Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Раб один. Потом Прогност и Горгий.

Раб

(один)

 
Да, скоро! Жди! До полночи, наверно,
Не возвратятся. Что ж, пускай покутят;
Не все ж над книгами глаза трудить.
 

(Стук.)

 
Э, кто там?
 

(Уходит, за сценой.)

 
Господина дома нет.
 

Прогност

(за сценой)

 
Ну, ничего, мы подождем его.
 

Прогност и Горгий входят.

Прогност

 
Куда он мог уйти? мне странно.
Он днями целыми сидит один.
Ах, Горгий, этот юноша – на диво
Прилежен; многое он обещает,
Мудр, как старик, и, как мудрец, учен.
Немного увлекается, но это
Пройдет с летами. Дни и ночи он
Все учится, все размышляет; сделал
Уже он в математике немало
Открытий, а ты помнишь, что сказал
Сам…
 

Горгий

 
Помню! Помню! Он-то и нашел…
 

Прогност

 
Да, Синарет, назад тому два года,
В Египет путешествие свершил
И там в каком-то храме малом, в хламе,
Открыл сокровище, атлантский свиток.
 

Горгий

 
Да, полно, подлинно ль из Атлантиды
Та рукопись? не ловкая ль подделка?
 

Прогност

 
Нет, нет, я сам рассматривал ее.
 

(Замечает свиток на столе.)

 
Да, вот она!
 

Горгий

 
Неосторожный! Как же
Возможно драгоценности такие
Не убирать?
 

Прогност

 
Ну, кто ж сюда войдет?
Лишь наши братья.
 

Горгии

(Берет свиток и рассматривает его.)

 
Да, то – свиток древний,
И я таких не видывал ни разу.
Что за таинственные письмена!
 

Прогност

 
Ареомах их прочитает.
 

Горгий

(Продолжает изучать свиток.)

 
Это
Папирус – не папирус. Что такое?
 

Прогност

 
Особое растенье Атлантиды.
 

Горгии

 
И что за знак здесь на шнурке висит?
Печать? Но из чего она? Не медь,
Не золото, – металл, мне неизвестный.
 

Прогност

 
То – орихалк, металл из Атлантиды.
 

Горгий

 
Да, свиток подлинный, теперь я вижу,
Но, кажется, твой Синарет вернулся.
 

Те же; Синарет и Филон входят.

Синарет

 
Приветствую я вас, друзья, во имя
Учителя.
 

Прогност

 
Привет и вам.
 

(Указывая на Горгия.)

 
Вот это —
Товарищ Горгий из Милета, он
С Ареомахом вместе прибыл нынче.
 

Филон

(приветствуя)

 
Мы познакомились на корабле.
 

Синарет

 
Я очень счастлив видеть у себя
Столь славного товарища. Недавно
Мне сообщил Филон, что в город наш
Ареомах с друзьями прибыл. Тотчас
Я поспешил, чтоб увидать его…
 

Филон

 
Но по пути узнали мы, что он
Так утомлен с дороги, что не может
Принять нас; поспешили мы назад.
 

Прогност

 
Но сам Ареомах к тебе послал нас.
 

Синарет

 
Возможно ли? Он слышал обо мне!
Какая честь!
 

Горгий

 
Да, наш учитель знает,
Что посчастливилось тебе однажды
Найти в Египте, как бы диво, свиток
Атлантов.
 

Синарет

 
Верно, я открыл его.
 

Прогност

 
Узнай же честь, которая тебе
На долю выпала: Ареомах,
Узнав об этом свитке, хочет сам
Заняться изучением его.
 

Синарет

 
Ареомах…
 

Горгий

 
Да, он! мудрец великий!
Он твоему открытию придаст
Бессмертное значение, – быть может,
Такое, что основы укрепит
Всей общины.
 

Синарет

 
Он?
 

Прогност

 
Да, Ареомах.
 

Синарет

 
Но почему ж то сделаю… не я?
 

Прогност

 
Послушай, Синарет! Высоко ценим
Мы знания твои, твой ум и рвенье;
Но ты ведь ученик еще, ты ищешь,
Ты – лишь в преддверии заветных тайн,
А он, Ареомах, давно прошел
Все степени уставных посвящений
И с тайнами стоит лицом к лицу.
Он сорок лет пытливой мыслью ищет
Проникнуть в тайну символов атлантских.
Ты должен радоваться, что ему
Свой драгоценный свиток передашь.
 

Синарет

 
Отдать мой свиток?
 

Прогност

 
Да, отдать, конечно.
 

Горгий

 
Что значит «твой»? иль ты, член общины
Священной Пифагора, ты, прошедший
Ступени посвящений две, не знаешь,
Что своего у нас нет ничего!
Принадлежит не нам, что мы имеем,
А общине! Ведь это – наша альфа.
 

Синарет

 
Отдать мой свиток…
 

Филон

 
Милый друг, опомнись!
 

(Тихо.)

 
Ты можешь сделать список, по нему
Ты будешь изученье продолжать,
И, может быть, скорей Ареомаха…
 

Синарет

 
Список?.. Немыслимо все эти знаки,
Для пас таинственные, передать!
Упустишь там черту одну, там точку,
К все разрушится… Нет, невозможно.
И, наконец, и самый древний дух,
Что веет от папируса… печать
Из орихалка… Нет! нет! не могу!
 

Прогност

 
Не ожидал я детских возражений!
Как! ты, член общины, намерен что-то
Считать своим имуществом особым?
 

Синарет

 
Но я на благо общины хочу
Трудиться над разбором этих знаков!
Я жизнь отдать для общины готов.
 

Прогност

 
Ложь! самообольщенье! Ныне вижу,
Что недостоин был ты посвящений.
Так внемли, юноша! Я, посвященный
Четвертой степени, повелеваю
Тебе: немедленно отдай «твой» свиток
Нам. Мы его снесем Ареомаху.
Иль не намерен ты повиноваться?
(Делает мистический знак.)
 

Синарет

 
Учитель, повинуюсь… вот папирус…
 

(Подает свиток.)

Прогност

 
Ты этим только выполнил свой долг.
Прощай, да просвятит тебя сам, дивный.
Идем же, Горгий.
 

(Прогност, унося свиток, и Горгий уходят.)

Синарет и Филон. Потом Прогност.

Синарет

 
Что со мной? слабею…
Утратив рукопись, я все утратил.
К чему мне жить теперь!.. Ох, сердце!
 

(Падает и умирает.)

Филон

 
Друг, что с тобой? Ответь!
 

(Слушает сердце Синарета.)

 
Он умер, боги!
 

Прогност

(возвращается)

 
Но я хочу добавить, Синарет…
 

Филон

 
Тс, тише! Синарета нет. Он умер.
 

Прогност

 
Умер?
 

(Подумав.)

 
Я почитал его достойней.
Да будет милостив к нему суд Ада.
 

Дали
1922

Века и пространства

 
Красное знамя, весть о пролетариате,
Извиваясь кольцом,
Плещет в голубые провалы вероятия
Над Кремлевским дворцом;
 
 
И новые, новые, странные, дикие
Поют слова…
Древним ли призракам, Мойрам ли, Дике ли,
Покорилась Москва?
 
 
Знаю и не узнаю знакомого облика:
Все здесь иным.
Иль, как в сказке, мы все выше леса до облака
Вознесены?
 
 
Здравствуй же, племя, вскрывающее двери нам
В век впереди!
Не скоро твой строй тараном уверенным
Судьба разредит!
 
 
Лишь гром над тобой, жизнь еще не воспетая,
Свой гимн вопил,
Но с богами бессмертье – по слову поэта – я
Заживо пил.
 
 
Волшебной водой над мнимой усталостью
Плеснули года.
Что-нибудь от рубцов прежних ран осталось ля?
Грудь молода.
 
 
С восторгом творчества, под слепыми циклонами,
Мечту сливать
И молодость в губы губами неуклонными
Целовать.
 

24 марта 1922

 
Все же где-то в сонном атолле
Тень свою пальмы купают.
В Рязанском пруду оттого ли
До страдания бледны купавы?
 
 
В океаны вдвинутый стимер
Уследишь ли с пляжа лорнетом?
И станет ли наш сон возвестимей
В синеве горящим планетам?
 
 
Мы радио бросаем в пространство,
Видим в атоме вихрь электронов,
Но часто мечтаем про странность
Природы, мимозу тронув.
 
 
Мы все – Робинзоны Крузо,
И весь мир наш – спокойный остров;
Он без нас будет мчаться грузно
В ласке солнца, знойной и острой.
 
 
И вся груда наук и раздумий,
Картин, поэм и статуй —
Станет пепл, что в огонь не раздует
Налет кометы хвостатой.
 
 
Пирамиды, спите над Нилом!
Слоны, топчите Гвинею!
По-прежнему в болоте немилом
Незабудкины слезы синеют.
 

11 декабря 1921

 
Авто, что Парижем шумят,
Колонны с московской ионией, —
Мысль в напеве кругами двумя:
Ей в грядущие ль дни, в Илион ли ей?
 
 
В ночных недвижимых домах,
На улицах, вылитых в площади,
Не вечно ли плач Андромах,
Что стучат с колесницами лошади?
 
 
Но осой загудевший биплан,
Паутина надкрышного радио,
Не в сознанье ли вчертанный план,
Чтоб минутное вечностью радовать?
 
 
Где в истомную дрожь путь, в конце ль
Скован каменный век с марсианами, —
В дуговую багряную цель
Метить стрелами осиянными?
 
 
Искрометно гремящий трамвай,
Из Коринфа драконы Медеины…
Дней, ночей, лет, столетий канва,
Где узора дары не додеяны.
 

20 ноября 1921

 
Мощь – в плиты пирамиды; гнев холодный —
В сеть клинописи; летопись побед —
В каррарский мрамор; в звоны бронз, в полотна —
Сказанья скорбные торжеств и бед;
 
 
Мечты и мудрость – в книги, свитки, томы,
Пергаменты, столбцы печатных строк! —
Клад всех веков, что нищенских котомок
Позорный сбор, – запас на краткий срок!
 
 
Тем – статуи, музеи – этим! Чтите,
В преданьях стран, певцов и мудрецов! —
Иной поэт пел в дальней Атлантиде,
Все к тем же звездам обратив лицо.
 
 
При прежнем солнце глянет день, и, к тайнам
Причислен, станет баснословен – слон.
Бред в смене бредов – Архимед с Эйнштейном,
Легенда лет – Москва иль Вавилон.
 
 
Искать? чего? – крупинки в вихрь вселенной
Не вдвинуть! Сны? – им все во власть ли ты
Предашь? Длить вечность Фаусту с Еленой,
Где призрак-мысль и призрак-страсть слиты!
 

8 февраля 1922

 
Первозданные оси сдвинуты
Во вселенной. Слушай: скрипят!
Что наш разум зубчатый? – лавину ты
Не сдержишь, ограды крепя.
 
 
Для фараоновых радужных лотосов
Петлицы ли фрака узки,
Где вот-вот адамант Leges motus'oв
Ньютона – разлетится в куски!
 
 
И на сцену – венецианских дожей ли,
Если молнии скачут в лесу!
До чего, современники, мы дожили:
Самое Время – канатный плясун!
 
 
Спасайся, кто может! – вопль с палубы.
Шлюпки спускай! – Вам чего ж еще?
Чтоб треснул зенит и упало бы
Небо дырявым плащом?
 
 
Иль колеса в мозгу так закручены,
Что душат и крики и речь,
И одно вам – из церкви порученный
Огонек ладонью беречь!
 

15 марта 1922

 
Как мечты о мечтах отошедшего детства, —
Над папирусом никнуть в святилище Ра,
В тогу на форум небрежно одеться,
Влюбленным трувером у окна замирать…
 
 
Наука над ухом: «Голос атавизма!..
Сложность клетки!» – и много прочих слов.
Акула, наш дух! ты ль – веками давиться,
Где песчинки в самуме – тысячелетий число!
 
 
Я был? я ли не был?.. И были и небыль —
Цветное круженье молекул в мозгу:
Зачерпнуть ли под череп с созвездьями небо?
На ладонь уложить ли золотую Москву?
 
 
И, поклонникам кинув легенды да книги,
Оживленный, быть может, как дракон на звезде,
Что буду я, этот? – не бездонное ль nihil,
Если память померкла на земной борозде,
 
 
Если я не узнаю мило-мнимых мгновений,
Где вот эти губы припали к лицу,
Если – раб роковых межей, мановений
Вечности, веющей вслед беглецу!
 

1 февраля 1922

 
Ты ль пригоршнями строфы по радио,
Новый орфик, на Марс готовишь?
Но короче аркан, – земной радиус:
Вязнешь по пояс в прошлом, то бишь!
 
 
Этот стих, этот вскрик – отзвук: выплакать
Страх, что враг камень в лоб загонит,
Черепка скрип на сланце, а вы: плакат
Там, в межзвездном, – Lux-Zug[51]51
  Экспресс (нем.).


[Закрыть]– вагоне!
 
 
Бедный бред, что везде – скреп Эвклидовых
Тверд устой: столп, шатнуть нельзя!
Все ж в веках пробил час, где б выкидывать
Истин груз, все их в муть неся!
 
 
Прометей ли пришел? укажи: pou sto?
Иль Фиджийский вождь встал с рогожи?
Смысл веков не броженье ль во лжи пустой!
Время, место – мираж прохожий!
 
 
Только снег, зелень трав, моря мантия,
Сговор губ к алтарю Селены —
Свет насквозь смертных слов, пусть обман тая,
Нам наш путь в глубину вселенной.
 

11 января – 17 февраля 1922

 
Миллионы, миллиарды, числа невыговариваемые,
Не версты, не мили, солнце-радиусы, светогода!
Наши мечты и мысли, жалкий товар, и вы, и мы, и я —
Не докинул никто их до звезд никогда!
 
 
Велика ли корысть, что из двух соперников древности
Пифагором в веках побежден Птоломей,
Что до нас «е pur se…» Галилей умел донести,
И книга его, прозвенев, стала медь?
 
 
Велика ли корысть, что мы славим радостно честь свою,
В обсерватории на весы Сатурн опустив,
Посчитав на Венере градусы по Цельсию,
Каналы на Марсе ловя в объектив?
 
 
Все равно! все равно! И ничтожного отзыва
Нет из пространства! терпи да млей!
Мы – что звери за клеткой! Что ж, нововолосого
Марсианина, что ль, мы ждем на земле?
 
 
Так растопчем, растопчем гордость неоправдываемую!
Пусть как молния снидет из тьмы ночи ловец —
Брать наш воздух, наш фосфор, наш радий, радуя и мою
Скорбь, что в мире смирил умы не человек!
 

17 февраля 1922

 
Вот замолкла, заснула, закуталась
Черным ворохом чуткая полночь.
Дверь в миры отперта; из-за купола
Марс мерцает приближенный. Полно!
 
 
Ты – мой бред! ты – мой призрак! Лилит моя!
Мозг пилить невозможным ты снова ль?
Что мы? – капля, в вселенную влитая,
Нить, где взвита в бездонность основа!
 
 
Те мечты я сотру, мел на аспиде!
Сеть каналов твоих смажу тушью!
Прокричи из ночи еще раз: «Приди!»
Мне ль углей мировых внять удушью?
 
 
Пусть нигде, пусть никто, всех семи планет,
Нам не отзыв, не зов: лед и зной лишь!
Вечность нас зевом медленным выплюнет, —
Мы – лишь бедный цветок, ах! весной ли?
 
 
Прежде, после, – ей что? наших выкладок
Ей не брать, – единиц в биллионе!
Звезд ряды строить в небе привыкла так,
Что меня, здесь во тьме, для нее – нет!
 

1 марта 1922

 
Нет! много ли, мало ли, чем бы ты вымерил
Все, что в тысячелетия, как в пропасть упало, —
Материки, что исчезли, расы, что вымерли,
От совета Лемуров до совета в Рапалло?
 
 
Имена персеидами падают в памяти,
Царей, полководцев, ученых, поэтов…
Но далеко ль еще по тем же тропам идти,
Набирая в ненужный запас то и это?
 
 
На пути библиотеки стоят цитаделями,
Лагерями – архивы, загражденьем – музеи…
Вдребезги грудь о песни к Делии,
Слеп от бомб риккертианства, глух от древних Тезеев.
 
 
Но океаны поныне кишат протоплазмами,
И наш радий в пространствах еще не растрачен,
И дышит Земля земными соблазнами,
В мириадах миров всех, быть может, невзрачней.
 
 
А сколько учиться, – пред нами букварь еще!
Ярмо на стихии наложить не пора ли,
Наши зовы забросить на планету товарищу,
Шар земной повести по любой спирали?
 
 
Человек! свои мерки опять переиначь! а то
Уронишь афишу, озадаченный зритель!
Человечеством в жизни ныне не начата ль
Лишь вторая глава там, в Санта-Маргарите?
 

1 мая 1922

Минуты

 
Где? – в детстве, там, где ржавый пруд
Кренил карвеллы в муть Саргассо,
Чтоб всполз на борт надонный спрут, —
Там вновь Персей познал Пегаса!
 
 
Там, в дни, где солнце в прорезь лип
Разило вкруг клинком Пизарро, —
Все звенья логик что могли б?
Сны плыли слишком лучезарно!
 
 
Потом, в дни, где медяный строй
Звенел и пели перья шлема, —
Не всюду ль ждал Ахей иль Трои,
Пусть буквы в ряд слагались: лемма!
 
 
И в дни, где час кричал: «Дели ж
Миг на сто дрожей непрестанно!»
Кто скрыл бы путь меж звезд, – где лишь
Бред, смерть Ромео иль Тристана?
 
 
Там, в днях, – как знать? в руде веков,
В кровь влитых, гимном жгущих вены, —
Там – взлет и срыв, чертеж стихов,
Копье ль Афин, зубцы ль Равенны?
 

22 марта 1922

 
Тосковать в снег весны, – о, банальные
Песни праотцев, скок чрез огонь:
С тигром крыться под своды бананные,
Догонять с рыжей пумой вигонь!
 
 
Март морочит морозная оттепель;
К печкам лепятся тени Мюрже…
Что ж плеснуло? груз тел, – не на отмель ли
К ласкам вешним две пары моржей?
 
 
Ночью вскрыть бы (проделки Лесажевы)
Потолки: лоб на лоб, рот ко рту, —
Сколько спаянных в дрожь! Иль рассажены
В них твои паладины, Артур?
 
 
Волны бьют с пустыря миоценова,
Чтоб, дрожа, грудь теплела в руке:
Древних дебрей слеза драгоценная —
Вздох табачный ловить в мундштуке.
 
 
Верб заветных где пух? – Не равно ли им,
Здесь, где страсть – на прилавок товар,
Лед и гейзеры, ель и магнолии…
А Джон Фич, темя вниз, в Делавар!
 

22 марта 1922

 
С Гаага, с Гоанго, под гонг, под тимпаны,
Душны дурманы отравленных стран;
Фризским каналам, как риза, – тюльпаны;
Пастбищ альпийских мечта – майоран.
 
 
Тяжести ль молота, плуговой стали ль
Марбургство резать и Венер ваять?
С таежных талостей Татлиным стать ли?
Пановой песни свирель не своя.
 
 
Вьюга до юга докинет ли иней?
Прянет ли пард с Лабрадорских седин?
Радугой в пагодах клинопись линий,
Готика точит извилины льдин.
 
 
В бубны буди острозубые бури —
Взрыхлить возмездье под взвихренный хмель!
Зелья густить, что Локуста в Субурре,
Пламя, слепящее память, – умей!
 
 
Гонг к вьолончели! тимпаны к свирелям!
Тигровый рык в дрожь гудящих жуков!
Хор Стесихора над русским апрелем,
В ветре, – приветствии свежих веков!
 

28 декабря 1921

 
Наискось, вдоль, поперечниками
Перечеркнуты годы в былом, —
Ландкарта с мелкими реченьками,
Сарай, где хлам и лом.
 
 
Там – утро, в углу, искалеченное;
Там – вечер, убог и хром;
Вот – мечта, чуть цела, приналечь на нее,
Облетит прогорелым костром.
 
 
Цели, замыслы, – ржа съедающая
Источила их властный состав,
С дней, растерянных дней, тех, когда еще я
Верил вымыслам, ждать не устав.
 
 
И они, и они, в груду скученными,
Ночи клятв, миги ласк, тени губ…
Тлеть в часах беспросветных не скучно ли им,
Как в несметном, метельном снегу?
 
 
Конквистадор, зачем я захватываю
Город – миг, клад – часы, год – рубеж?
Над долиною Иосафатовою
Не пропеть пробужденной трубе.
 

11 февраля 1922

 
Не шествия, где в гул гудят знамена,
Не праздник рамп, не храмовой хорал, —
Туда, в провал, из правды современной,
С морского дна излюбленный коралл;
 
 
Нет! – милые обличья жизни нежной:
Вдвоем над Гете светом тень спугнуть,
Вдохнуть вдвоем с созвездий иней снежный,
У ног любимых ботик застегнуть;
 
 
Лишь миги, те, – сознанья соль живая, —
Что пресный ключ включают в океан,
И жгут из мглы дней и надежд, всплывая, —
Киприды лик, весь пеной осиян;
 
 
И там, за гранью памятей и пеней,
Впивая в я не взором кругозор,
Не вопль вражды, не прелесть песнопений,
Победный терн иль лавровый позор,
 
 
Но час, где ночь, где за стеклом бесцветным
С промерзлых камней оклики колес,
Где узость плеч под простыней, в заветном
Последнем споре под наитьем слез.
 

18 ноября 1921

 
Ночь уснула, дождем убаюкана,
Спит старуха, младенца крепче,
Теперь не расслышит ни звука она,
Что любовник-месяц ей шепчет.
 
 
Ветер улицы яростно вылизал,
Всюду рыщет, косматый и серый,
Веселится в роскошном обилии зал,
Скачет с мокрыми ветками в скверах.
 
 
Тучи, побитое войско, разомкнуты,
Вскачь бегут, меж звезд, без оглядки:
Иссекли их, щелкая, громы кнута,
Молний пляс истомил игрой в прятки.
 
 
Стены все – упорные странницы,
Ходят грузно по лунной указке:
Свет мигнул, – церковь старая кланяется,
Тень нашла – к дому дом льнет по-братски.
 
 
Без присмотра все силы кинуты,
Развинтилась в них каждая гайка.
Эх, доверилась Сумраку-сыну и ты,
Ночь-карга, земная хозяйка!
 
 
Он же рад сам трунить над месяцем,
Распустил стихии; при свете
Радостно раскуролеситься им, —
Разошлись тучи, камни и ветер!
 

18 мая 1921

 
Ветер гонит искры снега
Мимо окон, застя свет;
В свисте вьюги взрывы смеха;
Чутко плачет печь в ответ.
 
 
Здесь за дверью – остров малый,
Вихри волн – за рифом там.
Мгла причалы мачт сломала,
Мгла примчала нас к мечтам.
 
 
Лапой лампу пальма ль валит?
Зной с каких морских песков?
Ночь причудней. Пью в овале
Грустных губ вино веков.
 
 
Рыщут тигры; змеи свиты;
Прямо прянет вниз боа…
Что все страхи! лишь зови ты
Грот, где бред наш, – Самоа.
 
 
Мглами слеп, втеснюсь во мглу я,
Где прически прядь низка,
Чтоб вдохнуть сон снов, целуя
От виска и до виска!
 

27 января 1922

 
Моя рука – к твоей святыне,
На дрожь мою – ладонь твоя;
Сан-Марко два жгута витые
Колени жгут, мечту двоя.
 
 
Длить сон предчувствий; первый трепет
Впивать в сухом агате глаз:
Следя добычу, смотрит стрепет,
Ждет искр Франклинов а игла.
 
 
Кто? – мы? иль там, в веках воспетых,
Мимнерм, Тибулл, Петрарка, все!
Ur-Mensch, в его слепых аспектах,
Две птицы, слитые в овсе?
 
 
Чудовищ, тех, эпохи ранней,
Вздох в океан, громовый всхлип,
Где в ласке клык смертельно ранит,
Где рот рычать от крови слип?
 
 
Уже двух рук сближенье жутко,
Дождь тысяч лет гудит в ушах, —
В бред, в хаос, в тьму без промежутка,
Все светы, правд и лжи, глуша!
 

8 марта 1922

 
Додунул ветер, влажный и соленый,
Чуть дотянулись губы к краю щек.
Друг позабытый, друг отдаленный,
Взлетай, играй еще!
 
 
Под чернью бело, – лед и небо, —
Не бред ли детский, сказка Гаттераса?
Но спущен узкий, жуткий невод,
Я в лете лет беззвучно затерялся.
 
 
Как снег, как лед, бела, бела;
Как небо, миг завешен, мрачен…
Скажи одно: была? была?
Ответь одно: вавек утрачен!
 
 
Кто там, на Серегу, во тьму
Поник, – над вечностями призрак?
Века ль стоять ему
В заледенелых ризах?
 
 
Достигнут полюс. Что ж змеей коралловой
На детской груди виться в кольцах медленно?
Волкан горит; в земле хорала вой,
В земле растворены порфир и медь в вино.
 
 
Додунул ветер с моря, друг отвергнутый,
Сжигает слезы с края щек…
Я – в прошлом, в черном, в мертвом! Давний,
верный, ты
Один со мной! пытай, играй еще!
 

17 февраля 1922

 
Из викингов кто-то, Фритиоф ли, Гаральд ли,
Что царства бросали – витать на драконе,
Памятный смутно лишь в книге геральдик,
Да в печальном преданьи Мессин и Лаконий;
 
 
Иль преступный Тристан, тот примерный рыцарь,
Лонуа завоевавший, Роальду подарок,
Иль еще Александр, где был должен закрыться
Путь через Инд столицей ad aras;[52]52
  У алтарей (лат.).


[Закрыть]
 
 
Иль некто (все имена примеривать надо ль?)
Не создали ль образ, мрамор на вечность:
Вместит все в себе, – Лейбницова монада,
The imp of the perverse – Эдгара По человечность?
 
 
Искушение гибели – слаще всех искушений
(Что Антония черти на картине Фламандца!) —
С Арионом на дельфине плыть из крушений,
Из огня выходить, цел и смел, – саламандра!
 
 
Пусть друзья в перепуге, те, что рукоплескали,
Вопиют: «Дорога здесь!» («Родословная», Пушкин);
Ставя парус в простор, что звать: «Цель близка ли?»
Что гадать, где же лес, выйдя к опушке?
 
 
Веселье всегда – нет больше былого!
Покинутым скиптром сны опьянены ли?
И жутко одно, – этого судьба лова,
Исход сражений, что затеяны ныне!
 

18 апреля 1922

Чуть сквозь улыбку

 
Встарь исчерченная карта
Блещет в красках новизны —
От былых Столбов Мелькарта
До Колхидской крутизны.
 
 
Кто зигзаги да разводы
Рисовал здесь набело?
Словно временем на своды
Сотню трещин навело.
 
 
Или призрачны седины
Праарийских стариков,
И напрасно стяг единый
Подымался в гарь веков?
 
 
Там, где гений Александра
В общий остров единил
Край Перикла, край Лисандра,
Царства Мидий, древний Нил?
 
 
Там, где гордость Газдрубала,
Словно молотом хрусталь,
Беспощадно разрубала
Рима пламенная сталь?
 
 
Там, где папы громоздили
Вновь на Оссу Пелион?
Там, где огненных идиллий
Был творцом Наполеон?
 
 
Где мечты? Везде пределы,
Каждый с каждым снова враг;
Голубь мира поседелый
Брошен был весной в овраг.
 
 
Это – Крон седобородый
Говорит веками нам:
Суждено спаять народы
Только красным знаменам.
 

26 марта 1922