Текст книги "Очень Крайний Север. Восхождение"

Интермедия: Времена погоды

В общении мы много говорим о погоде: какая она была «тогда», какая «потом», а какая «перед этим». Погода сильно влияет на человека. Есть даже, так называемые метеозависимые люди. Но особенно сильно ей подвержено настроение. Дождик идёт – мы хмуримся. Выглянуло солнышко – улыбаемся. В этом нет ничего удивительного: такими нас сделала природа. Правда, мы своими гордыми мозгами пытаемся сопротивляться таким уж совсем простым эмоциям, но внутреннюю природу не изменишь – и она командует: «Выглянуло солнышко – улыбайся!» И мы улыбаемся… И это правильно.

Погода на Севере подобна капризной экзальтированной даме с прохладным отношением к людям. В буквальном смысле «прохладным».

Так какая же она, погода на Севере?

«Полгода – плохая погода,

Полгода – совсем никуда…»

Юрка приехал на Север в марте 90-го из Самары, когда там уже начиналась весна. Приехал и застал последствия трёхдневной пурги. По улицам, расчищая горы снега, ходили бульдозеры. Люди штурмовали громадные сугробы и протаптывали глубокие узкие тропинки. На три предыдущих дня закрывался аэропорт, не работал транспорт – наступил временный коллапс.

Март на Севере – не весна, март – зимний месяц. Может быть пурга, может быть мороз. Может быть минус тридцать, а бывает – и за сорок. Зима в марте лютует порой покруче, чем январь в Подмосковье или Поволжье.

Тем не менее, март – самый благоприятный месяц: и для начала полевого сезона, и для лыжных походов. В середине марта над Сибирскими Увалами часто устанавливается мощнейший антициклон – и тогда на снежных просторах Западной Сибири погода бывает, как в высокогорье: под ногами холодно, а сверху – хоть раздевайся и загорай. И видимость: «миллион на миллион». А потом вдруг – раз! – и опять пурга.

Март – зима, но тёплое солнце уже намекает: скоро холода закончатся.

Апрель – тоже не весна. Ещё целый месяц минусовых среднесуточных температур. Но уже среднесуточных. Днём возможны небольшие плюсы. А к концу месяца дневные плюсы могут разогнаться градусов до десяти и выше (что, конечно, само по себе хорошо), и тогда наступает всеобщее наводнение. Всемирный потоп. Весь снег, который выпал за зиму, пытается растаять и уплыть. Но не растает и не уплывёт – ночной минус сохранит его, по крайней мере, ещё на месяц.

В это время начинается, как это сегодня модно говорить – «когнитивный диссонанс», а по-простому – разрыв шаблона в голове. На Большой земле уже весна, везде сошёл снег, девчонки снимают зимние сапоги и надевают короткие юбочки, а на Севере…

В мае организм уже весь изнылся – ему хочется тепла и весны. Она наступает, но неохотно. Даже на День Победы бывают снегопады. До пурги, до снежного бурана!

Поражает несоответствие между длительностью дня и кучами снега, оставшимися после зимних холодов. Белые ночи уже не за горами, и в девять вечера изумительно светло, но при этом холодно, а порой морозно. И по краям дорог вздымаются огромные сугробы.

Иногда в мае может наступить резкое потепление, как случилось в 94-м. Тогда за два дня температура поднялась до плюс двадцати, мгновенно сошёл весь снег, вылезла трава и распустилась берёза. Всем показалось, что всё – наступило лето. Но не тут-то было! Как говорил один Юркин знакомый вертолётчик: «Я и в июле всегда с собой беру валенки, а уж в мае…» И через три дня врезали морозы. И выпал снег. Первые нежные листочки скукожились и почернели. На берёзу было страшно взглянуть – думалось, что в этом году она больше не распустится. Но велика сила жизни. И к концу мая вновь вылупились новые листочки.

В мае прилетают гуси. В мае на проталины выбираются любители полусырых горелых шашлыков. В мае зацветает нежными жёлтыми пушистиками ива. В мае начинается жизнь!

Первого июня наступает календарное лето… но и весны в привычном смысле на Севере не бывает, а уж на День защиты детей – это точно не лето… Какой-то переходный период с морозами и оттепелями, со снегом и дождём – «чёрт-те что с чёрт-те чем». Природный бардак! И, кажется, что лето уже не наступит никогда. Нервы на пределе – хочется на всё плюнуть и уехать туда, где зелёная… нет – изумрудная трава, яркое горячее солнце и аквамариновое небо.

И тут на посёлок обрушиваются тепло и солнце. И всё вокруг начинает торопиться. Трава растёт так, что если прислушаться – кажется, можно услышать, как она шуршит нежными листочками, пробиваясь сквозь песок.

Песок – после снега везде песок. Нормальной почвы на Севере почти нет. Тонкий слой подзола, накопленный за сотни и тысячи лет, – это всё, что есть из плодородной почвы. Но вездесущую траву это не смущает. Пырей везде. Пырей и иван-чай, но настоящее время иван-чая ещё придёт – позже.

В июне прилетает трясогузка и, слава богу, наступает долгожданное лето.

В первой декаде встаёт на крыло комар.

Во второй – может случиться жара, а может и выпасть снег. Это – как повезёт. Северный помнит и Троицу со снегом в 91-м, и жару 92-го. Но и то, и другое – погодные экстремумы. Обычно, всё-таки: плюс двадцать пять градусов днём – и плюс пятнадцать ночью. К концу июня при такой погоде можно даже купаться и загорать.

В середине-конце июня наступает время мошки. А 22-го – самая белая-белая ночь. В час ночи солнце спускается на несколько минут за горизонт и тут же возвращается, чтобы опять светить круглые сутки. Белые ночи – ещё один природный фактор, сводящий с ума людей на Севере. Белые ночи хороши в Питере, на пару дней отпуска. А когда они длятся почти три месяца, начинаешь потихоньку звереть.

Июнь кончается – приходит июль…

Иногда на Севере можно слышать: «Лето – самое холодное время года». Почему? А бывают года, когда всё лето держится температура «плюс 12 – плюс 15», а отопление отключают ещё в начале июня. И тогда в квартирах и на работе устанавливается температура, как на улице. Везде «плюс 12 – – плюс 15»! Сегодня «плюс 12 – плюс 15», завтра, послезавтра… Это же холодно! А бывает, что температура падает ниже «плюс 10», как это случилось в начале июля 96-го. Тогда вся растительность стояла в задумчивости до середины июля: распускаться ей… или уже плюнуть и не заниматься всякой ерундой в этом году.

И тогда в домах достают зимние одеяла… Включают масляные электрические обогреватели… А прохожие на улицах кутаются в шарфы и куртки…

Такое время лучше переживать в поле – там и печка всегда рядом, и комар с мошкой из-за холода вялые.

Но бывает июль и с жарой за сорок, как в 92-м и 93-м годах.

В июле 93-го Юрка вернулся с полевых работ из-под Когалыма, где аэрокосмогеологи три дня шарахались по болотам в сорокаградусную жару. У него на «энцефалитке», на груди, от этих дней остался белёсый квадрат – от соли и пота. На груди висел регистратор георадара, а снять «энцефалитку»… да какое там снять! откинуть капюшон было невозможно, мошка зверствовала прямо-таки неистово. Нет. Уж лучше пусть будет холодно.

В июле накатывает первая грибная волна. Собирают подосиновики и маслята. Немного рыхлые и сырые, они замечательно вкусные – может быть оттого, что первые. В июле собирают чернику и голубику. Июль – полноправное, долгожданное северное лето.

В августе накал белых ночей идёт на спад. От погоды уже не ждут сюрпризов. Если лета не было, то уже и не будет. Если в июле стояла жара – она спадает. В начале августа ещё можно купаться в озёрах. И это время иван-чая. Кипрей цветёт, как сумасшедший. Его розовые цветы видны повсюду: вдоль дорог, на берегах озёр, на пустошах и пустырях, даже на заброшенных свалках. Потом он отцветает и начинает пушить семенами. Время заваливает за середину месяца, и случаются первые заморозки.

Всё. Лето кончилось.

Начинается скоротечная северная осень. Во второй половине августа появляются белые грибы, которые несколькими волнами в грибные годы будут радовать северян до устойчивого минуса. Доспевает брусника. Начинают желтеть берёзы и осины. Болото в августе приобретает тёмно-красный, почти малиновый оттенок. Это и мох покраснел, и обилие клюквы, которая неторопливо доспевает. Собирать её будут в сентябре.

К концу августа погода портится: всё чаще идут холодные затяжные осенние дожди.

В августе улетает трясогузка. Осень.

Но как на Севере нет весны, так почти нет осени.

Нет, листья на деревьях желтеют и опадают, но не всё так просто.

В сентябре ещё могут быть относительно тёплые дни. Однако среднесуточная температура уже падает ниже «плюс 8», и в начале сентября в северных городах и посёлках начинается отопительный сезон. Во второй половине сентября возможны кратковременные снегопады, после которых выпавший снег быстро тает. Но и это, опять же, не правило.

25 сентября 1998 года, после того катастрофического кризиса, Серовы с большой компанией собрались на речку со звучным названием Велекпелекяха на шашлыки. Кризис – кризисом, а жареное на углях мясо никто не отменял! С вечера договорились, утром проснулись – а на улице валит снег. Огро-о-о-омными такими хлопьями. Созвонились и решили мероприятие не отменять. Оделись потеплее и так, по снегу, пошлёпали на речку. Наелись полусырых шашлыков – сухих дров почти не было, а уголь тогда не продавался – в снегу навалялись, даже снеговика слепили, у Юрки до сих пор фотографии есть… а снег всё падал и падал. А народ говорил: «Ой, да ерунда всё это! Завтра растает». Но Юрка смотрел на стаи гусей, которые толпой откачёвывали на юг, и про себя думал: «Не-а. Не растает. В этом году уже не растает. Зря гусь так драпать не станет – зима за ним». Так и случилось. В том году снег больше не таял. И осины со свежемороженой листвой так и стояли до ноября, пока ледяной ветер не ободрал их.

А октябрь бывает тёплый.

В 97-м весь месяц стояла ровная тёплая погода: «плюс 5 – плюс 10». В тот год была тихая дождливая осень, как в Подмосковье. Но, в общем и целом, 15—25 октября на Северных Увалах ложится снег. А где-то 10—15-го улетают утки, гуси и ложится снег. Конец октября – это верное начало зимы.

В ноябре в Северном зима настоящая. Покрылись льдом реки и озёра. Насыпало снега по колено. Могут врезать и первые серьёзные морозы. На ноябрьские праздники 90-го – это когда Юрка возвращался из Самары длинным окружным путём через Нижневартовск и Сургут – стукнули тридцатиградусные морозы, а он был в одной осенней курточке. Его сильно «впечатлило»…

Декабрь. Стоят крепкие морозы. Температура выше «минус 20—25» не поднимается. Холодно и темно. Двумя этими словами можно полностью охарактеризовать этот месяц. Холодно и темно.

22 декабря – самая длинная ночь в году. День энергетика. Светает к десяти, к двум темнеет. У народа всё чаще случаются депрессии. Неумеренно начинают пить даже те, кто всё остальное время не особенно увлекаются спиртным. Апофеозом становится Новый год, который начинают отмечать с католического Рождества.

К Новому году нужна ёлка, поэтому всем посёлком ждут небольшого потепления, чтобы съездить за ёлками в лес, иначе по морозу можно привезти только голые палки. И, как правило, дожидаются. Небольшие оттепели до «минус 10—15» регулярно случаются за неделю до праздника.

А вечерами в декабре можно наблюдать полярные сияния. Описать эту неземную красоту невозможно – надо увидеть своими глазами. Даже фотографии врут.

Новый год! Ура!

Нерабочая первая декада января – небольшая катастрофа у северных населённых пунктов. Выехать не получается – дорого, деньги копят на лето. Остаётся есть, пить и слоняться из гостей в гости, потому как никаких лыж, коньков и санок быть не может. Над всем Севером устанавливается мощный морозный антициклон с температурами «минус 40», «минус 45». Были года – и до «минус 50»! Тогда на восточных месторождениях температура опускается до «минус 57». Каникулы кончаются, люди выходят на работу, но на месторождениях работа стоит. Стоит техника. Стоят качалки. Стоит транспорт. «Минус 35» – предельная температура для стали: при более низких температурах она становится хрупкой, и крошится, а тут «минус 50»!

Жизнь замирает. Милиция не выпускает из посёлка легковые автомобили, чтобы на дорогах не помёрз народ – в машинах с заглохшими двигателями. И всё равно прорываются… И всё равно мёрзнут.

Морозы. Весь январь морозы. Но как-то в 94-м на Новый год случилась оттепель, всё текло и изменялось, но продлилось это чудо чудное недолго: через три дня врезали морозы и восстановили «status quo».

Февраль жизни не облегчает. Именно в феврале 90-го Юрка впервые отморозил себе уши, когда приехал знакомиться с Севером. А в феврале 98-го первый раз увидел на термометре «минус 50».

Тогда «полтинник» стоял две недели кряду. На работу Серов ходил, надевая поверх пиджачной пары лыжный комбинезон и передвигаясь короткими перебежками от магазина к магазину.

«Бывало, идёшь по улице, – вспоминал Юрка, – ничего не видишь, весь закутанный, замотанный, без очков – всё равно в них ничего не видно, стёкла сразу покрывались изморозью, а мимо проплывают туманные фигуры. И не только ничего не видно, но и ничего не слышно – ощущение, что все звуки замёрзли. И, кажется, что всё вымерло и не будет конца и края этим морозам…»

Но нет. К концу февраля температура поднимается, и тут же налетает ветер. Пока стоят морозы, ветра нет. Как только холод отпускает – начинается светопреставление. В сейсмопартиях вагончики устанавливают буквой «П»: чтобы человек выйдя в пургу по нужде, не заблудился. Хотя случаев, как замерзали в трёх метрах от вагончиков в феврале, сколько угодно – каждый год пополняется копилка страшных историй.

Свистопляска будет до марта, но иногда в конце февраля устанавливается замечательная солнечная погода, и днём под солнцем начинает таять снег. Это первое напоминание, что северная зима не вечна. Что и она закончится. И когда-то обязательно придёт лето. Пусть короткое, пусть комариное, пусть дождливое, пусть холодное, но всё равно – такое долгожданное лето…

Рассказ пятый: Северная рыбалка

Удачные рыбалки Юрка может сосчитать на пальцах, причём одной руки. Не рыбак он. Не случилось. И это несмотря на то, что прожил на Севере семнадцать лет, а рыбалка там – наряду с охотой, сбором грибов и ягод – одно из главных развлечений и видов культурного отдыха.

Про рыбалку «наливай да пей» говорить, конечно же, нечего. На настоящей рыбалке если и пьют, то только для «сугреву» или для аппетита под уху. В Северном целые рабочие коллективы выезжали в выходные на такие настоящие рыбалки. И Юрка выезжал…

Замечательной была поездка за карасями на старицы Иту-Яхи, в район Северо-Западного месторождения. Караси на севере огромные! Юрка, первый раз увидев такого северного карася, решил, что это карп средних размеров. За такими и ездили на два дня с ночёвкой. Доехали до Иту-Яхи, переправились на резиновой лодке, и расставили сети на старице. (Сети на Севере – обычный способ лова, причём ставить их на непроточных озёрах и старицах не возбраняется даже законом.) Расставили сети, поставили лагерь – тент и спальные мешки. Развели костёр и пока всё городили – в первую сетку попалось три крупные рыбины. Тут же заварили уху. Настоящую! Без картошки и пшена. Только рыба, лавровый лист, зелень, соль и перец. Причём рыба чистилась по особому рецепту Золевского. Да-да, Григорича – куда же без него? Более того, он сам её и чистил. Есть место у карася, Григорич называл его «мезьга» – кровянистый нарост с внутренней стороны позвоночника в брюхе, так вот упаси господь его вычистить! Если вычистил – всё! Выливай уху обратно в озеро. Так говорил Григорич. Но Юрка, Славка и Гришка Бевзенко, который незаметно подкинул в уху пару картофелин, были не так критичны. Уха, на их дилетантский взгляд, получилась. Рыба-то свежая! Настоящая уха – она из свежей рыбы.

И пока в сетки ловились следующие караси, они сидели… и кушали, кушали! Вкушали! Уху с чёрным хлебом, да под водочку – а как же? Водочка к ушице – милое дело! Природа, свежий воздух, красота вокруг, комара и мошки уже нет, уха, костерок…

Хорошая была рыбалка! Они и домой рыбы привезли. Соня чуть в обморок не упала, когда Юрка с рыбой вернулся. Не было такого никогда!

Но рыбная ловля сеткой – не рыбалка в истинном понимании этого слова. Рыбалка – это удочка или спиннинг. И Юрке однажды повезло попасть на «настоящую» рыбалку.

Как-то летом Гришка Бевзенко, Сашка Федорчук и Юрка на ГАЗ-66 объезжали месторождения Северной нефтяной компании. Нужно было закартировать нефтяные загрязнения. Предварительно подозрительные участки выделялись на компьютере по материалам аэрофотосъёмки, а потом проверялись полевыми работами. Проверка была простой – приехал, вышел, нашёл нефтяную лужу, ткнул палец, понюхал, лизнул – нефть! И ездили аэрокосмогеологи по полторы-две недели по сибирским бетонкам, промысловым, межпромысловым и внутрипромысловым дорогам. Но иногда сворачивали с дорог. Всё-таки ГАЗ-66 («шишига») – вездеход!

Эта машина была им как дом родной. Аэрокосмогеологи купили её в 92-м и оборудовали по полной. В кунге установили три лежанки-рундука, печку, раскладные стулья, даже стол. Всё было под рукой: и еда, и необходимая аппаратура (они и лоцировали, по ходу дела). Теперь, если космогеологов не выбрасывали за двести километров вертолётом, они в любое место выезжали на своей «шишиге» и горя не знали. Тепло, сухо и не дует – это вам не палатка!

Так инспектируя своими органами чувств нефтяные разливы, и проехав за неделю уже не одну сотню километров, бригада Сашки Федорчука остановились на выходной между Новогодним и Янгпуровским месторождениями. Места там в 90-е были чистые – никто без дела не шарахался. Встали на невысокой песчаной гриве. Рядом в полутора километрах – проточное озеро Нюдя-Тырель-Яхато. Оно их и интересовало. Тушёнка, как известно, приедается на третий день полевой командировки, поэтому рыба или дичь – это всегда хорошо. За день до этого Гришка подстрелил пару уток, и на ужин был шулюм. В этот раз они рассчитывали на вечернюю уху. Гришка с Сашей накачали лодку, бросили в неё сети и потащили через болото. А Юрка остался готовить обед. Рыба если будет, то только к вечеру, а кушать хочется всегда.

Конец августа на Севере осень, деревья желтеют и сбрасывают листья, часто бывают дожди, а по ночам – уже холодно. Но в тот год погоды стояли изумительные. Было сухо. Днём солнышко ещё чувствительно прогревало. Мошкá и комар из-за ночных холодов уже стали вялые и не так зверствовали.

Юрка начистил картошки, поставил её на газовую плитку – они возили с собой большой баллон пропана – забрался на крышу кунга, сбросил с себя куртку и рубашку и улёгся загорать.

Видимо, он задремал и очнулся, когда услышал крики, которые доносились со стороны болота. Серов приподнялся и увидел, как по болоту в сторону «шишиги» огромными скачками по кочкам бежит Гришка, орёт и машет руками.

«Случилось что?» – забеспокоился Юрка, надел рубашку, скинул куртку и спустился. Картошка почти сварилась – оставалось заправить её тушёнкой. Серов открыл пару банок и вывалил их в варево. Может, конечно, что-то и произошло, но обед никто не отменял. Пока возился, прискакал Гришка.

– Бросай всё и пошли… – выпалил он.

– Ты чё… как угорелый? Чё случилось-то?

– А ничё не случилось, – переводя дух, закурил Гришка. – Собирайся давай…

– Нет. Несётся он, значит, по болоту… – натягивая болотные сапоги, перечислял Юрка, – орёт, машет руками. И «ничё у него не случилось»?

– Давай-давай-давай! Чего копаешься? – Гришка лихорадочно затягивался. – Готов? Пошли!

Ходить по болоту, даже если оно сухое – сущее наказание! Ноги из-за моховых кочек приходится задирать до самых ушей. Полтора километра до озера они шли минут двадцать. На озере, метрах в пяти от берега, на лодке плавал Сашка и расправлял только что поставленную сеть.

– П-привёл? – не поднимая головы, поинтересовался Сашка.

– Привёл-привёл. Как сетка?

– У-у-уже одного щурка вы-вытащил.

– Дурной какой-нибудь, – предположил Гришка и повернулся к Юрке: – Удочку бери, – он ткнул пальцем в обрубок осины.

Удочка была, как говорится, «одно название»: двухметровый обрубок молодой осины с мотком лески и крючком.

– А поплавок где? – Юрка недоумённо разглядывал «удочку». – Грузило?

– Они на хрен не нужны! – заржал Гришка, а Саша замахал руками: дескать, иди уже Серов, не смеши.

Гришка, а за ним Юрка прошли наискось от озера к ручью – то, что там ручей, Юрка знал по аэрофотоснимку.

– Смотри, – показал рукой Гришка, когда они вышли на берег, – видишь?

В ручье шириной метра в три и глубиной метра полтора-два, по центру, в прозрачной воде, навстречу течению, мордами к озеру стояла стая окуней. Небольших – с ладонь или чуть больше.

– Смотри дальше, – Гришка взял у Юры удочку, достал из ведра, которое стояло на берегу, окушка, оторвал грудной плавник, нацепил на крючок и закинул снасть в ручей. Крючок с наживкой понесло от озера – но через секунду несколько окуней кинулось к наживке, Гришка резко подсёк и вытянул из ручья окуня. – Видал? – снимая окуня и бросая его в ведёрко, восхищённо произнёс Гришка. – Ещё показать, или сам?

– Сам-сам, – Юрка выхватил удочку и нацепил на крючок перо окуня. – Ну… – закинул Юрка наживку… – раз! – на крючке трепыхался очередной окушок.

– Давай, развлекайся! – Гришка хлопнул Серова по плечу и ушёл заниматься сеткой.

За следующие двадцать минут Юрка поймал около полусотни окуней. Сначала он в качестве наживки использовал плавники окуней. Потом ему надоело, и он попробовал слепня – на слепня окунь тоже брал. Тогда он накрутил шерстинку. И на шерстинку клевал. Ему стало интересно, и он нацепил кусочек фантика от конфеты. На фантик дурной окунь тоже клевал! Не брал он только на пустой крючок и на лист осины. Юрка доставал – не ловил, нет – доставал окуней ещё минут пять, а потом смотал удочку, взял ведёрко и пошёл к мужикам.

– Ты чего?! – поднял голову Гришка, он сидел на корточках и вязал грузы к верёвкам.

– Да ну на хрен! Это не рыбалка… Это геноцид какой-то… – Юрка ткнул ведром. – Мы чего теперь с ними делать будем?

– Ты не пе-переживай, в с-с-сетку уже пара щучек по-попалась, – Сашка приподнял из лодки полуметровую щуку, – так что бу… будем делать двойную уху.

– А картошку с тушёнкой? – приревновал Юрка.

– Картошку сейчас съедим, а на вечер уху сделаем, – Гришка затянул очередной узел. – Жаль, водки нет.

– Не трави душу! – почмокал Юрка. – А чистить будем?! – ужаснулся он, представив удовольствие чистки колючего окуня: в ведре его было не меньше шести десятков.

– Зачем? В марле выварим. Даже потрошить не станем.

– Ладно, вы давайте тут закругляйтесь, а я пойду обед накрывать, – и Юрка пошлёпал в сторону «шишиги».

Вечером они сварили уху. Что это была за уха! Вываренные окуни дали первый навар. В него они положили три щучьи головы и варили ещё минут пятнадцать. В конце Сашка добавил щучью икру, печень и сердца от этих и ещё четырёх пойманных щук. Гришка настоял на луке и картошке, но они уже не могли испортить вкус.

Допоздна они хлебали уху, ковырялись в окунях и щучьих головах – благо освещение в кунге было всегда, – пока не насытились и не отвалились, как тот кот из мультфильма про блудного попугая.

– Да-а-а… – протянул Гришка, ополаскивая руки, – жаль всё-таки, что водки нет!

– Да… д-да хрен с ней, – заикался Сашка, разбирая ещё одного, уже пятого «последнего» окуня, – так бы водку пи… п-пили, а так у-у-уху ели. Это же совсем другое у-у-удовольствие! – и сходу тыльной стороной ладони припечатал заблудшего осеннего комара. – До-дохлый уже зараза… – констатировал Сашка и сытый отвалился от стола.