Текст книги "Любовь со взломом (пьесы)"

Второе действие

В маленькой комнате. Ирина лежит на диване. Рядом сидит Валентин.

Валентин. Ира, прошу тебя, успокойся.

Ирина. Противно! Пошло! Столько лет впустую…

Валентин. А что он сделал? Говорил с Раей?

Ирина. Говорил? Он целовался с ней! Что за люди: только что познакомились и сразу, как дворняжки, начали лизаться. Господи, стыдно-то как! И как надоел он мне! (Обнимает Валентина.) Валя, нет жизни, давно уже ничего нет.

Валентин. Не говори так, не надо… Конь неплохой человек…

Ирина. Что ты знаешь о нас, Валя? И вообще, что мы знаем друг о друге? Собираемся, чтобы напиться, залить пустоту, страх… Мы разучились радоваться, дайте нам невротиков или поглазеть на диспуты о несчастной Украине. А сами-то мы какие? Михаил предлагает дарить бриллианты… Для чего они? Куда с ними ходить, на рынок? Научились хотя бы к женам не по-скотски относиться. Что я видела, кроме детей и общих слов, какая я женщина? Какие снега Килиманджаро? Кухня в шесть метров, вот мои Килиманджаро, а в бане – вагон подгузников! Думала, что из него что-то получится – все-таки сын Соловьева. Дура стоеросовая, бросила аспирантуру – решила отдать себя детям, мужу… Каждый год мечтала, что нам повезет, что нас заметят, что не все решают деньги… Куда там! (Вызывающе.) Вот заведу себе любовника богатого и пошлю все свои премудрости к чертовой матери!

Валентин. Молодец! Вот, уже выход. Ты красивая женщина, какой-нибудь старичок клюнет.

Ирина. А зачем мне старичок?

Валентин. Лучшего мужика, чем Святополк, ты не найдешь. И знаешь, почему?

Ирина. Ну и почему?

Валентин. Потому что ты его любишь.

Ирина. К чему эти слова, Валя? Я ему не верю и в него – не верю! Вообще не верю в нас, в наше поколение… Не мигнув глазом – предадим, надо – поклонимся любым богам, а в душе пустота, энтропия… Валя, но это не относится к тебе. (Обнимает Валентина.) Ты настоящий, только был бы здоров.

Валентин. Я буду еще здоровее, если ты перестанешь сердиться на Святополка. Жизнь, Ириша, стала такой сложной, такие она создает уравнения, что иногда хочется завыть, как Баян. Вспомни, когда было тяжело, что, не боясь и не оглядываясь, говорил нам Александр Федорович?

Ирина. Когда он был жив, ясность была. А сейчас и его забыла, и что говорил, смутно помню.

Валентин. А я тебе напомню: «Наши отцы и деды, – говорил он, – гнили в лагерях и падали расстрелянными в энкавэдэшных застенках. Но они же составляли миллионные армии надсмотрщиков, стукачей и палачей… Они стали исполнителями, винтиками и шестеренками гигантского замысла того еще, 1917 года, плана извода русского народа, державной Российской империи. Конечно, возглавляли это другие – «фармацевты из Швейцарии и Вены». Но исполнителями, подручными были наши отцы и наши деды. А мы унаследовали их страх, их немощную совесть. Нам кажется, что мы ни в чем не виноваты. Мы обвиняем всех, от царизма и революции до застоя и демократии. А кто мы сами в этих «измах», не мы ли их опорные кирпичики и винтики, которые выполняют свою шестереночную службу? Мы каждый раз находим причины, на которые можно свалить свою недоученность, неверность, лень, безволие, трусость, лакейство и подлость». Вот ты завтра найдешь любовника, какого-нибудь очередного Лазина с невротиками, и что получишь: дешевый ресторан, бутерброд с икрой, в конце вечера предложение раздеться и разоружиться на ночь, а наутро растоптанную гордость и… одиночество. Нет, Ира, не твоя это участь! Надо держаться, вынуть руки из карманов и бороться за свой дом, за семью, за детей, за их будущее. (Сонный голос ребенка.) Вот видишь, и Катя со мной согласна! (Заглядывает в коляску.) Спит, но и во сне тебя просит: мама – не падай духом!.. Помнишь песню? (Обнимает Ирину, тихо напевает.) «Ах ты, степь широкая…». Пойдем во двор, на воздух тебе надо. Пойдем…

Ирина (наклоняется над коляской). Вот мое оправдание. Солнышко мое!.. Это единственное чудо, которое заставляет меня жить. Пойдем… (Выходят через боковую дверь наружу.)

Перестройка света. В большой комнате, держа перед собой свечку, Нила читает стихотворение, ее внимательно слушает только что пришедший Степаныч. За столом Рая и Михаил. В кресле, закутавшись в одеяло, лежит Святополк.

Нила.

 
Пошли нам, Господи, терпенья
В годину буйных, мрачных дней
Сносить народное гонение
И пытки наших палачей.
 
 
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С твоею кротостью встречать.
 
 
И в дни мятежного волнения,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбления,
Христос Спаситель, помоги.
 
 
Владыка мира, Бог Всесильный,
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый страшный час.
 
 
И у преддверия могилы
Вдохни в уста твоих рабов –
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.
 

Охранник. Кто это сочинил?

Нила. Поэт Сергей Бехтеев, дедушка. Стихотворение называется «Молитва». Его нашли в бумагах, после расстрела царской семьи в Ипатьевском доме. Говорят, что Великая княжна Ольга Николаевна часто читала его наследнику Алексею.

Охранник. И кто же это говорит, если всех расстреляли?

Нила. Степаныч, были видения…

Охранник. Какие еще видения?

Нила. Степаныч, не прикидывайся, ты же крещеный.

Охранник. Да, нашлись документы, что я крещеный и, как видите, не расстрелянный.

Нила. Должна вам напомнить, Степаныч, что учение о монархии, как Божественном учреждении, составляет неотъемлемую часть всего учения Православной Церкви. Отказ от него невозможен, и даже находясь в условиях республиканского государства, оставаясь лояльной ему, Церковь должна свято хранить свою приверженность единственно реальной существующей христианской государственности – православной монархии.

Охранник. Что это ты, Нила Батьковна, как по писаному говоришь? Лекции, что ли, читаешь?

Нила. А это из моей диссертации. Я ее наизусть помню. Защищала три раза.

Охранник. И не защитила!

Нила. Защитила. В Сергиеве-Посаде защитила.

Михаил. Восстановление монархии в России немыслимо.

Нила. А Александр Федорович считал, что в России все мыслимо, и это тоже. Но при определенных условиях.

Михаил. Это, при каких же условиях? Что-то я не помню, чтобы он так считал!

Нила. Он не все тебе докладывал, Миша. Он говорил о духовном возрождении и всестороннем просвещении, которое обязательно по-новому оценит монархию. К сожалению, мы стараниями разномастных политиканов не заметили, как после перестройки вновь построили сословное общество. Причем, куда непривлекательнее, чем царское.

Охранник. Вспомнил, это он писал, и поэтому его сократили на работе.

Михаил. Правильно, Степаныч, но не только за это. Нила, такой свободы, как у нас в России, нигде нет. Зачем нам второй Александр Третий с его рыбалками и заповедями не мешать Европе его отдыху. Наш народ в большей степени остается по-прежнему советским, нежели русским православным народом-богоносцем.

Святополк (откидывает одеяло). Мишка, не дави на Нилу. Отец действительно писал, что экономику Российской империи, по темпам быстрее всех развивающуюся в мире, революция прервала на взлете. И что большевики всячески избегали этой правды.

Михаил. И правильно сделали. Поэтому и построили вторую экономику в мире.

Нила. Построили и развалили.

Михаил. Развалили, потому что бесконтрольная власть до добра не доводит.

Нила. Монархия вовсе не означает произвол бесконтрольной власти. Она возводит ответственность, как правителей, так и подданных к высшим источникам правосознания – к совести, к патриотизму, к Богу!

Рая. Да вы здесь все, извините, покемоны какие-то! У нас все на Запад мечтают уехать, у моих подружек в двадцать лет по особняку в Таиланде или в Англии, а вы в нашем захолустье Новодевичье кладбище хотите устроить. Откуда вы царя нарисуете? Из папье-маше или из теста? Тили-тили тесто – жених и невеста, что ли? (Раздается плач ребенка. Рая заглядывает в маленькую комнату.) Пусто! Никого нет, ребенок один в коляске. Куда они подевались? (Негромко.) Мамаша называется. (Подходит к коляске и начинает успокаивать ребенка. Святополк направляется следом за Раей, но его останавливает Михаил.)

Михаил. Сиди, сиди… Мы сами! (Подмигивает Святополку. Уходит.)

Охранник. Да, вот какая нынче молодежь.

Нила. Она разная. Есть такая, что и власти не боится. Россия оживает, и это хорошо, это уже не остановишь.

Охранник. И что еще в вашей диссертации? Там есть про то, как нас, этих… Как она нас назвала?

Нила. Покемоны.

Охранник. А кто они, эти покемоны?

Нила. Карманные монстры.

Охранник. Ух, ты! Как интересно! Значит, я старый карманный монстр. И что же мне надо знать нового о монархии?

Нила. С советских времен монархию всячески дискредитировали.

Охранник. Это мы умеем. Опрос общественного мнения показал: врут все. Нам теперь все до фени: и социализм, и коммунизм, все – до лампочки!

Нила. Степаныч, монархия может быть представительной.

Святополк. Нила, нужен законный русский православный государь. А где его взять?

Нила. Есть живые наследники. В конце концов, монарха может выбрать Земский собор. Я, не заглядывая вперед, с твердой надеждой на милость Божию полагаю, что государь император будет указан нашими основными законами, в союзе с Церковью Православною, совместно с русским народом.

Охранник. Нет, у меня есть другое предложение. Я бы выбрал императрицу! И выбрал бы я, Нила, тебя! А что, Неонила Первая – звучит? Не хочешь ли кисленьких яблочек, Белесая?

Нила. Хочу.

Охранник. Тогда ради тебя схожу и принесу. (Почтительно поклонился, налил рюмку водки, ударил каблуком и запел.)

 
Янки – воют, немцы плачут,
На валюту деньги скачут.
Русские кричат: «Налей!
У дефолта – юбилей».
 

(Выпивает. Пританцовывая уходит.)

Нила. Замечательный старик: умный и теплый, как старая русская печка. В детстве я любила мечтать лежа на печке. Я когда вижу тебя, Свят, вспоминаю детство: Таганрог, море и дядю. Нет, ты не похож на него, скорее отец твой. Просто ты Свят, а тот – Святозаров. Мой дед был мирового класса скрипачом. Меня, малютку, звал – барышней. А в музыкальном училище мальчишки дразнили меня: «Беляна, сметана, молоко», потому что я была белесой, и звали – Нелькой! Помню, как мне было обидно, ведь каждую вторую собаку в Таганроге звали Нелькой. Иду по улице и неожиданно, из какой-нибудь подворотни, слышу: «Нелька – сметана!» Останавливаюсь, как вкопанная, и думаю, вот сейчас крикну: «Ни Нелька я, а Неонила!» А когда в музыкальном училище я на первом зачете сдавала сольфеджио, профессор Бардин открыл мою зачетку и ахнул: «Вас зовут Неонила? Ваше имя вспоминают среди святых, знаете ли вы это, барышня?» И опять, не пойму почему, «Барышня?». Чудесные, милые старики… А после пришли мы – суровые и деловые и, наконец, дожили до покемонов. А ведь какая культурная страна была, Дягилевские сезоны в Париже, триумфальные гастроли МХАТ по всему миру, а сейчас особняки в Таиланде и в Англии… (Тихо повторяет строчки стихотворения.)

 
Владыка мира, Бог Всесильный,
Благослови молитвой нас.
И дай покой душе смиренной
В невыносимый страшный час.
 

Свят, слышишь меня? (Подходит ближе.) Заснул, пролетариат! Устал за неделю… (Подходит к портрету Александра Федоровича. Включает старый проигрыватель и ставит пластинку. Тихо звучит вальс. Оглядывается.) А танцевать-то не с кем. (Обращается к портрету.) Дорогой Александр Федорович, сердце у меня большое, как железнодорожный вокзал, поэтому не обессудьте, на вальс, как и прежде, я приглашаю вас.

Делает реверанс, берет портрет в руки и начинает танцевать. Нила все быстрее и быстрее танцует одна. Перестройка света. В маленькой комнате Михаил и Рая. Рая качает коляску с ребенком.

Рая. Все, заснула. Только один глазик дергается во сне. Никогда не узнаешь, какие сны у таких малюток.

Михаил. Знаешь, Рая, я сейчас поймал себя на мысли, что могу часами сидеть вот так, около тебя, и наблюдать за всем, что ты делаешь. Если бы ты знала, сколько смысла ты принесла в мою неустроенную жизнь и как многое сейчас зависит от тебя…

Рая (шепотом). Не говори так громко, девочка может снова проснуться.

Михаил. Помнишь, когда мы остановились на стоянке, я сказал тебе, что сегодня самый важный день в наших отношениях? Помнишь?

Рая. Да, помню. А почему ты скрываешь, что хочешь купить рядом дом?

Михаил. Обязательно скажу, но позже. И потом, не исключено, что могут быть еще и другие варианты. Очень неожиданные! Это ведь старые друзья, и я хочу общаться с ними на равных – без зависти и ревности. (Берет ее руку.) Рая, я сегодня хочу быть безрассудным, можно?

Рая. Для утилитариста это что-то новенькое.

Михаил. Послушай, девочка моя, к черту всякие «измы»! Я скажу тебе все, что на душе, надеюсь, что ты меня поймешь, и с этой минуты мы навсегда будем рядом, вместе! Вместе, на всю жизнь! (Торжественно.) Рая, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна? (Обнимает Раю, пытается поцеловать.)

Рая. Подожди, Миша, не спеши. Ты как раскаленная печка. Как можно взять в жены такую ветреную девицу. Видишь, какую глупость сделала: обидела Иру. Миша, я еще сама не знаю, что мне нужно в этой жизни. За меня родители все решают… А я, как птица, пою только для своего удовольствия.

Михаил. Рая, не кокетничай! Для птиц Бог создал деревья, чтобы они на них вили гнезда. У меня есть план: окончишь университет, уедем в Москву… Голландский у нас знают единицы.

Рая. Почему, голландский у нас знают хорошо. Спасибо Петру I! Такие слова, как «стул», «шланг», «штраф», «аптека», «матрас», «суп», «брюки», пришли к нам из Голландии. Вот еще одно интересное слово, Миша, – «рюкзак». Оно состоит из «рух» («rug» – «спина») + «зак» («zak» – «мешок»). Миша, ты мне делаешь предложение, чтобы на всю жизнь получить за спиной мешок, типа рюкзак, или ты действительно меня любишь?

Михаил (отошел в сторону, обидчиво). Да, я тебя… типа… Вирус у меня такой – «типа любовь»! (Бросается к ней, говорит торопливо и страстно.) Пойми, услышь меня, пожалуйста, Рая! Для меня уже не существует жизнь просто так: смена дней, дат и часов. Мне скоро уже сорок… Я стал жадным: считаю дни и даже часы… Да, я старше тебя, но разве я виноват, что полюбил молоденькую, красивую и умненькую девушку… Что, меня надо высечь за это? Я кандидат наук, я небедный, могу позволить себя все, что угодно. Но мне необходимо другое – дом! Свой дом! Мне нужна семья! Я хочу детей!.. Много детей! Вот я стою перед тобой и мечтаю, что у нас будут вот такие маленькие… Наши дети – сколько радости, сколько смысла сразу появится… Дорогая моя, я люблю тебя! (Пытается обнять, Рая уступает. Михаил ее целует.) Господи, какая ты вкусная! (Роется в карманах.) Я приготовил тебе подарок… Иду по Лермонтовской, смотрю – в ювелирном магазине много народа. Оказывается, привезли новинки золотой бижутерии. (Достает красивую красную коробочку.) Вот, возьми! Это тебе!

Рая. Это мне? Спасибо! (Открывает коробочку.) Это – новинка? Хорошенькое колечко, с камушком. Это, кажется, изумруд! (Мерит кольцо.) Чуть великовато.

Михаил. Не страшно. Когда прибавим венчальное, все будет держаться превосходно. (Целует руку.)

Рая. Нет, Миша. (Возвращает коробочку.)

Михаил. Что, нет? Ты не рада подарку? Это не изумруд, это бриллиант, Рая.

Рая. Прости, но я буду неловко чувствовать себя перед родителями. А мне не хочется им врать. Не обижайся, но я не могу принять этот подарок.

Михаил. Глупенькая, мы что-нибудь придумаем. В свое время папа с лихвой мне заплатил за твое выздоровление. Могу я своей любимой пациентке сделать подарок?

Рая. Нет, Миша. Не получится так. И ты сам понимаешь это. (Целует его.) А папе я все, что нужно, скажу.

Михаил. Что ты скажешь?

Рая. Скажу, что ты во время поездки хотел подарить мне очень красивое кольцо с бриллиантом…

Михаил. Грубо, Рая.

Рая. Может быть, грубо, но честно. Скажи мне прямо, Миша, ты за этим меня сюда привез или будет продолжение?

Михаил. У меня пока только предложение, а не то, что ты думаешь. Вспомни, ты сама согласилась поехать к моим друзьям, сказала, что устала от ресторанов и выставок. И потом – здесь хорошо! (Обнимает ее.) Сейчас все зависит от тебя. Дорогая моя, ты у меня каждую минуту перед глазами, даже перед операцией думаю о тебе. Ты стала моим талисманом. А это? Это неуместная глупость, с которой можно расстаться. Смотри! (Бросает кольцо в мусорное ведро. Пытается снова обнять Раю.)

Рая. Нет! Не хочу! Ты ведешь себя, как провинциальный шут. Не надо спецэффектов, Миша. Ты не на сцене! (Тоном, не позволяющим возражения.) Немедленно подними это.

Михаил поднимает коробку и кладет ее на стол.

Михаил. Прости, сам не знаю, как это получилось. (Пауза.)

Рая. Не обижайся, Миша. Меня влечет к тебе, но и что-то останавливает. Иногда у меня складывается такое впечатление, что ты способен обмануть.

Михаил. Я тебе давал повод?

Рая. Нет, но что-то меня настораживает. Ты властный, вот и меня напролом хочешь взять. Девочки мои говорят, что ты завидный жених, что я буду как у царя за пазухой. Но меня этим не удивишь. Я не хочу сидеть, как муха в золотой паутине, и гордиться своей избранностью и богатством: машина, яхта, дача… Я не хочу ничего подсчитывать, хочу просто быть: грешить, делать глупости, радоваться, мучиться… Мое амплуа – не Бурбонка. (Пауза.) Вот так, Миша. (Целует его в щеки.) Не сердись! Есть хорошая голландская поговорка: «Даже если посадить лягушку на стул из золота, она, в конце концов, спрыгнет с него в свое болото». Извини, что я так говорю, но это правда.

Михаил. Ты все разложила по полкам, но не оставила места сердцу.

Рая. Нет, оставила. У меня с ним договоренность – не торопиться с обещаниями. Прости меня, Миша. Ты – умный, деловой, но… старомодный.

Михаил. Тебе мой подарок не понравился? Дешевка, так, что ли? Я виллу к твоим ногам должен бросить, где-нибудь на Карибах?

Рая. Нет, Миша! У меня все есть или… будет! Прости, но мне здесь больше неловко оставаться. (Пауза. Оба замирают в молчании. Рая достает мобильный, набирает номер.) Иван Сергеевич, здравствуйте, это Рая. Мне нужна машина. Где я нахожусь? Поселок Хитрово, дача Соловьевых. Дом? Не знаю.

Михаил (зло). Шестой.

Рая. Дом шесть. Да, срочно. Спасибо. Жду.

Перестройка света. На переднем плане столик со скамейками, рядом небольшой навес с лежаком, покрытым соломой. Во двор входят Ирина и Валентин.

Валентин. Ира, я еще немножко побуду здесь, на воздухе. Передай Ниле, чтобы не волновалась.

Ирина. Я вижу, что ты от прогулки устал. Лицо побледнело. Тебе плохо, что ли?

Валентин. Нет-нет, все нормально. Иди. Может, еще пройдусь к перевалу, глотну тумана и вернусь.

Ирина. Не ходи, не надо. Туман опускается вниз, может пойти дождь. И потом, в горах тяжелый воздух.

Валентин. Хорошо, я побуду еще здесь. Соскучился по этим местам.

Ирина. Только недолго, Валя. Мы тебя ждем. (Уходит в дом.)

Валентин остается один, видно, что ему плохо. Он подходит к навесу, медленно забирается по лестнице наверх и ложится. Ирина проходит в большую комнату.

Нила. Ирочка, наконец-то! А где Валентин?

Ирина. Не волнуйся, сейчас он придет. Остался подышать во дворе. Соскучился… А ты что это с портретом сидишь?

Нила. Так… вспоминаю… Ириша, что ты так растревожилась? Успокойся. Он мне рассказал, что случилось. Все это мелочи… Если бы ты знала, какие это мелочи. Иди к нему.

Ирина (приглядывается к спящему Святополку). Напился что ли?

Нила. Нет, в другой последовательности. Сначала расстроился, потом напился, а затем, как водится, на боковую. Все разбежались по углам, а я кружусь вокруг магнитофона и танцую вальс за двоих. (Ставит портрет на место. Обнимает Ирину.) Давай выпьем. В спирту все сохраняется лучше, кроме секретов. (Наливает в две рюмки водку. Обе чокаются и молча выпивают.)

Ирина. А где Михаил и Рая?

Нила (показывает на дверь). Катя стала капризничать, и они пошли ее успокаивать. Вдвоем! (Ирина направляется к двери маленькой комнаты.) Ирина, оставь их. Не мешай ему получить геморрой.

Выходит Михаил.

Михаил (резко). Куда ты пропала? Надо кормить ребенка.

Нила. Что случилось, Мишенька? Ты словно ошпаренный кипятком. Неужели против шерстки погладили?

Михаил. Не беспокойся, у меня, Нила, кожа крокодила.

Нила. Смотри-ка, ты прямо в рифму заговорил.

Михаил. Кислорода здесь много, не рифмы, а рифы у всех перед глазами. Где Валентин?

Ирина. Гуляет, тоже кислородом дышит.

Нила. Пойду Валентина поищу.

Михаил. Я с тобой.

Нила. Пожалуйста, пойдем. Интересно наблюдать за холостяком, у которого однажды сдали нервы. Давай тогда уж и ее возьмем, за компанию?

Михаил. Кого?

Нила. Последнюю жертву Лазина. (Направляется во двор.)

Михаил. Ну и язва ты, Нилка. Раю не оторвешь от ребенка. Влюбилась в Катюху. (Идет следом за Нилой.)

Ирина проходит в маленькую комнату.

Ирина. Рая, извините, но мне нужно кормить дочку. (Забирает коляску у Раи.)

Рая. Ира, прошу вас, извините меня, пожалуйста. Все получилось как-то случайно.

Ирина. Не надо извиняться. Вы гостья, значит все, что в этом доме – служит гостеприимству. В том числе и муж хозяйки. Извините, я должна кормить ребенка.

Рая проходит в большую комнату и приближается к спящему Святополку. Быстро украдкой целует его и, обернувшись в сторону дверей маленькой комнаты, строит гримасу.

Рая. Никакой реакции. (Еще раз целует Святополка.) Вот теперь я получила твердую двойку по поведению. (Смеется.)

Ирина (выглядывает из-за двери маленькой комнаты). Вы что-то сказали?

Рая. Нет, я просто поставила себе твердую двойку по поведению.

Ирина (направляется к столу, берет сумку). Неужели вам кто-нибудь осмеливается ставить двойки?

Рая. Вы правы, я не получаю двоек.

Ирина. Значит, вы отличница?

Рая. Нет, просто я дочь своего отца. А папа мой – отличник! Разве Миша вам не говорил, что я дочь Куликова? Единственная дочь хозяина ООД «Система».

Ирина. Знаю. (Достает из сумки детское питание.) И стратегию его я тоже знаю: “Система” не ломает дров, а аккуратно их пилит». Вам придется поскучать. Или попробуйте его разбудить и еще раз потанцуйте. Это, как видите, сближает. (Ирина включает магнитофон и уходит. Звучит мелодия, под которую Рая начинает танцевать около спящего Святополка.)

Перестройка света. Нила и Михаил обходят дом и останавливаются у садового столика. Наверху, под навесом, видно Валентина.

Нила. Не понимаю, где он? Куда он мог пойти? Может быть, отправился наломать вербы? Не исключено, что после больницы еще вздумает полезть на дерево.

Михаил. Смотрю я на тебя, Нилка, и… завидую.

Нила. Чему, Миша?

Михаил. Отзывчивая ты, нежная, спокойная… У тебя внутри какой-то вычислительный центр. Или кто-то тебе нашептывает, как держаться. Ты словно по компасу движешься. (С горечью.) Напрасно я тогда поступил с тобой так… гадко.

Нила. Что вспоминать об этом? К счастью, все прошло и заросло бурьяном.

Михаил. Так ли? А я все помню и… жалею.

Нила. С чего ты вдруг стал жалеть? Это на тебя непохоже.

Михаил. Непохоже, говоришь? (Пауза. Осторожно дотрагивается до волос Нилы.) Ты была мне самым близким человеком – дурак, не оценил тогда. Женщина встречается с мужчиной для семьи, а я все превращал в удовольствие. Так-то вот: близок локоть, да не укусишь. Добрая ты, ясная… Любишь Вальку?..

Нила. Все тебе и расскажи, Миша.

Михаил. Помню, как он тогда переживал, когда мы с тобой… Эх, хорошие времена были. Закоснелые, конечно, но надежные.

Нила. Давай не будем об этом.

Михаил. Как хочешь. (Пауза.) Слаб он, конечно, у тебя. Съедает его болезнь… Но ничего, кажется, начал поправляться. Не дай Бог кому такую ношу.

Нила. Когда это у других – это одно, а тут близкий человек – тяжело.

Михаил. А когда нет близкого человека, тогда как?

Нила. Ищи! Некоторые всю жизнь ищут. Впрочем, это у тебя ненадолго, не твой стиль унывать: ты, как петух, охоч до песен и до кур. (Рассмеялась.)

Михаил. Глупость сказала. Я говорю с тобой без шуток, сердечно… Вы, женщины, как дрессированные обезьянки – если сахара нет, хвост не поднимете. Пойми ты, не все у меня гладко, Нила. Нет!.. Казалось бы, все есть: работа, успех, деньги, а внутри – пусто! И никому это не скажешь. Да и стыдно признаться. Живу не в радость, а из упрямства. Каждый раз что-то себе доказываю. Хочу быть первым, а таких, как я, сотни. Вот и гонишься за теми, кого никогда не обогнать.

Нила. А обогнать хочется?

Михаил. Счастье за мои деньги не купишь.

Нила. А за большие купишь?

Михаил. За большие можно хотя бы арендовать.

Нила. Раньше ты, Миша, стыдился, о Боге говорил! А сейчас идешь напролом и не краснеешь.

Михаил. В такой темноте, как у нас, не краснеют.

Нила. Многие живут – не краснея, так что терпи.

Михаил. Все по-другому было, когда ты рядом была. Была ниточка, схватишься за нее и идешь, а сейчас…

Нила. Очень ты был самоуверен, вот ниточка и порвалась.

Михаил. Эх, каким я пнем стоеросовым был! (Неожиданно обнимает Нилу.) Господи, как меня тянет к тебе, Нилка. Вот и сегодня не хотел, чтобы вы приезжали сюда. Встречи с тобой боялся.

Нила. Прекрати, отпусти меня, слышишь?

Под навесом на лежаке пытается подняться Валентин.

Михаил. И муж твой не остановит меня, потому что все мне было позволено тобой. Нила, а что, если мы вновь сойдемся, ведь, кроме тебя, я никого не любил. (Пытается поцеловать Нилу, но та отталкивает его.) Брось ты эти свои тургеневские «нервы». (Снова пытается поцеловать.)

Нила. Прекрати сейчас же. Я люблю мужа, а то, что было с тобой – заросло и забыто. Все, наше с тобой время ушло, дважды в одну реку не входят. (Пауза.) Ты лучше скажи, как Валентин? Ты все время что-то скрываешь от меня. В конце концов, мы обратимся в другую клинику или поедем в Москву, к другим врачам. Скажи мне истину! Он умирает? (Бьет Михаила по плечам.) Скажи мне, истукан!

Видно, как Валентин снова лег и затих.

Михаил. Какую истину ты хочешь знать? Повторяю тебе, все нормально! Надо подождать. Терпи!

На входе появляется Святополк, в руках у него бутылка. Он потягивается, невольно слышит громкий разговор Михаила и Нилы.

Нила. А почему ты не стал делать операцию? Испугался? А? Почему за последнее время ты практически не оперируешь?

Михаил. А почему я должен рисковать? Почему? «Лучшая операция это та, которую удалось не делать». К тому же больных людей развелось, как мух на погосте. Нет пассионариев, вокруг холуйский примитив: не читают, не голосуют… Вся жизнь у телевизора. Раньше говорили: рабы – сверху до низу, а сейчас роботы – с низа до верха. Необходимо новое поколение, которое будет способно постоять за себя. А не сумеем – сдадимся китайцам. Недаром у старика «Цинь» на задней стене, он всегда понимал эту опасность. И тогда будет, как в стихах, которые ты когда-то читала:

 
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы – отныне – вам – не щит,
Отныне в бой не вступим сами!
 
 
Мы, Нила, поколение не для боя!
 

Нила. Значит, умываешь руки, пусть другие с колен страну поднимают?

Михаил. Я свою работу, Нила, сделал. У каждого из нас есть определенный запас терпения.

Нила. У тебя равнодушие – заменило терпение.

Михаил. Да хоть бы и так! Нила, мой пароход – «белый-беленький» вот-вот отчалит. Пусть теперь вместо меня другие работают. Я по двадцать часов из клиники не вылезал. По стране больниц сократили в два раза – оптимизация здравоохранения, а я свою сделал первоклассной!

Нила. Она уже твоя?

Михаил. Она почти моя! К тому же у меня полно помощников. Если захочу, могу уехать и руководить всем хоть из Таиланда.

Нила. Вот почему ты перестал оперировать! Ты хочешь уехать?

Михаил. Не только поэтому. Запомни, никто не рвется оперировать друзей! Огромный риск. Нужен другой хирург. Остроумов или менее – Остроумов, но тот, у кого не дрогнет рука. А риск – это удел авантюристов и глупцов. Что, нескромно все излагаю?

Нила. Беда, был скромным мальчиком на вторых ролях, а стал прибежищем пошлости.

Михаил. Ух ты, слова-то, какие: «прибежищем пошлости»! Да хоть бы и так! А кто ты? Хотела быть музыкантом – не получилось! Переиграла руки! Вышла замуж и вовсе все забросила. Прости меня, моя дорогая, но ты музейная мышь, экскурсовод по чужому счастью. «Мальчик на вторых ролях»! «Прибежище пошлости»! А чего стоит ваша скромность?! Ничего! Это полная гарантия, что тебя никто в этой жизни не заметит. А вот нахрапом станешь действовать, по трупам шагать, в «ящике» день и ночь будешь торчать – заметят, начнут уважать, да еще и в депутаты выберут.

Нила. Павлин, распустил хвост.

Михаил. Неправда, большинство так думают, только боятся и слова поаккуратнее подбирают. А я режу напрямую и никого не стесняюсь.

Нила. Что ты знаешь о большинстве: ты его видишь из «мерседеса».

Михаил. Не делай из меня монстра! Протри глаза! Все, чему нас учил Соловьев, забыли, затоптали и выбросили. Мы поколение, которое одной рукой крадет, а другой Богу крестится. У нас сбито дыхание, мы живем на короткую дистанцию. Разве неслучайно целые народы, прежде рвавшиеся в друзья и братья, сегодня перебежали на другую сторону и стыдятся дружбы с нами. Мы оторвались от самих себя: земля наша, история и язык наши, а хозяева у этой земли – не мы. Пора нам сбросить маски, Нила.

Святополк. Ух ты! Да ты просто пророк, Лазин. Краткий курс анестезии для идиотов. Маски, говоришь, надо снять? (Спускается по ступенькам.) Не хочешь, Миша, рисковать? Ловишь рыбку в мутной воде?

Михаил. Конь, что с тобой? Куда тебя понесло? Не рычи! Во-первых, некрасиво подслушивать, а во-вторых…

Святополк. Во-первых, и во-вторых, за то, что ты сказал, следовало бы тебе треснуть по одному месту вот этой кувалдой. (Показывать к улак.)

Михаил. Конь, держи язык на привязи! Не забывай, что я все-таки твой гость. И потом, зачем говорить глупости?

Святополк. Повтори, что ты сказал Ниле? Ей, жене Валентина, жене нашего друга? «Не могу рисковать!» – где, в какой среде, в какой реторте ты набрал этого дерьма? За какое время превратился в Люцифера?

Михаил. Ты не понял, Конь! Мы просто с ней спорили… Компания распалась, вот мы и ударились… в философию. Вот и все!..

Святополк. Хватит! Не ври! Я все слышал. Лазин, в какого бога ты стал верить? А может быть, избегая риска, ты двигаешь медицину вперед? А? Или так сегодня понимаются заветы Гиппократа, о которых ты неоднократно хвастал? (Цитирует.) «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, безвозмездно и без всякого договора». Кто тебя научил закрытые конверты превращать в доллары? А?

Михаил. Опомнись, ты давно живешь в стране, где за работу дают и берут конверты.

Святополк. Ты не берешь, а дерешь! Твоя алчность стала притчей во языцех. Ты даже коллег своих достал. Не хотел тебе говорить, но кликуха у тебя…

Михаил. Заткни фонтан, Конь! Я и без тебя знаю свою кликуху: Спермус 100 %! И что, пусть завидуют! Какое тебе дело до моих коллег? Напился и хочешь почесать язык и кулаки?