Электронная библиотека » Валерий Брюсов » » онлайн чтение - страница 31


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 15:39


Автор книги: Валерий Брюсов


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 31 (всего у книги 60 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Изречения1. Афинский поденщик говорит:
 
Что моя жизнь? лишь тоска да забота!
С утра до вечера – та же работа!
Голод и холод меня стерегут.
Даже во сне – тот же тягостный труд,
Горстка оливок да хлебная корка!
Что ж мне страшиться грозящего Орка?
Верно, на бреге Кокита опять
Буду работать и буду страдать
И, засыпая в обители Ада,
Думать, что встать до рассвета мне надо!
 

15 октября 1916

2. Эпитафия римским воинам
 
Нас – миллионы. Всюду в мире,
Разбросан, сев костей лежит:
В степях Нумидий и Ассирии,
В лесах Германий и Колхид.
На дне морей, в ущельях диких,
В родной Кампании мы спим,
Чтоб ты, великим из великих,
Как Древо Смерти, взнесся, Рим!
 

1915

Тайна деда
 
– Юноша! грустную правду тебе расскажу я:
Высится вечно в тумане Олимп многохолмный.
Мне старики говорили, что там, на вершине,
Есть золотые чертоги, обитель бессмертных.
Верили мы и молились гремящему Зевсу,
Гере, хранящей обеты, Афине премудрой,
В поясе дивном таящей соблазн – Афродите…
Но, год назад, пастухи, что к утесам привыкли,
Посохи взяв и с водой засушенные тыквы,
Смело на высь поднялись, на вершину Олимпа,
И не нашли там чертогов – лишь камни нагие:
Не было места, чтоб жить олимпийцам блаженным!
Юноша! горькую тайну тебе открываю:
Ведай, что нет на Олимпе богов – и не будет!
– Если меня испугать этой правдой ты думал,
Дед, то напрасно! Богов не нашли на Олимпе
Люди? Так что же! Чтоб видеть бессмертных, потребны
Зоркие очи и слух, не по-здешнему, чуткий!
Зевса, Афину и Феба узреть пастухам ли!
Я ж, на Олимпе не быв, в молодом перелеске
Слышал напевы вчера неумолчного Пана,
Видел недавно в ручье беспечальную Нимфу,
Под вечер с тихой Дриадой беседовал мирно,
И, вот сейчас, как с тобой говорю я, – я знаю,
Сзади с улыбкой стоит благосклонная Муза!
 

1916

Драма в горах
Надпись к гравюре

Гравюра изображает снежную метель в пустынной горной местности; полузасыпанный снегом, лежит труп человека в медвежьей шубе, а поблизости умирающий орел со стрелой в груди.


 
Пропел протяжный стон стрелы;
Метнулись в яркий день орлы,
Владыки круч, жильцы скалы,
Далеко слышен гул полета;
Как эхо гор, в ответ из мглы
Жестоким смехом вторит кто-то.
 
 
Стрелок, одет в медвежий мех,
Выходит, стал у черных вех.
Смолк шум орлов; смолк злобный смех;
Белеет снег; в тиши ни звука…
Стрелок, продлить спеша успех,
Вновь быстро гнет упругость лука.
 
 
Но чу! вновь стоп стрелы второй.
Враг, стоя за крутой горой,
Нацелил в грудь стрелка, – и строй
Орлов опять метнулся дико.
Стрелок упал; он, как герой,
Встречает смерть без слов, без крика.
 
 
Багряный ток смочил снега,
Простерты рядом два врага…
Тишь гор угрюма и строга…
Вдали, чуть слышно, взвыла вьюга…
Вей, ветер, заметай луга,
Пусть рядом спят, навек, два друга!
 

1916

Евангельские звери
Итальянский аполог XII века (неизвестного автора)
 
У светлой райской двери,
Стремясь в Эдем войти,
Евангельские звери
Столпились по пути.
 
 
Помногу и по паре
Сошлись, от всех границ,
Земли и моря твари,
Сонм гадов, мошек, птиц,.
 
 
И Петр, ключей хранитель,
Спросил их у ворот:
«Чем в райскую обитель
Вы заслужили вход?»
 
 
Ослять неустрашимо:
«Закрыты мне ль врата?
В врата Иерусалима
Не я ль ввезла Христа?»
 
 
«В врата не впустят нас ли?»
Вол мыкнул за волом:
«Не наши ль были ясли
Младенцу – первый дом?»
 
 
Да стукнув лбом в ворота:
«И речь про нас была:
«Не поит кто в субботу
Осла или вола?»
 
 
«И нас – с ушком игольным
Пусть также помянут!» —
Так, гласом богомольным,
Ввернул словцо верблюд.
 
 
А слон, стоявший сбоку
С конем, сказал меж тем:
«На нас волхвы с Востока
Явились в Вифлеем».
 
 
Рот открывая, рыбы:
«А чем, коль нас отнять,
Апостолы могли бы
Семь тысяч напитать?»
 
 
И, гласом человека,
Добавила одна:
«Тобой же в рыбе некой
Монета найдена!»
 
 
А, из морского лона
Туда приплывший, кит:
«Я в знаменьи Ионы, —
Промолвил, – не забыт!»
 
 
Взнеслись: «Мы званы тоже!» —
Все птичьи племена, —
«Не мы ль у придорожий
Склевали семена?»
 
 
Но горлинки младые
Поправили: «Во храм
Нас принесла Мария,
Как жертву небесам!»
 
 
И голубь, не дерзая
Напомнить Иордан,
Проворковал, порхая:
«И я был в жертву дан!»
 
 
«От нас он (вспомнить надо ль?)
Для притчи знак обрел:
«Орлы везде, где падаль!» —
Заклекотал орел.
 
 
И птицы пели снова,
Предвосхищая суд:
«Еще об нас есть слово:
«Не сеют и не жнут!»
 
 
Пролаял пес: «Не глуп я:
Напомню те часы,
Как Лазаревы струпья
Лизать бежали псы!»
 
 
Но, не вступая в споры,
Лиса, без дальних слов:
«Имеют лисы норы», —
Об нас был глас Христов!»
 
 
Шакалы и гиены
Кричали, что есть сил:
«Мы те лизали стены,
Где бесноватый жил!»
 
 
А свиньи возопили:
«К нам обращался он!
Не мы ли потопили
Бесовский легион?»
 
 
Все гады (им не стыдно)
Твердили грозный глас:
«Вы – змии, вы – ехидны!» —
Шипя; «Он назвал нас!»
 
 
А скорпион, что носит
Свой яд в хвосте, зубаст,
Ввернул: «Яйцо коль просят,
Кто скорпиона даст?»
 
 
«Вы нас не затирайте!» —
Рой мошек пел, жужжа, —
«Сказал он: «Не сбирайте
Богатств, где моль и ржа!»
 
 
Звучало пчел в гуденьи:
«Мы званы в наш черед:
Ведь он, по воскресеньи,
Вкушал пчелиный мед!»
 
 
И козы: «Нам дорогу!
Внимать был наш удел,
Как «Слава в вышних богу!»
Хор ангелов воспел!»
 
 
И нагло крикнул петел:
«Мне ль двери заперты?
Не я ль, о Петр, отметил,
Как отрекался ты?»
 
 
Лишь агнец непорочный
Молчал, потупя взор…
Все созерцали – прочный
Эдемских врат запор.
 
 
Но Петр, скользнувши взглядом
По странной полосе,
Где змий был с агнцем рядом,
Решил: «Входите все!
 
 
Вы все, в земной юдоли, —
Лишь знак доброт и зол.
Но горе, кто по воле
Был змий иль злой орел!»
 

11 апреля, 1916

В стране мечты
Последние поэты
 
Высокая барка, – мечта-изваянье
В сверканьи закатных оранжевых светов, —
Плыла, увозя из отчизны в изгнанье
Последних поэтов.
 
 
Сограждане их увенчали венками,
Но жить им в стране навсегда запретили…
Родные холмы с золотыми огнями
Из глаз уходили.
 
 
Дома рисовались, как белые пятна,
Как призрак туманный – громада собора…
И веяло в душу тоской необъятной
Морского простора.
 
 
Смотрели, толпясь, исподлобья матросы,
Суров и бесстрастен был взор капитана.
И барка качнулась, минуя утесы,
В зыбях океана.
 
 
Гудели валы, как; в торжественном марше,
А ветер свистел, словно гимн погребальный,
И встал во весь рост меж изгнанников старший,
Спокойно-печальный.
 
 
Он кудри седые откинул, он руку
Невольно простер в повелительном жесте.
«Должны освятить, – он промолвил, – разлуку
Мы песней все вместе!
 
 
Я первый начну! пусть другие подхватят.
Так сложены будут священные строфы…
За наше служенье сограждане платят
Нам ночью Голгофы!
 
 
В нас били ключи, – нам же подали оцет,
Заклать нас ведя, нас украсили в ирис…
Был прав тот, кто «esse deum», молвил, «nocet»[37]37
  Гибельно быть богом (лат.)


[Закрыть]
,
Наш образ – Озирис!»
 
 
Была эта песня подхвачена младшим:
«Я вас прославляю, неправые братья!
Vae victis![38]38
  Горе побежденным! (лат.)


[Закрыть]
проклятие слабым и падшим!
Нам, сирым, проклятье!
 
 
А вам, победители, честь! Сокрушайте
Стоцветные цепи мечты, и – свободны,
Над гробом осмеянных сказок, справляйте
Свой праздник народный!»
 
 
Напевно продолжил, не двигаясь, третий:
«Хвалы и проклятий, о братья, не надо!
Те – заняты делом, мы – малые дети:
Нам песня отрада!
 
 
Мы пели! но петь и в изгнаньи мы будем!
Божественной волей наш подвиг нам задан!
Из сердца напевы струятся не к людям,
А к богу, как ладан!»
 
 
Четвертый воскликнул: «Мы эти мгновенья
Навек околдуем: да светятся, святы,
Они над вселенной в лучах вдохновенья…»
Прервал его пятый:
 
 
«Мы живы – любовью! Нет! только для милой
Последние розы напева святого…»
«Молчанье – сестра одиночества!» – было
Признанье шестого.
 
 
Но выступил тихо седьмой и последний.
«Не лучше ли, – молвил, – без горьких признаний
И злобных укоров, покорней, бесследной
Исчезнуть в тумане?
 
 
Оставшихся жаль мне: без нежных созвучий,
Без вымыслов ярких и символов тайных,
Потянется жизнь их, под мрачною тучей,
Пустыней бескрайной.
 
 
Изгнанников жаль мне: вдали от любимых,
С мечтой, как компас, устремленной к далеким,
Потянется жизнь их, в пустынях палимых,
Под coлнцeм жестоким.
 
 
Но кто же виновен? Зачем мы не пели,
Чтоб мертвых встревожить, чтоб камни растрогать!
Зачем не гудели, как буря, свирели,
Не рвали, как коготь?
 
 
Мы грусть воспевали иль пальчики Долли,
А нам возвышаться б, в пальбе и пожарах,
И гимном покрыть голоса в мюзик-холле,
На митингах ярых!
 
 
Что в бой мы не шли вдохновенным Тиртеем!
Что не были Пиндаром в буре гражданской!..»
Тут зовы прорезал, извилистым змеем,
Свисток капитанский.
 
 
«К порядку! – воззвал он, – молчите, поэты!
Потом напоетесь, отдельно и хором!»
Уже погасали последние светы
Над темным простором.
 
 
Изгнанники смолкли, послушно, угрюмо,
Следя, как смеются матросы ответно, —
И та же над каждым прореяла дума:
«Все было бы тщетно!»
 
 
Согбенные тени, недвижны, безмолвны,
Смещались в одну под навесом тумана…
Стучали о барку огромные волны
Зыбей океана.
 

1917

Счастие уединения
 
На побережьи речки быстрой
Свой дом в уединеньи выстрой,
В долу, что защищен отвесом
Зеленых гор и. красных скал,
Поросших, по вершинам, лесом
Тяжелых многошумных буков,
Где в глубине не слышно звуков,
Где день, проникнув, задремал.
 
 
Как некий чин богослужебный,
Свершать, в рассветный час, молебны
Ты будешь – мерностью напева
Хвалебных гимнов, строгих строф;
Потом, без ропота и гнева,
До зноя, выполнять работу,
Чтоб дневную избыть заботу, —
Носить воды, искать плодов.
 
 
Чем утро будет многотрудней,
Тем слаще будет о полудне
Вкушать, по трапезе недлинной,
Покой святой, за мигом миг,
Иль, мыслью вольно-самочинной,
Под сенью царственного кедра,
Вскрывать обманчивые недра
Припомнившихся мудрых книг.
 
 
Но, только жар недолгий свалит,
И предзакатный луч ужалит
Зубцы знакомого утеса,
А по траве прореет тень,
Пойдешь ты на уклон откоса,
Куда, на голос человечий,
Привычной ожидая встречи,
Из рощи выбежит олень.
 
 
Вечерняя прокличет птица;
Мелькнет поблизости орлица,
С зайчонком в вытянутых лапах,
Летя в гнездо, на скальный скат;
И разольется пряный запах
Обрызганных росой растений,
Да явственней вдали, сквозь тени,
Заропщет горный водопад.
 
 
В тот час наград и час возмездий,
Встречая чистый блеск созвездий,
Вдвоем с широкорогим другом
Три чаши благ ты будешь пить:
В безлюдьи властвовать досугом,
Петь вдохновенней и чудесней
Никем не слышимые песни
И с женщиной снов не делить!
 

1916

Город сестер любви
Видение

Сестры! нежные сестры! я в детстве

вам клялся навеки.

«Все напевы»

 
Неспешным ровным шагом,
По кочкам, по оврагам,
Зигзаги за зигзагом,
Иду, в мечтах пою.
Внимая скрытым сагам,
Березы, пышным стягом,
Спешат пред вещим магом
Склонить главу свою.
 
 
Играет ветер свежий
Вдоль зыбких побережий,
Где брошенные мрежи
И верши – часа ждут;
Но в грезах – страны те же,
Где бродит дух все реже;
Чертоги, вышки, вежи, —
Сестер Любви приют.
 
 
Кто видел этот пестрый
Кремль, – арки, своды, ростры, —
Где вязь «Amicae nostrae»[39]39
  Подруги наши (лат.)


[Закрыть]

В дверь тайника влечет?
Нострдамы, Калиостры,
Да те, чей разум острый,
Ласкать любили Сестры,
Кому являли вход!
 
 
Жду вожделенной встречи…
Чу! с башни слышны речи,
Во храмах блещут свечи…
Но миг – фантом исчез.
И вновь тропой овечьей,
Зигзагами поречий,
Иду вдоль синей гречи
Под пустотой небес!
 

1916

В действительности
Футуристический вечер
 
Монетой, плохо отчеканенной,
Луна над трубами повешена,
Где в высоте, чуть нарумяненной,
С помадой алой сажа смешана.
 
 
Стоят рядами вертикальными
Домов неровные зазубрины,
По стенам – бляхами сусальными,
По окнам – золотом разубраны.
 
 
Вдоль улиц червяки трамвайные
Ползут, как узкими ущельями,
И фонари, на нити тайные
Надеты, виснут ожерельями.
 
 
Кругом, как в комнатах безвыходных,
Опризрачены, люди мечутся,
В сознаньи царственном, что их одних
Ночные сны увековечатся.
 
 
И крик, и звон, и многократные
Раскаты, в грохоте и топоте,
И тонут, празднично-закатные,
Лучи в нерастворимой копоти…
 

22 апреля 1917

Уголки улицы1
 
Темная улица; пятнами свет фонарей;
Угол и вывеска с изображеньем зверей.
 
 
Стройная девушка; вырез причудливый глаз;
Перья помятые; платья потертый атлас.
 
 
Шла и замедлила; чуть обернулась назад;
Взгляд вызывающий; плечи заметно дрожат.
 
 
Мальчик застенчивый; бледность внезапная щек;
Губы изогнуты: зов иль несмелый намек?
 
 
Стал, и с поспешностью, тайно рукой шевеля,
Ищет в бумажнике, есть ли при нем три рубля.
 

1916

2. Она ждет
 
Фонарь дуговой принахмурился,
И стадо на миг темно;
Небоскреб угрюмо зажмурился,
Под которым жду я давно.
 
 
Белея, веют снежинки, —
Чем мошки весной, веселей.
На кресте застывают слезинки
Ледяных хрусталей.
 
 
Он сказал мне: «Приду…»
Как давно
Я жду…
Руки совсем иззябли…
Кивают в окно
Апельсины и яблоки.
 

1916

Дама треф
 
Я знаю, что вы – старомодны,
Давно и не девочка вы.
Вы разбросили кудри свободно
Вдоль лица и вкруг головы.
 
 
Нашел бы придирчивый критик,
Что напрасно вы—в епанче,
Что смешон округленный щитик
У вас на правом плече,
 
 
Что, быть может, слишком румяны
Краски у вас на губах и щеке
И что сорван просто с поляны
Цветок в вашей правой руке.
 
 
Со скиптром и странной державой,
Ваш муж слишком стар и сед,
А смотрит слишком лукаво
На вас с алебардой валет.
 
 
Но зато вы – царица ночи,
Ваша масть – чернее, чем тьма,
И ваши подведенные очи
Любовь рисовала сама.
 
 
Вы вздыхать умеете сладко,
Приникая к подушке вдвоем,
И готовы являться украдкой,
Едва попрошу я о том.
 
 
Чего нам еще ждать от дамы?
Не довольно ль быть милой на миг?
Ах, часто суровы, упорны, упрямы
Дамы черв, бубен и пик!
 
 
Не вздыхать же долгие годы
У ног неприступных дев!
И я из целой колоды
Люблю только даму треф.
 

1915

Провинциальная картинка
 
По бульвару ходят девки,
Сто шагов вперед, назад.
Парни сзади, в знак издевки,
На гармониках пищат.
 
 
Вышел лавочник дородный,
Пузо поясом стянул;
Оглядел разгул народный,
Рот себе крестя, зевнул.
 
 
Ковыляя, две старушки,
В страхе сторонясь, прошли…
Липы, с корня до верхушки,
Перекрашены в пыли.
 
 
За бульваром – два забора,
Дом, как охромевший конь.
Слева—речка, дали бора,
Феба радостный огонь.
 
 
Свечерело… Дымен, валок,
Сумрак на ветвях осел.
Скрылись стаи черных галок,
Крест собора побелел.
 
 
На скамейке, под ракитой,
Парень девку больно жмет, —
То она ворчит сердито,
То хохочет, то замрет.
 
 
Но уже давно на пыльной
Улице – молчанье царь,
И один, сетко-калильный,
Гордо светится фонарь.
 

1911

Праздник в деревне
 
Ударил звон последний
Оконченной обедни;
На паперти – народ,
Кумач и ситец пестрый;
Луч солнца ярко-острый
Слепит глаза и жжет.
 
 
Как волки на овчарне,
Снуют меж девок парни;
Степенней мужики
Их подбивают к пляске.
Уже сидят в коляске
Помещицы сынки.
 
 
Вот с удочкою длинной,
Семинарист, в холстинной
Рубахе, в картузе,
А с ним учитель хмурый…
И бабы, словно дуры,
Вослед хохочут все.
 
 
Расходятся; походки
Неспешны; все о водке
Болтают меж собой,
В сторонке, где охапки
Соломы, ставя бабки,
Ведут мальчишки бой.
 
 
Луг изумрудный ярок…
Вдали – зеленых арок
Ряды и круг лесов…
Присел прохожий нищий…
А рядом, на кладбище,
Семья простых крестов.
 

1916

В цыганском таборе
 
У речной изложины —
Пестрые шатры.
Лошади стреножены,
Зажжены костры.
Странно под деревьями
Встретить вольный стан —
С древними кочевьями
Сжившихся цыган!
 
 
Образы священные
Пушкинских стихов!
Тени незабвенные
Вяземского строф!
Всё, что с детства впитано,
Как мечта мечты, —
Предо мной стоит оно
В ризе темноты!
 
 
Песнями и гулами
Не во сне ль живу?
Правда ль, – с Мариулами
Встречусь наяву?
Словно сам – в хламиде я,
Словно – прошлый век.
Сказку про Овидия
Жду в толпе Алек.
 
 
Пусть кусками рваными
Виснут шали с плеч;
Пусть и ресторанами
Дышит чья-то речь;
Пусть и электрический
Над вокзалом свет!
В этот миг лирический
Скудной правды – нет!
 

1915

Виденья города
 
Предутреннего города виденья,
Встающие, как призраки, с угла.
В пустынном сквере мерные движенья
Солдат; огромные рога вола,
Влекущего на рынок иждивенья
Для завтрашнего барского стола;
Двух пьяниц распростертых отупенье;
Свет фонарей; свет неба; полумгла;
Во храме огоньки богослуженья,
Которым вторят вдруг колокола…
 
 
И вот, у низкой двери, с возвышенья
Ступеньки, подозрительно ала,
Ребенок-девушка, как приглашенье
Войти, кивает головой, – мила,
Как ангел в луже… Чувство сожаленья
Толкает прочь. И вслед летит хула,
Брань гнусная; а окна заведенья
Горят за шторами, как два жерла.
Там—смех, там—музыка, там—взвизги пенья…
И вторят в высоте колокола.
 

29 июля 1916

На Ладоге1. Буря и затишье
 
Плывем пустынной Ладогой,
Под яркой аркой – радугой;
Дождь минул; полоса
Прозрачных тучек стелется;
Закат огнистый целится
Лучами нам в глаза.
 
 
Давно ль волной трехъярусной
Кидало челн беспарусный
И с шаткой кручи нас
Влекло во глубь отверстую?
– Вновь Эос розоперстую
Я вижу в тихий час.
 
 
Но меркнет семицветие…
Умрет закат… Раздетее
Очам предстанет синь…
Потом налягут сумраки…
– Заслышав дальний шум реки,
К Неве свой парус двинь!
 

1917

2. Парус и чайка
 
То поспешно парус складывая,
То бессильно в бездну падая,
Напряженно режа волны,
Утомленный реет челн.
 
 
Но, свободно гребни срезывая,
Рядом вьется чайка резвая,
К тем зыбям летя смелее,
Где смятенье волн белей.
 
 
Вижу, не без тайной горечи,
Кто властительней, кто зорче.
Знаю: взор вонзивши рысий,
Птица мчит добычу ввысь.
 

1917

В родных полях
Снежная Россия
 
За полем снежным – поле снежное,
Безмерно-белые луга;
Везде – молчанье неизбежное,
Снега, снега, снега, снега!
 
 
Деревни кое-где расставлены,
Как пятна в безднах белизны:
Дома сугробами задавлены,
Плетни под снегом не видны.
 
 
Леса вдали чернеют, голые, —
Ветвей запутанная сеть.
Лишь ветер песни невеселые
В них, иней вея, смеет петь.
 
 
Змеится путь, в снегах затерянный:
По белизне – две борозды…
Лошадка, рысью неуверенной,
Новит чуть зримые следы.
 
 
Но скрылись санки – словно, белая,
Их поглотила пустота;
И вновь равнина опустелая
Нема, беззвучна и чиста.
 
 
И лишь вороны, стаей бдительной,
Порой над пустотой кружат,
Да вечером, в тиши томительной,
Горит оранжевый закат.
 
 
Огни лимонно-апельсинные
На небе бледно-голубом
Дрожат… Но быстро тени длинные
Закутывают все кругом.
 

1917

Утренняя тишь
 
В светлом жемчуге росинок
Чаши бледные кувшинок
Тихо светят меж тростинок,
И несчетный строй былинок,
В тех же крупных жемчугах,
Чуть трепещут вдоль тропинок
Желтым золотом песчинок,
Ярко блещущих в полях.
 
 
Зелень, блестки, воздух ранний,
Травы, мирр благоуханней,
Дали, радуг осиянней, —
Что прекрасней, что желанней
Долго жаждавшей мечте?
Сердце – словно многогранней;
Исчезает жизнь в осанне
Этой вечной красоте!
 
 
Пусть наш мир зеленый минет,
Человек просторы кинет,
Дали стенами задвинет
И надменно в небо хлынет
Высота стеклянных крыш:
Но, покуда кровь не стынет,
Сердце счастья не отринет —
Ведать утреннюю тишь!
 

1916

Родные цветы1. Ландыш
 
Ландыш милый, ландыш нежный,
Белый ландыш, ландыш снежный,
Наш цветок!
Встал ты меж зеленых створок,
Чтоб тебя, кто только зорок,
Видеть мог.
 
 
Колокольчики качая,
В воздухе веселом мая,
Бел и чист,
Ты, как звезды, в травах светишь,
Ты узором тонким метишь
Полный лист.
 
 
Восковой и весь нездешний,
Ты блаженней, ты безгрешней
Всех цветов.
Белый, белый, белый, белый,
Беспорочный, онемелый,
Тайный зов!
 
 
Как причастница одетый,
Ты влечешь в святые светы
Каждый взгляд,
Чтобы осенью ненастной,
Шарик странный, шарик красный,
Сеять яд.
 

1916

2. Иван-да-марья
 
Иван-да-марья,
Цветок двойной,
Тебя, как встарь, я
Топчу ногой.
Мне неприятен
Твой вид в траве:
Ряд алых пятен
На синеве.
 
 
Но ты покорен,
Неприхотлив:
Рой черных зерен
К земле сронив,
Свой стебель темный
Ты низко гнешь,
И снова, скромный,
Потом встаешь.
 
 
Твой цвет не вянет,
Ты словно нем,
В лесу не занят
Ничем, ничем;
Ты, андрогинный,
Сам для себя
Цветок невинный
Пылишь, любя.
 
 
Нет, не случайно
Ты здесь таков:
Ты – символ тайный
Иных миров,
Нам недоступной
Игры страстей,
Еще преступной
Для нас, людей!
 

1916

3. Венок из васильков
 
Любо василечки
Видеть вдоль межи, —
Синенькие точки
В поле желтой ржи.
За цветком цветочек
Низко мы сорвем,
Синенький веночек
Для себя сплетем.
 
 
После, вдоль полоски,
К роще побежим.
Шепчутся березки
С небом голубым.
Сядем там на кочке…
Зной и тишина…
В голубом веночке
Высь отражена.
 
 
Песенку не спеть ли,
Притаясь в траве?
Облачка – как петли
В ясной синеве!
Локоны в веночке
Вроде облачков…
Ломки стебелечки
Синих васильков!
 
 
Там, внизу, под склоном, —
Нежный шум реки.
Здесь, в шатре зеленом,
Реют мотыльки.
Мы, как мотылечки,
Здесь укрылись в тень,
В синеньком веночке,
В жаркий летний день!
 

1917

Мраморная арка
 
В уголку далеком парка,
Солнцем залитая ярко,
Дремлет мраморная арка, —
Память пышной старины;
Вдоль по речке – ни волны;
Клены – в сон погружены;
Спит под ивами байдарка;
Спит заброшенная барка;
Полдень парит; всюду жарко;
Все о прошлом видит сны.
 
 
Заросли травой аллеи;
Глушь с годами – все темнее;
На газон всползают змеи;
Смолк иссохший водопад…
А когда-то, век назад,
Как был шумен летом сад!
Здесь вели свои затеи
Девы, с обликом камеи,
Меж красавцев, а лакеи
Ждали, выстроены в ряд;
 
 
Здесь, что день, звучало эхо
Детски радостного смеха;
За потехами потеха
Здесь меняла пестрый вид…
Век прошел, и все молчит;
Словно целый мир забыт,
Мир веселий, мир успеха!
Лишь, как сумрачная веха,
Возле грецкого ореха
Арка мраморная спит.
 

1916

Лесные тропинки
 
Лесные тропинки! лесные тропинки! не раз и не два
Вы душу манили под тихие своды дубов и берез.
Сверкали росинки, качались кувшинки, дрожала трава,
И в запахе гнили плелись хороводы блестящих стрекоз…
 
 
И было так сладко – на землю поникнуть, лежать одному,
И слушать, как нежно чирикают птицы напевы свои,
И взглядом украдкой глубоко проникнуть, сквозь травы,
во тьму,
Где, с грузом, прилежно ведут вереницы домой муравьи.
 
 
А дятел далекий застукает четко о высохший ствол,
И солнце в просветы сияние бросит, как утром в окно…
Лежишь, одинокий, и думаешь кратко, что дух – все
обрел,
И сердце привета не хочет, не просит, и все – все равно!
 

Май 1916


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации