Текст книги "Юность длиною в сто лет. Читаем про себя. Моледежь в литературе XX-XXI вв."

Роман Терехова признан едва ли не самой заметной беллетристической книгой первого десятилетия нового века. Писал его автор 11 лет (1997-2008 гг.), почти исчезнув из поля зрения отечественного читателя и рискуя, что издатели не решатся публиковать 800 страниц непростого текста.

В основе романа – знаменитое (и усердно замалчиваемое близко стоявшими к нему) «дело волчат». Само же «дело» было так: 3 июня 1943 года на Большом Каменном мосту, перед окнами Дома на набережной семиклассник Володя Шахурин (сын министра авиапромышленности) застрелил свою одноклассницу – дочку нашего посла в Мексике Нину Уманскую, затем выстрелил и в себя, скончавшись через сутки. Налицо была любовная драма, «дело для баб», по отзыву Сталина. Но через месяц арестовали восемь человек из самой элитной московской школы № 175, где учились погибшие. В числе арестованных были племянник Сталина, два сына Микояна, сын «хирурга номер один» Бакулева и т. д. Оказалось, что они, как и погибший Шахурин, входили в тайную группу «Четвертый рейх». «Россия переживала самую трагическую свою пору, а сыновья героических наркомов восхищались фашистской формой, рейхом и разнообразными способами искали удовольствий. Это не игра, это обыкновенная жизнь, так часто бывает. Посмотрим за окно – там все то же самое. Просто у нынешних мальчиков есть возможность получить наследство и есть куда уехать из места, откуда папы качают нефть и газ» (см. интервью А. Терехова «Огоньку»: http://mspu.org.ua/literaved/851-delo-volchat.html).

Расследуя это дело, автор «организует» в романе группу воображаемых следаков. Читатель будет двигаться в лабиринте миражливых любовных приключений-фантазий героя-рассказчика, столь же миражливых взаимоотношений в коллективе следаков плюс (как весомый, всегда долгожданный для читателя бонус!) – документальные проникновения «в ту далекую эпоху». За хитросплетениями судеб и тел Терехов обнаружит душевные движения чисто человеческие (в нечеловечески героическое время). К сугубо трогательному, личному, лепится и просто очень понятное (сегодня – особенно!): стремление потреблять жизнь как можно вкусней…

В бунте юных кремлевских «принцев» был серьезный социальный момент: они остро чувствовали бесперспективность советского проекта лично для себя. Они понимали, что законных оснований получить наследство отцов, советских функционеров, у них нет. И понимали, что для обеспечения будущего им нужна другая идеология. Собственно, об это социальное шкурничество элиты споткнулся и весь советский проект – разбилась мечта построить, наконец, справедливое общество. Но чтобы понять это, увидеть в давнем полузабытом скандале главный конфликт эпохи, нужно было дожить до наших 90-х.

«Внук деревенского плотника», повествователь (а с ним заодно и автор) не может особенно сочувствовать людям элиты, да и они держат его на строгой дистанции. Зато он получил редкую возможность проследить корешки и вершки, истоки и следствия сложнейшего и неизбежного во всяком обществе явления, обычно растянутого на века.

По признанию самого Терехова, та эпоха и ее герои – всего-то деды его! – остались чуждыми и не доступными пониманию автора. Опыт «расследователя» показал: мнения и суждения о прошлом суть полуправды, не смеющие претендовать на звание истины, а человек вернее всего может участвовать в историческом процессе как субъект биологический – так сказать, через заложенный в нем инстинкт продления рода. Только в этом он подлинен, да и высшую, хоть и кратковременную свободу от общества лишь в оргазме может добыть… Вот почему интимные сцены порой даже навязчиво вторгаются в и без того напряженный ход событий.

Если кому и удалось создать «эпос наших дней», то именно Александру Терехову, всеми его на сегодня книжками в совокупности, но «Каменным мостом» – в особенности.

Цитаты

«Судьба человечества меня не волнует… меня волнует моя жизнь, мое дыхание, я. Мне нужен я».

«Володя – сын всего лишь наркома… Получается: третий разряд. Но он рвался выше, интересовался раскладом в Кремле. Просчитывал свой путь и предполагал, что будущее его зависит от успешного проведения задуманных интриг.

– Вы говорите про четырнадцатилетнего мальчика. Может быть, вы…

– Нет, именно так… И невероятно нервен».

«– А мы жили… Влюблялись… Растили детей… Это жизнь. Всюду жизнь. Одна моя знакомая побывала в Освенциме, у нее номер на руке. Ей определили работу в газовые камеры: разбирать вещи, люди несли самое лучшее с собой – и вещи оставались. Так она с подругами наряжалась в чужие платья и устраивала танцы, хотя назавтра могли отправиться следом в камеры и – в печь».

«Мы тут жили, в восемнадцатом подъезде, еще когда на моих глазах убили Уманскую… Я на балконе стояла. Их трое шло по мосту, школьников-то… И что-то полаялись – на моих глазах! Жена маршала Конева знала, что убил Микоян. А свалили на Шахурина».

«Мальчикам нашего класса официально полагалось оружие. Знаешь, как рассказывал математик Юлик Гурвиц: прихожу на урок, а все мальчики сидят локти на стол: кинжал со свастикой под одной рукой, пистолет под другой. Поворачиваюсь спиной написать на доске тему урока и трясусь: а вдруг пальнут в спину!»

«Но почему дети взяли фашистские звания? Почему, когда страна, истекая кровью… ненавидя… Но как признался еще один выпускник 175-й школы: внешний вид фашистов даже в наших очерняющих пропагандистских фильмах не шел в сравнение с обмотками и мешковатыми шинелями русских солдат, оборванцев, дикарей – в победоносных, страшных элегантных фашистах виделось жестокое, мужское начало… красота врагов, красота и культурная прочность цивилизованной жизни, горячих ванн и исполняемых расписаний трогали и дурманили мальчиков 175-й, живших высоко от своей земли в ощущении: все им обязаны».

«Как ты меня назвал? Мразь? Генерал-лейтенант, не выросший в результате темных событий из восьмиклассника… Отдал на мосту пистолет сумасшедшему другу пугнуть красивую девочку, забыл вынуть обойму, и вроде ушел, но как-то недалеко, а потом вернулся к двум дергающимся, истекающим… схватил пистолет и убежал, и зубы стучали от страха… и ничего не похоже на правду…»

«…император (Сталин – В. Б.) прорычал про ненавистную 175-ю школу: «У-у, каста!»

А время и впрямь – коридор, да такой длинный, да такой, в общем, и темный, что, оглянувшись, не увидишь, что там было в пяти шагах от тебя. Про это – роман Эдуарда Веркина. Сперва читатель попадает в наши годы, в благополучную семью. Обжившись в ней (а в ней ему, ясное дело, понравится), он уходит в облако времени, в далекие военные годы. И вот мы уже в лесу, и природа обрушивается на нас всем своим мокрым, грязным, ледяным неудобством. Но она, эта природа, – хранительница героев романа, потому что теперь мы попадаем в партизанский отряд, скрывающийся в лесах. Отряд не простой – несколько взрослых собрали в него ребят от восьми до шестнадцати лет, сирот войны, организовав как бы походную школу-интернат. Здесь ребята учатся, отсюда выходят и на задания. А звезда отряда – паренек, которого все уважительно называют Саныч. Писатель не идеализирует своего героя: он и жесток до глумливости над врагом, этот Саныч, и груб, и болтлив, и хвастлив, и по-своему, наверное, ограничен. Но у него есть главное достоинство для эпохи – Саныч отважный боец.

Он совершит подвиг, погибнет, станет Героем Советского Союза посмертно. А после войны обнаружится, что не сохранилось даже его фотографии. И тогда его подросшая сестренка, лицом на Саныча похожая, надевает шапку и ватник, берет в руки автомат и снимается вместо брата. Подлог? Нет, говорит Веркин, так рождается легенда. Она всегда не вполне совпадает с действительностью, но щель между действительностью и легендой – та, в которую уходят настоящие жизни. Могильная это щель. Потому и легенда всегда неточна, что потери прошлого невосполнимы… Так, на дистанции в семьдесят с лишним лет, автор позволяет читателю почувствовать свежесть далекой утраты. Бело-серо-черный зимний мир – но похоже, и из него Веркин прорубает ходы в свою фэнтезийную Страну Мечты (она появляется в других книгах Веркина), потому что некоторые совершенно мистические моменты в повествовании явно намекают, что сюжет не исчерпан реалом войны, что действо продолжится и в иных измерениях…

На конкурсе «Книгуру» в 2012 году молодые читатели присудили роману победу. В том числе, возможно, и потому, что Веркин видит прошлое глазами нашего современника, почему и партизанская история, им рассказанная, чем-то напоминает компьютерную игру. Но от этого нашему современнику тема, возможно, становится только ближе…

Роман отмечен и другими литературными премиями.

Цитаты

«– Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину…

– Так это не немец ведь, – глупо ответил я.

– Это еще хуже, – брезгливо сказал Саныч. – В сто раз хуже, это настоящее дерьмо. Это же предатель. Отродье».

«Вот каких-то два года назад кто мог представить, что в наших городах будут стоять виселицы? Ага, вот и я не мог. Мне и само слово не нравилось, гадкое, похожее на сгнившую, скользкую, но почему-то еще живую змею».

«Справа на нас шел человек, то есть немец, в одних штанах и ботинках, никакой другой одежды, никакого оружия, он брел через снег и смотрел себе под ноги, и был уже почти рядом, метрах в пятнадцати. Саныч повернулся к нему.

Наверное, я оглох – МП прощебетал, брызнул гильзами, немец покрылся красными кляксами, упал на спину и стал дрыгать ногой. Сам он уже умер, а нога не хотела, скреблась о жизнь, отталкивалась от земли».

«Я отвернулся. Сон. Кошмар, и нет пробуждения. Иногда я думаю, что его, пробуждения, вообще нет. И все это будет продолжаться и продолжаться: лес, дороги, заметенные снегом и затянутые грязью, дома, пахнущие кислыми валенками, сырые дрова, хлеб с кирпичом, голодные и злые мыши, отъедающие у спящих отмороженные уши, моторы, гудящие в небе, звезды, сияющие особенно ярко уже который год.

– За тем следи, что на тропке остался! Я стал следить».

«– Я считаю, что все еще не закончено, – сказал я. – У нас с немцами. И никогда не будет закончено. Каждый немец, пусть он через сто лет родится даже, каждый немец нам должен.

– Ну да, за то, что они у нас тут сделали…

– Совсем нет. Они нам должны не за то, что они у нас тут сделали. Они должны за то, что мы у них не сделали».

Мы: 1950-80-е годы

У писателя В. Сорокина есть рассказ «Ватник». Висит в доме полусгнивший ватник. Злобное и запуганное старшее поколение на него молится, среднее, сытое и ленивое, терпит, а младшее ненавидит, для него эта рухлядь – воплощение убожества жизни вообще. Рассказ из очень поздних советских времен, рассказ-символ несостоявшейся в нашем обществе «преемственности поколений».

Поздние советские времена, вообще говоря, очень пестрые по настрою. Тут вам и хрущевская «оттепель» конца 50-х с ее верой в то, что через двадцать лет построим рай земной, и брежневский сонный вроде бы миролюбивый «застой» (60-70-е гг.), завершившийся вводом советских войск в Афганистан, и горбачевская «перестройка» второй половины 80-х, окончившаяся крахом СССР. Это только для иностранцев советские люди, «совки», были скопищем хмурых, наивных и плохо одетых людей. На самом деле не только каждое поколение имело свое лицо, но и каждый отдельный советский человек словно носил в себе коммуналку из нескольких поколений, из разных слоев убеждений, настроений и устремлений, порой взрывоопасно противоречивых.

А он и сейчас не умер, этот «совок»! Его здания, вещи, люди, предания окружают нас и сейчас. И главное, так много дал он для заветной идеи русского человека: идеи социальной справедливости. Главное же для нас – «советский эксперимент» был по определению «молодежным»: устремлен в будущее («Мы новый мир построим»), рассчитан на силы молодежи, на ее наивность, энтузиазм, на то, в конце-то концов, что опыта проживания в другой формации у нее и не было. Поэтому так трудно было «человеку советскому» взрослеть и стареть, он как бы себя только на молодость и рассчитывал. «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым», – это из песни поздних советских лет. Но расставание с молодостью было для каждого неизбежным и часто болезненным, и расставание не с «комсомолом», а с мечтами, иллюзиями, верой в счастье и справедливость. Об этом – поэтичные и тревожные рассказы Ю. Казакова о молодежи 50 –60-х, произведения Ю. Трифонова и А. Вампилова.

Советская литература (а возможно, и советская жизнь) упорно лепила образ (и самого его?..) человека положительного, хорошего. Таковы герои Ю. Бондарева и А. Рыбакова, раннего В. Аксенова, братьев А. и Б. Стругацких, В. Шукшина, В. Распутина.

Тени эпохи выявляет Ю. Поляков – впрочем, вполне с мирным пафосом. С. Довлатов мастерски соединяет лирическую интонацию и хлесткую иронию; жанр, в котором он работал, можно назвать лирическим гротеском. Гораздо жестче, острее картина советской жизни у В. Сорокина. И совсем необычен лирический герой Э. Лимонова – которого зачастую тянет назвать и антигероем эпохи. Из наших дней смотрят на то время (каждый очень по-своему) М. Елизаров, А. Терехов, К. Букша.

Здесь представлены наиболее яркие, характерные, «знаковые» произведения о наших 50 – 80-х, об эпохе, которая, повторяем, не умерла и способна еще удивить нас своей разнообразной живучестью…

Роман начинается с неожиданной встречи. Преуспевающий профессор (абсолютный винер, по советским меркам 70-х; роман 1976 г.) Вадим Глебов – Вадька Батон, по-дворовому – узнает в забулдыге-грузчике одноклассника и кумира своей юности Льва Шулепникова. Сорок лет назад, на исходе 30-х, они были соседями. Правда, Шулепников жил в самом элитном доме Москвы – в знаменитом Доме на набережной, а Вадька с родителями и бабушкой теснился в коммуналке неподалеку и, конечно, дико завидовал блестящему другу.

Что же произошло? Почему один поднялся по лестнице социального успеха, а другой, «красный принц», опустился на самое дно? Причина ли в характерах обоих: осторожный, прагматичный Вадька всегда умел встраиваться в изменчивые обстоятельства, а избалованный Лёвка (кстати, гораздо более циничный) в какой-то момент сломался.

В небольшом романе писатель воссоздает почти всю советскую историю: от азартных 20-х до скучных 70-х… Оказалось, принадлежность к советской элите – вовсе не счастливый билет; милости судьбы непрочны и оговорены тягостными условиями. Поколения проходят перед нами, тесня и пожирая друг друга, и в этом чудится какой-то высший космический закон, который невозможно преодолеть простой человечностью. Или эпоха героям романа выпала больно уж костоломная?.. Но нет, не все можно списать на эпоху: взгляд писателя сверлит человеческую природу до самого нерва… Собственно, Трифонов во многом опирается здесь на воспоминания своего детства и юности, ведь он тоже жил в Доме на набережной как раз в это время, и меняющийся воздух времени он передает изумительно тонко и достоверно. Да и рассказанная история явно имеет прототипов в реальности.

Цитаты

«Он был совершенно никакой, Вадик Батон. Но это, как я понял впоследствии, редкий дар: быть никаким. Люди, умеющие гениальнейшим образом быть никакими, продвигаются далеко. Вся суть в том, что те, кто имеет с ними дело, довоображают и дорисовывают на никаком фоне все, что им подсказывают их желания и страхи. Никакие всегда везунчики».

«Нынешние Раскольниковы не убивают старух процентщиц топором, но терзаются перед той же чертой: переступить? И ведь, по существу, какая разница, топором или как-то иначе? Убивать или тюкнуть слегка, лишь бы освободилось место?»

«Что же мы можем, несчастные лилипуты?» – думал Глебов».

«Спустя несколько минут он проезжал мостом через реку, смотрел на приземистый бесформенно длинный дом на набережной с тысячью окон, находил по привычке окно старой квартиры, где промелькнула счастливейшая пора, и грезил: а вдруг чудо, еще одна перемена в его жизни?»

«Английский язык для всех, французский – для избранных», – такова сентенция современных снобов… Как приложить ее к герою рассказа Распутина (1973 г.)? Ходит он в школу в куцем пиджачишке и зеленых штанах, перешитых из отцовских галифе. Если уж очень захочется есть, можно сходить на базар и поглядеть, давясь слюной, на настоящую пищу. Потому что маленький герой (пятиклассник) живет в городе, а мать осталась в деревне. Да и в деревне послевоенной не сытней. Он, конечно, головастый и своего добьется, этот пацан, – если пробьется сквозь перманентный голод сорок восьмого года, если не собьет его с пути истинного местная шпана, с которой ради заработка он то играет на деньги, то дерется (точней, его поколачивают – опять же за излишнюю «головастость»).

Таков малолетний советский «сноб» 1948 года. И если бы не уроки французского… Точнее, не молоденькая учительница французского Лидия Михайловна, которая помогает ему. Впрочем, герой рассказа – парень хоть и мелкий, а вредный: ни за что из гордости не желает у нее питаться. А вот на деньги поиграть – это ага, согласен. И в строгой училке открывается лукавая азартная девчонка, которая «проигрывает» герою так нужные ему деньги. Впрочем, сильно лукавить герой-рассказчик ей не дает.

Идиллия разрешится в духе сурового, равнодушного к судьбам отдельных людей времени, – но без лишней «крови». Забавная смысловая рифма: из лучших побуждений учительница нарушает правила поведения, а ученик, опять же из ложной гордости, провоцирует ее и подводит, – эта рифма писателю очень нужна. Потому что рассказ его – о доброте человеческой, которая не в ладу с формальными правилами, а заодно и с самой судьбой. Эх, знай пятиклашка, чем упрямство его чревато!.. Но мог ли он знать? Рок, короче!

Вот почему автор начинает рассказ с просьбы простить его – простить за зло, по неведению и слабости нанесенное. Это горькое послевкусие осознанной вины – христианский (по сути) ответ тем, кто считает жизнь слепо жестокой, зло неизбежным, а человека перед судьбой беспомощным. Да, говорит писатель, жизнь жестока, но выводы делать надо – и исправляться по мере сил. В этом смысл пути человека к богу, добавим мы от себя, нахально завершив мысль классика, хотя в его рассказе про бога впрямую и нет ничего…

А нам зачем этот рассказ про «мелкого» в разговоре о почтеннейшей молодежи? Ну, во-первых, потому что эпоха Распутиным очень уж хорошо показана. Во-вторых (и это главное), рассказчик-герой как бы раздваивается: он и давнишний тот пятиклашка, и умудренный жизненным опытом взрослый, который себя «малого» и все тогдашнее пережитое судит уже с позиций зрелого человека. И в-третьих, в характере главного героя нет ничего специфически «детского», писклячьего, инфантильного. Это вполне уже сформировавшийся человек, упорный, волевой, умный и проницательный без скидок на возраст. Так что рассказ почти про ребенка, но для зрелых людей, для нас, про проблемы самые взрослые.

Ну, и классика ведь это – бесспорная. Неспешная, мудрая, человечная…

Цитаты

«Так, в одиннадцать лет, началась моя самостоятельная жизнь».

«Голод в тот год еще не отпустил, а нас у матери было трое, я самый старший. Весной, когда пришлось особенно туго, я заставлял сестренку глотать глазки… проросшей картошки…, чтобы развести посадки в животе, – тогда не придется все время думать о еде».

«Я шпарил по-французски на манер наших деревенских скороговорок, половину звуков за ненадобностью проглатывая, а вторую половину выпаливая короткими лающими очередями. Лидия Михайловна, учительница французского, слушая меня, бессильно морщилась и закрывала глаза. Ничего подобного она, конечно, не слыхивала».

«…едва я оставался один, сразу наваливалась тоска – тоска по дому, по деревне. Никогда раньше даже на день я не отлучался из семьи и, конечно, не был готов к тому, чтобы жить среди чужих людей. Так мне было плохо, так горько и постыло! – хуже всякой болезни».

«– Ты что это – загреб кассу и драть? Ишь шустрый какой! Играй.

– Мне уроки надо, Вадик, делать, – стал отговариваться я.

– Кому надо делать уроки, тот сюда не ходит».

«Откуда мне было знать, что никогда и никому еще не прощалось, если в своем деле он вырывается вперед? Не жди тогда пощады, не ищи заступничества, для других он выскочка, и больше всех ненавидит его тот, кто идет за ним следом».

«Она помолчала, рассматривая меня, и я кожей почувствовал, как при взгляде ее косящих внимательных глаз все мои беды и несуразности прямо-таки взбухают и наливаются своей дурной силой. Посмотреть, конечно, было на что: перед ней крючился на парте тощий диковатый мальчишка с разбитым лицом, неопрятный без матери и одинокий…»

«– Но тогда это будет игра на деньги, – несмело напомнил я.

– Конечно. А что мы с тобой в руках держим?.. Я молчал, не зная, что делать и как быть.

– Неужели боишься? – подзадорила меня Лидия Михайловна».

«– Вы играете на деньги с этим?.. – Василий Андреевич ткнул в меня пальцем… – Играете с учеником?! Я правильно вас понял?

– Правильно…

– Ну, знаете… – Директор задыхался, ему не хватало воздуха. – …Это преступление. Растление. Совращение…»

«Среди зимы, уже после январских каникул, мне пришла по почте посылка. Когда я открыл ее…, – аккуратными, плотными рядами в ней лежали трубочки макарон. А внизу в толстой ватной обертке я нашел три красных яблока.

Раньше я видел яблоки только на картинках, но догадался, что это они».

Экран откликнулся

Одноименный фильм 1978 г. режиссера Евгения Ташкова. В ролях: М. Егоров, В. Талызина, Т. Ташкова, О. Голубицкий, Б. Новиков и др.

«Уроки французского», 1978 г.