Текст книги "Ума палата"

Есть и другие примеры новых религий, включая международный культ Саи Бабы, происходящий из Индии и быстро вербующий последователей по всему миру, включая США и Западную Европу. Этот феномен показывает, что глобализация, изначально будучи западной и даже американской, со временем может изменить свое содержание: «культурные эмиссии могут распространяться за пределы страны независимо от ее экономического могущества. Но если страна-эмиттер бедна и слаборазвита, как Индия, распространению эмиссии помогает посредник (обычно экономически мощная страна). Однако когда страна-эмиттер достигает некоторой экономической стабильности, посредник становится ей не нужен». То есть речь, по сути, идет о столь пугающей Запад возможности «альтернативной глобализации».

Несмотря на частые противоречия между различными движущими силами и аспектами культурной глобализации, есть и то, что их объединяет: это, считает Бергер, индивидуализация, освобождение индивида от традиции и сообщества. «Модернизация разрушает господство традиции и духа коллективности» и делает индивида более самостоятельным, что может ощущаться и как дар, и как тяжкое бремя. «„Индивидуализм“ как идеология дает обоснование этому освобождению и… облегчает бремя свободы». Поэтому новая глобальная культура привлекательна для тех, кто ценит личную свободу и стремится реализовать ее как можно полнее.

Результат – «картина культурного землетрясения, толчки которого ощущаются практически во всех частях света». Это «серьезный вызов со стороны возросшей свободы, брошенный как отдельным индивидам, так и целым сообществам». Риск разрушения локального и даже национального сообщества под давлением глобализации велик, и это заставляет страны принимать глобальную культуру с существенными местными видоизменениями: даже McDonald’s в Азии ведет себя по-другому, чем в Америке. Глобальное воздействие может стимулировать воскрешение местных культурных форм – как это произошло в Японии, где радикально изменилось общественное питание и распространились национальные блюда и способы приготовления и потребления пищи: на этом рынке по-прежнему доминируют японские компании и японские блюда, но это уже другие компании и другие блюда, созданные и работающие по идеологии и технологии западного фастфуда. Развивая тренд, эту разновидность глобализации можно назвать «гибридизацией», когда две или более несхожих культур образуют нечто принципиально новое (пример японо-французской косметики Shiseido).

Исследование, напомним, прошло два десятилетия назад, а значит, не учитывает ни скачкообразную интернетизацию и развитие соцсетей и других инфокоммуникаций, ни Великую рецессию 2008–2009 гг., ни президентство Трампа и возвышение Китая до уровня второй глобальной сверхдержавы, ни даже теракты 11 сентября 2001 г. Сама идеология глобализации сегодня развенчана, термин дискредитирован и применяется все реже. Возникло мощное возвратное движение в виде подъема ряда незападных стран и региональных блоков на фоне все новых и более болезненных поражений и провалов США и Западной Европы.

Восторжествовал тренд к «управляемой глобализации» – так в книге назван курс КНР на дозированную и частичную модернизацию в экономической и технической областях, но без заимствования западных политических и культурных институтов. В самом ядре глобального мира наблюдаются тотальное разочарование в глобализации и поиски альтернативного пути, которые пока не увенчались успехом. И тем не менее мир за эти годы стал еще более связан и интегрирован, а его экономическая и культурная глобализация прогрессирует, – хотя ее направление меняется. Как шутили в дни штурма вашингтонского Капитолия, «оранжевая революция возвращается домой», и третий мир разными способами вторгается в Америку и Европу. Сегодня мы наблюдаем глубокий кризис глобализации, тогда как Бергер и его коллеги застали ее в высшей точке подъема. Тем интереснее их свидетельства и исследовательские интуиции, помогающие разобраться в сути этого важнейшего и сложнейшего явления, во многом определившего лицо современного мира.

Этан Цукерман

Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную эпоху

М.: Ад Маргинем, 2015

Информационная глобализация, объединившая мир в связи с распространением интернета, стала ключевым фактором новой мировой реальности. Игнорировать ее факт – значит неверно понимать ситуацию и строить ошибочные прогнозы, а затем – ошибочные действия. В подтверждение этого тезиса американский журналист и исследователь медиа Этан Цукерман приводит примеры двух революций: иранской (1979) и египетской (2011). Первая стала неожиданностью для ЦРУ и КГБ, потому что их аналитики проглядели новую коммуникационную технологию, освоенную аятоллой Хомейни и его соратниками: проповеди и обращения лидера антишахской оппозиции записывались на аудиокассеты и распространялись в Иране через рынки и мечети. В Египте, где падение президента Мубарака также не было никем предсказано, такой «подрывной» информационной технологией стал интернет, неподконтрольный государству, точнее – молодые социальные сети. Революции не состоялись бы, если бы иранское и египетское общества не были готовы к ним, но технология тоже сыграла свою роль!

В обоих случаях «произошел сдвиг на технологическом, политическом и социальном уровнях, и старые способы прогнозирования изменений перестали работать». Цукерман предлагает скорректировать угол нашего зрения. Вместо секретов («недостающих сведений в рамках в целом понятной системы») следует перейти к поиску тайн: того, что «обретает смысл, только когда мы понимаем, какие изменения претерпела сама система».

Итак, нужно прежде всего осмыслить новую мировую реальность. Ее главной характеристикой автор считает глобальную взаимосвязанность. Именно она придает смысл многим важным деталям, которые мы пока не можем связать в единую картину. Как прямая трансляция революции в Тунисе побудила студентов Габона выйти на улицу с требованиями понизить плату за обучение? Почему незамысловатая корейская песенка вдруг стала общемировым хитом № 1? Дело в том, что с повсеместным распространением интернета «в наших руках оказались новые источники знаний о том, что происходит в других частях света».

Тем не менее это знание остается обрывочным и хаотичным: интернет «помогает нам узнать то, что мы хотим, а вот узнать то, что нам стоило бы, он пока помочь не в состоянии». Ведь «то, что мы хотим узнать, формируется нашими представлениями о том, что и кто является важным». Цукерман надеется, что «мы способны создать новые средства, которые помогут нам понять, к чьим голосам мы прислушиваемся, а чьи оставляем без внимания». А в результате – построить такую сеть, которая «помогала бы нам лучше узнавать, шире открывать и глубже понимать наш большой мир».

Главная идея книги состоит в том, что «мир унаследуют взаимосвязанные». Проблема, однако, состоит в том, что, «несмотря на беспрецедентные возможности по обмену сведениями и мнениями между разными частями света, мы нередко сталкиваемся с более узкой картиной мира, нежели в эпоху, когда связь еще не была столь всеобъемлющей». Например, «технология заметно упростила работу репортеров, при этом доля международных новостей в эфире американского телевидения сократились более чем вдвое». То есть проблема не в доступности информации, а во «внимании, которое мы готовы ей уделить».

Цукерман считает, что мы должны расширить свое восприятие и «начать видеть себя не только гражданами определенной страны, но и гражданами всего мира». От этого зависит наш экономический и творческий успех – ведь только на пересечении разных взглядов, ценностей и идей возникает что-то по-настоящему сильное и яркое. Мы должны воспринимать идеи из разных частей света, а для этого нам надо начать ими хотя бы интересоваться! Любить суши и музыку «афропоп» еще не означает быть космополитом! И интернет, сколько бы мы ни восторгались его чудесами, сам по себе не превратит нас в космополитов. Он создает для этого технологические возможности, но нужны специальные усилия, чтобы люди ими воспользовались.

Один из необходимых элементов настоящей взаимосвязанности – особый тип людей, которых называют «наводящие мосты». Это те, кто владеет паттернами и секретами не одной, а двух или более человеческих культур и может знакомить с ними других. Лучше всего на эту роль подходят дети иммигрантов. Идеальным примером автор считает индийскую диаспору в США, добившуюся громадных успехов в продвижении своих членов на ключевые посты в руководстве американских корпораций (индусы находятся на втором месте после американцев по числу руководителей, входящих в список компаний Fortune 500). Индусы хорошо говорят по-английски и очень изобретательны, так как происходят из страны, славящейся своим бюрократизмом. Но самое главное – огромное религиозное, культурное и языковое разнообразие Индии.

Человек, наводящий мосты, «быстрее сможет осмыслить реалии других рынков и меньше зависит от шор генеральной линии», принятой в компании. А разнообразие, как показывают исследования, даже важнее для решения сложных задач, чем высокие индивидуальные компетенции участников: однородная высококвалифицированная команда хуже справляется с ними, чем набранная «с миру по нитке»! Пример – печальный опыт высококлассной, но крайне однородной команды Джона Кеннеди, которая завела Америку в пучину международных конфликтов с СССР, КНР и Вьетнамом. И наоборот, крайне разношерстная команда английских дешифровщиков во время войны сумела взломать германский шифр «Энигма»…

Идеальная космополитичная страна – в качестве примеров автор приводит Голландию XVII века и нынешний Сингапур, – отличается терпимостью к другим расам, языкам и религиям, приветствует иммигрантов, обладает высокой транспортной связностью и много инвестирует в образование. Вообще, в странах с высокоразвитой системой образования «есть возможность преобразования путем перемещения акцента на вопросы и предметы, свойственные взаимосвязанному миру». Нужно расширять программы стажировок за рубежом начиная со школ! Нужно принимать на работу и ценить «наводящих мосты»! «Сотрудники, которые жили и работали в других странах, привносят в рабочий процесс новые веяния и взгляды». Нужно культивировать не ксенофобов, а ксенофилов!

Нужно собирать в команды сотрудников с различным культурным багажом – вначале им труднее сработаться, но на длинной дистанции они продуктивнее. Нужно создавать особые системы распространения новостей внутри организаций. А еще – искать ситуации, в которых человек может испытать неожиданные влияния: именно в них возникают новые интеллектуальные связи. Необходимы особые «кураторы», или проводники, для поиска таких ситуаций, которые могут привести к возникновению «серендипности». Именно так, утверждает Цукерман, мы сможем полностью раскрыть потенциал взаимосвязанности и выйти на новый уровень развития – он уже брезжит вдалеке, но пока еще нами не достигнут.

Джагдиш Бхагвати

В защиту глобализации

М.: Ладомир, 2005

Некоторое время назад рассуждения о глобализации, без которых прежде, кажется, не обходился ни один разговор, перестали быть нервом мировой повестки дня. Страны глобального центра, столь долго наслаждавшиеся плодами глобализации, пришли к выводу, что теперь она играет против них. Преимущества перешли к аутсайдерам, научившимся играть по правилам глобализации и обратившим их против авторов. Теперь в Вашингтоне, Лондоне, Брюсселе в моде другой дискурс – дискурс всевозможных ограничений, санкций, односторонних решений, закрытых блоков и партнерств «не для всех». Главными защитниками открытого рынка стали – кто бы мог подумать? – коммунистические вожди из Пекина. О глобализации говорить в «приличных домах» не принято, в них разговаривают о «климатической повестке», «устойчивом развитии», «альянсе демократий» и прочих модных химерах, призванных прикрыть панику и хаос в умах идеологов Запада…

А значит, тем нужнее сегодня разговор о глобализации как ключевом мировом процессе последних трех десятилетий: что он принес миру? Кто остался в выигрыше, а кто проиграл? И в чем причина кризиса глобализации? Эти и другие вопросы освещает в своей книге 2004 г. крупный американский экономист индийского происхождения Джагдиш Бхагвати. Уже само это сочетание – представитель американской экономической науки, но с корнями и тесной связью с третьим миром, – обещает интересное чтение, усиленное еще и тем, что на русский язык книгу перевел и издал наш известный экономист Владислав Иноземцев.

Бхагвати – открытый сторонник и даже апологет глобализации. Он исходит из того, что «только экономическое развитие способно обеспечить поступательный прогресс общества, а сам этот прогресс – повышение жизненного уровня и совершенствование социальной структуры». Конечно, возникает вопрос: кто выигрывает больше – развитые или развивающиеся страны? Неравенство существует везде, напоминает ученый, а задача его преодоления не решена нигде. Поэтому приоритетной задачей является рост национального дохода как такового: увеличение пирога даже при неравномерности его раздела увеличит долю каждого из едоков. Таким образом, «чтобы обеспечить повышение доходов… беднейшей части населения, экономический рост должен считаться основной… стратегической задачей».

В отличие от политических изменений, экономическое процветание действительно способно радикально изменить положение жителей стран третьего мира. Такому процветанию прямым образом способствует глобализация, вовлекающая отсталые страны «в общемировую систему посредством внешней торговли, прямых иностранных инвестиций… потоков краткосрочного капитала, перемещения трудовых ресурсов и населения вообще, а также международного обмена технологиями».

Глобализация, утверждает Бхагвати, вместо того чтобы рождать бедность, способствует ее исчезновению. Следствием экономического прогресса и открытости также становятся демократизация и упрочение законности, ограничение волюнтаризма местных правительств, отныне вынужденных принимать решения более благоразумно и осмотрительно. Конечно, на пути глобализации можно допустить немало ошибок, поэтому некоторые развивающиеся страны гораздо более успешны, чем другие. Существует ловушка «разоряющего роста», когда страна – экспортер одного вида продукции предпринимает усилия, чтобы максимально расширить его производство и в результате обваливает рынок: производя больше, она зарабатывает меньше (пример Бангладеш и рынка джута). Чтобы не попасть в нее, нужно диверсифицировать производство и экспорт (таким путем пошла Восточная Азия).

Но в общем и целом бедность преодолевается только экономическим ростом – значит, его и нужно стимулировать. Лучший способ – расширить рынок для выпускаемой продукции. Именно к этому и ведет открытие рынков в результате глобализации. Неслучайно главная критика в адрес глобализации, и это давно показывают опросы общественного мнения, исходит не от стран Юга, а, наоборот, от глобального Севера. Именно Юг требует открытия рынков Севера для своих товаров, стремится «привлечь дополнительные инвестиции, получить доступ к финансам, выйти на мировые рынки капитала».

Протесты против глобализации, указывает Бхагвати, в западных странах являются одной из наиболее «безопасных» форм социального активизма, поэтому не встречают особых репрессий со стороны правительств. К тому же они стали любимым видом деятельности множества неправительственных организаций, распоряжающихся значительными финансовыми средствами. На самом деле антиглобалистская повестка в основном бессодержательна и манипулятивна. Проблема, считает автор, не в экономической глобализации – опасности, исходящие от нее, крайне преувеличены. Проблема в несовершенстве политической составляющей интегративных процессов. Ответственность за большинство приписываемых глобализации проблем лежит не на бизнесе, а на правительствах!

Например, катастрофическое загрязнение воздуха в КНР вызвано не безответственностью капиталистов, а политикой Компартии, сделавшей ставку на ускоренную индустриализацию в ущерб состоянию окружающей среды. Леса Амазонки вырубают бразильские и транснациональные корпорации, но разве не правительство Бразилии допускает это? Именно правительства развивающихся стран отвечают за попадание в ловушку «разоряющего роста», закрывают глаза на противоправную деятельность местных и иностранных капиталистов. Нет компании, чья деятельность не может быть пресечена национальным правительством пусть даже самой слабой страны!

Так что «бояться нужно не экономического, а политического измерения глобализации». Именно неэффективные попытки правительств регулировать глобализацию на национальном и мировом уровне приносят наибольшие бедствия – но и надежды, что глобальное регулирование может решить эти проблемы, тоже призрачны, ведь за ним обязательно будут скрываться интересы одной или нескольких самых могущественных стран, противоположные интересам остальных. И они «станут навязывать остальным социально вредную политику под лозунгами координации»…

Подмена многосторонних договоров односторонними действиями для регулирования глобализации, считает Бхагвати, – еще один неправильный подход. Здесь главный вред миру и процветанию наносят США, которые в односторонности поднаторели больше всех. Именно они чаще всего пытаются односторонне действовать против тех стран, чьи законы или поведение не соответствует американским представлениям об «общем благе». Пример – принятый США в 1993 г. Акт о препятствовании детскому труду, в результате которого швейные фабриканты Бангладеш уволили 50 тыс. детей – и многие из них затем пополнили ряды проституток. С другой стороны, развитые страны заинтересованы в сохранении своего доминирования в мировой экономике и не собираются предоставлять потенциальным конкурентам равных условий торговли и доступа к финансовым ресурсам. Югу же крыть нечем – он не может позволить себе ввести санкции против США, к примеру, на основании отказа этой страны подписать Киотский протокол или систематического нарушения прав трудящихся на создание профсоюзов.

Развитые страны виртуозно освоили демагогию о справедливой торговле для ограничения доступа импорта на свои рынки, а если и это не помогает, искусственно повышают действующие стандарты до уровня, трудно достижимого для конкурентов. И снова яркий пример – борьба США против создания ядерного оружия Индией напоминает поведение «пьяницы, запрещающего другим пригубить бокал вина». Таким образом, политическое регулирование глобализации страдает отсутствием справедливости, честности и взаимности. Скажем, справедливым было бы полное снятие всех торговых барьеров и всеобщий отказ от господдержки национальных экспортеров. Увы, к такой «справедливости» сегодня не готовы ни на Севере, ни на Юге…

Ганс-Петер Мартин, Харальд Шуманн

Западня глобализации. Атака на процветание и демократию

М.: Альпина, 2001

Книга двух редакторов влиятельнейшего немецкого журнала «Шпигель», вышедшая еще в 1997 г., посвящена экономическим, социальным и политическим последствиям глобализации – процесса, резко ускорившегося в результате краха СССР и исчезновения конкуренции двух систем. За прошедшие с тех пор почти четверть века глобализация перешла в деглобализацию, оставив нам в наследство тяжелейшие климатические, геополитические, геоэкономические и социальные проблемы. Тем больше уважения вызывают авторы – два журналиста социал-демократических взглядов, решившиеся пойти против ветра и рассказать о горьких плодах глобализации в момент, когда человечество взахлеб восхищалось ее светлыми перспективами.

Им не пришлось дожидаться Великой рецессии 2008–2009 гг. или даже Азиатского кризиса 1997 г., чтобы вскрыть чрезвычайно опасную для человечества и самоубийственную для самого капитализма природу глобализации – оказалось достаточно (малоизвестного сейчас) Мексиканского кризиса 1994 г. Есть особенное удовольствие в том, чтобы читать старые прогнозы, когда все предугаданное уже сбылось (или нет), – это как минимум позволяет чувствовать себя информированнее их авторов. Читая прогнозы Мартина и Шуманна и сравнивая их с реалиями 2021 г., понимаешь, что их анализ глубок и концептуален, а наблюдательское мастерство выше всяких похвал. Поэтому журналистский стиль изложения нисколько не упрощает проблемы, анализируемые авторами, а только делает размышления над ними доступнее даже неподготовленным читателям.

«Турбокапитализм», сформировавшийся в 1990-х годах, напоминает авторам «мир 20: 80»: для его эффективного функционирования достаточно примерно 20 % наиболее квалифицированных работников, ученых и специалистов планеты (в основном живущих в индустриально развитых странах). Но что же делать оставшимся 80 %? Работать за гроши или надеяться на благотворительность? Такой мир нельзя назвать справедливым, это мир деградирующий, нисколько не отвечающий идеалам и потребностям человечества.

Такой мир, однако, устраивает его истинных создателей и властителей – горстку финансовых спекулянтов, давно потерявших связь с настоящими товарными рынками и делающих деньги из денег, не заботясь о реальном процветании экономики и благосостоянии людей. Возможности этой горстки многократно увеличились, когда все финансовые рынки мира оказались интегрированы в единую сеть и капитал получил возможность бесконтрольно перемещаться из страны в страну в поисках более льготных режимов и наибольших прибылей.

Теперь капитал «железным обручем стянул все страны вокруг крупнейших финансовых магнатов стран золотого миллиарда». Он легко ставит на грань финансового краха любую страну, решившую пойти наперекор – или просто неспособную выполнить бездумно данные им обещания. Этот обруч – одновременно и «раковая опухоль на живой ткани мировой экономики», чьи метастазы непрерывно разрастаются.

Парадокс в том, что «блестящий новый мир» отправляет в нокаут не только слабые «развивающиеся» страны. Не меньшим испытаниям подвергаются и страны индустриально развитые: они вынуждены пересматривать свою социальную модель, сформированную в годы холодной войны. Глобализация грозит смертным приговором их среднему классу: он оказывается обречен «подметать улицы практически задаром или довольствоваться грошовыми заработками в качестве помощников в домашнем хозяйстве». Это не прогресс, а социальный регресс, возврат в прошлое, к нерегулируемому капитализму XIX века со всеми хорошо известными его социальными язвами!

Объясняя все происходящее якобы объективными причинами («вызовы международной конкуренции»), правительства и крупный бизнес непрерывно требуют от граждан новых жертв, утверждают, что они «работают слишком мало, зарабатывают слишком много, слишком часто болеют и имеют слишком много отпусков». Они объявляют «социальную рыночную экономику» слишком дорогостоящей, а потому устарелой. Защитить эту модель больше некому – «интернационализм, когда-то изобретенный вождями рабочего класса… как орудие против капиталистических поджигателей войны, давным-давно перешел на сторону врага». Финансирование программ социального обеспечения повсеместно сокращается, реальная заработная плата урезается, «везде протест заканчивается покорностью»!

Новый «Интернационал капитала» шантажирует целые страны тем, что уводит капитал туда, где дешевле и прибыльнее, и в результате вносит все меньший вклад в финансирование госрасходов. В попытке удержать/привлечь капитал правительства делают ему экстраординарно щедрые предложения – а по итогу их возможности финансирования социальных расходов только еще более сокращаются…

Глобализация, настаивают Мартин и Шуманн, «ни в коем случае не является естественным процессом», это целенаправленная политика. «Именно правительства и парламенты своими договорами и законодательными актами планомерно устраняли барьер за барьером на пути движения товаров и капиталов через границы», и вот наступило похмелье, «контрреформация исторического масштаба». Война за освобождение капитала, начатая неолиберальными правительствами США и Британии при поддержке МВФ и Всемирного банка в 1980-х годах, оказалась «построением диктатуры всемирного рынка. Внезапно массовое участие рабочих в валовом национальном продукте стало выглядеть не более чем уступкой», которую теперь пришло время взять обратно.

Тем самым «турбокапитализм» пилит сук, на котором сидит: «подрывает демократическую стабильность и способность государства функционировать. Изменения и перераспределение власти и богатства столь интенсивны, что разъедают старые общественные институты быстрее, чем может быть установлен новый порядок». Бесконтрольная экспансия капитализма уничтожает не только социальный, но и природный порядок (привет, климатический кризис!). Никаких признаков осознания самоубийственности глобализации со стороны ее бенефициаров авторы не усматривают: «государство-нация всегда оказывается бессильным, а попытки скоординировать международные усилия столь же регулярно проваливаются». Как результат, «политика в целом становится спектаклем бессилия, а демократическое государство утрачивает свою легитимность. Глобализация оказывается западней для самой демократии».

Столь жесткие выводы, повторю, принадлежат не радикальным коммунистам, а умереннейшим немецким социал-демократам. Они констатируют изменение политических предпочтений избирателей западных стран (за 20 лет до Трампа и Брекзита), поворачивающихся в сторону национал-популистов и ксенофобов. Причина в том, что в демократии «проигравшие имеют право голоса, и они им воспользуются… За социальным потрясением последует политическое». Отторгнутые турбокапитализмом отвечают ему отторжением: «миллионы граждан, принадлежащих к утратившему уверенность в завтрашнем дне среднему классу, ищут спасение в ксенофобии, сепаратизме и разрыве с мировым рынком».

Бунтуют не нищие, а те, кто боится потерять свое положение в средних общественных слоях. И если глобальный социальный конфликт не удастся урегулировать, его разрешением, как в середине XX века, может стать новая война. Она весьма вероятна, ибо «существующие политические ответы на экономическое переплетение планеты отвергают возможность обуздания этих процессов». А если этого не будет сделано, «драматическое слияние человечества воедино через технологию и торговлю вскоре обратится в свою противоположность и приведет к глобальному расколу». Пугающий призрак возвращения европейских предвоенных 1930-х годов становится все более реальным. Грядет новая эпоха протекционизма, которым одни страны будут защищаться от других – ведь складывающаяся «глобальная экономическая машина абсолютно неэффективна в распределении производимого таким образом богатства; число проигравших намного превосходит число выигравших».

Джон Урри

Офшоры

М.: Дело, 2018

Выдающийся британский социолог Джон Урри (1946–2016), автор концепции «социология за пределами обществ», в своей книге «Офшоры» обращает внимание на ту громадную роль, которую глобализация отвела ряду территорий особого типа, исключенных из обычного порядка государственного регулирования – налогового, трудового и проч. Рост географической мобильности людей стимулировал появление специальных социальных институтов, обслуживающих потребности нового рода, и сами эти институты стали играть все большую роль и влиять на устройство и движение глобализированного мира.

Начиная с 1960–1970-х годов, констатирует Урри, капитализм вступил в новую фазу – из «организованного» (государственно регулируемого) стал «дезорганизованным». Джинн финансового и сырьевого капитала вырвался на свободу, сбросив основные элементы контроля со стороны государства. Это было результатом целого ряда процессов, но идеологически это стало возможным благодаря активности группы ученых-экономистов и журналистов, обильно финансировавшихся банкирами Запада и длительное время осуществлявших подрывную работу против кейнсианства (идеологии госкапитализма, восторжествовавшей на Западе после Великой депрессии 1930-х годов). Они добились того, что на смену кейнсианству пришел неолиберализм – идеология «малого государства» и «свободного рынка».

Значимую роль в становлении неолиберального капитализма сыграли офшоры – города, острова и прочие территории, часто (но не обязательно) лежащие в удаленных пространствах мирового океана, где не действуют – либо действуют в крайне усеченном, ослабленном виде, – те законы и социальные институты, без которых немыслимы современные общества Запада. Офшоры Урри понимает не просто как «финансовые убежища», где укрывается от высоких налогов финансовый капитал, а как центральное звено «дезорганизованного капитализма». Офшоры он противопоставляет демократии, ибо демократия не существует в глобальном масштабе, но опирается на национальные государства. Иными словами, суверенность и эффективность американской или британской демократии подрывается офшорами, куда корпорации из этих стран переводят свои штаб-квартиры и поэтому выходят из-под слишком жесткого и дорогостоящего (на их взгляд) национального контроля.

Абсолютное большинство крупнейших мировых корпораций имеют западное происхождение, но зарегистрированы они в офшорах (под офшорами Урри понимает не только внешние – такие как Маршалловы, Каймановы или Британские Виргинские острова, – но и «внутренние» офшоры – такие как штат Делавэр в США, острова Джерси и Гернси в Британии или швейцарский кантон Цуг). На основании этого они минимизируют налоги, а также ускользают из-под жесткого национального законодательства, защищающего права, безопасность и интересы граждан и работников.

Скажем, британская сеть кофеен «Старбакс» львиную долю своей прибыли выводит в Нидерланды, где зарегистрирована ее региональная штаб-квартира в Европе. Кто в проигрыше? Британское общество, которому недоплачивают налоги, а значит, оно испытывает дефицит средств на финансирование здравоохранения, образования, социальных услуг и др. Более того: само наличие многочисленных офшоров, куда в любой момент могут уйти налогоплательщики, заставляет государство «прогибаться» под корпорации, ослаблять защиту труда, снижать налоги (а значит, и финансирование социальных нужд), потакать требованиям корпораций. Тем самым демократия проигрывает финансовому капиталу, приобретающему глобальный характер благодаря огромной сети офшоров.

Но кроме потоков капитала в офшоры стремительно перемещаются развлечения, энергия, транспорт, безопасность и отходы, то есть офшоризация распространяется с чисто финансового на промышленный, транспортный уровень и на сектор услуг. Идеальным офшором Урри считает Дубай – возникший буквально с нуля, в пустыне, безналоговый центр Ближнего Востока. Чем плох этот город огней, небоскребов, демонстративной роскоши, центр притяжения богатых людей всего мира? Прежде всего, бесконтрольным ростом энергозатрат и связанным с этим ущербом мировому климату. Сверхэксплуатацией социально незащищенных рабочих, в первую очередь выходцев из Индии и Пакистана, которые живут в ужасных условиях, чтобы этот рай для богатых был возможен. Эксплуатацией девушек и детей в индустрии сексуальных развлечений (выражение «модель в Дубае» стало эвфемизмом, обозначающим проституток) и т. д. и т. п.