Текст книги "Ума палата"

Наконец, в третьей модели анализа и советское, и американское руководство видится не монолитом или механизмом, а набором самостоятельных политических игроков, каждый из которых связан собственными обязательствами и преследует собственные цели. Так, с американской стороны авторы выделяют почти три десятка игроков, с советской – полтора десятка, причем все это – исключительно «вожди». На самом же деле в политическом торге по поводу принятия внешне– и военно-политических решений участвуют четыре типа (!) игроков: лидер, «вожди», приближенные аппаратчики вождей, «индейцы» – обычные чиновники-исполнители. Не только каждый из игроков, но и каждый из указанных типов имеет собственное видение проблемы и отстаивает собственный подход к ее разрешению, во многом определяемый его местом в системе принятия решений, но сильно различающийся в зависимости от личной истории, бэкграунда, карьеры и амбиций того конкретного человека, который это место занимает. В этом контексте внутренняя политическая конкуренция между игроками, направленная на создание коалиций с целью принятия наименее неприемлемого решения, порой лучше объясняет ход и исход кризиса, чем соперничество между сверхдержавами. То, что со стороны выглядит как нерациональное решение США или СССР, чаще всего являет собой наиболее реалистичный компромисс между многочисленными игроками с каждой стороны.

Итак, три уровня, три среза, три модели объяснения происходящего в международной политике. Аллисон и Зеликов разбирают их «послойно», начиная с наиболее распространенной и популярной модели «рационального игрока». Результатом анализа применимости каждой модели становится понимание тех аспектов ситуации, которые эта модель объясняет удовлетворительно, и тех, которые она объяснить не может. Отсюда возникает необходимость заново проанализировать ситуацию через призму следующей модели анализа – и так по кругу. Авторы уверены, что только так – обнажив обычно скрытые модели анализа и тщательно комбинируя их, – можно достичь глубокого понимания истинных причин и движущих сил международных кризисов. А значит, и повысить шансы на их предотвращение / успешное разрешение.

Доминик Моизи

Геополитика эмоций. Как культуры страха, унижения и надежды трансформируют мир

М.: Московская школа политических исследований [8]8
  9 декабря 2014 г. Министерство юстиции Российской Федерации внесло АНО «Московская школа гражданского просвещения» (до 2013 г. – Московская школа политических исследований) в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента.


[Закрыть], 2010

«Смерть идеологии» в результате краха СССР и Восточного блока в конце 1980-х годов стимулировала у исследователей поиски альтернативной движущей силы международной политики. Для Самюэля Хантингтона, к примеру, такой силой стал «конфликт цивилизаций», коренящийся в неустранимых различиях в идентичности народов Востока и Запада и актуализирующийся в процессе глобализации. Французский политолог, ученик великого Раймона Арона Доминик Моизи одним из первых указал на особую роль эмоций в международных отношениях, строящихся на базе несходных идентичностей: «на смену идеологии в качестве движущей силы истории пришел поиск идентичности народами, неуверенными в том, кто они, каково их место в мире, каковы их надежды на осмысленное будущее. И в результате эмоции стали важны как никогда». Но не всякие эмоции, а только те, что строятся вокруг уверенности в себе – именно она «имеет жизненно важное значение как для наций и цивилизаций, так и для отдельной личности, потому что она позволяет проецировать себя в будущее, реализовывать свои способности и даже преодолевать их пределы». Итак, мы имеем дело с попыткой «чувствами исследовать глобализацию», описывая ее как «столкновение эмоций», а не «столкновение цивилизаций».

Эмоции, отражая степень уверенности общества в себе, влияют на «способность общества возродиться после кризиса, противостоять вызовам, приспособиться к меняющимся обстоятельствам». Они могут меняться, и это изменение носит циклический характер, причем циклы могут быть как длинными, так и короткими. В общем, «эмоции имеют значение. Они оказывают влияние на настроения народов, на отношения между культурами и на поведение наций». Автор сосредоточился на «трех первичных эмоциях: страхе, надежде и унижении». Все три тесно связаны с чувством уверенности в себе и часто определяют способность нации встречать критические вызовы.

Отсутствие уверенности в себе – причина того, что вы воспринимаете настоящее со страхом и ожидаете от будущего новых напастей. «Надежда, напротив, выражает уверенность; она основана на убеждении, что сегодня жизнь лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня». Наконец, унижение – это «ущербное самоощущение тех, кто потерял надежду на будущее; если у вас нет надежды – в этом виноваты другие, которые плохо обращались с вами в прошлом». Резюмируя, надежда означает: «Я хочу это сделать, я могу и я сделаю это». Унижение говорит: «Я никогда не смогу этого сделать». Страх же взывает: «Господи, мир стал таким опасным; как я могу защититься от него?»

В современном мире культура надежды «связана с наделением человека экономической и общественной властью, и она обретается в основном на Востоке». Азия – прежде всего Индия и Китай – стремится «догнать и перегнать» Запад и исповедует исторический оптимизм. Уверенная в себе Азия не боится иностранного влияния и смело участвует в глобализации. Характерное для нее «сочетание экономического прогресса и политического застоя будет сохраняться до тех пор, пока господствует надежда, которая сегодня подразумевает прежде всего стремление к экономическому росту». Исключение – Япония: возвышение Индии и Китая заставляет ее «чувствовать себя уже не мостом между культурами, а беспородной дворняжкой, которую все забыли». Для Японии, этого небольшого западного анклава на Дальнем Востоке, больше характерна «западная» культура страха: «Страна не знает, какова ее природа и куда ей идти. Она болезненно воспринимает тот факт, что Индия сумела оттеснить Японию с позиции главного дипломатического партнера Америки в Азии, а Китай стал главным экономическим партнером Америки и соперником Японии во всем мире». Япония все больше напоминает в этом отношении Европу, с которой «разделяет склонность к пессимизму, беспокойству и погруженности в себя». Итак, если в Японии надежда, правившая в 1960–1970-х годах, сдает позиции страху, то Азия в целом «из континента войн превратилась в континент надежды», основанной «не на великой мечте о мире и свободе во всем мире, а на простой мечте об устойчиво растущем материальном процветании».

Если вы чувствуете, что не способны управлять своей жизнью – значит, вами владеет культура унижения. Она «достигает высшей точки, когда вы убеждены в том, что Другой вторгся в частную сферу вашей жизни, сделав вас полностью зависимым». Унижение заставляет бояться Будущего и идеализировать «славное» Прошлое. Унижение способно при определенных условиях играть конструктивную роль: побуждать желание проявить себя, взять реванш, выиграть новую битву. Но для этого нации необходимо «окно возможностей, проблески надежды», иными словами – «минимум уверенности в себе и благоприятные обстоятельства». Унижение без надежды, наоборот, ведет к отчаянию и культивирует разрушительное чувство мести: «Я им покажу, что такое страдания!»

Культура унижения сегодня охватывает основную часть арабо-мусульманского мира. Этот регион давно находится в упадке, вину за который возлагает на Запад и поддерживаемый им Израиль. В результате многочисленных поражений «культура унижения охватила все уровни исламского общества, от самых бедных до самых богатых, подверженных западному влиянию». Терроризм – лишь одно из проявлений этой культуры, защитная реакция на мощь Запада и глобализацию в форме вестернизации. «Экстремисты найдутся всегда, но сегодня их влияние в исламе основано на культуре унижения». Только слом этой культуры и ее замена на культуру надежды способны обезопасить мир от исламского терроризма. Увы, достойной альтернативы ни среди богатых стран Персидского залива, ни в «европейском исламе» (ни, добавим, в странах, переживших Арабскую весну, – книга написана за пару лет до нее) пока не просматривается – а значит, арабо-мусульманский мир, болезненно переживающий свое унижение, останется источником угрозы для Запада.

Терроризм – не единственный страх Запада, эта часть мира в целом охвачена культурой страха. «Впервые за два столетия Запад не „заказывает музыку“. Восприятие нашей уязвимости и относительной потери центрального положения – вот подлинная причина кризиса нашей идентичности», – пишет французский политолог. Глобализация вышла из-под западного контроля, а потеря контроля над будущим генерирует страх за него. Страх же формирует «оборонительный рефлекс», который мешает взаимодействовать с миром Других – как внутри, так и вовне Запада. Он подрывает веру в демократию, подпитывая разочарование в ее институтах. Более того, «культура страха сокращает качественный разрыв… между демократическими и недемократическими режимами», поскольку заставляет Запад нарушать собственные моральные и политические принципы.

Страх «перед Другим, перед пришельцем, явившимся захватить нашу родину, подвергнуть опасности нашу идентичность, украсть нашу работу» пришел на Запад задолго до терактов 11 сентября 2001 г. Европейцы и американцы, в 1989 г. праздновавшие падение Берлинской стены, сегодня сами хотят «выстроить новые стены, которые отгородили бы их от внешнего мира – от миллионов конкурентов, от тысяч иммигрантов, от сотен террористов». Они пытаются защититься от негативных последствий глобализации, которую сами же и принесли во все уголки мира. Страх подпитывается демографическим и иммиграционным кризисами: «„нас“ слишком мало и мы слишком (сравнительно) богаты там, где живем. Чем больше мы нуждаемся в них <…>, тем сильнее мы отвергаем их эмоционально на культурных, религиозных и расовых основаниях». Растет и страх попасть под власть недружественной внешней силы.

Единственную надежду на преодоление страха Моизи возлагает на США – но только в случае, если им «удастся найти лидера, который сумеет проложить Америке и ее прежним мечтам и надеждам дорогу в мир XXI века». Как мы можем заключить спустя почти полтора десятилетия после выхода книги, пока это не удалось – и вряд ли уже удастся.

Фарид Закария

Постамериканский мир будущего

М.: Европа, 2009

Самый сложный вид боевых действий, как известно, – отступление. Сложность в том, чтобы сохранять управляемость отступающими силами, не позволяя им запаниковать и потерять больше минимально необходимого. Поэтому стратег, сумевший обеспечить эффективное отступление, достоин уважения даже больше, чем автор блестящей победы. Рецепт по организованному отступлению США с позиции мирового гегемона в 2009 г., в разгар Великой рецессии, предложил титулованный американский политолог индийского происхождения Фарид Закария. Его слово тем более весомо, что вскоре после этого он стал внешнеполитическим советником президента Обамы. Признать новые реалии, отказаться от непосильной ноши и найти новое место для Америки в «постамериканском мире» – такую задачу поставили перед собой президент и его советник. Спустя 12 лет и два президентства становится очевидным, что организованного отступления не получается…

Точнее, отступление происходит, но в истерической и неупорядоченной атмосфере. Американская элита не смогла консолидироваться, эрозии имперского могущества сопутствует глубокий внутренний раскол в самих США. Между тем процесс «подъема остальных», который Закария называет третьим главным историческим поворотом за последние 500 лет (первым стало возвышение Европы, вторым – возвышение Америки), продолжается. США по-прежнему не получается им управлять. А значит, рекомендации такого рода остаются востребованными.

Первая из них – признать, что этот «подъем» является следствием самой американской политики. Более того, в экономическом отношении Закария не видит причин для паники: «практически в каждом секторе мировой экономики, в котором задействованы индустриально развитые страны, американские компании занимают ведущее положение по уровню производительности и прибыли». И в будущем развивающиеся страны будут отъедать кусок пирога скорее у Западной Европы и Японии, чем у США. «Американская экономическая и социальная система знают, как находить ответы и приспосабливаться к такому давлению».

Куда более трудный вызов лежит в плоскости международной политики: США «предстоит столкнуться с мировым порядком, совершенно отличным от того, с которым они имели дело». От однополярности мир перешел к многополярности, и США перестали быть всеобщим лидером и гегемоном. Они, однако, сохранили огромные преимущества перед всеми остальными игроками, оставаясь единственной «суперсилой». В новой «гибридной» международной системе США занимают центральное место, «но именно им новый порядок и бросает больше всего вызовов». Рост других стран объективно сокращает пространство действий для Америки, и теперь «единственный способ для Соединенных Штатов предотвратить чьи-либо враждебные действия – создать против них широкую долговременную коалицию». А это означает альянсы и договоренности с другими: «в сегодняшнем международном порядке прогресс означает компромисс».

Иными словами, придется лавировать между интересами разных стран. Это сложно, и Америка пока к этому не готова: Вашингтон «похож на пузырь, раздутый от самодовольства, и здесь совершенно не понимают, что происходит во внешнем мире». Закария критически оценивает уровень вовлеченности США в международные экономические отношения (слишком низкий), знание американцами иностранных языков, уровень понимания ими мира за пределами США. Лидеры Америки «наложили санкции на половину населения планеты. Мы – единственная страна, которая издает ежегодный отчет о поведении всех других стран» (!). Во многом дело в глобализации, которая стартовала по американской инициативе и добилась больших успехов, – а затем эти успехи обернулись против самой Америки. Как результат, «мы начинаем с подозрением относиться к тому, чем так долго гордились, – к свободному рынку, торговле, иммиграции и технологическим переменам. И это происходит в то время, когда весь мир развивается по нашему пути. Мир становится все более открытым, а Америка закрывается».

Итак, у США «нет больше той власти, которая была у них в 1945 г. или даже в 2000 г.» Тем не менее они сохраняют «самый полный комплект власти в сфере экономики, политики, ВПК и культуры» – надо просто правильно им распорядиться. Это позволит не изобретать новый мир, а «отремонтировать» старый. В его рамках вполне можно найти место для поднимающихся Китая, Индии и др. «Пока эти страны чувствуют, что могут найти в ней место, у них будут все стимулы, чтобы стать „ответственными пайщиками“ в этой системе».

У автора есть шесть конкретных советов, как следует вести себя США, чтобы сохранить лидерство в неблагоприятных условиях. Во-первых, научиться расставлять приоритеты. Нельзя добиться всего: нужно чем-то жертвовать. Например, в отношении России следует определиться, что важнее – ее политика в отношении Украины и Грузии? Ее ядерное оружие? Ее связи с Ираном? Ее энергетическая политика? Решить все проблемы не удастся, придется концентрироваться на главном, а остальным пожертвовать. Казалось бы, очень просто – но на деле приоритезации не происходит, ведь «могущество Америки заставило Вашингтон поверить, что ему нет необходимости устанавливать приоритеты». Пагубная самонадеянность!

Во-вторых, нужно «выстраивать общие правила, а не узкие интересы». Между продвижением собственных национальных интересов и созданием общего «свода правил, инструкций и ценностей, которыми будут руководствоваться во всем мире», Закария выбирает второе. Только это позволит удержать новые «полюса» в рамках единой международной системы, построенной Вашингтоном. Пока же автору смешно слышать, как американцы «твердят другим странам, что создание одной-единственной ядерной боеголовки – это подлость», тогда как сами хранят в арсеналах тысячи ракет.

В-третьих, следует находить общий язык и устанавливать особые отношения со всеми великими державами – так, чтобы они были лучше, чем отношения этих держав между собой. Это позволит США остаться центром международной системы, а не скатиться на периферию, до положения лишь одного из многих полюсов – даже не «первого среди равных». В конце концов, новые державы соперничают друг с другом – и США могут стать удобным партнером для многих из них, а то и арбитром в их конфликтах. Это не власть силы, а власть дипломатии – она «требует консультаций, сотрудничества и даже компромиссов. Она создает власть, формулируя программы, определяя ключевые проблемы и мобилизуя коалиции». Иными словами, из «собственника» международной системы Штатам нужно стать «председателем правления», грамотно руководящим работой «независимых директоров».

Четвертая рекомендация касается международных организаций. Новая международная система носит многосторонний характер, и с этим не надо бороться – это надо использовать. «Не существует организации или института, которые всегда правы, ни одна структура не идеальна. ООН работает над одной проблемой, НАТО – над другой, ОАГ – над третьей. А для таких новых задач, как изменение климата, возможно, имело бы смысл создать новую коалицию». Множество международных структур и организаций могут быть более эффективны, чем одна или две.

Пятая рекомендация напоминает, что США обладают не только военной силой, но и «мягкой». Злоупотребление военной силой часто не помогает Америке, а мешает. «Опасность заключается в растрате ресурсов как реакции на так называемый американский империализм». Следует действовать более творчески и асимметрично, учиться у фондов, университетов, НКО и частных лиц, которые работают за рубежом порой гораздо эффективнее, чем госдепартамент и министерство обороны.

Закария отмечает важность легитимности американских действий на международной арене. «Америке следовало бы уделять больше внимания переговорам и совместным действиям. Одно дело заставить бояться врагов, совсем другое – напугать весь остальной мир». Таким образом, международная поддержка американской политики – «важнейший элемент могущества, а не просто упражнение в пиаре». Вашингтону придется доказывать свою правоту, то есть сражаться на поле идей, а не танков или авианосцев. Это, как показывает опыт, гораздо сложнее.

Ли Куан Ю

Мой взгляд на будущее мира

М.: Альпина нон-фикшн, 2017

Город-государство Сингапур – небольшой, но динамично развивающийся, прогрессивный, богатый, с высочайшими жизненными стандартами, давно служит труднодостижимым образцом для слаборазвитых стран, ищущих способы сократить свое отставание. Ли Куан Ю – его многолетний лидер, а по сути – создатель, за тридцать лет превративший Сингапур из отсталой провинции Британской империи в город-мечту. Сегодня страной управляет его сын, а сам Ли уже в лучшем из миров. «Мой взгляд на будущее мира» – его последняя книга (2013), посвященная анализу текущей ситуации и перспектив эволюции Америки, Китая и других важных игроков Азиатско-Тихоокеанского региона. Именно здесь, а не в Евроатлантике, разворачивается ключевое мировое противостояние XXI века.

Ли обладал глубоким знанием реалий рассматриваемых стран, их сил и слабостей, национальных особенностей и традиций, качества элиты. Как политический долгожитель он фокусировался на фундаментальных, а не конъюнктурных факторах, пренебрегая вторичным и маловажным. Именно твердое лидерство (включая неподверженность чужим мнениям и расхожим стереотипам) и сильное видение перспективы (вопреки сиюминутной критике и быстро меняющимся настроениям) в свое время помогли Ли привести Сингапур к процветанию. Благодаря этим выдающимся качествам мы можем попробовать сделать более точные ставки в той исторической игре, которая разворачивается прямо у нас на глазах.

Главные герои книги – Китай и Америка. На втором плане – Япония, Индия, Корея, страны АСЕАН, Европа. Рассуждая о подъеме одних и упадке других, автор делает главную ставку на КНР. В чем сила Китая? Прежде всего, в концентрации и консолидации огромных ресурсов, имеющихся у этой страны. Китайцы извлекли из своей истории главный урок: залог безопасности страны – сильный центр, и от этого принципа они не отступят. Эту ценность разделяют и народ, и элита. Любые местные волнения, а их в Китае немало, не ставят под вопрос единство страны и лидерство Пекина. Власти китайской Компартии мало что грозит, тем более что сама эта власть прагматична, гибка и хорошо учится. Она меняется, хотя и медленно, путем осторожных локальных экспериментов, не подвергающих опасности свое господство.

В своем возвышении, считает Ли, Китай полон решимости не допустить тех ошибок, которые погубили других претендентов на гегемонию – Германию и Японию. Они будут идти к мировому лидерству, но при этом «держать голову ниже бруствера», то есть избегать прямой агрессии и участия в войнах. Пока дешевые трудовые ресурсы страны не будут исчерпаны, ее экономика продолжит уверенно расти, а социальная мобильность – оставаться высокой.

Обратная сторона быстрого экономического роста – социальное расслоение и растущее неравенство, что ограничивает внутреннее потребление. Еще одна проблема Китая – повсеместная коррупция, имеющая форму «гуаньси», или системы личных связей. Всякий, кто хочет делать дела в этой стране, должен построить такую систему, что означает бесконечную череду подарков вышестоящим и влиятельным лицам. Усугубляет ситуацию отсутствие верховенства права: единственный закон здесь – воля начальника. Если закон ей противоречит – тем хуже для него!

Конкретный человек в Китае значит намного больше, чем любой институт. Например, если вы президент, но у вас нет прочных связей с военными, управлять страной вы не сможете. И любая смена лидера временно дестабилизирует всю систему. Из-за такой слабости институтов Китай еще долго не сможет «функционировать на предельной мощности».

Только США могут противостоять поднимающемуся Китаю. В условиях их соперничества остальным странам АТР предстоит либо выбрать сторону, либо лавировать между ними. Удастся ли Америке выдержать груз такого противостояния?

Все зависит от экономики, считает Ли: чтобы сохранять военную силу, а именно на ней держится американское влияние в АТР, нужны огромные ресурсы. США сегодня находятся «под гнетом проблем, но по-прежнему на вершине». Им непросто, однако у них есть огромная динамичная экономика, непрерывно производящая все новые инновации. Главное преимущество – американский динамизм, их общество очень благоприятствует творчеству, их культура поощряет «выскочек». У них горизонтальная система со слабым центром, и это им помогает, а не мешает. Благодаря иммигрантам США получают непрерывный приток талантов. Культурно страна на порядок привлекательнее, чем Китай. Она притягивает и удерживает людей, и английский остается международным языком, в отличие от китайского.

Даже если все эти механизмы дадут сбой, Америка – большая страна, и путь вниз у нее займет долгое время. Факторы риска для нее – огромный госдолг, неэффективная система среднего образования, дисфункциональная политическая система, ошибочная (чрезмерно самоуверенная и интервенционистская) внешняя политика. Под грузом проблем и ошибок американцам придется умерить свои амбиции и научиться делиться, «жить самим и жить давать другим».

Евросоюз и Япония оптимизма автору не внушают. У Европы слабая экономическая конкурентоспособность в мировом масштабе. ЕС был конкурентоспособен, пока на арену не вышла Азия с ее многочисленной дешевой рабочей силой: «с развитием глобализации низкоквалифицированные европейские рабочие столкнулись с тем, что отныне они были вынуждены конкурировать не только между собой, но и с рабочими из Японии, а затем из Китая и Индии». Социальная модель западноевропейского капитализма перестала работать, она обходится ЕС слишком дорого, лишает экономику гибкости, но быстро изменить ее не получается из-за сопротивления профсоюзов, избирателей и политиков. Рано или поздно «им придется заключить новый социальный контракт», потому что действующий контрпродуктивен и снижает темп роста европейского ВВП на 1–3 % каждый год.

Мешают также проблемы согласования интересов между 27 совершенно разными странами. Евросоюз пытается совместить несовместимое: создать единую валюту (евро) без единого министерства финансов в рыхлой конфедерации таких разных стран, как Германия и Греция. Введение евро было чисто политическим решением, основанным на опасной иллюзии: Европа якобы является «особенной», не такой, как все, и обычные законы человеческих сообществ на нее не распространяются. Это, конечно же, не так, и глубокая внутренняя «несовместимость в конце концов разрушит систему».

ЕС застыл на развилке: двигаться вперед или назад (к более тесной или менее тесной интеграции), каждый из путей нелегок и болезнен. Вероятно, ни полного распада, ни глубокого слияния не будет, но со временем мы увидим двух– или трехъярусный, иерархичный Евросоюз, в котором каждой из стран-участниц придется выбрать оптимальный для себя уровень интеграции из нескольких возможных. Скажем, Германия и Бенилюкс образуют самый верхний и самый интегрированный ярус, Франция – ядро второго яруса и т. д. «Соединенные Штаты Европы», то есть глубоко интегрированный Евросоюз, могли бы стать достойным конкурентом США и Китая – и даже «ведущей мировой сверхдержавой».

Но в реальности, полагает политик, «европейские страны будут становиться все менее влиятельными игроками на международной арене». Некоторое исключение могут составить Германия и Британия. Разобщенной же Европе настоящего «не стоит рассчитывать на многое за столом, где сидят США, Китай и Индия». Европейцы «будут жить комфортной и обеспеченной жизнью, к которой привыкли», но судьбы мира им больше неподвластны.

Точно так же «на пути в посредственность» находится и Япония. Ее главная проблема – демография: население стареет, рождаемость падает, материальное стимулирование не помогает. А иммиграция по-прежнему под запретом: ни население, ни элиты ее не принимают. «Идея поддержания чистоты японской расы так глубоко укоренилась в сознании японцев, что они даже не пытаются публично обсуждать альтернативы. Многорасовая Япония просто немыслима». Однако «нагрузка на молодежь может стать непосильной, и молодые люди начнут покидать страну». Затем неизбежно начнет сокращаться экономика. Изобретения и открытия – удел молодых, а не стариков. Япония же, «ведомая своим консерватизмом… скатывается в посредственность».

Россия, несмотря на свои дальневосточные амбиции, на страницах книги блещет разве что своим отсутствием. СССР же предстает как пример слабого управления, приведшего страну к национальной катастрофе. Отсутствуют также Африка, Латинская Америка и Австралия. Хороший повод задуматься над той ролью, которую эти страны и регионы будут играть в преимущественно «тихоокеанском» мире XXI века.

Питер Наварро

Грядущие войны Китая. Поле битвы и цена победы

СПб.: Вершина, 2007

Американский экономист Питер Наварро в 2017 г. стал советником президента Трампа по торговле благодаря популярной серии своих книг, посвященных китайской угрозе. На протяжении полутора десятилетий он упорно поднимал тему несправедливой конкуренции со стороны Китая, опасности его экономической и экологической политики для Америки и всего мира. Результатом стала торговая война, развязанная Трампом против КНР. После смены президентов в Вашингтоне многие ожидали возвращения к китайско-американскому роману, но этого не произошло! Наоборот, двусторонние отношения непрерывно деградируют. Таким образом, Наварро оказался сверхвлиятельным автором, чьи утверждения легли в основу американского жесткого курса по отношению ко второй державе мира. А со временем, возможно, нас ждет и китайско-американское военное столкновение… В чем же сила учения Наварро и почему оно оказалось таким убедительным для истеблишмента США, несмотря на сверхвыгодный бизнес с Китаем времен Клинтона и Буша-младшего? Первая из его книг на эту тему, названная «Грядущие войны Китая», весьма убедительно показывает, почему американская элита постепенно перестала считать Пекин «доброй пандой» и теперь видит в нем «коварного дракона».

Ключевой тезис Наварро: главная угроза миру исходит не от мелких стран, включенных Вашингтоном в «ось зла», – Ирана, Ирака и КНДР. Она исходит от Китая: именно там «зарождается великий шторм, и будущее наших детей кажется все более туманным с каждым днем». Эта страна якобы «идет на лобовое экономическое столкновение со всем остальным миром… Нам предстоят сражения за рабочие места, достойные зарплаты, передовые технологии и любые стратегические ресурсы – нефть, медь, сталь». Еще опаснее то, что «нам придется бороться за возможность есть хлеб, пить чистую воду и просто дышать воздухом». Такое столкновение будет иметь катастрофические последствия для всего мира, поэтому необходимо уже сейчас «совместными усилиями, с участием Китая, разрядить назревающие конфликты». Иными словами, мировой гегемон в опасности! Чтобы его спасти, необходимо всем сплотиться против претендента. Но для этого нужно всех убедить, что претендент – зло гораздо худшее, чем нынешний гегемон. Вот Наварро и рассказывает – ярко, подробно, эмоционально, – какой Китай вредный, опасный и отвратительный…

Итак, первый из вызовов, который Китай бросает миру (читай: Америке), – экономический. Индустриальный расцвет Китая «оборачивается закатом экономик других стран». Дело прежде всего в «китайской цене» – стратегии демпинга, благодаря которой китайцы быстро завоевывают рынки всего мира, лишая конкурентов возможности зарабатывать. Наварро считает, что этот демпинг стал возможным по нескольким причинам. Во-первых, Китай превратился в крупнейшую пиратскую державу – здесь беззастенчиво подделывают весь ассортимент промышленных товаров. Во-вторых, китайская индустрия де-факто не соблюдает никаких экологических ограничений, что резко снижает себестоимость производства по сравнению с более развитыми странами. Наконец, в Китае существует многомиллионная «резервная армия труда», а попросту – безработных, зато нет независимых профсоюзов, что позволяет местным капиталистам экономить гигантские средства на оплате труда. Результат – «китайская цена», убивающая экономику и развитых, и развивающихся стран.

Второй вызов связан с наркотиками. В Китае, считает Наварро, «сложилась уникальная комбинация гангстеров из банд „триад“ коррумпированных чиновников коммунистической партии и международных наркобаронов». Результат – превращение страны в одного из крупнейших производителей наркотиков, поставляющих химическую основу для создания всех четырех наиболее тяжелых из них – кокаина, героина, метамфетамина и экстази. Угроза, иными словами, исходит не от потребителей наркотиков (и крупнейшего из них – США), а от производителей.