Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Германия
Отрывки

 
Германия! Германия!
Опять, как яростный поток,
Разрушивший плотины,
Ты рухнула на потрясенный мир,
Грозя залить окрестные долины,
Как древле,
В дни готов, франков, вандалов
И в дни Аттилы;
Как после,
Во дни твоих губительных походов
На беззащитную, усталую Италию;
И как недавно,
Во дни разгрома Франции несчастной.
Опять,
Сломав плотины,
Ты рухнула, как яростный поток,
Весь в брызгах пены.
 
 
Но вещая надежда в нас
Таится, что об эти наши стены,
На этот раз,
Ты разобьешь свои дерзания!
Что в третий раз
Ты не разрушишь Рима!
Германия! Германия!
Стремись волной неукротимой,
Влеки свой яростный поток.
Рок
Во имя Права, Красоты, Свободы
Вспять обратит бушующие воды!
 

 
Германия! Германия!
Почти поверил легковерный мир,
Что по твоим полям прошла мечта —
Титания,
Что покорил тебя Орфей веков – Шекспир!
 
 
Что твой священный сын, богоподобный Гете,
В тебя сумел вдохнуть гармонию, что ты
В таинственном полете
Мечты
Достигла вдохновенной высоты…
 

1914

Семейная картинка
Аллегория

И вот в железной колыбели

В громах родится новый год.

Ф. Тютчев

 
Ты спишь «в железной колыбели»,
И бабка над тобой, Судьба,
Поет, но песнь ее – пальба,
И светит в детской – блеск шрапнелей.
 
 
Сейчас скончался старший брат.
Вот он лежит в одежде ратной…
Должник несчастный, неоплатный,
Он, кажется, был смерти рад.
 
 
Чу! соскочив поспешно с «бенца»,
Вошел отец, двадцатый век,
Сел, подписал огромный чек
И бросил на постель младенца.
 
 
Печально улыбнулась мать
Эпоха: ей знакомы эти
Подарки в люльке… Те же дети
Должны без гроша умирать!
 
 
И, на портреты предков глядя,
Она вперила взор в один:
Седой, поникший господин:
Век девятнадцатый, твой дядя!
 
 
Меж тем твой дед – бессмертный Рок
Угрюмо дремлет в старом кресле.
Былые дни пред ним воскресли:
Грозит Аттила, жив Восток…
 
 
Он спит… Внезапно, как химера,
Неведомая гостья в дом
Влетает… Шелестя крылом,
Вещает радостно: «Я – Эра».
 
 
А за дверями, как и встарь,
Меж слуг выходит перебранка.
История, как гувернантка,
Зовет ребенка за букварь;
 
 
Ему винтовку тащит Время,
Седой лакей; его жена,
Статистика, возмущена,
Кричит, что то младенцу – бремя.
 
 
Шум, крик. Но дряхлая Судьба,
Клонясь упрямо к колыбели,
При ночниках – огнях шрапнелей,
Поет, и песнь ее – пальба!
 

31 декабря 1914 – 1 января 1915

Витраж – триптих

 
Рыцарь по отмели едет один.
 

 
Дева томится в молельне вечерней.
 

 
Ждет, притаясь за скалой, сарацин.
 

 
Алые розы в сплетении терний.
 

 
Рыцарь по отмели едет один;
Взор, из-под шлема, уныло-спокоен;
Блещет в щите, посредине, рубин;
Конь златосбруйный, и мощен и строен.
 
 
Взор, из-под шлема, уныло-спокоен,
Смотрит в широкую синюю даль.
Что тебя мучит, задумчивый воин:
Слава и смерть иль любовь и печаль?
 
 
Блещет в щите, посредине, рубин, —
Золото справа и золото слева…
То талисман или память годин?
Нет, твой подарок, далекая дева!
 
 
Рыцарь по отмели едет один;
Конь златосбруйный, и мощен и строен,
Мерно ступает, взбивая песок…
Конь королевский! владеть им достоин
Только такой благородный ездок!
 
 
Что ж тебя мучит, задумчивый воин?..
 

 
Дева томится в молельне вечерней.
Образ мадонны и кроток и тих.
Грезы, что миг, все темней и неверней…
Где он, где твой нареченный жених!
 
 
Образ мадонны и кроток и тих,
Молча приемлет земные молитвы…
Где-то в горах и равнинах чужих
Длятся и длятся жестокие битвы!
 
 
Грезы, что миг, все темней и неверней…
Страшно, как в зеркало, глянуть в мечты:
Стрелы над шлемами свищут размерной,
Громче мечи дребезжат о щиты…
 
 
Дева томится в молельне вечерней:
Где он, где твой нареченный жених!
Может быть, сброшен коварным ударом,
Стынет, простертый на камнях нагих,
Ночью, под лунным таинственным паром,
 
 
Где-то в горах иль в равнинах чужих?
 

 
Ждет, притаясь за скалой, сарацин.
Рыцарь опасной дороги не минет!
Звон разнесется по глуби долин.
Кто-то кого-то в борьбе опрокинет!
 
 
Рыцарь опасной дороги не минет!
Враг неподвижен за серой скалой,
Прыгнет и крикнет, опустит и вынет,
Красный от крови, кинжал роковой!
 
 
Звон разнесется по глуби долин.
Радостный звон, – он друзей не обманет!
Алый, как красный от крови, рубин
К белой одежде красиво пристанет!
 
 
Ждет, притаясь за скалой, сарацин.
Кто-то кого-то в бою опрокинет!
Верный, как барс, поиграет с врагом,
Сзади копье перелетное кинет,
И на седло, потрясая клинком,
 
 
Прыгнет, и крикнет, и лезвие вынет!
 

 
Алые розы в сплетении терний.
Алые розы – то рыцаря кровь;
Тернии – грезы в молельне вечерней;
Розы и тернии – наша любовь.
 

1914—1916

Варшава

* * *

 
Да, я безумец! я не спорю!
Воспоминанья заглуша,
Я жить умею лишь мгновеньем.
И, как река стремится к морю,
К любви спешит моя душа!
 
 
Неясным, тающим виденьем
Былое реет позади.
Но день, расцветший нынче, ярок.
Судьба с единственным веленьем
Мне предстает всегда: «Иди!»
 
 
Под сводом многоцветных арок,
По берегу поющих струй,
Иду, протягиваю руки,
И так томителен и сладок, —
Сегодня, – каждый поцелуй!
 
 
Он был иль нет, тот миг разлуки?
Не знаю! Верю правде встреч!
Да, я безумец! Я не спорю!
Но внятны мне лишь эти муки,
Лишь этот трепет детских плеч!
 

1914 – 4 января 1915

* * *

 
Мелькали мимо снежные поляны,
Нас увозил на запад sleeping-car[62]62
  Спальный вагон (англ.)


[Закрыть],
В тот край войны, где бой, где труд, где раны,
Где каждый час – пальба, все дни – пожар.
 
 
А мы, склонясь на мягкие диваны,
В беседах изливали сердца жар,
Судили мы поэта вещий дар
И полководцев роковые планы, —
 
 
То Пушкин, Достоевский, Лев Толстой
Вставали в нашей речи чередой,
То выводы новейшие науки…
 
 
А там, вдали, пальба гремела вновь,
На белый снег лилась потоком кровь
И люди корчились в предсмертной муке…
 

26 января 1915

Майский дождь

 
Дождь весенний, дождь веселый,
Дождь в умильный месяц май, —
На леса, луга и долы
Искры влаги рассыпай.
 
 
Солнце смотрит и смеется,
Солнце искры серебрит,
Солнце вместе с влагой льется,
Солнце зелень трав кропит.
 
 
Небо падает на землю
В нитях призрачных дождя,
Солнце шепчет (шепот внемлю),
То журча, то дребезжа;
 
 
Небо шепчет: «К жизни! к свету!
Все ростки, листки, трава!
Верьте вечному обету:
Жизнь прекрасна! жизнь жива!
 
 
Сгинь, клочок последний снега!
Речка, воды подымай!
Всюду – радость! всюду – нега!
Всюду – дождь и всюду – май!»
 

8 марта 1915

Варшава

(День пасмурный и. холодный)

* * *

 
Я устал от светов электрических,
От глухих гудков автомобилей;
Сердце жаждет снова слов магических,
Радостных легенд и скорбных былей.
 
 
Давят душу стены неизменные,
Проволоки, спутанные в сети,
Выкликают новости военные,
Предлагая мне газету, дети;
 
 
Хочется мне замков, с их царевнами,
Озирающих просторы с башни,
Менестрелей с лютнями напевными,
Оглашающими лес и пашни;
 
 
Позабыться вымыслами хочется, —
Сказками, где ведьмы, феи, черти;
Пусть, готовя снадобье, пророчица
Мне предскажет час грядущей смерти;
 
 
Пусть прискачут в черных шлемах рыцари,
Со щитами, в пятнах черной крови…
Ах, опять листок, в котором цицеро
Говорит про бой при Августове!
 

4 апреля 1915

Варшава

* * *

 
Ночью ужас беспричинный
В непонятной тьме разбудит;
Ночью ужас беспричинный
Кровь палящую остудит;
Ночью ужас беспричинный
Озирать углы принудит;
Ночью ужас беспричинный
Неподвижным быть присудит.
 
 
Сердцу скажешь: «Полно биться!
Тьма, и тишь, и никого нет!»
Сердцу скажешь: «Полно биться!»
Чья-то длань во мраке тронет…
Сердцу скажешь: «Полно биться!»
Что-то в тишине простонет…
Сердцу скажешь: «Полно биться!»
Кто-то лик к лицу наклонит.
 
 
Напрягая силы воли,
Крикнешь: «Вздор пустых поверий!»
Напрягая силы воли,
Крикнешь: «Постыдись, Валерий!»
Напрягая силы воли,
Крикнешь: «Встань, по крайней мере!»
Напрягая силы воли,
Вдруг – с постели прыгнешь к двери!
 

Ночь 10/11 апреля 1915

Польша есть!
В ответ Эдуарду Слонскому

Jeszcze Polska jest!

Edward Slonski

 
Да, Польша есть! Кто сомневаться может?
Она – жива, как в лучшие века.
Пусть ей грозила сильного рука,
Живой народ чья сила уничтожит?
 
 
И верь, наш брат! твой долгий искус про/кит!
Тройного рабства цепь была тяжка,
Но та Победа, что теперь близка,
Венца разбитого обломки сложит!
 
 
Не нам забыть, как ты, в тревожный час,
Когда враги, спеша, теснили нас,
Встал с нами рядом, с братом брат в отчизне!
 
 
И не скорби, что яростью войны
Поля изрыты, веси сожжены, —
Щедр урожай под солнцем новой жизни!
 

 
Да, Польша есть! Но все ж не потому,
Что приняла, как витязь, вызов ратный,
Что стойко билась, в распре необъятной,
Грозя врагу – славян и своему.
 
 
Но потому, что блещет беззакатный
Над нею день, гоня победно тьму;
Что слово «Польша», речью всем понятной,
Гласит так много сердцу и уму!
 
 
Ты есть – затем, что есть твои поэты,
Что жив твой дух, дух творческих начал,
Что ты хранишь свой вечный идеал,
 
 
Что ты во мгле упорно теплишь светы,
Что в музыке, сроднившей племена,
Ты – страстная, поющая струна!
 

22—23 мая 1915

Варшава

* * *

 
Я прошел пути и перепутья,
Мне искать безвестного наскучило.
Тщетно Жизнь, дряхлеющее чучело,
Вновь надела пестрые лоскутья.
 
 
Тщетно манит разными приманками
И в цветы наивно прячет удочки…
Я пою былую песнь на дудочке,
Я гуляю прежними полянками.
 
 
Хорошо без дум идти опушками,
В темень леса, в дебри не заглядывать…
Ах, весны довольно – сердце радовать!
Что мне тайны с хитрыми ловушками!
 
 
Правит путь по небу древний Гелиос,
О листву лучи как будто точатся…
Нет! мне петь, как в детстве, нынче хочется
Бабочек на дудке, на свирели – ос!
 

9 июня 1915

Завет Святослава

 
По знакомой дороге назад
Возвращались полки Святослава.
Потрясен был надменный Царьград,
Над героями реяла слава,
Близки были родимой земли
И равнины, и мощные реки…
Но в горах на пути залегли,
Поджидая, коварные греки.
 
 
И, шеломы врагов опознав,
По холмам и утесам соседним,
Так дружине сказал Святослав:
«Видно, день – биться боем последним!
Пусть враги нас порубят, побьют,
Пусть обратно добычу отымут, —
Но певцы про нас славу споют,
Ибо мертвые сраму не имут!»
 
 
И рубились они до конца,
Полегли до последнего в поле;
Не осталось в живых и певца,
Чтобы спеть о губительной доле.
Сгиб в траве Святослава скелет,
Вихрем выветрен, ливнями вымыт, —
Но поет ему славу поэт,
Ибо мертвые сраму не имут.
 
 
В наши грозные, тяжкие дни
Вспомним снова завет Святослава!
Как во тьме путевые огни,
Веку новому – прошлого слава!
Уступает народу народ
Города, и равнины, и реки, —
Только доблесть бессмертно живет,
Ибо храбрые славны вовеки!
 

Июль 1915

К стальным птицам

 
Я первые полеты славил
Пропеллером свистящих птиц,
Когда, впервые, Райт оставил
Железный рельс и бег направил
По воле, в поле без границ.
 
 
Пусть голос северного барда
Был слаб, но он гласил восторг
В честь мирового авангарда:
Того, кто грезу Леонардо
Осуществил и цепь расторг.
 
 
Казалось: мы у новой эры;
От уз плотских разрешены, —
Земли, воды и атмосферы
Владыки, до последней меры
В своих мечтах утолены!
 
 
Казалось; уничтожив грани
Племен, народов, государств,
Жить дружественностью начинаний
Мы будем, – вне вражды и брани,
Без прежних распрей и коварств.
 
 
И что же! меж царей лазури,
В свои владенья взявших твердь,
Нашлись, подсобниками фурий,
Опасней молний, хуже бури,
Те, что несут младенцам – смерть!
 
 
Не в честный бой под облаками
Они, спеша, стремят полет,
Но в полночь, тайными врагами,
Над женщинами, стариками
Свергают свой огонь с высот!
 
 
Затем ли (горькие вопросы!)
Порывы вихренных зыбей
Смиряли новые матросы,
Чтоб там шныряли «альбатросы»
И рой германских «голубей»?
 

1915

Зов старинный

 
Свет из небесных скважин
С лазури льется, нежен,
На степь и кровли хижин;
Миг – робко-осторожен
И с грустью чутко-дружен…
 
 
О! сколько тихой ласки
В речном далеком плеске!
Как тени сердцу близки!
В траве блестят полоски
На сонном темном спуске…
 
 
Дышу истомой странной,
Весь полн тоской смиренной,
Но где-то зов старинный,
Звон глухо-похоронный,
Звучит, как ропот струнный.
 

1915

Загробный призыв

 
Опять, опять я – близко, рядом!
Мои слова расслышь, узнай!
Тебя пугали в детстве адом,
Тебе сулили в смерти рай.
 
 
Не верь: мы – здесь! Погасло зренье,
Не бьется сердце, умер слух,
Но знаю, слышу приближенье
Твое, как духа слышит дух.
 
 
Твои мечты горят, как свечи
Во мгле; ищу невольно их;
Дышу тобой, в минуту встречи,
Как запахом цветов ночных.
 
 
Усилием последней воли
Качаю завес… видишь дрожь?
Мне страшно, жутко мне до боли,
Но нашей связи не тревожь!
 
 
Как под водой дышать нет силы,
Так в мире косном душно мне…
Но для тебя, мой брат, мой милый,
Я снова – здесь, я – в глубине!
 

1913

* * *

 
Ты приходишь из страны безвестной,
Чужеземец! я – в родном краю.
Молод – ты, я – стар, так разве честно
Оскорблять святыню древнюю мою?
 
 
Я служу Перуну. В храме темном
Провожу, как жрец, свои часы,
Мою бога, на лице огромном
Золотые чищу я усы.
 
 
Я считаю десять пятилетий
С дня, как мальчиком вошел сюда, —
Старцы, мужи, женщины и дети
Чтут мои согбенные года.
 
 
Славишь ты неведомого бога, —
Я не знаю, властен он иль слаб.
Но всю жизнь у этого порога
Я склонялся, как покорный раб.
 
 
Или был безумен я все годы?
Иль вся жизнь моя – обман и стыд?
Но Перун царит из рода в роды,
Как и ныне над страной царит.
 
 
Удались отсюда, странник юный,
Унеси свой заостренный крест, —
Я пребуду данником Перуна,
Бога наших, мне родимых, мест.
 
 
Пусть ты прав, и бог мой – бог неправый…
В дни, когда покинут все наш храм,
Я, воспев Перуну песню славы,
Лягу умирать к его стопам.
 

В альбом

 
Многое можно прощать,
Многое, но ведь не все же!
Мы пред врагом отступать
Будем постыдно… О, боже!
 
 
Мы пред врагом отступать
Будем теперь… Почему же?
– Брошена русская рать
Там, на полях, без оружий!
 
 
Брошена русская рать.
Пушки грохочут все реже,
Нечем на залп отвечать…
Иль то маневры в манеже?
 
 
Нечем на залп отвечать,
Голые руки… О, боже!
Многое можно прощать,
Многое, но ведь не все же!
 

1915

Все краски радуги

 
Все краски радуги – небесные цвета,
Все трепеты весны – земная красота,
Все чары помыслов – познанье и мечта, —
 
 
Вас, пламенно дрожа, я восприемлю снова,
Чтоб выразить ваш блеск, ищу упорно слова,
Вас прославлять и чтить душа всегда готова!
 
 
Земля! поэт – твой раб! земля! он – твой король!
Пади к его ногам! пасть пред тобой позволь!
Твой каждый образ – свят! пою восторг и боль!
 
 
Пусть радость высшая пройдет горнило муки,
Пусть через вопль и стон в аккорд сольются звуки,
Пусть миг свидания венчает дни разлуки!
 
 
Всe краски радуги – небесные цвета,
Все образы весны – земная красота,
Все чары помыслов – всё, всё прославь, Мечта!
 

1915

* * *

 
Волны волос упадали,
Щечки пылали огнем.
С отзвуком нежной печали
Речи любовью звучали,
Нега сквозила во всем.
 
 
Солнце, с весенней улыбкой,
Воды теченья зажгло,
Мы над поверхностью зыбкой,
В лодочке утлой и зыбкой,
Медлили, бросив весло.
 
 
Милые детские грезы,
Вы не обманете вновь!
И тростники, и стрекозы,
Первые, сладкие слезы,
Первая в жизни любовь!
 

<1891—1915>

<Из Венка сонетов>

 
В моей душе, как в глубях океана,
Живой прибой зачатий и смертей, —
Стихийный вихрь неистовых страстей;
И им просторы водяные пьяны.
 
 
Здесь утро мира расцветало рано,
Земля здесь первых родила детей,
Отсюда сеть извилистых путей
Ко всем, кто дышит под лучом Титана.
 
 
Прародина живого! Как во сне,
Скользят в твоей безмерной глубине
Виденья тех явлений, что погасли;
 
 
Там, под твоим торжественным стеклом,
Еще жива, как в целом сонме Библий,
Несчетность жизней, прожитых в былом.
 

 
В моей душе, как в глубях океана,
Несчетность жизней, прожитых в былом:
Я был полип, и грезил я теплом;
Как ящер, крылья ширил средь тумана;
 
 
Меня с Ассуром знала Cordiana;
С халдеем звездам я воспел псалом;
Шел с гиксами я в Фивы напролом;
Гнал диких даков под значком Траяна;
 
 
Крест на плече, я шел в Иерусалим;
Как магу, Дьявол мне грозил сквозь дым;
Мара судил мне плаху гильотины;
 
 
И с Пушкиным я говорил как друг;
Но внятны мне звонки трамваев вкруг,
Как много всех, и все же я – единый!
 

<1915>

«С волнением касаюсь я пера…»

 
С волнением касаюсь я пера,
И сердце горестным раздумьем сжато.
Больших поэм давно прошла пора
(Как Лермонтов нам указал когда-то).
Но я люблю их нынче, как вчера!
Бессмертная, мне помоги, Эрато,
Мой скромный дар прияв, благослови
Рассказ в стихах о жизни и любви.
 

 
Я пережил дни искушений тайных,
И все равно мне, будет ли мой стих
В десятках или сотнях рук случайных…
Сам для себя люблю в стихах своих
Стеченье рифм, порой необычайных,
Я для себя пишу – не для других.
Читатели найдутся – сердце радо;
Никто не примет песни – и не надо!
 

 
Гремит война. Газетные столбцы
Нам говорят о взятых пулеметах;
На поле брани падают бойцы.
И каждый о своих родных в заботах,
Меж тем подводят в книгах мудрецы
Итоги бойни роковой на счетах…
Теперь ли время Музу призывать?
– Теперь, как и всегда! Шумела рать
 

 
Аргивян на брегах, у древней Трои;
Прошли герои, но живет Омир!
И нашей жизни твердые устои
Падут во прах, вновь изменится мир,
Не встанут, может быть, сверкая, строи,
Но будет вечно звучен ропот лир,
Поэзия над славой и над тленьем
Останется сияющим виденьем…
 

<1915>

«Пришли рассеяния годы…»

Тот в гробе спит, тот дальний сиротеет.

А. Пушкин

 
Пришли рассеяния годы,
Нам круг друзей не съединить:
Один уже сошел под своды,
Которых нам не сокрушить;
Тот роком самовластным брошен
В изгнанье, на чужой гранит;
Тот в цвете дум болезнью скошен,
Не жив, не умер, – словно спит;
Тот бродит по далеким странам,
Тоской гоним, всегда один,
От нас отрезан, как туманом,
Чредой изменчивых картин;
Еще иные – в поле ратном,
В окопах, под дождем свинца;
Согласно при луче закатном
У нас забьются ли сердца?
Как знать? Но будь еще помянут
Один: он факел снов задул;
Не нами тайный враг обманут,
Нас друг неверный обманул.
Быть может, прежним идеалам
Остался верен только я:
Доныне не была причалом
Оскорблена ладья моя;
Но, жизни бурями испытан,
Таю глубины грез моих,
И ядом горечи напитан,
Нередко, мой вечерний стих.
 

29 июля. 1916

Верные лире

Мстит лабиринт…

Urbi et Orbi

 
К нам не была ль судьба скупа,
Нам не дары ль бросала щедро?
Пусть нашей жизни темная тропа
Не раз вела в глухие недра.
 
 
Пред нами был – весь ясный мир,
Мы шли сквозь грозные
Вверяя струнам вещих лир
Мечты, и души, и желанья.
 
 
Порой вступали в мглу пещер,
Где слышен грозный рев чудовищ,
Но к свету вновь, закляв химер,
Входили с грудами сокровищ.
 
 
И снова шли в цветах, в лучах,
Под щебет птиц, под рокот моря,
И нам был чужд пред долей страх,
Мы были рады мигам горя.
 
 
Но вновь во глубь тропа сошла,
Под черноту подземных сводов;
Кругом везде – слепая мгла,
Вой чудищ, призраки уродов.
 
 
Глядим назад, – но входа нет,
Вперед, – но выхода не видно.
Нам повстречать ли снова свет,
Луной дышать ли серповидной?
 
 
Вверх или вниз, но путь идет,,
Он с каждым шагом – безысходной…
Но все равно! вперед, вперед,
Поем и в недрах преисподней!
 

1916

Лев и свинья
Басня по Ф. Достоевскому

 
Однажды Лев
Свинью обидел,
Да так, что целый лес ее позор увидел.
Придя в великий гнев,
Свинья донельзя расхрабрилась
(Известно, что и гнев порой мутит, как хмель),
За оскорбление отметить решилась
И вызвала владыку на дуэль.
Однако, возвратясь к родным пенатам,
Задумалась Свинья
И, страха не тая,
Расхрюкалась пред умным братом:
«Ах, братец, вот -попала я в беду!
Ты знаешь Льва суровый норов!
Уж лучше я куда-нибудь уйду!»
Но Боров
(Он был писатель, с едкостью пера)
В ответ ей: «Погоди, сестра!
К чему бежать так прямо?
Поблизости помойная есть яма:
Получше вываляйся в ней,
А после выходи на бой с царем зверей».
Свинья послушалась совета.
Помоями вонючими кругом
Вся облепилась до рассвета
И так предстала пред врагом.
Свидетелями беспримерной брани
Был полон лес и ближний дол.
И вот явился Лев, как обещал заране, —
Пришел, понюхал и ушел…
И долго после свиньи все вопили:
«Лев струсил! мы-де победили!»
 
 
Так иногда завзятый полемист
К газетному нас требует барьеру,
Но трудно Льва не следовать примеру,
Когда противник наш уж чересчур нечист!
 

<1916>

* * *

 
Иногда хорошо и отрадно
Знать, что сжали четыре стены
Жизнь твою, с ее пылкостью жадной,
И твои, слишком буйные, сны.
 
 
За окном – тот же город стозвонный, —
Спешный бег неумолчных авто,
Но к тебе, в твой покой потаенный,
Не проникнет бесцельно никто.
 
 
Как утес, весь и в пене и в шуме,
Неподвижен, и строг, и высок, —
Ты, в приюте свободных раздумий,
В самой ярости толп, – одинок.
 
 
Светы полдня, полночные тени,
Ряд мечтами обвитых часов…
И скользят вереницы видений,
Лики бывших и жданных годов.
 
 
Это – памяти путь беспредельный,
Это – встреча всех тех, кто ушли,
Это – бред беспечально-бесцельный
О палящем восторге земли.
 
 
И спокойных раздумий зарницы
Озаряют крутящийся сон;
Совесть судит; заплаканы лица;
Знаю: кто-то без слов осужден.
 
 
Кто-то… Может быть, я… Ну так что же!
Это час пересмотра годин.
Как тебе благодарен я, боже,
Что на время – в тюрьме и один!
 

1916

Лечебница доктора Постникова

Молитва

 
Отче! полмира объемлешь ты тенью,
Звезды ведешь и луну в небесах,
Даруй покой моему утомленью,
Дай успокоиться в сладостных снах.
 
 
Се – отрекаюсь от помыслов злобных,
Се – осуждаю все, в чем погрешил.
Дай мне во снах, тихой смерти подобных,
Ведать покой безмятежный могил.
 
 
Злое видение ложа да минет,
Да не предстанет мне облик в крови.
В час же, когда светы первые кинет
Солнце Твое, – Ты меня оживи!
 

1916

* * *

 
В круженьи жизни многошумной,
В водовороте наших дел,
Я – ваш! и этот мир безумный —
Мной вольно избранный удел.
Люблю призывы телефонов,
Истлевшей проволоки блеск,
И над рекой гудков и звонов
Пропеллера внезапный треск;
Люблю я ослепленье сцены
И ресторанный пьяный свет,
Все эти вспышки, эти смены
Победно наступивших лет…
Люблю… Но что же сердце ранит,
Когда я вижу чаши роз,
Когда мечту, как сон, туманит
Над речкой свежий сенокос?
Зачем душа томленьем сжата
Здесь на отлогом берегу,
Когда вдали сереет хата
И стадо бродит на лугу?
Зачем так сладко в темной роще,
Где ландыш мраморный расцвел,
Где мыслям легче, думам проще,
Едва под сень ее вошел?
Кляните! прошлое мне мило,
Природа родины – близка…
Пусть скоро скажут: «Это было!» —
Люблю отшедшие века!
Гряди, что будет! Водопадом
Былую жизнь нещадно смой!
С неведомым пойду я рядом,
Но прошлый мир – он мой! он мой!
 

1916