тосканец, узкобёдрый и широкоплечий, с маленькой головой на непомерно толстой шее, брутальный и жестокий тип – всё в нём дышало грубой силой. Знавал Олег подобных субъектов, знавал… Привычка легко выигрывать порождает в них иллюзию непобедимости, утверждает ни на чём не основанную самоуверенность, перерастающую в наглое доминирование. Но такие люди – не бойцы. Боец – это тот, кто борется, тот, кто, потерпев поражение, находит в себе волю подняться и продолжить битву, тот, кто уверен в своих возможностях, потому как точно знает их пределы. И тут главное не сила тела, а сила духа.

Бертуччо глумливо оскалился, демонстрируя белые зубы и обводя варягов взглядом жадным и нетерпеливым – выходи, мол, кто из вас дурнее, и дай мне с тобой разделаться!

Сухов отыскал глазами Пожирателя Смерти и позвал:

– Ивор!

Тот посмотрел в его сторону, перевёл взгляд на Пезаро – и легко встал, подхватывая оба своих меча.

– Давай, Ивор, – напутствовал друга Малютка Свен, – выпусти из этого говнюка всю вонь!

Пожиратель Смерти тонко улыбнулся и вышел на площадку, поросшую травой, что простиралась шагов на десять между коврами и платановой рощицей.

Бертуччо осмотрел Ивора удивлённо и хмуро, будто не понимая, для чего ему подсунули этого заморыша. Смеху ради, что ли? Он заворчал и качнул правым мечом.

– Врежь ему, Бертуччо! – завопил Бозон. – Врежь как следует!

– Бой до первой крови? – хладнокровно поинтересовался Олег.

– До смерти! – осклабился маркграф.