Текст книги "Ума палата"

Третий китайский вызов – «глобальное загрязнение». Именно в Китае расположены 16 из 20 самых загрязненных городов мира. В результате быстрой индустриализации и слабого природоохранного законодательства эта страна «непрерывно наращивает объемы выбросов токсичных веществ в атмосферу, и этот поток начинает переливаться через границы».

Четвертый вызов – соперничество за нефть. Экономический прорыв превратил КНР во второго (после США) крупнейшего импортера нефти. Это привело к скачку нефтяных цен до немыслимых ранее пределов. Мало того что Китай подрывает этим конкурентоспособность Америки, так он еще и перехватывает у нее патронаж над странами – экспортерами нефти из третьего мира! Раньше священное право «крышевать» диктаторов Азии, Африки и Латинской Америки принадлежало Вашингтону и отчасти его младшим партнерам из Западной Европы, теперь же в игру вступил Китай. Мало того что он предоставляет им дешевые кредиты и бесплатно строит объекты инфраструктуры – он еще и защищает своих партнеров в Совете Безопасности ООН от интервенций, санкций и эмбарго со стороны Запада!

Пятый вызов тесно связан с четвертым и описывается Наварро как империалистический: «по мере того, как неразумные страны-заемщики все глубже погружаются в пучину задолженности Китаю, перед ними возникает необходимость допустить кредитора к ускоренной разработке своих природных ресурсов». Их переориентация с Запада на Китай – серьезнейшая угроза миру, считает автор (ага, понимаем, очень жалко стало платить нормальную цену за то, что раньше доставалось за символические деньги).

Быстрый рост китайской экономики сопровождается ростом потребления не только электроэнергии, но и воды. Правительство страны активно развивает гидроэнергетику, однако это только усугубляет дисбаланс: вода загрязнена промышленностью, великие реки, включая Хуанхэ, пересыхают. Строительство целого каскада ГЭС на Меконге лишает необходимой воды и подрывает хрупкие экосистемы стран Индокитая. Возможно, следующей войной Китая будет война за воду со Вьетнамом… Но ухудшается и ситуация внутри самой страны: «люди уже не могут спокойно наблюдать за тем, как сельские районы Китая превращаются в огромную колонию рабов и свалку для всех возможных типов промышленных отходов». Растет количество выступлений протеста. Население стареет, что подрывает пенсионную систему, а здоровье людей ухудшается в связи с ужасной экологией и бездумной коммерциализацией системы здравоохранения. Китай захлестывает эпидемия СПИДа, стимулируемая запоздавшей сексуальной революцией и быстрой наркотизацией.

В общем, десять казней египетских сменили прописку на Китай! Теперь всем ясно, откуда исходит угроза миру. Песни о благах и прелестях открытого мирового рынка забыты, со склада подъехали мантры о необходимости защиты от слишком уж эффективного производителя, грозящего поколебать позиции бенефициаров мировой капиталистической системы. Идеологическое обеспечение поворота в сторону от глобализации – к лобовому конфликту США с Китаем, объявленного Трампом и продолженного Байденом, сформировано.

Эдвард Люттвак

Возвышение Китая наперекор логике стратегии

М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016

Эдвард Люттвак посвятил одну из своих книг Китаю – главному сопернику Америки в современном мире и претенденту на то, чтобы сменить ее в качестве глобального гегемона. Насколько обоснованы и реалистичны амбиции китайцев? Стоит ли их бояться? Есть ли у них шанс на успех?

Автор весьма скептичен и полагает, что Китай попал в ловушку собственного роста: «быстрый подъем Китая может привести его к столкновению с парадоксальной логикой стратегии, что чревато грустными и даже губительными последствиями» для него самого. Эта «логика стратегии может позволить ему лишь несбалансированный экономический, но не военный рост, и эту логику нельзя обмануть» – ей «надлежит повиноваться, даже если она противоречит здравому смыслу и обычным человеческим инстинктам». Увы, «стремительный рост благосостояния вряд ли способствует проявлению скромности или сдержанности», поэтому Китай на всех парах несется вперед – в… тупик! Но в мире независимых государств такое поведение недопустимо, потому что они никогда не согласятся с беспрепятственным возвышением державы, которая их оскорбляет, пугает или игнорирует.

Действительно, соглашается Люттвак, «не видно никаких причин, по которым экономический рост Китая должен существенно замедлиться в ближайшем будущем». Этот рост сопровождается усилением военной мощи, из-за чего крепнут ожидания того, что Китай придет на смену США в качестве определяющего фактора мирового развития. Однако «такой исход стоит считать наименее вероятным, потому что он противоречит самой логике стратегии в мире, состоящем из различных государств, каждое из которых ревностно относится к своей независимости». Если в 1980–1990-х годах подъем КНР не нарушал мирового соотношения сил, то теперь он близко подошел к пределу, который считают приемлемым другие державы.

И в этот момент возникает «естественная реакция сопротивления», другие страны начинают консолидироваться на антикитайской платформе. Единственный вариант, который позволяет им примириться с усилением китайской мощи, требует радикальных изменений китайской политики («демократизация самого Китая с последующей легитимацией его правительства или появление новых более серьезных угроз, которые превратят Китай из угрозы в желанного союзника для той или иной страны»). Люттвак рекомендует демократизацию – она не сможет отменить логику стратегии, но «подымет уровень кульминационной точки беспрепятственного возвышения Китая». Иными словами, даст Пекину больше времени на возвышение.

Сегодня, подчеркивает автор, эта красная черта уже преодолена, и рост мощи Китая «активировал парадоксальную логику стратегии посредством других держав – больших и малых, которые начали следить, противодействовать, умалять или препятствовать китайской мощи». В этом и состоит логика стратегии: рост мощи «вызывает ответную реакцию, которая не обязательно остановит это действие, но в любом случае помешает». Как следствие, «вместо наращивания мощи она будет сокращаться по мере роста сопротивления китайскому подъему в мире».

Дальше есть два сценария: замедление подъема Китая (в случае, если политика Пекина будет более примирительной) и даже его прекращение (если она будет более провокационной). Впрочем, признается Люттвак, «учитывая размеры самого Китая, его быстрый рост является дестабилизирующим сам по себе, вне зависимости от поведения Китая на мировой арене». Так что главную проблему для Запада представляет не поведение Пекина, а громадный рост его возможностей.

В чем здесь отличие от американской гегемонии и почему в ловушку стратегии не попали сами Штаты? «Мистер Америка растет в размерах не так быстро и не подрывает достигнутые в прошлом модели сосуществования и компромиссы», – считает автор. А кроме того, «процесс принятия решений в Америке открыт и демократичен», что якобы должно снижать страхи других стран по ее поводу. Вероятно, мы имеем дело с некоторым лукавством великого теоретика, в выгодном свете представляющего гегемонию той страны, которой он служит, – лукавством понятным и не обесценивающим главных выводов его книги.

Масла в огонь, утверждает Люттвак, подливают сами пекинские лидеры, чьи действия далеки от прагматизма. Упадок «вашингтонского консенсуса» после Великой рецессии 2008–2009 гг. изменил их поведение в худшую сторону. «Тон и содержание китайских официальных заявлений неожиданно изменились, они стали резкими и напористыми в отношении ряда самых разных вопросов». Неожиданно возобновились «спящие» территориальные споры с соседями Китая. Начались пограничные инциденты. «Правители Китая впали в эйфорию от неожиданного роста их мощи, так что откровенное высокомерие пришло на смену прежней сдержанности». Предсказуемый результат – такие страны, как Вьетнам и Филиппины, не говоря уже о Японии и Корее, «устремились в объятия Соединенных Штатов».

Невнимание Пекина к беспокойству других стран Люттвак квалифицирует как «великодержавный аутизм» – обычную позицию «лидеров великих держав, и даже целых правящих политических элит, когда внимание внешним делам уделяется только ради приятного отвлечения от тяжелых проблем внутренней политики». Особенностью китайской версии великодержавного аутизма исследователь считает «структурную нестабильность власти лидеров КПК, не имеющей, несмотря на ее объективные достоинства, ни демократической, ни идеологической легитимации, на которую могли претендовать их предшественники». Иными словами, у пекинских вождей слишком много проблем внутри страны, чтобы тщательно изучать внешний мир, и слишком много поводов воспринимать все происходящее за рубежом как угрозы, чем как возможности.

Ближайшая историческая аналогия неэффективной политике Пекина, утверждает автор, – в опыте быстрого возвышения Германии во второй половине XIX века, закончившегося катастрофическим разгромом в Первой мировой войне. Уже «к 1890 г. Германия обогнала Великобританию по индустриальным инновациям, тем самым завоевав глобальные рынки, накопив капитал и финансируя все больше и больше новых изобретений для того, чтобы обгонять Великобританию во всех остальных секторах экономики». Германское превосходство во всех областях «было только вопросом времени» и должно было стать фактом примерно к 1920 г.

На деле же все планы Берлина провалились. Причина – в «немецком стратегическом высокомерии и некомпетентности – обычном спутнике тактического гения». Они привели к поражению, которое начиналось с гордости. Пребывавшее в эйфории немецкое правительство пришло к выводу, что Германия должна не просто остаться великой европейской державой, но стать державой глобальной! А для этого ей крайне необходим отсутствовавший сильный военно-морской флот. Было принято решение его построить. Однако «особенностью действия стратегии является невозможность достижения прямолинейных результатов при прямолинейных действиях, так как существуют и другие игроки». Немецкие планы по строительству океанского флота были сочтены Лондоном слишком угрожающими и вызвали ответную реакцию – мобилизацию противников Берлина и их консолидацию. Родилась Антанта, к которой позже примкнули США и Япония. Германия оказалась изолирована и смогла привлечь на свою сторону только таких союзников, которые ее скорее ослабляли, чем усиливали.

Так, заключает Люттвак, «в мире независимых государств даже самая сильная растущая держава может быть побеждена объединением ее противников, которых свел вместе именно рост мощи этой самой державы». Впечатляющий урок для Пекина, который, впрочем, не сможет им воспользоваться – в силу своего «великодержавного аутизма», стратегической некомпетентности и структурной нестабильности власти лидеров КПК.

Джордж Фридман

«Горячие» точки. Геополитика, кризис и будущее мира

СПб.: Питер, 2016

Бывший руководитель американского аналитического центра Stratfor Джордж Фридман известен своими смелыми долгосрочными прогнозами. Одному из них – прогнозу будущих войн в Европе – посвящена его книга, вышедшая в 2015 г. В отличие от идеологов Евросоюза, объявивших это объединение гарантией от новых войн на континенте, Фридман не питает никакого пиетета к Европе. Он прямо заявляет: эта территория не только не гарантирована от крупномасштабных боевых столкновений, а наоборот представляется весьма вероятной зоной кровавых конфликтов. Анализируя историю XX века, эксперт приходит к выводу, что мирная жизнь здесь была не нормой, а скорее исключением, аномалией. После двух мировых войн ее обеспечивало ядерное противостояние двух сверхдержав, США и СССР. Они жестко контролировали своих европейских сателлитов и не допускали перехода холодной войны в горячую стадию, грозившую уничтожением всего мира в атомном огне.

После распада СССР эта сдерживающая рамка исчезла, но мир сохранился – отчасти под влиянием вдохновляющего примера Евросоюза, отчасти из-за временного ослабления других держав, прежде всего России (но не только). Войны в Югославии и на территории бывшего СССР носили внутренний характер и быстро локализовались. Но оба фактора исчерпались примерно за два десятилетия. Рубиконом, за которым мирная жизнь в Европе де-факто закончилась, Фридман считает 2008–2009 гг. В этот момент Россия разгромила Грузию в Августовской войне, а Евросоюз критически ослабел в результате Великой рецессии. Последняя обнажила прежде скрытую за фасадом процветания массу внутриевропейских проблем и противоречий. Ушло и ощущение общей судьбы европейцев: в ситуации кризиса каждому пришлось спасаться в одиночку.

Дальнейшее развитие событий видится автору в весьма печальном свете: войны будут учащаться, а их масштаб – расти, так что миф о «континенте без войн» обречен окончательно развеяться. Эксперт утверждает, что причины этих войн носят объективный характер и никоим образом не могут быть сведены к злой воле одного или нескольких политиков. Проблемы носят структурный характер и коренятся в самом ЕС. Прежде всего, дело в Германии, которая является экономическим мотором Союза и его главным кредитором. Без нее остальные страны-члены беспомощны и некредитоспособны. Кризис показал, что игнорировать внутриевропейские экономические противоречия больше не получится. Заливать все проблемы немецкими деньгами – тоже. А значит, Союз будет только слабеть. Это приведет к обострению застарелых конфликтов в двух традиционных горячих зонах – на Балканах и на Кавказе.

Но еще острее будут проблемы в отношениях между ЕС и Россией. Между ними лежит обширная полоса восточноевропейских государств, экономически слабых и политически неустойчивых. Если Германия больше не готова о них позаботиться, то для некоторых из них – например, Венгрии и Словакии, – возникает соблазн переориентироваться на Москву. Это фрустрирует их соседей, имеющих к России большие исторические счеты – например, Польшу и Румынию. Еще больше сложностей создают западные страны бывшего СССР – Белоруссия, Украина и Молдавия. Чтобы безопасно развивать экономические связи с Европой, и прежде всего экспорт сырья, России нужен хотя бы частичный контроль над ними.

Закрыть на них глаза и предоставить им развиваться независимо – просто невозможно, это поставило бы под удар всю систему взаимосвязей России и Европы. Глубоко неслучайно, что «первая по-настоящему серьезная дуэль между Россией и Западом произошла по поводу Украины». Перспектива ее вхождения в НАТО – «открытая угроза национальной безопасности России». Как видим, американский политолог откровенно признает то, что отрицают официальные лица и ЕС, и США, и самой Украины. Не Россия угрожает Украине, а дрейф Украины на Запад угрожает России, и этот факт не изменить красивыми словами.

Украина – территория пограничная, внутренне разделенная, это лоскутное одеяло, где все подвижно, изменчиво и неопределенно. «Эти реалии делают российское беспокойство все более и более сильным. Такая разделенность является благодатной почвой для манипуляций со стороны любой заинтересованной внешней силы. Русские лучше других это знают, так как сами долгое время манипулировали и играли на внутриукраинских противоречиях». Поэтому в глазах России какое бы то ни было внешнее вмешательство в украинские дела – это однозначно манипуляции, обязательно направленные на ущемление ее позиций».

То, что в 1990–2000-х годах Москва, по сути, согласилась с расширением НАТО на восток, объяснялось только ее внутренней слабостью и неспособностью противопоставить расширению реальную силу. «Нужно сказать откровенно: и Европа, и Америка просто не уважали Россию, которая была слаба и бедна, и потому Запад мог позволить себе делать все что заблагорассудится». Но эти времена остались в прошлом, а цена поражения в украинском вопросе для России резко выросла. И в середине 2010-х годов, когда США глубоко увязли в войнах в Ираке и Афганистане, перед Москвой открылось окно возможностей. Учитывая опыт успешной войны с Грузией, целью которой было подорвать американское влияние на эту страну, Россия пришла к выводу, что нужно рискнуть и дать отпор Западу на территории Украины.

Каковы же шансы России в сражении за Украину? Напомним, книга писалась в 2015 г., то есть уже после присоединения Крыма и событий на Донбассе. По мнению Фридмана, «Россия по своему потенциалу значительно превосходит все страны, находящиеся на линии Прибалтика – Белоруссия – Украина. Если обеспечить невмешательство третьих сил, то русские смогут просто пробить себе дорогу на запад». Помешать этому могут ЕС и НАТО, но только «если они вдруг решат сопротивляться такому развитию событий всерьез». В 2014 г. такой решимости не было. В 2022 г. она появилась.

В результате Москва столкнулась не с Киевом, а с США, ЕС и НАТО, а также с их сателлитами по всему миру. И все это – в ситуации, когда «Россия ищет пути обеспечения собственной безопасности, а не экспансии». Ей «не нужно открытое доминирование в регионе, и она не стремится к этому. Но она заинтересована в ограничении влияния НАТО на востоке. Россия также заинтересована в установлении некоторых пределов европейской интеграции». Какие инструменты у нее есть для этого? Во-первых, «коммерческая геополитика» (торговля энергоресурсами), во-вторых – разветвленная сеть спецслужб и агентуры. Опираясь на них, Путин исповедует нетрадиционный для России подход: «достаточный контроль для защиты наиболее важных национальных интересов России, достигаемый максимально мягкими способами».

Увы, эффективность этого подхода оказалась ограниченной. И тогда началась СВО… А за ней, если верить Фридману, придут новые войны.

Глобализация

Томас Фридман

Плоский мир: краткая история XXI века

М.: АСТ, 2009

Крупный американский журналист Томас Фридман известен прежде всего термином «плоский мир», прочно вошедшим в современный околополитический жаргон. На самом деле он сформулировал немало интересных положений, касающихся устройства глобального мира и различных его составляющих, например, «Первый закон петрополитики» («В странах сырьевой экономики динамика цены нефти и динамика развития гражданских свобод обратно пропорциональны»).

Несенсационность и отчасти даже банальность многих его мыслей не следует считать недостатком – наоборот, многие тезисы Фридмана стали мейнстримом, «здравым смыслом» нашего времени, и их авторство уже мало кому известно. В чем же идея «плоского мира» и почему этот образ настолько «зашел» пишущим и читающим, что уже не привлекает особого внимания? Впервые описанный в одноименной книге 2005 г., он представляет собой определенную систему координат, благодаря которой быстро меняющийся и идущий вразнос мир становится более понятным – «многие вещи начинают становиться на свои места».

Если совсем просто, «сегодня благодаря компьютерам, электронной почте, коммуникационным сетям, телеконференциям, быстро приспосабливающемуся к новым задачам программному обеспечению возможность сотрудничать и конкурировать в реальном времени появилась у беспрецедентно большого числа жителей Земли – в большем числе областей, в большем числе точек земного шара, на более равных условиях, чем когда-либо раньше в мировой истории». Благодаря выравниванию открываются потрясающие перспективы, так как «происходит соединение всех мировых центров знания в единую глобальную сеть, которая… способна стать первым вестником эпохи невиданного процветания и обновления».

Плоский мир – следствие глобализации, ее новый этап. На первом этапе (Фридман датирует его 1492–1800 гг.) установилась новая размерность мира: в результате великих географических открытий он перестал быть большим, сократившись до «среднего». Это была эпоха «государств и мускулов», когда движущей силой всемирной интеграции стала энергия (в разных ее видах), «которой обладала ваша страна и то, насколько творчески она умела» ею распорядиться. Главный вопрос Глобализации 1.0: «каково место моей страны в глобальной конкуренции и на что она может рассчитывать?».

На следующем этапе (1800–2000 гг.) «мир перестал быть средним и стал маленьким». Вместо государств интеграцию продвигали транснациональные корпорации, ускоряло ее снижение издержек в производстве, транспорте и связи благодаря техническим инновациям. В результате возникла подлинно мировая экономика! Главными вопросами стали: каково место моей компании в глобальной экономике? Использует ли она все имеющиеся возможности?

Глобализация 3.0, она же «плоский мир», стартовала примерно в 2000 г. и «сокращает мир до предела»: из маленького он становится крошечным. Лидерство переходит от компаний к отдельным личностям, чей потенциал гигантски вырастает благодаря скачкообразно расширившимся возможностям для сотрудничества и конкуренции в мировом масштабе. «Теперь каждый человек должен и способен задать вопрос: каково мое место… и как мне самому сотрудничать с другими людьми на глобальном уровне?» Таков вызов и дар «плоского мира», где человек легко преодолевает любые – физические, территориальные и прочие – границы и пределы.

Что послужило причиной того, что наш мир вдруг стал «плоским»? Фридман называет десять «выравнивателей» (или факторов выравнивания) и три главных следствия («слияния»). Среди первых – падение Берлинской стены и включение в глобальный мир народов бывшего СССР, КНР и третьего мира; появление веб-браузеров, сделавших интернет доступным для использования неквалифицированными пользователями; создание разнообразного специализированного программного обеспечения, совместимого с другими аналогичными программами; распространение «открытого кода» – платформ свободного и бесплатного ПО, на базе которого стало возможным писать гигантское количество полезных программ; массовизация аутсорсинга – новой формы сотрудничества, позволившей компаниям всего мира передавать вовне нестратегические функции; офшоринг – вывод огромного числа функций и производств за пределы индустриально развитых стран; сапплай-чейнинг – создание непрерывных и эффективно организованных цепей поставок, охвативших фирмы со всего мира; инсорсинг – переплетение и интеграция различных фирм на уровне инфраструктуры и информационного обмена; всемирная экспансия Google и других поисковых систем, сделавших поиск чего угодно кем угодно простым и весьма успешно монетизируемым делом; цифровизация и мобилизация бизнеса и жизни.

Развиваясь и взаимодействуя, эти «выравниватели» создали «первое слияние»: стало формироваться «новое, более ровное глобальное поле» для приложения компаниями и людьми своих усилий и реализации идей. Затем произошло «второе слияние»: компании и люди «стали переходить от преимущественно вертикальных методов создания коммерческой ценности к более горизонтальным». Наконец, «третье слияние» означает выход на поле совершенно новой многомиллиардной группы игроков – жителей Индии, КНР и бывшего СССР, многие из которых «сумели быстро сориентироваться и начать сотрудничать и конкурировать со всеми остальными».

«Уплощение» мира, ставшее глобальным экономическим благом, в то же время ставит под вопрос политическое устройство на самых разных уровнях. Например, аутсорсинг воспринимается в третьем мире как «беспрецедентное раскрепощение, первый настоящий шанс для реализации… талантов, когда-то остававшихся чахнуть в бомбейском или калькуттском порту». Но для американских фирм, лишившихся из-за него своих покупателей, и американских рабочих, потерявших свои места, аутсорсинг – настоящее проклятие, и они не намерены сдаваться просто так.

«Тройное слияние» порождает тысячи острых конфликтов, которые «затрагивают все: и самоопределение сообществ и корпораций, и их границы, и баланс различных ипостасей индивидуума… и роль, которая отведена правительству. Все это должно быть рассортировано заново. Самой популярной болезнью плоского мира будет множественное расстройство самоидентификации». Сформируются «весьма странные союзы, которые будут заниматься весьма странной политикой». Произойдет перегруппировка политических пристрастий, партий, будет переопределено само понятие политической деятельности. Многие институты, ценности, обычаи, культуры, представления о национальной гордости, религии, групповой сплоченности должны будут пройти испытание новой «выровненной» реальностью – и многие ее не пройдут.

И если развивающимся странам, при всей неоднозначности перемен, они преимущественно несут обогащение и кратно расширяют их прежде скудные возможности, то индустриально развитые страны, запустившие процесс «выравнивания», неожиданно для себя оказываются под его ударом (привет, Дональд Трамп и Брекзит!). Контуры новых политических союзов автор в целом видит, как два новых широких фронта: «социальных либералов, работников глобальной индустрии услуг и деловых людей с Уоллстрит, с одной стороны, и социальных консерваторов, работников местной индустрии услуг и профсоюзных активистов, с другой».

Более того, «плоский мир» далек от всеобщего пацифизма и умиротворения, ведь теперь «не только у программистов есть отличная возможность для сотрудничества. Она есть и у „Аль-Каиды“[9]9
  Запрещенная в России террористическая организация.


[Закрыть] и других террористических организаций. Выравнивание игрового поля не только формирует целый класс новаторски мыслящих людей… Точно так же он аккумулирует потенциал целого класса других людей – агрессивно недовольных, ощущающих разочарование и унижение». Да и в целом, признает Фридман, «уплощение» – это не наступившая всеобщая реальность, а скорее тенденция, пусть и самая важная.

И к чему она приведет – вопрос открытый, ведь «нет абсолютно никакой гарантии, что все без исключения будут пользоваться этими новыми технологиями, или тройным слиянием, ради собственного блага, блага своей страны и всего человечества». Технологии сами по себе, как известно, «не могут сделать вас современнее, изобретательнее, нравственнее, мудрее, справедливее или порядочнее». Остальная часть мира необязательно станет плоской, а та, что уже стала, необязательно сможет спасти себя от деградации «в результате войны, серьезной экономической или политической катастрофы. Сотни миллионов людей на нашей планете оказались за бортом выравнивания или сбиты им с толку, и кое-кто из этого числа обладает достаточным доступом к инструментам выравнивания, чтобы обратить их против системы».

Особенно опасны «полуплоские» части мира, ведь «быть плоским – хорошо, хотя и тяжело. Быть неплоским – ужасно, это приносит только страдания. Но быть плоским наполовину – это особый случай, не самый веселый». Люди в отсталых провинциях Индии, Китая и Восточной Европы «достаточно близки к плоскому миру, чтобы видеть его, осязать и даже иногда пользоваться его преимуществами», но сами они в нем не живут. Они живут «на растяжке», и это лишь одна из мин замедленного действия, заложенного под «плоский мир»…

Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире

Под ред. Питера Бергера и Самюэля Хантингтона

М.: Аспект Пресс, 2004

Книга представляет результаты трехлетнего компаративного проекта по изучению процесса глобализации в десяти странах – от Германии до Японии и от ЮАР до КНР, – реализованного в 1999–2001 гг. международным коллективом под руководством двух крупнейших американских ученых – социолога Питера Бергера и политолога Самюэля Хантингтона. Первоначальный импульс проекту дала статья Бергера от 1997 г., в которой он выделил четыре взаимосвязанных процесса культурной глобализации: культура «мак-мира», или глобальная массовая (потребительская) культура; международная бизнес-культура («давосская культура»); клубная культура интеллектуалов, преимущественно леволиберальная по содержанию; новые религиозные движения, прежде всего протестантские, но не только.

Бергер предложил также типологию четырех последствий, возникающих в результате взаимодействия глобализации и местной культуры: замещение местной культуры – глобальной; сосуществование местной и глобальной культур без их слияния; синтез двух культур; наконец, отрицание глобальной культуры в результате мощной локальной реакции. Целью проекта было «приземлить» эту концепцию на реалии глобализирующихся стран, проверить ее эвристический потенциал и рассмотреть особенности глобализации на примере как стран «ядра» современного мира (США), так и его периферии (Индия, Чили) и интенсивно развивающейся полупериферии (Китай, Турция).

По мысли Бергера, взаимодействие между локальной и глобальной культурами (под культурой здесь понимаются «верования, ценности и образ жизни обыкновенных людей в их повседневном существовании») происходит по знаменитой модели Тойнби «вызов и ответ», где вызовом является зарождающаяся глобальная, исходно западная культура, а ответ дают элиты и массы других стран, причем его варианты располагаются на шкале от «принятия» до «отрицания». Признавая, что в основе своей глобальная культура происходит из американской, а ее главным фактором распространения является английский язык, Бергер концентрируется на различных средствах ее распространения, от международного бизнеса с его «давосской культурой» до глобализирующейся западной интеллигенции с ее faculty club culture.

Кстати, эти две культуры переплетаются между собой (скажем, корпорации нанимают интеллектуалов и финансируют их через разнообразные фонды), но периодически вступают в конфликт. И если международные центры бизнес-культуры диверсифицированы (сюда входят не только Нью-Йорк и Лондон, но и Токио, Гонконг и Сингапур), то центры интеллектуальной культуры локализованы почти исключительно в США. Господство американцев в обеих культурах не вызывает сомнения, самыми главными «глобализаторами», безусловно, являются именно американцы. «Глобализаторы» легко «переезжают из страны в страну, оставаясь при этом в защитной „оболочке“, ограждающей их от любого серьезного контакта с местными культурами».

Другое яркое явление в культурной глобализации составляет евангелический протестантизм, особенно пятидесятничество, охватывающее по меньшей мере 250 млн человек в самых разных незападных странах. Исследование показывает, что «обращение в эту религию меняет отношение людей к семье, сексуальному поведению, воспитанию детей и… к работе и экономике вообще». Дух этой разновидности протестантизма «обнаруживает абсолютно англосаксонские черты, что проявляется в удачном сочетании личностного самовыражения, равноправия (особенно между мужчинами и женщинами) и способности к созданию добровольных объединений». Это облегчает социальную мобильность и присоединение незападной страны к глобальной экономике. Пятидесятничество наиболее быстро распространяется в бедных слоях населения Латинской Америки, Африки и Азии.