Текст книги "Юность длиною в сто лет. Читаем про себя. Моледежь в литературе XX-XXI вв."

Тоска – чаще всего это чувство испытывают герои Андрея Платонова. Тоскуют они по куску хлеба, по идеалу, другому человеку, невозможности слиться с народом и природой, тоскуют по будущему, которое безусловно должно быть светлым и счастливым. Эту тоску не нужно путать со скукой: скука – бездеятельна, а у героев Платонова томление созидания. Об этом и самый знаменитый его рассказ «Река Потудань» (1937 г.) – рассказ о сугубо личном, даже интимном. «Трава опять отросла по набитым грунтовым дорогам гражданской войны, потому что война прекратилась». Идет по такой вот дороге красноармеец Никита Фирсов – домой возвращается. «Это был человек лет двадцати пяти от роду, со скромным, как бы постоянно опечаленным лицом – но это выражение его лица происходило, может быть, не от грусти, а от сдержанной доброты характера либо от обычной сосредоточенности молодости».

Он не был дома несколько лет и теперь видит все глазами взрослого человека, прошедшего войну: и постаревшего отца, и покосившиеся без призору домики. Видит и девушку Любу, дочь учительницы. Когда-то отец приходил с ним в гости к учительнице, думая жениться на женщине, да не решился. И теперь Никита томится любовью по ее дочери. Осиротев, Люба стала учиться на врача. Деталь времени: главы учебника она зубрит при свете печки, экономя на керосине. А зубрит – потому что учебники дефицитны, их в библиотеку возвращать надо, лишний раз с полки-то не возьмешь.

Кажется, ничто не мешает Никите и Любе жить вместе, быть счастливыми, наконец. Однако Никите не просто совладать со своим волнением. Даже после свадьбы он не может стать Любе мужем по-настоящему. И снова разлука, похожая для обоих на смерть!

Люба тяжело заболеет, а Никита об этом даже и знать не будет: убежит от позора далеко и сделается тем, кого сейчас мы зовем «бомжом».

Но эта история завершится счастливо. Вопреки обстоятельствам автор подарит своим героям то, что в жизни редко встречается. Ну, и конечно, время, эпоха, которая словно прозрачной стала от голода, у которой голова от голода кружится (но и от надежд!) – приметы этого времени Платонов передает удивительно бережно, трепетно, ведь в начале 20-х и он был юн, и он так верил в возможность обманувшего его счастья!..

Цитаты

«Почти все прохожие, даже те, которые шли под руку, будучи женихами и невестами, имели при себе что-нибудь для хозяйства. Женщины несли в домашних сумках картофель, а иногда рыбу, мужчины держали под мышкой пайковый хлеб или половину коровьей головы либо скупо хранили в руках требуху на приварок. Но редко кто шел в унынии, разве только вовсе пожилой, истомленный человек. Более молодые обычно смеялись и близко глядели в лица друг другу, воодушевленные и доверчивые, точно они были накануне вечного счастья».

«– Вы меня не помните? – спросила Люба.

– Нет, я вас не забыл, – ответил Никита.

– Забывать никогда не надо, – улыбнулась Люба.

Ее чистые глаза, наполненные тайною душою, нежно глядели на Никиту, словно любовались им. Никита тоже смотрел в ее лицо, и его сердце радовалось и болело от одного вида ее глаз, глубоко запавших от житейской нужды и освещенных доверчивой надеждой».

«…бессмысленность жизни, так же как голод и нужда, слишком измучили человеческое сердце, и надо было понять, что же есть существование людей, это – серьезно или нарочно?»

Экран откликнулся

«Одинокий голос человека» (1987 г.) – первый фильм режиссера Александра Сокурова. В ролях: Т. Горячева, А. Градов и др. В фильме использованы и другие произведения А. Платонова.

Мотивы повести использовал Андрей Кончаловский в фильме «Возлюбленные Марии» (1984 г.), но действие перенесено в США. В главных ролях: Дж. Сэвидж, Н. Кински, К. Кэррадайн.

«Одинокий голос человека», 1987 г.

«Возлюбленные Марии», 1984 г.

«Ванька-Граммофон да Мишка-Крокодил такие-то ли дружки – палкой не разгонишь. С памятного семнадцатого годочка из крейсера вывалились. Всю гражданскую войну на море ни глазом: по сухой пути плавали, шатались по свету белу, удаль мыкали, за длинными рублями гонялись».

Так начинается эта небольшая, но в полном смысле переломная повесть Артема Веселого, опубликованная в 1923 году. Переломная – потому что про лихих «братишек»-«революцьонных» матросиков писатель вовсе не гимн (но почти поэму в прозе) создал, а сатиру. Со смаком, с любованием, с легкой тоской по уходящему безбрежью революционной свободы, но сатиру. Возвращаются Ванька с Мишкой на свой «корапь», а там новая команда, новые (точнее, почти прежние, строгие дореволюционные порядки). Там дисциплина, от которой они отвыкли на всю оставшуюся им шальную развеселую жизнь. Сами они на фоне команды – богатыри и ростом и опытом, прямо вольница со стругов Стеньки Разина. А новый призыв – «крупа», «пшено», комсомольцы с какими-то своими собраниями и стенгазетками, со строгим отношением к службе, с серьезной честностью. Но честность – как раз не про них, не про Ваньку с Мишкой. В них удаль удивительно сочетается со шкурностью, вороватостью: голодная жизнь приучила к тому. И с профессиональной безграмотностью: перезабыли они всю морскую науку за годы гражданской войны.

Не приживутся Ванька с Мишкой на корабле, снова канут в вольную житуху, так, кажется, и не поняв, что общая «житуха» в стране сильно меняется, а они со всей своей буйной «революцьонностью» остались за бортом становящейся советской действительности. Так навеки и бросили богатыри якорь в трех-пяти шальных, ярых годах революции и гражданской войны, вольной воли, бескрайней смуты. Уплыл от них крейсер истории. Лузеры? Да нет, почти совсем уголовнички, вечные партизаны отошедшей гражданской смуты… Впрочем, и они с загребущими своими ручищами могут оказаться в тренде времени: на дворе-то НЭП. Но только не на советском военном корабле…

Что же касается колорита эпохи, языка Веселого – судите сами. Это не «проза», а песня, озорная и страстная.

Цитаты

«Ходовые, деловые Мишка с Ванькой, не шпана какая-нибудь. Широкой программы ребятки. Оторвыши разинские, верно. И отчаянность обожают, тоже верно».

«Да и то сказать: бывало, отчаянность не ставилась в укор. Все прикрывал наган и слово простое, как буханка хлеба. Это в наше растаковское времечко телячья кротость в почете. В почете аршин, рубль да язык с локоть (т. е. «новая экономическая политика» с элементами рыночной экономики, НЭП, проводимая Советским правительством в 20-е гг. – В. Б.). Никогда, никогда не понять этого Мишке с Ванькой, не на тех дрожжах заквашены».

«Девочки подбирались на ять. И не подумать, чтобы там насильно или за глотку. Ни-ни… Моряк на такую программу не пойдет. Ну а как это срисует девочку грубую, сейчас к ней подвалится…, начнет американские слова сыпать: абсолютно, вероятно и так далее. А той известно чего надо, поломается немного да и:

– Ах, мое сердце любовью ошпарено!»

«Вволю тешься, сердце партизанское. Кровью плещись по морям, по пыльным дорогам… Полным ртом жри радость. Хлебай гремучие кипящие просторы. Хлебай медовые зерна деньков вольной волюшки».

«Перемигнулась стерва-комиссия – и ну опять, ровно неразведенной пилой:

– Представьте, в главной магистральной цепи сгорела осветительная коробка, как исправить?

– И к чему вся эта буза, товарищи? – закричал Ванька. – Не могу спокойно переносить, товарищи… Мое существо тяготится переполнотою технических и политических оборотов… Ах, в бога-господа мать!»

«На другое утро, раздетые и разутые, с тощими мешками на горбах, уходили Мишка с Ванькой. С трапа обернулись, в последний раз любовно оглядели корабль, и в молодую команду, выстроенную на палубе, – глаз занозой:

– Ууу, крупа…

Ваньку-Граммофона и Мишку-Крокодила провожали загорелые глаза. В глазах мчались новые ветра и пересыпалось молодое солнце».

Культовый роман советской сатиры – «Двенадцать стульев» – явился на свет почти незаконнорожденным, почти как подкидыш. Отправляясь на юга в 1927 году, известный уже писатель Валентин Катаев предложил своему брату Евгению Петрову и его другу Илье Ильфу набросать черновик романа-фельетона с детективным заворотом сюжета. Тема: охота за сокровищами, спрятанными в одном из двенадцати стульев. Результаты труда «литературных негров» потрясли Катаева: за несколько месяцев «начинающие» родили шедевр! Сага о «великом комбинаторе» товарище Бендере и его спутнике бывшем предводителе «команчей» Кисе Воробьянинове – кто ж и теперь не знает, не любит ее?

Пересказывать сюжет не имеет смысла. Напомним лишь некоторые моменты. Перед нами блестящая цепь фельетонов, в каждом из которых вздрючен и высмеян какой-нибудь типаж старой, отходящей России и новой России, советской. Досталось, между прочим, и самому несостоявшемуся отцу шедевра Валентину Катаеву – он с женой выведен здесь как инженер Брунс + его супруга.

Есть прототип и у великого комбинатора. Это Осип Шор (1899 –1978), соученик Катаева и Петрова по одесской гимназии. Рослый атлет, он прожил удивительную жизнь сперва и впрямь великого комбинатора (организация шахматного турнира, выемка денег на нужды якобы белой эмиграции, женитьба в голодный год на состоятельной дамочке) – но затем стал сотрудником Одесского угрозыска и ЧК. Кончил бы Шор, как и товарищ Бендер, заурядным советским служащим, но в 37 году затеял драку с сотрудниками НКВД во время ареста своего начальника, получил срок. Потом фронт. После войны внук одесского банкира Осип Шор работал проводником поезда «Москва – Ташкент». О Рио-де-Жанейро он мечтал, но в юности, и костюм великого комбинатора со знаменитой капитанкой носил тоже сперва Осип Шор.

Реальная жизнь была грустнее, но заковыристей выдумки беллетристов…

Кстати, именно Шор заставил авторов «оживить» убиенного Остапа и написать продолжение его приключений. Правда, Остап «Золотого теленка» (1931 г.) – несколько более умудренный жизнью, не бестрепетно блестящий, как в «Двенадцати стульях», зато человечный. В конце романа мечты о легком богатстве и красивой жизни отставлены им как заблуждения испорченной старым режимом юности (это в первом варианте финала). Во втором Бендер оказывается вышвырнутым и из мира, куда стремится – просто не смог перейти границу: «Графа Монте-Кристо из меня не вышло».

Ясно, что действительность «Двенадцати стульев», реал нэповской России гораздо ближе нашему сегодня, чем совсем советская Россия «Золотого теленка». Как раз на переломе к 30-м в стране произошла ликвидация частной инициативы как таковой, почему и ее носители в этом романе – сплошь уголовные элементы. Впрочем, и советской действительности (ее, скажем так, «гримасам») достается в обоих романах по самое не могу, отчего обе книги находились под запретом в СССР в конце 40 – начале 50-х.

Цитаты

«Остап со вчерашнего дня еще ничего не ел. Поэтому красноречие его было необыкновенно». («Двенадцать стульев»)

«Не спала только одна нечистая пара. Великий комбинатор вышел из своей каюты в первом часу ночи. За ним следовала бесшумная тень верного Кисы. Они поднялись на верхнюю палубу и неслышно приблизились к стулу, укрытому листами фанеры… Остап поставил стул на ножки, сжав челюсти, вспорол плоскогубцами обшивку и залез руками под сиденье…

– Есть! – сказал Остап придушенным голосом». («Двенадцать стульев»)

«На Воробьянинова было жалко смотреть. Отросшие слегка усы двигались, стекла пенсне были туманны. Казалось, что в отчаянии он бьет себя ушами по щекам». («Двенадцать стульев»)

«Труп второй принадлежит мужчине двадцати семи лет. Он любил и страдал. Он любил деньги и страдал от их недостатка». («Двенадцать стульев»)

«Отец Федор не выдержал муки преследования и полез на совершенно отвесную скалу. Его толкало вверх сердце, поднимавшееся к самому горлу, и особенный, известный только одним трусам зуд в пятках. Ноги сами отрывались от гранита и несли своего повелителя вверх». («Двенадцать стульев»)

«– Где же валюта? – придирчиво спросил великий комбинатор…

– Берите, берите, что есть, – отвечал Корейко, сидя на корточках и глядя на корчащиеся в огне документы, – берите, а то и этого скоро не будет. Валюты не держу.

– Вот я и миллионер! – воскликнул Остап с веселым удивлением. – Сбылись мечты идиота!». («Золотой теленок»)

«Ну что ж, адье, великая страна. Я не люблю быть первым учеником и получать отметки за внимание, прилежание и поведение. Я частное лицо и не обязан интересоваться силосными ямами, траншеями и башнями. Меня как-то мало интересует проблема социалистической переделки человека в ангела и вкладчика сберкассы. Наоборот. Интересуют меня наболевшие вопросы бережного отношения к личности одиноких миллионеров». («Золотой теленок»)

«– Ну его к черту! – с неожиданной злостью сказал Остап. – Все это выдумка, и нет никакого Рио-де-Жанейро, и Америки нет, и Европы нет, ничего нет. И вообще последний город – это Шепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана.

– Ну и дела! – вздохнул Балаганов.

– Мне один доктор все объяснил, – продолжал Остап. – Заграница – это миф о загробной жизни. Кто туда попадает, тот не возвращается». («Золотой теленок»)

Экран откликнулся

В нашем сознании бытуют две классические экранизации «Двенадцати стульев»: фильм Леонида Гайдая 1971 г. (в главных ролях A. Гомиашвили, С. Филиппов, М. Пуговкин) и телесериал Марка Захарова 1976 г. (в главных ролях А. Миронов, А. Папанов, Р. Быков). Однако вместе с ними есть сведения еще о 14 экранизациях.

Первая – уже в 1933 году (режисеры Мартин Фрич и Михал Вашинский, Польша/Чехословакия). Дальше: «Двенадцать стульев» (режиссер Йозеф Эмерих, 1938 г., Германия), «Двенадцать стульев» (режиссер Алеа Томас Гутьеррес, 1962 г., Куба), «12 стульев» (телеспектакль, режиссер Александр Белинский, 1966 г.), «Двенадцать стульев» (режиссер Мел Брукс, 1970 г., США), «12 стульев» (мюзикл, режиссер Тигран Кеосаян, 2003 г., Россия), «Двенадцать сидений» (режиссер Исмаэль Барари, 2011 г., Иран). Есть киноверсии франко-итальянская и даже – о, чудо! – бразильская. Но обычно иноземцы переносят сюжет в свою страну.

«Золотому теленку» на экранизации повезло меньше. Это, прежде всего, «Золотой теленок» (режисссер Михаил Швейцер, 1968 г., СССР; в ролях: С. Юрский, Л. Куравлев, З. Гердт, Е. Евстигнеев), «Мечты идиота» (режиссер Василий Пичул, 1993 г., Россия – Франция; в ролях: А. Смехова, С. Крылов, Е. Дворжецкий, С. Любшин, B. Этуш, В. Мищенко), «Золотой теленок» (режиссер Ульяна Шилкина, телесериал, 2006 г., Россия; в главных ролях: О. Меньшиков, А. Девотченко, О. Красько, М. Ефремов и др.) Существуют также версии чехословацкая «Командовать парадом буду я» (режиссер Ярослав Мах, 1970 г.) и венгерская «Золотой теленок» (режиссер Миклош Синетар, 1974 г.)

«Двенадцать стульев», 1933 г., Польша

«Двенадцать стульев», 1962 г., Куба

«Двенадцать стульев», 1970 г., США

«Двенадцать стульев», 1971 г., Россия

«Двенадцать стульев», ТВ-сериал, 1976 г., Россия

«Золотой теленок», 1968 г., Россия

«Командовать парадом буду я», 1970 г., Чехия

«Золотой теленок», 1974 г., Венгрия

«Золотой теленок», ТВ-сериал, 2006 г., Россия

Роман Леонова «Вор» увидел свет в 1927 году. И очень скоро иные словечки из него, придуманные автором, вошли в арго московского уголовного мира. Ох, и читающим был криминалитет молодой Страны Советов!..

Но «Вор» – не проходной «дюдик», это сложнейший по литературной технике интеллектуальный роман (впрочем, и увлекательный необычайно). Кажется, в нашей словесности это лучший пример романа, где автор демонстративно использует ходы и штампы бульварной беллетристики, но не высмеивает их, а насыщает глубоким философским смыслом и удивительной «жизненностью», социальной и психологической достоверностью. Знаете: как будто ожил примитивный лубок и оказался иллюминатором, за которым – космос. Это и в характере самого Леонова было: недаром писатель любил цирк – искусство вроде наивное, простонародное, но на грани смертельного риска. Циркачка Татьяна и будет одним из персонажей романа. Она – сестра главного героя Митьки Векшина.

Впрочем, совсем важных (смыслонесущих) образов в романе несколько. Давайте уж по порядку.

Итак, Митька Векшин, бывший красный командир, который так и не смирился с реалиями новой экономической политики – НЭПа. Разве за буржуйское наглое благолепие нэпманов сражался он с беляками, рискуя жизнью – и не щадя чужой жизни?.. Как проклятье тех страшных лет живет в его памяти один эпизод. Когда под ним убит был любимый конь, Векшин отмстил врагу: отмахнул шашкой руку юного белого офицерика, бросив помирать его, истекающего кровью, у дороги. Как и другие герои романа, Митька Векшин явно имеет переклички с образами Достоевского – с Рогожиным, прежде всего. Как и Рогожин, он растаптывает свою любовь (правда, физически не убивая ее). В условиях НЭПа Векшин становится «медвежатником» (спецом по вскрытию сейфов) и главным вором, «авторитетом» на Благуше – в районе Москвы, внешне тихом, но тут такие подземные горючие ключи криминала бьют!..

Любовь Митьки – до революции дочь состоятельного отца Маша Доломанова, а в в 20-е – «маруха» бандита Агея Манька Вьюга задумывает кровавую месть Митьке за свое поруганное чувство. И, конечно, в ней угадываются черты Настасьи Филипповны.

Но есть в романе и персонажи, характерные для 20-х советских годов. Это и бывший помещик («бывший человек») Манюкин, и поднявшийся «нэпак» (предприниматель) лихоусый Николка Заварихин, и советский чинуша Чикилёв. Сей последний особенно важен автору, он его главный идейный оппонент в романе. Чикилёв мечтает о царстве посредственности и тотальном контроле над членами общества: «Нет-с, человека с его раздумьем нельзя без присмотру через увеличительное стекло оставлять!» Впрочем, Чикилёва пронзает порой страшная мысль: а что, если и он тоже – не положенный в его идеальном мироустройстве гений?..

Эта живая, беспокойная галерея образов большей частью придонной Москвы 20-х интригует, спорит, философствует, любит и ненавидит, мстит и устраивает свои криминальные и не очень «бизнесы», помирает, погибает, убивает. И нет-нет, то один, то другой персонаж напрямую вступает в разговоры-споры с писателем Фирсовым, который вроде (а не Леонов) пишет о них. Судачат, торгуются – выпрашивают судьбу полегче, страниц на себя побольше, ведь Фирсов здесь креатор и кукловод. А между тем, порой мимоходом, герои высказывают заветнейшие леоновские мысли, в основе которых – жестокое сомнение во всем, что кажется «святым» людям не рассуждающим, что казалось тогда «политически единственно верным», бесспорным…

И о судьбе России, ее народа – очень здесь много до сих пор злободневных идей!

Остроту своего раннего романа (Леонову было 27, когда он его создал) писатель чувствовал постоянно. Недаром, через тридцать лет он заново прошелся по нему, уточняя смысловые узлы, язык.

Какую – первую или вторую – редакцию предпочесть?

С любой не прогадаете…

Цитаты

«…вверху, в пространствах, бушуют звезды, а внизу всего только люди… но какой ничтожной пустотой стало бы без них все это! Наполняя собой, подвигом своим и страданьем мир, ты, человек, заново творишь его…».

«Тем и благодетельна из всех прочих революция наша, что сорвала с нас обветшавший и обовшивевший орнаментум».

«… в те годы дрались за великие блага людей, в суматохе мало думая о самих людях. Большая любовь, разделенная поровну на всех, согревала порой не жарче стеариновой свечи. Любя весь мир любовью плуга, режущего покорную мякоть земли, Векшин только Сулима (своего коня, – В. Б.) дарил любовью нежной, почти женственной. Когда в одной рукопашной схватке пуля между глаз сразила коня, Векшин вел себя в тот вечер, словно убили половину его самого».

Чикилёв: «Нет-с, человека с его раздумьем нельзя без присмотру через увеличительное стекло оставлять! Мысль – вон где главный источник страдания и всякого неравенства, личного и общественного. Я так полагаю в простоте, что того, кто ее истребит, проклятую, того превыше небес вознесет человечество в благодарной памяти своей!»

Манька Вьюга: «Ведь вот ты какой, Митька, хуже смерти человеку причинишь, а не заметишь. Ступил ей на сердце и пошел дальше по текущим делам».

«Про нее, про Маньку Вьюгу, сложит поэт свою лучшую песню, которую повторит блат на тюремных нарах, в трущобах, в крайнюю смертную ночь».

«…когда подступит человечеству срок перебираться из трущоб современности на новое местожительство в земле обетованной, оно перельется туда единогласно, подобно большой воде, как повелевают изменившийся рельеф и земное тяготение… За спиной у вас окажется, весь в чаду и руинах, поверженный и вполне обезвреженный старый мир. Уж такую распустейшую пустыню увидите вы позади, словно никогда в ней и не случалось ничего… не пожито, не люблено, не плакано! Привалясь к обезглавленному дереву, на фоне прощальной виноватой зорьки будет глядеть вам в очи вчерашняя душа мира, бывшая!.. И тут опалит вас жаркая догадка, не эта ли ничтожная штучка, искорка, почти как точка… и есть наиважнейшая ценность бытия, потому что выплавлена из всего, сколько у нас его было позади, опыта человеческой истории…. О всемирной душе идет речь, понятно?»

«Собственно, народ-то наш никогда и не жил как следует, а все к чему-то готовился, к предстоящему, не щадя себя и деток, не покладая рук… ни у кого из прочих народов не развита до такой степени эта хлопотливая, даже досадная порою железка непрестанного усовершенствования, как у нас, пожалуй»

«…плохо было бы дело России, кабы каждые два века не оказывался на облучке решительный ямщик, пускавшийся догонять, выхлестывая все из знаменитой русской тройки».