Текст книги "Полное собрание стихотворений"

 
В дни весенних новолуний
Приходи, желанный друг!
На горе ночных колдуний
Соберется тайный круг.
 
 
Верны сладостной Гекате,
Мы сойдемся у костра.
Если жаждешь ты объятий,
Будешь с нами до утра.
 
 
Всех красивей я из ламий!
Грудь – бела, а губы – кровь.
Я вопьюсь в тебя губами,
Перелью в тебя любовь.
 
 
Косы брошу я, как тучу, —
Ароматом их ты пьян, —
Оплету, сдавлю, измучу,
Унесу, как ураган.
 
 
А потом замру, застыну,
Буду словно теплый труп,
Члены в слабости раскину,
Яства пышные для губ.
 
 
В этих сменах наслаждений
Будем биться до утра.
Утром сгинем мы, как тени,
Ты очнешься у костра.
 
 
Будешь ты один, бессильный…
Милый, близкий! жаль тебя!
Я гублю, как дух могильный,
Убиваю я, любя.
 
 
Подчинись решенной плате:
Жизнь за ласку, милый друг!
Верен сладостной Гекате,
Приходи на тайный луг.
 

1900

 
Пустынен берег тусклого Аверна,
Дрожат кругом священные леса,
Уступы гор отражены неверно,
 
 
И, как завеса, мутны небеса.
Здесь, в тишине, в пещере сокровенной,
Внимая вечно чьи-то голоса,
 
 
Живет сибилла. Судьбы всей вселенной
Пред ней проходят, – лица, имена
Сменяются, как сны, в игре мгновенной.
 
 
И этой сменой снов потрясена,
Сама не постигая их значенья,
На свитках записать спешит она
 
 
И звуки слов, и вещие виденья,
Пророчества, и тайны божества.
И пишет, и дрожит от исступленья,
 
 
И в ужасе читает те слова…
Но кончен свиток, и со смехом, злобно,
Она его бросает и, едва
 
 
Успев взглянуть, берет другой, подобный,
И пишет вновь, в тревоге, чуть дыша.
А ветер скал лепечет стих надгробный,
 
 
Взвивает свитки и влечет, шурша.
 

15 февраля 1898

 
Если б некогда гостем я прибыл
К вам, мои отдаленные предки, —
Вы собратом гордиться могли бы,
Полюбили бы взор мой меткий.
 
 
Мне легко далась бы наука
Поджидать матерого тура.
Вот – я чувствую гибкость лука,
На плечах моих барсова шкура.
 
 
Словно с детства я к битвам приучен!
Все в раздолье степей мне родное!
И мой голос верно созвучен
С оглушительным бранным воем.
 
 
Из пловцов окажусь я лучшим,
Обгоню всех юношей в беге;
Ваша дева со взором жгучим
Заласкает меня ночью в телеге.
 
 
Истукан на середине деревни
Поглядит на меня исподлобья.
Я уважу лик его древний,
Одарить его пышно – готов я.
 
 
А когда рассядутся старцы,
Молодежь запляшет под клики, —
На куске сбереженного кварца
Начерчу я новые лики.
 
 
Я буду как все – и особый.
Волхвы меня примут как сына.
Я сложу им песню для пробы.
Но от них уйду я в дружину.
 
 
Гей вы! слушайте, вольные волки!
Повинуйтесь жданному кличу!
У коней развеваются челки,
Мы опять летим на добычу.
 

29 ноября 1899

 
Я – Клеопатра, я была царица,
В Египте правила восьмнадцать лет.
Погиб и вечный Рим, Лагидов нет,
Мой прах несчастный не хранит гробница.
 
 
В деяньях мира мой ничтожен след,
Все дни мои – то празднеств вереница,
Я смерть нашла, как буйная блудница…
Но над тобой я властвую, поэт!
 
 
Вновь, как царей, я предаю томленью
Тебя, прельщенного неверной тенью,
Я снова женщина – в мечтах твоих.
 
 
Бессмертен ты искусства дивной властью,
А я бессмертна прелестью и страстью:
Вся жизнь моя – в веках звенящий стих.
 

Ноябрь 1899

 
Он стал на утесе; в лицо ему ветер суровый
Бросал, насмехаясь, колючими брызгами пены.
И вал возносился и рушился, белоголовый,
И море стучало у ног о гранитные стены.
 
 
Под ветром уклончивым парус скользил на просторе,
К Винландии внук его правил свой бег непреклонный,
И с каждым мгновеньем меж ними все ширилось море,
А голос морской разносился, как вопль похоронный.
 
 
Там, там, за простором воды неисчерпно-обильной,
Где Скрелингов остров, вновь грянут губящие битвы,
Ему же коснеть безопасно под кровлей могильной
Да слушать, как женщины робко лепечут молитвы!
 
 
О, горе, кто видел, как дети детей уплывают
В страну, недоступную больше мечу и победам!
Кого и напевы военных рогов не сзывают,
Кто должен мириться со славой, уступленной дедам.
 
 
Хочу навсегда быть желанным и сильным для боя,
Чтоб не были тяжки гранитные косные стены,
Когда уплывает корабль среди шума и воя
И ветер в лицо нам швыряется брызгами иены.
 

12 июля 1900

 
Безумцы и поэты наших дней
В согласном хоре смеха и презренья
Встречают голос и родных теней.
 
 
Давно пленил мое воображенье
Угрюмый образ из далеких лет,
Раздумий одиноких воплощенье.
 
 
Я вижу годы, как безумный бред,
Людей, принявших снова вид звериный,
Я слышу вой во славу их побед
 
 
(То с гвельфами боролись гибеллины!).
И в эти годы с ними жил и он, —
На всей земле прообраз наш единый.
 
 
Подобных знал он лишь в дали времен,
А в будущем ему виднелось то же,
Что в настоящем, – безобразный сон.
 
 
Мечтательный, на девушку похожий,
Он приучался к зрелищу смертей,
Но складки на челе ложились строже.
 
 
Он, веривший в величие людей,
Со стоном звал: пускай придут владыки
И усмирят бессмысленных детей.
 
 
Под звон мечей, проклятия и крики
Он меж людей томился, как в бреду…
О Данте! о, отверженец великий, —
 
 
Воистину ты долго жил – в аду!
 

6 октября 1898

 
По улицам Венеции, в вечерний
Неверный час, блуждал я меж толпы,
И сердце трепетало суеверней.
 
 
Каналы, как громадные тропы,
Манили в вечность; в переменах тени
Казались дивны строгие столпы,
 
 
И ряд оживших призрачных строений
Являл очам, чего уж больше нет,
Что было для минувших поколений.
 
 
И, словно унесенный в лунный свет,
Я упивался невозможным чудом,
Но тяжек был мне дружеский привет…
 
 
В тот вечер улицы кишели людом,
Во мгле свободно веселился грех,
И был весь город дьявольским сосудом.
 
 
Бесстыдно раздавался женский смех,
И зверские мелькали мимо лица…
И помыслы разгадывал я всех.
 
 
Но вдруг среди позорной вереницы
Угрюмый облик предо мной возник.
– Так иногда с утеса глянут птицы, —
 
 
То был суровый, опаленный лик,
Не мертвый лик, но просветленно-страстный,
Без возраста – не мальчик, не старик.
 
 
И жалким нашим нуждам не причастный,
Случайный отблеск будущих веков,
Он сквозь толпу и шум прошел, как властный.
 
 
Мгновенно замер говор голосов,
Как будто в вечность приоткрылись двери,
И я спросил, дрожа, кто он таков.
 
 
Но тотчас понял: Данте Алигьери.
 

18 декабря 1900

 
Вы, флорентинки прошлых дней! – о вас
Так ясно я мечтал в обманах лунных,
О быстром блеске ваших крупных глаз.
 
 
Сады любви в тиши оград чугунных,
Певучий говор и жемчужный смех,
Рассказы с перебоем песен струнных.
 
 
Принцессы, горожанки – здесь у всех
Веселость, острый ум, и взор лукавый,
И жажда ненасытная утех.
 
 
Красавца видя, все полны отравой,
И долго жадный взор его следит.
Для вас любовь всегда была забавой!
 
 
Вам было непонятно слово «стыд»!
Среди земных красот, земных величий
Мне флорентинки близок лживый вид,
 
 
И сладостно мне имя Беатриче.
 

21 июля 1900

 
Звездное небо плывет надо мной.
Чистым сияньем сверкают планеты.
 
 
Вкруг меня движется сумрак ночной…
Тени ли мертвые светом согреты?
Вот проступают телесней, ясней
Твердые бедра и полные плечи,
Смотрят глаза из-под черных кудрей…
Сдержанный хохот, чуть слышные речи.
Вот обозначился белый хребет,
Груди повисли, согнулись колени…
 
 
В небе холодном мерцанье планет,
В небе порядок кругов и движений…
 

29 декабря 1899

Тимур, прочтя оскорбительное письмо Баязета, воскликнул: «Сын Мурата сошел с ума».

 
Нет! не с ума сошел Муратов сын,
Ошибся ты, хромец надменный!
Но он взревел, как вольный лев долин,
Узнав, что в мире есть еще один,
Что дерзких двое во вселенной.
 
 
И степи дрогнули под звон копыт,
И шум от сшибки замер в небе.
Покой пустыни воплями был сыт,
Багряной кровью сумрак был залит,
И верен был случайный жребий.
 

Февраль 1899

 
Да, я – моряк! искатель островов,
Скиталец дерзкий в неоглядном море.
Я жажду новых стран, иных цветов,
Наречий странных, чуждых плоскогорий.
 
 
И женщины идут на страстный зов,
Покорные, с одной мольбой во взоре!
Спадает с душ мучительный покров,
Всё отдают они – восторг и горе.
 
 
В любви душа вскрывается до дна,
Яснеет в ней святая глубина,
Где все единственно и неслучайно.
 
 
Да! я гублю! пью жизни, как вампир!
Но каждая душа – то новый мир
И манит вновь своей безвестной тайной.
 

12 мая 1900

 
О, если б знала ты, что пред тобою было,
Когда бежал корабль к туманной полосе,
От милой Франции к Шотландии немилой,
Все беды, весь позор и униженья все!
 
 
Любила ты балы и пышный чин обеден,
И отдалась стране, где властвует туман,
Где в замках дедовских строй жизни хмур и беден
И где звучат псалмы угрюмых пуритан.
 
 
Ты страсти жаждала, как неба жаждут птицы,
Вся подчинялась ей, тонула в ярких снах, —
И слышала в ответ название блудницы,
И твой возлюбленный погиб в твоих руках.
 
 
Потом, захвачена соперницей надменной,
В тюрьме ты провлекла семнадцать гордых лет,
И, наконец, без сил, к ее ногам, смиренно,
Припала ты рабой… И смерть была ответ.
 
 
О! ты ждала ее! ты, с сердцем омертвелым,
У плахи слушала последних верных плач.
Но солгала и смерть: твоим безглавым телом
В последний раз насытился палач.
 

1901

 
Четыре дня мы шли опустошенной степью.
И вот открылось нам раздолие Днепра,
Где с ним сливается Десна, его сестра…
Кто не дивится там его великолепью!
 
 
Но было нам в тот день не до земных красот!
Спешили в Киев мы – разграбленный, пустынный,
Чтоб лобызать хоть прах от церкви Десятинной,
Чтоб плакать на камнях от Золотых ворот!
 
 
Всю ночь бродили мы, отчаяньем объяты,
Среди развалин тех, рыдая о былом;
Мы утром все в слезах пошли своим путем…
Еще спустя три дня открылись нам Карпаты.
 

3 ноября 1898

 
Ой вы, струночки – многозвончаты!
Балалаечка – многознаечка!
Уж ты спой нам весело
Свою песенку,
Спой нам нонче ты, нонче ты, нонче ты…
 
 
Как рязанский князь под замком сидит,
Под замком сидит, на Москву глядит,
Думу думает, вспоминает он,
Как людьми московскими без вины полонен,
Как его по улицам вели давеча,
Природного князя, Святославича,
Как глядел на него московский народ,
Провожал, смеясь, от Калужских ворот.
 
 
А ему, князю, подобает честь:
В старшинстве своем на злат-стол воссесть.
Вот в венце он горит, а кругом – лучи!
Поклоняются князья – Мономаховичи.
По и тех любить всей душой он рад,
В племени Рюрика всем старший брат.
 
 
Вот он кликнет клич, кто горазд воевать!
Па коне он сам поведет свою рать
Па Свею, на Литву, на поганый Крым…
(А не хочет кто, отъезжай к другим!)
Споют гусляры про славную брань,
Потешат, прославят древнюю Рязань.
 
 
Но кругом темно – тишина, —
За решеткой в окно Москва видна,
Не услышит никто удалый клич,
За замком сидит последний Ольгович.
Поведут его, жди, середи воров
На злую казнь на кремлевский ров.
 
 
Ой вы, струночки – многозвончаты!
Ой подруженька – многознаечка!
Спой нам нонче ты, спой нам нонче ты,
Балалаечка!
 

27 ноября 1899

 
Да, на дороге поколений,
На пыли расточенных лет,
Твоих шагов, твоих движений
Остался неизменный след.
 
 
Ты скован был по мысли Рока
Из тяжести и властных сил:
Не мог ты не ступать глубоко,
И шаг твой землю тяготил.
 
 
Что строилось трудом суровым,
Вставало медленно в веках,
Ты сокрушал случайным словом,
Движеньем повергал во прах.
 
 
Сам изумлен служеньем счастья,
Ты, как пращой, метал войска,
И мировое самовластье
Бросал, как ставку игрока.
 
 
Пьянея славой неизменной,
Ты шел сквозь мир, круша, дробя.
И стало, наконец, вселенной
Невмоготу носить тебя.
 
 
Земля дохнула полной грудью,
И ты, как лист в дыханье гроз,
Взвился, и полетел к безлюдью,
И пал, бессильный, на утес, —
 
 
Где, на раздольи одичалом,
От века этих дней ждала
Тебя достойным пьедесталом
Со дна встающая скала!
 

26 апреля 1901

У моря
Крым 1898 – 1899 г.
Ревель (Катериненталь) 1900 г.

 
Волны взбегают и пенятся,
Волны на шумном прибое;
Встанут и странно изменятся,
Гаснут в минутном покое.
 
 
Только что в дали сверкающей
Видел волны зарожденье,
Миг – и с волной отбегающей
Тихо грохочут каменья.
 

18 апреля 1898

 
Звезда затеплилась стыдливо,
Столпились тени у холма;
Стихает море; вдоль залива
Редеет пенная кайма.
 
 
Уже погасли пятна света
На гранях сумрачных вершин, —
И вот в селеньи с минарета
Запел протяжно муэдзин.
 

20 апреля 1898

 
У перекрестка двух дорог
Журчанье тихое фонтана;
Источник скуден и убог;
На камне надпись из Корана.
 
 
Здесь дышит скромный кипарис,
Здесь дремлет пыльная олива,
А ручеек сбегает вниз
К прибрежью вольного залива.
 

21 апреля 1898

 
Где подступает к морю сад,
Я знаю грот уединенный:
Там шепчет дремлющий каскад,
Там пруд недвижим полусонный.
 
 
Там дышат лавры и миндаль
При набежавшем тихом ветре,
А сзади, закрывая даль,
Уходит в небо пик Ай-Петри.
 

30 апреля 1898

 
День растоплен; море сине;
Подступили близко горы.
Воздух чист, и четкость линий
Утомляет взоры.
 
 
Под столетним кедром – тени,
Отзвук утренней прохлады.
Слушай здесь, отдавшись лени,
Как трещат цикады.
 

24 июня 1898

 
Весь день был тусклый, бледный и туманный;
Шли облака в уныло-смутной смене;
Свет солнца был болезненный и странный,
И от деревьев не ложилось тени.
 
 
И лишь под вечер солнце мимолетно
Вдруг озарило море, даль и горы,
Все вспыхнуло в надежде безотчетной…
Но тьма настала, и смежились взоры.
 

24 июня 1898

 
Месяца свет электрический
В море дрожит, извивается;
Силе подвластно магической,
Море кипит и вздымается.
 
 
Волны взбегают упорные,
Мечутся, дикие, пленные,
Гибнут в борьбе, непокорные,
Гаснут, разбитые, пенные…
 
 
Месяца свет электрический
В море змеится, свивается;
Силе подвластно магической,
Море кипит и вздымается.
 

21 апреля 1898

 
Словно птица большая
Неизведанных стран,
Поднялся, улетая,
Беспощадный туман.
 
 
Поднялся и помчался
Над морской глубиной,
Развивался, свивался
И исчез за водой.
 
 
Вновь зеленые склоны
Нам открылись; и лес
Отвечал, возрожденный,
На приветы небес.
 

13 мая 1898

 
Лежу на камне, солнцем разогретом,
И отдаюсь порывам теплым ветра.
Сверкают волны незнакомым светом,
В их звучном плеске нет родного метра.
 
 
Смотрю, на волны; их неверных линий
Не угадав, смущен их вечной сменой…
Приходят волны к нам из дали синей,
Взлетают в брызгах, умирают пеной.
 
 
Кругом сверканье, говор и движенье,
Как будто жизнь, с водой борьба утесов…
Я не пойму, в чем тайный смысл волненья,
А морю не понять моих вопросов.
 

28 апреля 1898

 
Кипит встревоженное море,
Мятутся волны, как в плену;
Померк маяк на Ай-Тодоре,
Вся ночь приветствует луну.
 
 
Луна державно делит море:
То мрак, то отблесков игра.
И спит в серебряном просторе
Мир парусов из серебра.
 

27 июня 1899

 
Волны приходят, и волны уходят,
Стелются пеной на берег отлогий.
По морю тени туманные бродят,
Чайки летят и кричат, как в тревоге.
 
 
Много столетий близ отмели дикой
Дремлют в развалинах римские стены.
Слушают чаек протяжные крики,
Смотрят на белое кружево пены.
 

30 июня 1899

 
Обошла тропа утес,
Выше всходят буки.
Позади лесные звуки,
Крики птиц, и диких коз.
 
 
Впереди редеет лес,
Камни у вершины,
Ветра свист, полет орлиный,
Даль земли и даль небес.
 

21 июля 1899

 
Небо чернело с огнями,
Море чернело без звезд.
Плотно обложен камнями
Был изогнутый объезд.
 
 
Вниз виноградник по скату
Тихо спускался; толпой
Кустики жались брат к брату…
Помнишь? мы шли той тропой!
 

1899

 
Белый цвет магнолий
Смотрит, как глаза.
Страшно жить на воле:
Чуется гроза.
 
 
Волны, словно стекла,
Отражают блеск.
Чу! в траве поблеклой
Ящерицы треск.
 
 
Вкруг смотрю смущенно,
Взор в листву проник:
Там к цветку склоненный
Юный женский дик.
 

1899

 
Облака цепляются
За вершины гор.
Так слова слагаются
В смутный разговор.
 
 
Горьки и томительны
Жалобы твои:
То рассказ мучительный
О былой любви.
 
 
Слушаю и думаю
Как в тяжелом сне.
Облако угрюмое
Вниз ползет ко мне.
 

Июль 1896

 
Мерно вьет дорога
Одинокий путь.
Я в руках у бога,
Сладко дышит грудь.
 
 
Гордо дремлют буки,
Чаща без границ.
Все согласны звуки
С голосами птиц.
 
 
Манит тихим зовом
Зашумевший ключ.
Ветки свисли кровом
От пролетных туч.
 
 
Близкий, бесконечный,
Вольный лес вокруг,
И случайный встречный
Как желанный друг.
 

14 июля 1899

 
Ветер с моря волны гонит,
Роет отмель, с сушей споря;
Ветер дым до зыби клонит,
Дым в пространствах вольных моря.
 
 
Малых лодок реет стая,
Белым роем дали нежит.
В белой пене тихо тая,
Вал за валом отмель режет.
 

29 мая 1900

 
Из-за облака скользящий
Луч над эмблемой водой
Разбивается блестящей,
Серебристой полосой.
 
 
И спешит волна с тревогой
В ярком свете погореть,
Набежать на склон отлогий,
Потемнеть и умереть.
 

5 июня 1900

 
Море – в бессильном покое,
Образ движенья исчез.
Море – как будто литое
Зеркало ясных небес.
 
 
Камни, в дремоте тяжелой,
Берег, в томительном сне,
Грезят – о дерзкой, веселой,
Сладко-соленой волне.
 

24 июля 1900

 
Видел я, над морем серым
Змей-Горыныч пролетал.
Море в отблесках горело,
Отсвет был багрово-ал.
 
 
Трубы спящих броненосцев,
Чаек парусных стада
Озарились блеском грозным
Там, где зыблилась вода.
 
 
Сея огненные искры,
Закатился в тучу Змей;
И зажглись румянцем быстрым
Крылья облачные фей.
 

19 июня 1900

И мирный вечера пожар

Волна морская поглотила.

Тютчев

 
Свой круг рисуя все ясней,
Над морем солнце опускалось,
А в море полоса огней,
Ему ответных, уменьшалась.
 
 
Где чары сумрака и сна
Уже дышали над востоком,
Всходила мертвая луна
Каким-то жаждущим упреком.
 
 
На вдоль по тучам, как убор,
Сверкали радужные пятна,
И в нежно-голубой простор
Лился румянец предзакатный.
 

28 июня 1900

В стенах

 
Люблю я линий верность,
Люблю в мечтах предел.
Меня страшит безмерность
И чудо божьих дел.
 
 
Люблю дома, не скалы.
Ах, книги краше роз!
– Но милы мне кристаллы
И жало тонких ос.
 

13 ноября 1898

 
Я люблю большие дома
И узкие улицы города, —
В дни, когда не настала зима,
А осень повеяла холодом.
 
 
Пространства люблю площадей,
Стенами кругом огражденные, —
В час, когда еще нет фонарей,
А затеплились звезды смущенные.
 
 
Город и камни люблю,
Грохот его и шумы певучие, —
В миг, когда песню глубоко таю,
Но в восторге слышу созвучия.
 

29 августа 1898

 
Когда сижу один и в комнате темно,
И кто-то за стеной играет долго гаммы, —
Вдруг фонари зажгут, и свет, пройдя в окно,
Начертит на стене оконные две рамы;
И мыслю я тогда, усталый и больной:
«Фонарь, безвестный друг! ты близок! ты со мной!»
 
 
А после из-за крыш подымется луна,
И, вспыхнув, облака уйдут как фимиамы,
И светлый луч луны, пройдя стекло окна,
Начертит явственней оконные две рамы;
О, как я оживлен! дрожа, мечтаю я:
«Луна, заветный друг! ты близко! ты – моя!»
 

22 ноября 1898

 
Когда опускается штора
И ласковый ламповый свет
Умиряет усталые взоры, —
Мне слышится счастья привет.
 
 
Мне не нужно яркого блеска,
Красоты и величья небес.
Опустись, опустись, занавеска!
Весь мир отошел и исчез.
 
 
Со мной любимые книги,
Мне поет любимый размер.
– Да! я знаю, как сладки вериги
В глубине безысходных пещер.
 

3 октября 1899

 
Я провижу гордые тени
Грядущих и гордых веков,
Ушедшие в небо ступени,
Застывшие громады домов;
 
 
Улицы, кишащие людом,
Шумные дикой толпой,
Жизнь, озаренную чудом,
Где каждый миг – роковой;
 
 
Всю мощь безмерных желаний,
Весь ужас найденных слов, —
Среди неподвижных зданий,
В теснине мертвых домов.
 

20 марта 1899

 
Жадно тобой наслаждаюсь,
Сумрак улиц священный!
Тайно тебе поклоняюсь,
Будущий царь вселенной!
 
 
Ты далёко руки протянешь,
В пустыни, ко льдам, на горы;
Солнечный свет затуманишь,
К полутьме приучишь взоры.
 
 
Тайно тебе поклоняюсь,
Гряди, могущ и неведом!
Пред тобой во прах повергаюсь
Пусть буду путем к победам.
 

27 апреля 1899

 
Люблю вечерний свет, и первые огни,
И небо бледное, где звезд еще не видно.
Как странен взор людей в медлительной тени,
Им на меня глядеть не страшно и не стыдно.
 
 
И я с людьми как брат, я все прощаю им,
Печальным, вдумчивым, идущим в тихой смене,
За то, что вместе мы на грани снов скользим,
За то, что и они, как я, – причастны тени.
 

4 – 5 октября 1899

 
Мы к ярким краскам не привыкли,
Одежда наша – цвет земли;
И робким взором мы поникли,
Влачимся медленно в пыли.
 
 
Мы дышим комнатною пылью,
Живем среди картин и книг,
И дорог нашему бессилью
Отдельный стих, отдельный миг.
 
 
А мне что снится? – дикие крики.
А мне что близко? – кровь и война.
Мои братья – северные владыки,
Мое время – викингов времена.
 

9 марта 1899

 
Зодчество церквей старинных,
Современный прихотливый свод,
Много зданий – высоких, длинных,
Улицы неуверенный поворот.
 
 
Проходящих теней вереница,
Отрывки неугаданных слов,
Женские мимолетные лица
И смутная память шагов.
 

15 марта 1899

 
Вы, снежинки, вейте,
Нас лишь пожалейте!
Вас, снежинок, много, много,
И летите вы от бога.
 
 
Где нам с вольными бороться!
Вам привольно, вам поется.
Захотите, – заметете,
Город в цепи закуете…
 

1899

 
Растопленный день вечереет,
Бесцветное небо померкло,
И призрачный месяц светлее
Над редкой сеткой из веток.
 
 
Затеплились окна под крышей,
В садах освещенные пятна,
И, словно летучие мыши,
Шныряют кругом самокаты.
 

Апрель 1899

 
Церкви, великие грани,
Голос ваш радостно строг!
В мире размеренных зданий
Смотрите вы на Восток.
 
 
Цепью застывших строений
Скованы думы и сны.
В городе вы – словно тени
Тихо встающей весны.
 

7 марта 1900

 
Облеченные в одежды
Длинно-тяжкие, – не мы
К красоте откроем вежды,
Мы – в темницах серой тьмы.
 
 
Грез прибежище и нега,
Тело женское! – в мехах,
В шерсти, в шарфах, в царстве снега
Ты лишь безобразный прах.
 
 
Есть живое возрожденье!
Краски, розы, нагота!
Так, творите вы мгновенье…
Кто же вас творит? – Мечта.
 

19 января 1900