Текст книги "Юность длиною в сто лет. Читаем про себя. Моледежь в литературе XX-XXI вв."

Почему «завтра» – «была»? Потому что, погружаясь из 1972 года (года написания повести) в далекую свою юность, автор-рассказчик знает, как буквально завтра сложится жизнь его друзей-одноклассников. Из их девятого класса суждено будет погибнуть многим и многим. Но память упорно возвращает его к предвоенному времени и к истории первой потери в их классе: красавица Вика Люберецкая добровольно уходит из жизни. Как это могло случиться в мире, который казался ребятам из их 9-го таким налаженным, таким светлым? Вон даже хулигана Сашку Стамескина активистка Искра Полякова наставила на путь истинный. В их школе замечательный директор, и хотя не повезло ребятам с их классной, грубой и фанатичной, но ведь и она, в сущности, не злая, а тупенькая, и тоже желает только добра. И даже если завтра будет война, она случится на чужой территории и будет одержана непременно победа и непременно же малой кровью!..

На сегодняшний вкус, герои повести слишком прямолинейны, наивны, но они мужают на глазах и в конце концов отстаивают право на свою веру, на свое видение жизни, превращая арестованного отца Вики («врага народа»!) в героя – поступок по тем временам отчаянной смелости.

В одном интервью писатель заметил, что его поколение жило с ощущением: завтра будет война; нынешние молодые живут в убеждении – войны точно не будет. Но если мы заблуждаемся, как заблуждались насчет «малой крови» юные герои Васильева? И если мы только допустим мысль, что заблуждаемся – быть может, герои его повести покажутся нам и ближе и интересней…

Цитаты

«Три года назад сделала она это страшное открытие: мама несчастна и одинока. Сделала случайно, проснувшись среди ночи и услышав глухие, стонущие рыдания. В комнате было темно, только из-за шкафа, что отделял Искоркину кровать, виднелась полоска света. Искра выскользнула из-под одеяла, осторожно выглянула. И обмерла. Мать, согнувшись и зажав голову руками, раскачивалась перед столом, на котором горела настольная лампа, прикрытая газетой».

«– Он говорит, что мещанство – это такое состояние человека, когда он делается рабом незаметно для себя. Рабом вещей, удобств, денег, карьеры, благополучия, привычек. Он перестает быть свободным, и у него вырабатывается типично рабское мировоззрение. Он теряет свое «я», свое мнение, начинает соглашаться, поддакивать тем, в ком видит господина. Вот как папа объяснял мне, что такое мещанство как общественное явление. Он называет мещанами тех, для кого удобства выше чести».

«– Нет, в том! – резко крикнула Искра. – Как удобно, когда все вокруг старики! Все будут держаться за свои больные печенки, все будут стремиться лишь бы дожить, а о том, чтобы просто жить, никому в голову не придет. Не-ет, все тихонечко доживать будут, аккуратненько доживать, послушно: как бы чего не вышло. Так это все – не для нас! Мы – самая молодая страна в мире, и не смей становиться стариком никогда!»

«Искра. Искра Полякова, атаман в юбке, староста 9 «Б», героиня подполья, живая легенда, с которой я учился, спорил, ходил на каток, которую преданно ждал у подъезда, когда с горизонта исчез Сашка Стамескин, первая любовь Искры. И последняя: у Искры не могло быть ничего второго. Ни любви, ни школьных отметок, ни места в жизни. Только погибнуть ей выпало не первой из нашего класса: первым погиб Артем».

Экран откликнулся

В 1987 г. фильм «Завтра была война» по повести Б. Васильева стал дипломной работой молодого Юрия Кары. В фильме снялись звезды и звездочки разных поколений: С. Никоненко, Н. Русланова, В. Алентова, И. Чериченко, Н. Негода и др. Фильм был признан бесспорной удачей авторов.

«Завтра была война», 1987 г.

Это самый обширный роман модного автора, самый, пожалуй, серьезный и самый как бы «неактуальный». Ведь речь в нем идет о событиях, случившихся за полвека до рождения писателя. И все же он злободневен – не только зол.

Итак, Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН), год 1929-й. Каторга, но пока еще с замахом на перевоспитание заключенных. Далеко не все персонажи романа догадываются, что СЛОН – все та же неистребимая модель русской жизни, какой она тянется через века: с крепостным театром, барским банным развратом, сладострастным палачеством и подневольным трудом на грани личного героизма. Однако и пылкой революционной веры в возможность перековки человека нет уже. Чувствуется в душах чекистов (у кого из них она есть) – растерянность: новая, светлая жизнь явно запаздывает.

Главный герой романа – молодой зека Артем Горяинов. Сидит он за уголовное преступление, за убийство отца. В этом страшном поступке автору видится некий особый символ: сломалась связь времен. Хоть и кончил Артем гимназию, но от человека «серебряного века» в нем разве что интерес к поэзии теплится. А он, «серебряный век», дотлевает именно тут, на Соловках, – здесь его последнее пристанище и могила, не устает напоминать нам автор. Но для Артема безразличны что вера коммунистическая, что христианская; темы революции и гражданской войны, которыми все мыслящие персонажи так или иначе живут, его тоже не занимают. Кажется, Прилепин сознательно делает героя несколько вне его эпохи, вечным каким-то недорослем или подчеркнуто современным аполитичным товарищем. Автор примеряет робу зека на себя и своего современника?..

На долю Артема выпадут схватки с урками; покровительство главы СЛОНа Федора Эйхманиса (исторический Ф. И. Эйхманс, 1897 –1938); горчащий и жгучий, на грани садомазо, роман с «комиссаршей» Галиной; попытка побега; долгое и бесплодное ожидание казни… Автору симпатичен его герой, которого он щедро – наверное, по знакомству – одаривает харизмой: все Артема если не любят, то интересуются им.

На самом деле Артем – смесь ницшеанского сверхчеловека (по замаху претензий, по неумному своеволию) и человека массы, слабого, сентиментального, истеричного. Автор наделяет его значащей фамилией Горяинов. Через горе – во что-то новое?.. Горя, обновиться?.. Волей автора и очень логично для данного характера Артем и преобразуется – из стихийного бунтаря в лагерную пыль, в сознательно незаметного зека, одержимого лишь одним инстинктом: выжить, дотянуть до свободы.

СЛОН перемолол его.

Истина же – по Прилепину – вот она:

«Русскому человеку себя не жалко, это главная его черта. В России все Господне попущение. Ему здесь нечем заняться. Едва Он, утомленный и яростный, карающую руку вознеся, обернется к нам, вдруг сразу видит: а вот мы сами уже, мы сами – ребра наружу, кишки навыпуск, открытый перелом уральского хребта, голова раздавлена, по тому, что осталось от лиц, ползает бесчисленный гнус. «Не юродствуй хотя бы ты, русский человек». Нет, слышишь, я не юродствую, нет. Я пою».

Цитаты

«На Соловках Артем неожиданно стал понимать, что выживают, наверное, только врожденные чувства, которые выросли внутри, вместе с костями, с жилами, с мясом – а представления рассыпаются первыми».

«Если Господь показывает тебе весь этот непорядок – значит, он хочет побудить тебя к восстановлению порядка в твоем сердце».

«Эйхманис… завершил мысль, глядя в глаза Артему: – Это не лагерь, это лаборатория».

«Этот монастырь – он же с зубами!.. Он передавит всех, кто возомнил о себе».

«Бог здесь голый. Я не хочу на голого бога смотреть».

«Потом будут говорить, что здесь был ад. А здесь была жизнь. Что до ада – то он всего лишь одна из форм жизни, ничего страшного».

«– Я очень мало люблю советскую власть, – медленно подбирая слова, ответил я. – Просто ее особенно не любит тот тип людей, что мне, как правило, отвратителен».

Наверно, сейчас не совсем понятно, почему первые читатели этого, возможно, главного романа Пелевина, тогда, в 1996 г., помирали со смеху. Но в позднесоветские времена анекдоты о Чапаеве, Петьке и Анке были едва ли не самым популярным фольклором. Народ забористо потешался над истлевшим революционным мифом, и надо быть большим провокатором, чтобы сделать примитивных Чапая и Петьку казарменных анекдотов героями интеллектуального романа, приобщить их к духовной традиции буддизма, к философии Витгенштейна, к психологии Юнга и вообще сляпать увлекательную окрошку из культурных кодов чуть ли не всего 20 века, от декадентов «серебряного века» до бандюганов лихих 90-х.

А вот Пелевин это все сделал, и местом действия его романа, естественно, стала дурка. Здесь лечатся, а точней, предаются своим фантазиям четверо сумасшедших: Петр Пустота, полагающий себя поэтом-декадентом начала 20 века и сподвижником легендарного Чапая (тот становится и наставником Пустоты в буддизме); некто Сердюк, который участвует в сваре двух средневековых японских кланов; Мария («Просто Мария» – популярный у нас в середине 90-х мексиканский сериал), у которой якобы роман с самим Шварцнеггером; и бандюган Володин, у которого, ясен корень, свои разборняки по жизни текут. Каждый пребывает в своем фантазийном мире и покидать его не хочет ради мира реального.

Заинтригованный читатель будет пробиваться в этом лабиринте к разным очевидным и не очень истинам, главная из которых – Россия за сотню лет повторяет все тот же цикл своих исканий: с Западом ли она (Мария) или с Востоком (Сердюк), с высокой ли духовностью (Пустота) или с откровеннейшей уголовщинкой (Володин). И как почти сто лет назад, черт знает, чем сердце ее успокоится.

Конечно, роман Пелевина – игра, и все серьезное здесь подается (и восприниматься должно бы) с улыбкой. Возможно, сцены из времен гражданской войны вам покажутся чересчур книжными. Зато реалии 90-х весомы и узнаваемы, и автором, кажется, ненавидимы жгуче. Главное, этот роман претендует на то, чтобы разбудить мысль читателя и делает все, чтобы пробуждение было «с улыбкой на устах».

Цитаты

«Представь, что твой внутренний прокурор тебя арестовал, все твои внутренние адвокаты облажались, и сел ты в свою собственную внутреннюю мусарню. Так вот вообрази, что при этом есть кто-то четвертый, которого никто никуда не тащит, которого нельзя назвать ни прокурором, ни тем, кому он дело шьет, ни адвокатом. И не урка, и не мужик, и не мусор. Так вот этот четвертый и есть тот, кто от вечного кайфа прется».

«Движение – все, конечная цель – ничто»

«Из семнадцатой образцовой психиатрической больницы убегает сумасшедший по фамилии Пустота. Времени для побега нет, и он про это знает. Больше того, бежать некуда, и в это некуда нет пути. Но все это пустяки по сравнению с тем, что того, кто убегает, нигде и никак не представляется возможным найти».

Мы: 1940-е годы

«Сороковые, роковые» – лаконичней Давида Самойлова никто не назвал время Великой Отечественной войны. «Рок», судьба: и смерть и жизнь, и победа, и неволя, – вся трагическая полнота бытия обрушилась на «граждан СССР» 22 июня 1941 г. И сколько же разных ликов войны отразились в зеркале литературы! Горечь потерь, но и убежденность в победе – в стихах и прозе военных лет; несколько фальшивый, золоченый пафос сталинских триумфальных од конца 40-х; очень честная, правдивая, хотя и не всегда поднимающаяся к большим обобщениям «лейтенантская проза» времен «оттепели» (вторая половина 50-х-60-е гг.); проблемы нравственного выбора, так обострившиеся в литературе 70-х – в литературе, полной духовных исканий и все больше душевной смуты…

В наше время не только литераторы, но и историки ломают копья вокруг, казалось бы, беспроблемно пафосной темы ВОВ. Память о ней уже не столь остра с течением лет, у новых поколений – «свои» войны, не такие бесспорно праведные. И все равно, Великая Отечественная, как бы ни истолковывать ее события, остается главным событием 20-го века в нашей стране, непроходящей болью, которой мы все же хотим гордиться.

Масса новейших фильмов и особенно сериалов не слишком поможет: в них уже выработан некий канон, набор штампов, «как надо изображать». А правду лучше узнавать из первых рук. Вот почему этот раздел мы наполнили произведениями, прежде всего, непосредственных участников войны: Ю. Бондарева, В. Кондратьева, К. Воробьева, В. Богомолова, Г. Бакланова, Ю. Казакевича, Б. Васильева, Б. Окуджавы.

Особенно остро ставят проблемы эпохи Л. Леонов, В. Гроссман, В. Быков, В. Астафьев, В. Распутин. Трагические страницы военного бытия в тылу освещает А. Приставкин. А сатирическую краску в военную тему добавляет В. Войнович.

Какой видится та эпоха из 21 века? Об этом – фэнтезийный роман И. Бояшова, роман с некоторой примесью фэнтези Э. Веркина и острое исследование самого парадоксального скандала эпохи у А. Терехова.

Прошлое не то, чтобы не отпускает, но учит. И каждый автор здесь «учится» по-своему.

Роман «Русский лес» считается одним из главных произведений советского классика. Собственно, в нем писатель подвел предварительные итоги прожитой страной половины века (роман 1953 г.) Неисправимый скептик не только в отношении советского эксперимента, но и природы человеческой вообще, Леонов здесь протянул руку своей эпохе, своему современнику. Память о военных испытаниях народа, отблеск недавней победы настроили автора на одический лад. Быть может, сейчас этот пафос кажется несколько наивным и громким. Хотя как знать – возможно, именно сегодня он многим понравится.

Итак, теплым летним утречком приезжает в Москву из далекой Енги – края лесного, сурового – юная Поля Вихрова. В Москве у нее живет отец – известный лесовод профессор Вихров. Ему в лицо Поля, выросшая без отца, мечтает бросить горячие слова комсомольских упреков, разоблачений, которыми и без того полнятся газеты. Там пишут, что профессор Вихров мешает развитию лесной промышленности, и вообще человек он какой-то подозрительный. Поле не удается сделать задуманное в день своего приезда. А ночью на советские города упадут первые немецкие бомбы…

Действие романа раздваивается. С одной стороны, это – тогдашнее военное «сегодня», где Полю и ее друзей ждет много испытаний. С другой – постоянные отсылки к прошлому, в самое начало века. Оно, это прошлое, не умерло, оно всеми своими тайнами и «несостыковками» определяет сегодняшний день. Выясняется, что вовсе не профессор-трудяга Вихров, а блестящий его оппонент Грацианский – главный супостат и злодей в романе. Он замаран и сотрудничеством с царской охранкой (великий, по советским меркам, «косяк»), и предательством, и подлостью даже в личной жизни. И, конечно, его ждет расплата: нам в нашем прекрасном «завтра» такие люди не надобны. Но пусть не оттолкнет вас порой нарочитая наивность сюжетных ходов: изощреннейший автор просто подделывается под кальки расхожих мнений своей эпохи.

Самым важным для него было донести свою главную и тогда для многих очень не бесспорную, а порой и опасную мысль о бережном отношении к родной природе – ну, и к человеку как части ее. Едва ли не первым у нас Леонов заговорил об угрозе экологии. Об этом в порыве освоения «пространств и земель», в годы индустриализации, не думали. Вряд ли мы ошибемся, сказав, что именно бесчисленные жертвы, которые принесла наша страна в годы войны, помогли автору одернуть лихих людей с топорами и с вечным девизом: «Лес рубят – щепки летят». Этот лозунг «оправдывал» жестокость репрессий 30-х, но после войны звучал уже кощунственно на израненной нашей земле. К тому же военный опыт показал: разухабистое отношение к людским и природным ресурсам чревато опасностью поражения. Зоркий и жесткий аналитик, Леонов в 30-е осторожно задавал вопросы упоенному собой советскому бытию. Но в военное лихолетье он искал то, что может объединить людей в противостоянии врагу; среди социальных конфликтов он жаждал синтеза и нашел скрепляющий все исток патриотических чувств в любви к родной природе, к человеку труда, который заодно с этой природой живет.

Без этого романа трудно понять, что именно сдвинулось в сознании наших людей после войны, почему они стали бережнее относиться друг к другу, к природе, к прошлому, которое теперь виделось не «отсталым», а вечно живым, актуальным, к жизни. Людям смертельно надоело жить в пекле ожесточения классовой борьбы, это стало уже невозможным.

Ну, а излишний пафос (как и наивность юных героев), – что ж, они тоже ведь отражение того времени.

Цитаты

«Не всякое сопротивление беде награждается избавлением от гибели, но всякая гибель начинается с утраты воли к сопротивлению».

«Никто не успел ему внушить, что резвость мысли, хоть и подтвержденная мнением века, но не оправданная собственными достижениями, и есть высокомерие полузнайки».

«– Вот мы все о будущем да о родине твердим, словно за горами они. А если б каждый всерьез подзанялся ею в радиусе шажков хоть на десяток вкруг себя, – и Поля пощурилась, мысленно умножая цифру на квадрат радиуса круга, – да прибрал бы эти триста четырнадцать квадратных метров, как комнату свою, как рабочее место, как стол, где пища твоя стоит, да кабы приласкал землицу-то свою в полную силу, да хоть бы вишенку посадил, пускай одну за всю жизнь… Ой, чего можно за час в сто тысяч рук наделать!»

«…ну, к чему стремятся люди? Говорят, к счастью, а по-моему неверно: к чистоте стремиться надо. Счастье и есть главная награда и довесок к чистоте. А что такое чистота на земле? Это чтоб не было войны и чтоб жить без взаимной обиды, чтоб маленьких не убивали, чтоб на ослабевшего не наступил никто… ведь каждый может ослабеть в большой дороге, правда? И чтоб дверей на ночь не запирать, и чтоб друг всегда за спиной стоял, а не враг, и чтоб люди даже из жизни уходили не с проклятьем, а с улыбкой…»

«Русского понимать надоть, его похвалить надоть под руку, он тогда вдвое себя обнаруживает…»

«…посоветуйте ей при встрече учиться и утолять жажду из первичных источников жизни, а не из книг: на мой взгляд, самые лучшие из них выражают лишь частные точки зрения и рассматривают обособленные участки бытия. А еще не бывало такого зеркала, чтобы мир полностью отразился в нем…»

«Теперь при чтении книг Леночка испытывала завистливое любопытство нищенки, подсматривающей из непогодных потемок за незнакомыми ей людьми в ярко освещенном окне. Мысли героев всегда лежали вне пределов ее понимания, но самые звуки их речей таинственно совпадали с голосами, звучавшими в ней самой.»

«Любая зрелость начинается с разоблачения сказки».

«Молодость человека длится до той поры, пока он не произносит впервые это слово «судьба» в применении к себе».

«…крайне сосредоточенный толстячок лет семнадцати в гимназическом мундирчике щегольского офицерского сукна, чем-то похожий на шоколадную булочку, стремящуюся выглядеть, как динамитный снаряд».

«Умирать надо в одиночку. Звери это знают лучше нас. В этом смысле они деликатнее людей».

«Человеку и свойственно меру своего удивления называть судьбою».

Эту книгу автор называл трудом всей своей жизни. Он писал роман девять лет (1950 –59 гг.). Но при попытке его опубликовать рукопись была арестована. В советских партийных сферах Гроссману категорически заявили: такое не напечатают еще лет двести – триста. Впрочем, ждать читателям пришлось лет двадцать: в 80-е роман вышел в свет.

Чем же так напугал он советское руководство? И не только его: уже в наши дни, созидая сценарий ТВ-сериала по книге Гроссмана, Э. Володарский утверждал: «…это действительно гнилой писатель. Писатель, не любящий страну, в которой он родился и жил».

Дело в том, что Василий Гроссман коснулся той раны, которая беспокоит сознание многих наших людей. А именно: он сравнил тоталитаризм сталинский и гитлеровский, углядев в «тоталитаризмах» некие общие черты, коренная из которых – пренебрежение к отдельной личности, ее подавление. Ясное дело, наше сознание сопротивляется таким вот непривычным сопоставлениям, да и себя как нечто самоценное не привыкло рассматривать.

И значит, стоит погрузиться в роман, чтобы услышать аргументы его автора…

Итак, дождит над землей сентябрь 1942 года. В Сталинграде, превращенном войной в руины, решается судьба страны, исход войны. Это знают и всей шкурой чувствуют и Сталин, и Гитлер (каждому из них автор уделит лишь по главе, но очень выразительной). Это сознают, чувствуют рядовые участники битвы. Защитники разбомбленного дома во главе с капитаном Грековым забыли о субординации, условностях, они единая семья здесь, они все товарищи, делающие одно общее дело. Неожиданно к ним пребывает представитель штаба – политработник Крымов, чтобы навести порядок и упразднить «партизанщину». Жесткий догматик, но честный и отважный офицер, он вовлекается в борьбу, и в самый решительный миг получает легкое ранение. Пулю искусно, бережно (только подранить) пустил в него Греков, чтобы устранить лишнего на передовой человека…

Это лишь один маленький, но значимый эпизод романа, который автор писал с замахом философским и эпическим. По мысли Гроссмана, свидетеля и участника социальных битв первой половины 20-го века, в Великой Отечественной сражались не страны, народы, идеологии. В ней схлестнулись две стороны бытия: глубинная инстинктивная «доброта», чувствующая уникальность каждого на земле, и понимание «добра» (точнее бы – «блага») как формы самоутверждения надчеловеческой (и посему всегда античеловеческой) абстрактной идеи превосходства твоего строя, религии, культуры, страны или расы. Поэтому линия фронта проходит не между воюющими армиями, а в душах людей. И здесь, в огромном романе Гроссмана, те еще кульбиты выдает судьба! Вот часть военнопленных организует в немецком лагере подпольную организацию. Есть у нее свой неформальный лидер: майор Ершов, «его несгибаемая жесткость была соединена с характером мягким и веселым». Но «формальные», по чину, лидеры организации сдают его, а затем гибнут и сами.

Эпизод – почти зеркальный по смыслу с конфликтом Грекова и Крымова в Сталинграде. Писатель сознательно создает систему таких зеркал. Их апофеозом становится спор старого большевика Мостовского и эсэсовца Лисса. Мостовского ждет ужасное прозрение и поражение в споре с врагом. Догматики всегда терпят поражение у Гроссмана, зато беспринципные карьеристы в любой системе – люди самые успешные. Но есть еще и «все прочие» (которых огромное большинство), движимые нередко инстинктом доброты и стремленьем к свободе (без которой человеком остаться нельзя, невозможно). В романе это и интеллигентное семейство Шапошниковых, и мятущийся физик Штрум, и его мать, погибшая в зоне оккупации от рук палачей. Это лихой и умный полковник Новиков, это отважные Греков и Ершов, это докторша Левинтон, в газовой камере согревшая последние минуты чужого ей мальчика.

Сюжетные линии романа необычайно разветвлены. Лагерь смерти – и ставка фюрера, московская квартира член-корра Академии наук Штрума – и степная мазанка у линии фронта, кремлевский кабинет Сталина – и гулаговский барак. Кажется, писатель мысленно заглянул на все этажи тогдашней жизни, хотя, конечно, главный герой его романа – наша интеллигенция. Та самая прослойка, которая рождает идеи, чтобы через их испытание на прочность придти к тому, что порой сразу шкурой чувствует темный, неграмотный человек – к инстинкту доброты как высшей жизненной ценности.

Как много надо было увидеть и пережить, чтобы сделать этот инстинкт крючком, на котором висит портрет сложнейшей эпохи, в правде и кривдах которой мы и сейчас ведь не очень разобрались…

Цитаты

«Есть право большее, чем право посылать, не задумываясь, на смерть, – право задумываться, посылая на смерть».

«Вселенная, существовавшая в человеке, перестала быть. Эта Вселенная поразительно походила на ту, единственную, что существует помимо людей. Эта Вселенная поразительно походила на ту, что продолжает отражаться в миллионах живых голов… Отражение Вселенной в сознании человека составляет основу человеческой мощи, но счастьем, свободой, высшим смыслом жизнь становится лишь тогда, когда человек существует как мир, никогда никем не повторимый в бесконечности времени».

«Все люди виноваты перед матерью, потерявшей на войне сына, и тщетно пробуют оправдаться перед ней на протяжении истории человечества».

«Что происходит, когда человек умирает?»

«Я увидел неколебимую силу идеи общественного добра, рожденной в нашей стране… Я увидел, как во имя идеала, столь же прекрасного и человечного, как идеал христианства, уничтожались люди… Эта идея была прекрасна и велика, и она беспощадно убила одних, исковеркала жизнь другим, она отрывала жен от мужей, детей от отцов».

«И вот, кроме грозного большого добра, существует житейская человеческая доброта… Это частная доброта отдельного человека к отдельному человеку, доброта без свидетелей, малая, без мысли… Доброта людей вне религиозного и общественного добра… она непобедима».

«… он понял, что не так уж сильна она и что женщина всегда женщина, даже если она и наделена от бога ясным и насмешливым умом».

«Она прижала к себе мальчика с той силой, которую открыли и измерили рабочие в лагерях уничтожения, – разгружая камеру, они никогда не пытаются отделять тела обнявшихся близких людей».

«Русский человек за тысячу лет всего насмотрелся, – и величия, и сверхвеличия, но одного он не увидел – демократии».

«Любила ли она его, любила ли только его любовь к себе?»

«Человеческие объединения, их смысл определены лишь одной главной целью, – завоевать людям право быть разными, особыми, по-своему, по-отдельному чувствовать, думать, жить на свете. Чтобы завоевать это право, или отстоять его, или расширить, люди объединяются. И тут рождается ужасный, но могучий предрассудок, что в таком объединении во имя расы, Бога, партии, государства – смысл жизни, а не средство. Нет, нет, нет! В человеке, в его скромной особенности, в его праве на эту особенность – единственный, истинный и вечный смысл борьбы за жизнь».

«Ведь наша человечность всегда по-сектантски непримирима и жестока. От Аввакума до Ленина наша человечность и свобода партийны, фанатичны, безжалостно приносят человека в жертву абстрактной человечности».

Экран откликнулся

12-серийный телесериал «Жизнь и судьба» (2012 г.). В главных ролях: С. Маковецкий, А. Михалкова, А. Никольский, А. Балуев.

Режиссер Сергей Урсуляк перед выходом сериала сказал: «в фильме речь не о Сталине и сталинизме, а о проблеме выбора человека, его взаимоотношения с властью, государством и родиной». Режиссер ушел от самого острого и важного в романе, создав свою повесть о любви в тяжелейших исторических обстоятельствах.

«Жизнь и судьба», ТВ-сериал, 2012 г.