Текст книги "Господь и покойник"

– Сейчас узнаешь. Пошли.

Судя по тому, как уверенно она находила дорогу среди множества разветвлений лабиринта, она была завсегдатаем этого подземелья. Я же буквально через пару десятков шагов понял, что сам, без посторонней помощи дорогу назад не найду. Спустя какое-то время, Лена привела меня в небольшую «комнату», посреди которой на полу был нарисован круг.

– Садись, – пригласила она, поставив лампу в центр круга и сев по-японски в круг у самой черты.

Я точно также сел напротив нее.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Да ничего.

– Страх, тревога, неприятное чувство в животе?

– Да нет, все нормально.

– Это хорошо. Значит, она тебя приняла.

– Кто она?

– Атлантида. Этот Лабиринт принадлежит ей.

– А разве она не утонула?

– Атлантида? Конечно, нет.

Атлантида никогда не тонула. По крайней мере, согласно той версии, которую рассказала мне Лена:

Предположительно пару сотен тысяч лет назад Земля принадлежала принципиально отличным от нас существам. В своем развитии они значительно превзошли наш современный уровень, но, несмотря на это, исчезли с лица Земли. Разумеется, история их жизни и гибели совсем не похожа на нравоучительную сказку, которую так любят рассказывать всякого рода блавацкие. Скорее всего, солнечная система вошла в зону смертельного для них космического излучения. По крайней мере, так думают специалисты. Не знаю, правда, кого Лена имела в виду, говоря о специалистах, ну да не в этом дело. Не сумев предотвратить свою гибель, они, тем не менее, сумели подготовить свое возрождение. Для этого они создали Сеть и Лабиринт, а еще изменили ДНК некоторых наших предков, тем самым задав нам путь развития на долгие тысячелетия.

И если я правильно понял, Лабиринт – это рукотворная система подземных ходов, опутавшая всю Землю и играющая роль своего рода «железа», говоря на компьютерном жаргоне. Лабиринт обеспечивает работу Сети или программного обеспечения, влияющего на сознание модифицированных людей или атлантов. Именно Сеть является тем источником, в котором атланты черпали свое вдохновение, создавая религиозные и философские течения, а также произведения искусства. Именно Сеть дала людям большую часть научных открытий и технических достижений. Короче говоря, воздействуя на сознание атлантов, Сеть руками людей создавала наш мир таким, каким его задумали наши создатели. В общем, атланты – это даже не тайное мировое правительство, задача которого заключается в подготовке условий для возвращения создавших нас существ, а пастухи, пасущие стада людей и заставляющие их двигаться в нужном направлении.

При этом в Датском королевстве было далеко не все спокойно. Люди оказались не такими дураками, как это предполагалось. Ненавидя атлантов лютой генетической ненавистью, они делали все возможное, чтобы обнаружить и уничтожить атлантов. Та же инквизиция фактически была антиатлантической структурой.

Другая и, наверно, наиболее важная проблема атлантов заключалась в том, что до инициализации непосредственно в Лабиринте они не были полностью подключены к Сети, и большинство из них умирали, так и не узнав, кто же они на самом деле. Такие атланты были далеко не подарками. Инстинктивно презирая людей, они становились мизантропами-бунтарями, жестокими преступниками, гениями-злодеями или устилающими свой путь человеческими телами диктаторами, – для них человеческая жизнь не значила ровным счетом ничего. И лишь избранные Сетью счастливцы обретали смысл жизни в целенаправленной подготовке Земли к встрече с ее истинными хозяевами.

Лена рассказывала, а я, глядя на нее поверх стоящей на полу лампы, воспринимая каждое ее слово за чистую монету. Я до сих пор не знаю, было ли это результатом действия на мое сознание Лабиринта или они что-то подсыпали в чай. В любом случае, когда я вновь обрел способность критично мыслить, миф об Атлантиде прочно засел в моей голове.

– А тебя не смущает тот факт, что за все это время никто из посторонних нигде ни разу не упомянул о Лабиринте? – спросил меня Лопатин, когда я закончил рассказывать о знакомстве с маленькой сволочью и его сукой-няней. Я как раз только вернулся с виллы. Неужели никто из ученых, геологов, уфологов или просто любителей приключений так и не смог его обнаружить? А ведь Лабиринт опутывает всю Землю, и надо очень хорошо стараться, чтобы обходить его во время бурения или добычи полезных ископаемых.

Этот вопрос меня выбил из колеи. Несмотря на всю его уместность и очевидность, он ни разу не приходил мне в голову. Что-то напрочь лишило меня способности критически воспринимать любую связанную с Атлантидой информацию, а ведь я не из тех, кто готов принять что-либо на веру. Сначала пионерско-комсомольская юность, потом работа в администрации выработали у меня стойкий иммунитет ко всякого рода официальным истинам и ставшее рефлекторным стремление найти в них изъян, высмеять, признать их разводкой для умственно отсталых… Здесь же я буквально принял на веру все, что сообщила мне Лена.

Я не знал, что на это ответить Лопатину и, к счастью, не имел возможности отвечать – он как раз устанавливал мне брекеты. Все правильно, если хочешь, чтобы собеседник не доставал тебя своей болтовней, усади его в стоматологическое кресло.

– Расслабься, мы все так или иначе реагируем на Лабиринт, – продолжил Лопатин после долгой паузы. – Не столько предвидя, сколько направляя развитие человечества в заданном направлении, Сеть и Лабиринт прекрасно защищены как от нас, так и от людей. К сожалению, среди нас тоже есть заблудшие овцы, предавшие нашу миссию ради своих эгоистических благ. Миронов – один из таких отступников. Поэтому именно мы, атланты, должны сделать все, чтобы не только сорвать его коварные планы, но и сделать невозможным осуществление подобных проектов в будущем. Люди обычно инстинктивно обходят Лабиринт десятой дорогой, а если кто-то из них случайно сталкивается с ним, то попросту сходит с ума, – закончил Лопатин свою речь и работу у меня во рту, предоставив тем самым мне право голоса.

– То есть, если бы я оказался чужаком?.. – спросил я.

– Ты, как Эмма, не смог бы расслабиться за столом во время чаепития, не говоря уже о том, чтобы войти в лифт. Мы бы поняли, что ты – чужак и ничего бы тебе не сказали.

Я как-то раз привел Эмму на чай, но ей там жутко не понравилась. Все чаепитие она просидела, как на иголках, и больше ни под каким видом не соглашалась составить мне компанию. Правда, она не возражала портив того, чтобы я регулярно ходил на чаепития – все ж лучше, чем водка, бабы или азартные игры, да и ей было чем заняться в это время. К тому же, и это главное, в основе наших отношений лежала идея о том, что мы ничего не должны друг другу, и встречаемся только тогда, когда оба желаем этого.

«Так бы вы меня и отпустили, – подумал я, – после того, что ты мне рассказал перед приглашением в гости, вы наверняка бы скормили меня Сети, и пришлось бы мне метаться по подземным коридорам до самой смерти».

– Кстати, будет здорово, если ты заглянешь сегодня на чай, – пригласил Лопатин.

На этот раз у них в гостях была только Лена. Едва дав мне допить прекрасный гуаньданский улун, она потащила меня в Лабиринт. Когда мы, как в прошлый раз, устроились в круге, она начала говорить:

– Я хочу, чтобы ты понимал, что не в наших традициях вести подобного рода разговоры с не прошедшими инициализацию новичками, но обстоятельства заставляют нас импровизировать, и в твоем случае… Я даже не знаю, с чего начать этот разговор…

– Начинай с главного, и можешь без церемоний. Я не из падающих в обморок дам.

– Хорошо. С главного, так с главного. Ты только не обижайся, но ты даже представить себе не можешь, насколько ты нам не подходишь. Ты слишком циничен, слишком скептичен, слишком эгоистичен. Для тебя нет ничего святого, и ты готов ерничать каждый раз, когда кто-то пытается заговорить о высоком. Ты даже здесь, в Лабиринте, в самом священном месте для любого атланта ни на мгновение не испытал должного благоговения.

– Лабиринт лишил меня способности скептически относиться к чему-либо, связанному с Атлантидой, – возразил я, но она с негодованием отмела мои возражения.

– Твоя реакция – это самое наименьшее, что может дать Лабиринт. Ты неправильный. Ты ошибка, дефект. И если бы не твое положение у Миронова, мы никогда бы даже в самом кошмарном сне не решились бы пригласить тебя к себе. Но, учитывая обстоятельства, ты становишься чуть ли не главной фигурой в деле, и…

– Это плохо? – перебил ее я. Задавая этот дурацкий вопрос, я постарался изобразить самое невинное выражение лица, на которое только был способен.

– Плохо? Это худшее из того, что могло быть.

– Ну, извини.

– Ты прав. Не ты виноват в том, что обстоятельства сложились именно так. Ты такой, какой есть.

– И такой, какой есть, я вам не подхожу.

– Черт! Я совсем не то хотела сказать! – похоже, разговор все больше выходил из-под контроля и грозил окончательно перейти в совершенно ненужную плоскость. Это заставляло Лену нервничать.

– У меня такое тоже часто бывает, – попытался я разрядить обстановку, – особенно с Эммой. Хочется сказать ей одно, а получается совершенно другое.

– Похоже, Андрей все-таки прав, и твоя проблема заключается в том, что, защищаясь от зомбирующей тебя системы, ты облачил свое сознание в такие доспехи, сквозь которые к тебе не может толком пробиться даже сам Лабиринт.

– Я понимаю, что это плохо, но я не знаю, как это исправить, и… ты… вы сможете мне помочь?

– А вот этого я не знаю, – грустно вздохнув, призналась Лена. – Было бы у нас больше времени… Но времени нет, и хуже всего то, что это не самая большая наша проблема. Хуже всего то, что Миронов знает об этой твоей особенности, и он обязательно ее учтет, когда станет промывать тебе мозги. А это значит, что он станет зомбировать тебя по полной, и нам ничего не останется, как ответить адекватными мерами.

– И в результате я смогу превратиться в овощ или сойти с ума?

– Извини.

– Хорошенькое дело.

– Ты уже слишком увяз в этом деле, чтобы идти на попятную. Извини, но мы не сможем тебе позволить по-настоящему стать марионеткой Миронова. Это было бы слишком опасно не только для нас, но и для возрождения наших отцов, не говоря уже о людях, без которых невозможно воплощение нашей мечты.

– Хорошо. Я все понял. Спасибо, что предупредила.

– Каждый из нас должен знать, на что он идет, – как-то слишком уж патетически изрекла она. – А вообще-то я позвала тебя поговорить совсем о другом, – перешла она к главной теме, когда я решил уже, что разговор окончен. – Учитывая твой скептицизм, мы решили кое-что тебе объяснить до того, как ты пройдешь посвящение. Эта информация должна будет тебе помочь. Как ты уже знаешь, существует некий глубинный и общий для всех слой как человеческой, так и нашей психики, который теперь принято называть коллективным бессознательным. Это та область, где живут наши боги и дьяволы, наши страхи, наши надежды и многое-многое другое. Это особый мир, где царят свои законы, свой язык, свои особенности. Элементы этого языка приходят к нам в наших снах, в произведениях искусства, в кошмарах сумасшедших и в шаманских плясках.

Этот язык подарил нам такие составляющие магии, как миф и ритуал. Ведь если разобраться, то каждый стоящий миф – это своего рода вирус, или нечто, покрытое защитной оболочкой из слов. И пока слова отвлекают наш рассудок, нечто, что сокрыто за ними, проникает в глубинные слои нашей психики и уже оттуда влияет на нас тем или иным образом.

Именно благодаря тому, что большая часть ставших священными книг является собраниями таких вот проникающих за грань рассудка информационных вирусов, столь многие люди считают их истиной в последней инстанции, несмотря на вопиющие несуразности, которые высмеивали такие атланты-отступники, как Марк Твен и Лео Таксиль.

Такова сила правильно произнесенного слова. Ритуал действует несколько иначе.

Из множества видов ритуалов мы выделяем два:

Первый из них основан на принципе синхронистичности. Он особенно популярен у поклонников прикладной магии и колдовства, у экспериментальных ученых, технологов, спортсменов, студентов, игроков и всех тех, кто, так или иначе, пытается призывать удачу. Суть его заключается в воссоздании всех, казалось бы, не имеющих к делу деталей, сопутствующих в свое время успеху. Так колдун читает «помогающие» ему заклинания, а космонавт перед вылетом слушает «Траву у дома».

Второй тип ритуала – это мощное воздействие на глубинные слои подсознания с целью полного перерождения личности. Обычно это ритуальная смерть с последующим воскрешением или иная, не менее радикальная процедура. Такие ритуалы являются началом инициализации, которая не заканчивается никогда.

Тебе предстоит перенести сразу две такие инициализации, сначала мироновскую, а потом нашу. И если все будет хорошо, мы освободим тебя от его чар, а если нет…

– Если что-то пойдет не так, я хочу, чтобы вы меня ликвидировали по возможности безболезненным способом. Это мое единственное условие, а иначе… – как можно решительнее потребовал я. Это пусть считающие себя чьими-то рабами христиане до последнего цепляются за жизнь. Меня жизнь инвалида или урода чуть ли не с детства пугала намного сильнее смерти. Когда я прочитал о том, что в античном мире уставшие от жизни люди собирали друзей на прощальный ужин, во время которого выпивали чашу с ядом, я окончательно решил, что в случае чего поступлю именно так.

– Хорошо, – согласилась Лена, – ты имеешь право на подобную просьбу, и я обещаю лично проследить за тем, чтобы в случае чего избавить тебя от мучений.

Как и обещал Лопатин, они появились, едва Миронов решил, что мои мозги уже достаточно хорошо промыты, чтобы можно было оставить меня в покое. Они пришли ночью, когда я спал. Я не успел ничего понять, как в меня вонзился шприц, и я полностью потерял контроль над телом. Я продолжал его чувствовать, мое сознание работало как обычно, но пошевелиться я не мог. Обездвижив меня, один из гостей достал из кармана мобильник.

– Порядок, – сказал он в трубку.

Еще через несколько минут в квартиру вошли люди в белых халатах. Они погрузили меня на носилки и потащили вниз, где нас уже ждала «скорая» – вот уж точно идеальный транспорт, когда надо кого-то украсть.

Загрузив меня в кузов, санитары сели в кабину, оставив меня наедине со своими мыслями. Меня накрыла волна неконтролируемой паники, в результате всю дорогу я беззвучно кричал и неподвижно метался на носилках. И лишь когда меня внесли в дом Лопатина, я догадался, что это мой ритуал-посвящение, а не месть Миронова или происки кого-то из его врагов.

В Лабиринте меня принесли не в исповедальню, так я назвал комнату, где мы беседовали с Леной, а в большую, размером с хороший актовый зал, практически идеальную полусферу. Там меня переложили с носилок на похожий на стол для вскрытия алтарь. Несмотря на то, что я лежал на спине с закрытыми глазами, я прекрасно видел освещенный множеством факелов зал, стоящих у стены людей, – их было больше сотни, свое ложе… Точно также до этого я видел «санитаров», «скорую», дом Лопатина, лифт…

С противоположной стороны от входа, через который внесли меня, в зал вошла Лена в длинном свободном одеянии, расшитом какими-то знаками или письменами. В правой руке у нее был странной формы старинный нож. В абсолютной тишине она несколько раз обошла вокруг алтаря, затем, встав справа от меня, возвела руки к небу и запела прекрасным сопрано похожую на готическую песню, как я решил, на языке Атлантиды. Присутствующие подхватили пение, а стены ответили им вибрациями, от которых в моем теле появилось необычайно приятное ощущение. Я уже готов был полностью отдаться кайфу, когда пение резко оборвалось чуть ли не на полуслове. В следующее мгновение в мою грудь вонзился нож. Хрупкая на вид, Лена одним ударом вскрыла мне грудную клетку, затем ловко вырвала руками сердце. Она двумя руками подняла его над головой, выкрикнула несколько гортанных коротких слов и впилась зубами в еще бьющуюся плоть. Откусив кусок от сердца, она передала его подбежавшему мальчику лет двенадцати. Сердце пошло по кругу. Люди произносили ритуальные слова, откусывали по кусочку и передавали его дальше, пока не съели полностью. После этого мое тело облили пахнущей благовониями маслянистой жидкостью и подожги. Оно вспыхнуло так, будто его облили бензином. Пропев напоследок короткий гимн, люди оставили меня одного.

Не успело тело остыть, как на него набросилось полчище крыс. Им потребовалось не более получаса, чтобы полностью сожрать мою плоть. Когда они разбежались, на алтаре остались только зубные коронки. Я умер, исчез, превратился в крысиное говно, и тем не менее я продолжал жить по ту сторону добра и зла, жизни и смерти, бытия и небытия… Не было ни времени, ни пространства, ни чего-либо из того, что я знал при жизни. Не было даже буддистской пустоты. И одновременно с этим (вот уж поистине наши языки непригодны для описания подобных переживаний) я продолжал оставаться в ритуальном зале.

А потом появился шепот. Рождаясь в моем сознании, он накатывал на меня чуть слышной волной. Сначала я принял его за бессвязную человеческую речь, но позже понял, что это были вибрации Лабиринта, нечто похожее на музыку сфер. Моя глубинная, недосягаемая для рассудка сущность понимала эти вибрации, принимала их, резонировала вместе с ними. Это было в миллионы раз круче всего того, что я когда-либо испытывал.

А потом Лабиринт начал возрождать мое тело. Сначала из таинственного ничто появились кости, затем они обросли тканями, возникли внутренние органы, кожа… Меньше всего я хотел возвращаться в клетку жизни, но Лабиринт силой вернул меня в тело. Мои глаза открылись, и я встал на ноги.

Незримая сила повела меня по извилистым коридорам. Вскоре передо мной появились двери лифта. Мой невидимый проводник заставил их открыться, но прежде, чем я вошел в лифт, лабиринт подарил мне откровение.

Я понял, что не умер, потому что никогда еще не жил. Я был ничем, тенью, ничего не значащим мусором бытия. И только теперь, вместе с Призванием Лабиринт дарует мне жизнь.

Остальное я помню какими-то обрывками. Наверху меня встретили все участники этого действа. Меня обнимали, поздравляли, целовали в губы и щеки… меня несли на руках, обмывали в огромной ванне, натирали маслами и благовониями… Потом было вино, много вина… и женщина…

Проснулся я в комнате для гостей. Рядом на стуле была сложена моя одежда. На тумбочке лежал телефон. Три не принятых вызова. Все от Эммы.

– Ты где шляешься! – рявкнула она в трубку так, что у меня перед глазами заплясали звездочки в точности как в мультфильмах.

– Извини. Я тут вчера перепил.

– Делай, что хочешь, но чтобы через час был на месте.

– Слушаю и повинуюсь, – ответил я и рванул что было сил в гостевой туалет, благо он был рядом с моей спальней…

– Я горжусь тобой, – закончил Лопатин свою десятиминутную патетическую речь по случаю моего назначения на должность главного куратора будущего Сатаны.

– И что теперь? – спросил я, решив, что за патетикой должно скрываться нечто малоприятное.

– Пока ничего, – ответил Лопатин, и этот его ответ поставил меня в тупик. Зачем же он тогда лез туда без мыла?

– В смысле? – спросил я.

– Пока делай то, что требует от тебя Миронов. Периодически приходи к нам на чай. Но до тех пор, пока мы не скажем, забудь все, что ты знаешь о нас и об Атлантиде.

– То есть, вы отправляете меня в бессрочный отпуск?

– Что-то вроде того.

– А я думал, вы собираетесь уничтожить дьявольское отродье, – немного разочарованно произнес я.

– Зачем? – спросил Лопатин, посмотрев на меня, как на идиота.

В ответ я уставился на него.

– Но разве не за этим?.. – удивленно спросил я.

– Нет, – перебил он меня. – Убийство ребенка могло бы все изменить, если бы он действительно был сыном Сатаны. В сложившейся же ситуации его убийство нам только навредит. Наверняка у Миронова есть пара дублеров, а если нет, то любой мальчик его возраста сможет сгодиться на эту роль.

– Хотите сказать, что мы не в силах что-либо сделать?

– Мы должны одержать победу на истинном поле боя, которым является коллективное сознание людей. До тех пор, пока там живет идея прихода в наш мир Сатаны, над нами нависает угроза появления таких вот Мироновых с их поддельными антихристами. Убив ребенка, мы только раскроем свои карты и заставим Миронова или его преемника действовать осторожней. Пойми, это как в шахматах: до тех пор, пока существует идея игры, ее правила, никакое уничтожение досок или фигур ничего не даст.

– Я понимаю, но… Разве можем мы изменить эти правила?

– Можем! – торжественно заявил Лопатин. – И эта возможность содержится в самом мифе. Для того чтобы победить зло, мы должны сначала заставить людей признать его злом, и лишь затем убить, провозгласив начало царства добра. Лишь превратив зло в добро, возможно его победить.

– Ты прав, – согласился я. – И… Это настолько очевидно, что я сам должен был догадаться.

– Как раз очевидные вещи труднее всего заметить.

«Все правильно, – думал я по дороге домой, – зачем мешать Миронову создавать прекрасный социально-экономический механизм управления людьми, если потом можно будет попросту его отобрать и использовать в своих целях? Зачем ломать то, что было создано во имя дьявола, если все это может работать и во имя бога? Наоборот, надо всячески содействовать Миронову до тех пор, пока его деятельность приближает миг падения дьявола и воцарения бога на Земле. Бога Атлантиды, олицетворяющего наших древних отцов».

Но этой идиллической картине так и не суждено было воплотиться в жизнь. Через несколько недель меня разбудил телефон. Звонил Лопатин.

– У нас ЧП, – сообщил он.

– Что случилось? – испуганно спросил я.

Должно было случиться нечто совершенно экстраординарное, чтобы Лопатин лично позвонил мне на мобильный и начал открытым текстом рассказывать о ЧП.

– На младенца готовится покушение. Сначала его попытается убить кто-то из приближенных, а если этот план провалится, остров будут брать штурмом.

– Понятно. И что мне делать?

– То, что должен. Только встречать вас будут наши люди. Доставь им ребенка в целости и сохранности.

– Я сделаю все, что смогу.

– Нет, ты должен сделать больше. Доставь ребенка живым. Любой ценой.

– Я понял.

Так как же я в результате отказался в пещере? Чтобы ответить на этот вопрос, я должен рассказать вам еще об одном человеке.