Текст книги "Концы узла"

29

Сознавая, что преступник, похитивший Ольгу, обязательно выйдет на него, и что его выход может быть опять неожиданным, Глеб, тем не менее, был уверен, что любая неожиданность имеет свои пределы. У каждого человека во всем существует свой почерк. Так заложено природой. Надо просто разобрать по косточкам события, связанные с Козырем, и нащупать моменты, в какие он совершал действия. Но уже было ясно то, что преступник орудует малым числом и выбирает время, когда охраны немного. Стало быть, его мысль была правильной, когда он недавно хотел полностью отказаться от собственной охраны и вызвать огонь на себя. Наглядно показать преступнику, что не боится его. Так бы все и было, если бы Глебу не пришлось уступить настойчивости начальника охраны и согласиться, чтобы Исай отобрал маленьких юрких парней и, переоборудовав багажник авто, разместил их там. Увидев, как Исай умело сделал это, как быстро охранники в нужный момент могли возникать, будто «ниоткуда», Корозов остался удовлетворенным. И после этого, начал открыто, беспрерывно мотаться по городу. Вот и сейчас ехал по улицам, смотрел по сторонам и думал. Звонок телефона прервал его мысли. На дисплее Корозов увидел Ольгин номер. Его обдало жаром. Неужели звонила сама? Слова застряли в горле. Он с трудом выдохнул:

– Оля?

И знакомый голос скороговоркой произнес:

– Глеб, умоляю тебя…

А дальше все прервалось. Она не договорила, о чем умоляла его. Глеб оторопел, но тут же лихорадочно стал набирать ее номер. Но телефон не отвечал. Глеб не мог знать и не догадывался, что Ольга в этот момент сидела в углу комнаты на грязном полу совершенно голая, пристегнутая наручниками к трубе отопления. Над нею самонадеянно возвышался полуодетый Козырь, держал в руках ее телефон, показывал звонки Корозова, и отключал, не давая больше сказать ни одного слова.

Сделав несколько попыток дозвониться до Ольги, Глеб, наконец, услыхал, как ему ответил мужской голос:

– Хочешь еще услышать ее? – спросил он.

– Ты играешь с огнем! – взорвался Глеб. – Тронешь ее, убью! Отпусти ее! Тебе ведь нужен я!

– А тебе нужна она, – ответил голос Козыря. – Вот и приди за нею!

– Я приду! – сдерживая себя, упругим голосом пообещал Глеб. – Но ты этому не обрадуешься!

– А ты приди, я сам решу, рад я или нет! – отозвался Козырь.

Ощущая, как злость все больше накатывает на него, Корозов повторил угрозу:

– Тронешь ее, тебе конец!

– А ты думаешь, у меня халявная жрачка? – причмокнул Козырь. – Постелью расплачивается твоя баба! Исправно платит! – Козырь врал, бравировал, хотел, чтобы Корозов потерял над собой контроль и стал делать поспешные необдуманные шаги, которые облегчили бы ему задачу. – Позже скажу, куда тебе прийти! И давай без парева, если получить ее хочешь! И без полиции! А то пущу твою жену в расход! За мной не заржавеет!

В этот миг Глеб услыхал выкрик Ольги, два слова: «Их двое!». Крик раздался в отдалении от телефона, но Ольга явно хотела, чтобы муж услышал ее. Телефон после этого сразу отключился. Лицо Корозова потемнело. Улица, по которой ехали, показалась мрачным ущельем, над которым сгустились черные тучи. Сжав зубы, Глеб застонал глухо, с надрывом. В такие минуты человек способен на все. Чуть позже он созвонился с Акламиным, коротко рассказал о звонке.

– Все сходится! – отозвался Аристарх. – Я так и думал. На Ольгу Козырь напал со своей напарницей. Дело в том, что пули, которыми убиты два Ольгиных охранника и пуля, убившая водителя Ольги, выпущены из разных стволов. Так что вывод напрашивается сам собой. Впрочем, пока это только версия. Не хочу забегать вперед.

– Тут и забегать не надо! – сказал Корозов. – Ясно, как белый день. На пару работают! Отследили Ольгу. Это я ушами прохлопал. Не могу простить себе! Надо было окружить ее охраной. Думай, Аристарх, думай, где ее искать. А Козыря я разорву, так и знай!

– Не теряй голову, Глеб! – повысил голос Аристарх. – Козырь опасен! Ему убить человека, что тебе прихлопнуть хлопушкой муху. Он точно осознает, что все данные о нем у меня на столе, и, тем не менее, лезет на рожон. Это может говорить только об одном: он в безвыходном положении, а поэтому опасен вдвойне! Будь осторожен и аккуратен, потому что своими скороспелыми действиями не только себя, но и Ольгу подведешь под монастырь! Я прекрасно понимаю твое состояние, но тебе Козыря не одолеть! Ты можешь только все испортить! Будь постоянно на связи со мной! Найдем на него удавку! И еще. Когда он снова позвонит тебе, оттяни время встречи, чтобы мы успели подготовиться.

На этом телефонный разговор с Акламиным закончился. Но телефон в карман Глеб не положил. Некоторое время раздумывал, стоит ли сообщить Фокину имя преступника? До сего момента не считал нужным. Теперь же, поразмыслив, решил сказать. Во-первых, потому, что они договорились о совместных действиях, во-вторых, у Фокина другие связи и каналы, и, в-третьих, со слов Акламина, Козырь весьма опасен, а стало быть, только общие усилия могут привести к быстрым положительным результатам.

Набрав номер Бориса, Корозов коротко проговорил:

– Кличка преступника, Борис, Козырь. Найдешь, сообщи мне. Но помни, это лишь исполнитель. Он нужен живым, чтобы узнать имя заказчика.

После продолжительного молчания, Фокин отключил телефон.

30

На другой день Исай сообщил Корозову, что от секретаря Суприна появилась информация, якобы Олег на этой неделе начал с каким-то новым покупателем обсуждать вопрос продажи ему части бизнеса. Она слышала, как он разговаривал по телефону, как говорил, что контракт с Корозовым и Фокиным так и остался неоформленным и вообще пропал. И что он решил на этом поставить крест и готов договариваться о новой сделке. Мозг Глеба пробила мысль о том, что подозрения Фокина в отношении Суприна могут быть обоснованными. Откуда вдруг так быстро тому стали известны подробности случившегося? А вдруг, таким манером изъяв контракт, подписанный им, он попросту развязал себе руки? Возможно, появилась перспектива более выгодной сделки. А, может статься, другие мотивы. В этом надо было срочно разобраться. И Глеб отправился к Суприну. Хотя настроение сейчас у него не соответствовало таким разборкам, но, имея неожиданную информацию, откладывать разговор в долгий ящик, вероятно, было бы неправильно. Время, как известно, деньги.

Улыбающиеся глаза Олега блестели хитринкой, когда он встретил Корозова в дверях кабинета. Настороженно-выжидательный взгляд выдавал некоторую растерянность. Двигаясь всеми частями тела, он провел Глеба к столу, показал на стул и сам сел в рабочее кресло. Коричневая короткая кожаная куртка, красная рубашка без галстука, зеленые брюки сидели на нем неплохо, однако в одежде присутствовала несочетаемая гамма красок и небрежность, как будто он в спешке накинул ее на себя, забыв глянуть в зеркало и поправить отдельные ее элементы. Между тем, все как будто было, как всегда, однако, разговор сразу не стал клеиться. Точно Суприн учуял, о чем пойдет речь, либо просто чувствовал за собой некую вину, посему с первого слова стал увертливо уходить в малозначащие темы, обыкновенно нес словесную шелуху, которая вызывала у Глеба раздражение.

Кабинет у Суприна был красиво со вкусом меблирован, уютен, однако скорее походил на жилую комнату для гостей, нежели имел рабочее предназначение. Даже казалось, что хозяин кабинета с его вывертами и многоликими изменениями в настроении, не очень вписывался в этот интерьер. Как водится, Олег обещал одно, громоздил другое, а предполагал делать нечто третье. Ухо с ним следовало всегда держать востро. А, схватив за горло, не отпускать до тех пор, пока он сам не признавал своего поражения. Худо-бедно, но разговор все-таки постепенно стал переходить в нужное русло. Рассказывая Олегу о похищении Ольги, Глеб улавливал, что тот просто делает вид, что слышит все впервые. И Корозов неожиданно сделал ход конем: оборвал разговор фразой:

– Хотя, зачем я тебе все это рассказываю? Тебе и так обо всем известно, – он замолк, вопросительно уставившись на Суприна, давая понять, что ждет от него ответ.

Тотчас на некоторое время установилось молчание. Повисло, как осенняя туча над городом. Олег сидел в своем рабочем кресле, на его выраженных скулах ходили желваки, по лбу змеились морщинки. Минуту по лицу бегала раздумчивость. Наконец все это убралось, и Суприн расплывчато, но с лукавинкой обронил:

– Всего знать невозможно. Во всяком новом слове может появиться новая информация.

Стараясь еще больше пробить брешь, Корозов плотно прижался к спинке стула, посмотрел выразительно и пожал плечами:

– И что же нового ты услышал от меня? Все это, наверно, уже разнесли языки по городу.

Крякнув, зачем-то пригладив пальцами белые брови, Суприн упер локти в столешницу и точно с неохотой выговорил:

– Новое? Ну, например, языки не приносили, что охранник Фокина видел преступников и остался жив.

Нахмурившись, Глеб вдруг в лоб спросил:

– А ты рассчитывал, что все погибли? – усмехнулся. – Тебя неправильно информировали! Кстати, кто тебя информировал? Интересно!

Резко остановив ерзанье в кресле, Суприн замер. Как бы задумался, что должен ответить? А, может быть, даже решал, не задать ли встречный вопрос? Но вскоре, видимо, проникнув в смысл вопросов Глеба, демонстративно расслабился, и воскликнул:

– Значит, ты подозреваешь меня!

– Я подозреваю всех! – сказал Корозов, качнувшись в сторону Суприна. – Объясни, почему ты должен быть вне подозрения?

– Вообще-то я ничего не обязан тебе объяснять! – проговорил Олег. – Жизни не хватит, если станешь объяснять всякую человеческую глупость! Впрочем, могу ответить. Потому что я подписал контракт! Из троих я первый и единственный, кто подписал его. Кстати, на нем нет и твоей подписи!

– Там есть подпись моего доверенного лица, – насупился Глеб.

Хитро улыбнувшись, Суприн заметил:

– Да, да, я помню, была подпись твоей жены! – помолчал, акцентируя внимание на следующей фразе. – Но не твоя!

Сдерживая себя, чувствуя, как по щеке пробегает нервная морщина, Глеб осек:

– Перестань! Это словоблудие, Олег!

Надеясь, что этот раунд он выиграл, Суприн лукаво улыбнулся:

– Это деловой разговор, Глеб! – отозвался в ответ.

Однако он рано настроился на выигрыш. Корозов продолжал держать инициативу в своих руках:

– Коль это деловой разговор, Олег, – сказал он, – тогда давай вернемся к нашим баранам. Кто же все-таки тебя информировал о нападении возле офиса Фокина?

Между тем Суприн оставался спокойным, ответил жестко и прямолинейно:

– Ты – покупатель, я – продавец! Вот по вопросам нашей сделки, я готов разговаривать с тобой! Остальное тебя не касается!

Получалось, что Суприн не собирался рассеивать подозрения Глеба, то ли не принимал их всерьез, то ли что-то скрывал, было непонятно. Поэтому Корозов продолжал напирать:

– Хорошо. Тогда объясни, как продавец. Я получил странную информацию о том, что ты поставил крест на нашей сделке. Ведешь переговоры с другими лицами.

Крякнув, Суприн опять задвигался в кресле:

– Я, по твоему примеру, мог бы сейчас спросить, откуда у тебя такая информация? Но я не спрашиваю, потому что это твои заморочки. Не моего ума дело. А по существу отвечу: да, ты прав, отказываться не стану! Но ведь у меня с вами до сих пор нет окончательного соглашения. Фокин уперся. Контракт подписать отказался. Твоя жена обещала уговорить его, но обещания не выполнила. А теперь и вообще пропала. Вместе с нею пропали документы. И как, по-твоему, я должен все это воспринимать?

Въедливая мысль точила мозг Корозову, что Суприн действует уверенно лишь потому, что наверняка знает: контракта с двумя подписями больше нет. Глеб напружинился: даже он не ведает этого доподлинно. Стало быть, поведение Олега не случайно. Сказал:

– Что касается Фокина, он согласился подписать. За этим Ольга ехала к нему. В конце концов, текст контракта можно еще раз распечатать, и мы все подпишем. Это же очевидно. Но ты, как я понимаю, сейчас уже не подпишешь его. Тогда представь себе такие обстоятельства, что найдется тот документ, где стоит две подписи и Фокин поставит третью. Это будет финал. Иначе говоря, ты сейчас вводишь в заблуждение новых партнеров. Как это тебе аукнется, ты не думал? Это может быть очень больно. Может лучше подписать все по новой?

Кресло под Суприным скрипнуло от его резкого движения:

– Я не уверен, что это возможно, – сказал он. – Многое переменилось за эти дни. Ты стал подозревать меня. А я иначе смотреть на это дело. Тебе также советую присмотреться к твоему партнеру Фокину. Ведь его подпись так и не появилась на контракте. Ты сказал, что он согласился поставить ее, однако именно перед подписанием на твою жену нападают, убивают охрану, и где теперь она и документ? Ты веришь, что он сохранился? Я – нет! Поэтому не вижу смысла дальше продолжать развивать эту тему. Здесь все не так чисто, как тебе кажется! Подумай, стоит ли после этого в чем-то подозревать меня? Я больше не могу играться с вами в кошки-мышки. Мне нужны деньги!

Слова Олега внесли некоторую сумятицу в голову Глеба. Ему, конечно, не хотелось верить тому, что говорил Суприн, но тревожное чувство закрадывалось в душу, начинало точить ее, как червь яблоко. Если отбросить все подозрения в отношении Олега, то его точка зрения тоже имела право на существование. В таком случае Глеб должен был подозревать двоих. Но это было абсурдом. Однако абсурд был так навязчив, что отказывался покидать извилины Корозовского мозга. Стало ясно, что разговаривать дальше не имеет смысла. Глеб поднялся со стула, застегнул пиджак на все пуговицы, тронул узел галстука на шее и молча вышел из кабинета, хлопнув дверью.

31

Более всего сейчас Хичкова беспокоили обстоятельства с охранником Фокина. Хичков был знаком с Борисом, а тому известен Палаш. Во времена, когда пути Вадима и Фокина пересекались, Палаш всегда маячил поблизости. И если охранник офиса Фокина запомнил довольно приметную внешность Палаша, то, когда придет в сознание, непременно расскажет о нем. Борис сразу догадается, откуда ветер дует. И Хичков не сомневался, что в таком случае Фокин тут же прижмет его к стенке. Встревожился. И стал продумывать варианты собственной защиты. Понятно, что быстро устранить охранника ему не удастся, ибо Борис окружил того надежной охраной. Но тогда в голове возник другой вариант. Он быстро навел справки, в какой больнице лежит охранник Фокина, кто заведующий отделением и какая у него семья? Решение возникло мгновенно.

Ночью два автомобиля Хичкова подкатили к дому, где жил врач Гержавин Сергей Сергеевич. Вадим в окружении четверых подельников проник в подъезд и поднялся на этаж. Звонок в дверь поднял Гержавина из постели. Для хирурга ночные звонки – дело привычное. Больница жила круглые сутки. В любой момент в хирургическое отделение могли привезти нового пациента. Оперировать приходилось днем и ночью. Машинально протянув руку к телефону, лежавшему на прикроватной тумбочке, Гержавин сообразил, что звонили в дверь. Быстро поднялся, в темноте сунул ноги в тапочки, руки – в рукава халата, и вышел из спальни. Жена спросонья глянула ему в спину и повернулась на другой бок. Все это было обыденным делом для нее, хотя и не очень нравилось. Подойдя к входной двери, Гержавин щелкнул выключателем, на мгновение прищурился от вспыхнувшего яркого света в прихожей. Затем немедля, думая, что увидит водителя присланной за ним автомашины, не спрашивая, клацнул замком и раскрыл дверь. На освещенной площадке увидел незнакомых людей. Не успел спросить, что им нужно, как молодые мускулистые подручные Хичкова ввалились в квартиру, грубо прижали Сергея Сергеевича к стене. После этого бесцеремонно втолкнули в кухню, сами включили свет. Гержавин увидел направленный на него пистолет и безразличные холодные глаза. Попытался возмутиться, но задохнулся от удара в живот.

Шумом поднятая на ноги жена, красивая женщина средних лет, накинув на плечи халат, прибирая руками волосы, выглянула из спальни, изумленно вскрикнула и умолкла, устрашенная оружием. На лице появился ужас. В детской комнате раздались голоса детей. Туда открыл дверь один из подручных Вадима и от его вида дети умолкли, всхлипывая и прижимаясь друг к другу. Мать метнулась в детскую, схватила их, обняла, дрожащими руками стала гладить по волосам.

Оправившись от удара, Гержавин все-таки возмутился:

– Как вы смеете? Вы кто? – поднял глаза на Хичкова, который стоял напротив. – Что вам надо?

– Пожалей семью, док, – мрачно почти по слогам сказал Вадим, не повышая голоса, обжигая врача неприятным взглядом. – Кроме тебя кто еще ее пожалеет? Никто, док, никто!

– Что вы хотите? – не понимая происходящего, продолжал спрашивать Гержавин. Его глаза растерянно скользили по незваным ночным визитерам, с одного лица на другое, хотя сразу стало ясно, кто среди них был вожаком.

– Вот с этого надо было начинать, – усаживаясь на стул, хмуро отозвался Вадим. – Повторяю, думай о своих детях, док! – усмехнулся. – Маленькие они еще. А у тебя уже седина в голове. Кому они будут нужны, если с тобой что-то раньше времени случится? А как ты сам сможешь жить дальше, если с ними что-то произойдет из-за твоей глупости? Подумай, хорошо подумай! – словно тень легла на щекастое лицо, Вадим вздохнул, точно с сожалением, и неожиданно спросил. – А чего ты стоишь? Садись! Ты у себя дома. Мы твои гости. Будь приветливым хозяином! Только очень внимательно слушай меня! Сам понимаешь, в гости просто так никто по ночам не ходит. Ночью все должны спать. Но иногда появляется необходимость обратиться к доку посреди ночи. Увы. Все в нашей жизни так запутано, так пронизано болезнями, что зачастую без врача не обойтись. Ты меня слушаешь? Чего молчишь? Я тебя спрашиваю, док!

– Да, – отозвался Гержавин встревоженно, не двигаясь с места. Его высокая чуть сутуловатая фигура, скрытая под длинным домашним халатом, как будто даже распрямилась, точно показывала, как он прям в своих делах и мыслях.

Щекастое лицо Хичкова сверкнуло холодным прищуром глаз:

– У тебя в реанимации лежит подстреленный парнишка. Я наслышан, что ты хороший врач.

– Я делаю все, что могу, – обронил Гержавин, подумав, что сейчас от него потребуют любой ценой быстрее поднять этого парня на ноги, – но ведь я не Господь бог, – напомнил при этом.

На мгновение в кухне наступила тишина. Хичков закурил, сделал несколько глубоких затяжек, шумно выпуская дым изо рта. С явным неудовольствием, как будто ему не понравился ответ врача, повел глазами по кухне. Гержавин замер.

– Вот и не старайся быть им! Богом быть трудно! Работенка – не позавидуешь! – сказал Хичков металлическим голосом. – Мне нужно, чтобы этот парень, как можно быстрее перебрался на другой свет! Поближе к богу! Пусть тот за ним присматривает там! Ты должен выдать ему билет в один конец, и организовать это по высшему разряду, док!

Требование было таким неожиданным, совершенно противоположным тому, что врач ожидал услышать, поэтому вздрогнул, покраснел от натуги, пытаясь вытолкнуть возникший в горле ком. Затем лихорадочно спросил:

– Вы предлагаете мне, – он не договорил, словно усомнившись в том, что правильно понял Хичкова. – Но ведь я же врач! Я обязан лечить людей! Это мой долг!

– А разве кто-то против, док? – Вадим глянул враждебно, отчего у Гержавина дрожь прошла по мышцам. – Только всегда помни о своем главном долге! Защищать семью! – выдохнул резко и шумно. – Для всякого мужчины это основной долг! Все другое – бред сивой кобылы! – снова сделал затяжку и выпустил густой клуб дыма. – У тебя красивая жена и две маленькие дочери. Кто дороже для тебя, док? Тот чужой, пробитый пулями парнишка, или твои девочки? – негромкий, но резкий голос Вадима безжалостно бил по мозгу Гержавина, казалось, плющил его, превращал в труху. – Неужели ты готов пожертвовать ими, док? Ради кого? Не удивляй меня! Не заставляй усомниться в тебе!

– Разве это возможно? – побледнел врач, заикаясь. – Дети не причем!

Оборвав его взмахом руки, Хичков сжал пальцы в кулак:

– Дети всегда причем, док, если у родителей не хватает мозгов понять это! – тон голоса Хичкова был жестким и не давал ни малейшей лазейки для какого-либо компромисса. – Что у тебя с мозгами, док? Ты определенно перестал здраво мыслить! – насмешливо, безжалостно произнес Вадим. – Или ты хочешь, чтобы мы забрали с собой твоих девочек? Без такой встряски мозги не работают?

Глотая слова и ненавидя себя за это, Гержавин с дрожью в голосе попросил, натыкаясь на безразличные лица подручных Хичкова:

– Детей не троньте.

Поморщившись, Вадим протянул одному из подручных сигарету. Тот схватил ее, бросил в раковину, загасил струей воды из крана.

– Значит, договорились? – спросил негромко Хичков.

Холодный пот волной прошел по спине Гержавина:

– Я не могу так поступить, – в горле у него пересохло, и голосовые связки потеряли эластичность. Он отчетливо услышал, как его слова прозвучали с каким-то деревянным скрипом.

– Ну, как знаешь! – усмешливо произнес Вадим. – Принуждать я тебя не стану! Понимаю тебя. Ты давал клятву Гиппократа, она для тебя важнее всего. Подумаешь, дети. Еще родишь, если жив останешься. Новую жену найдешь, еще моложе этой. Ты мужик в силе! Ничего не имею против такого сценария! Но эти твои девочки пойдут со мной! – он повел головой в сторону детской спальни, откуда слышались всхлипывания детей, и где у двери стоял один из подручных, кивнул, бессловесно отдавая приказ.

Не успев что-либо сказать в ответ, врач оглянулся и увидел, как подручный Хичкова вытолкнул из детской комнаты в прихожую его испуганную жену и плачущих детей.

– Посмотри на них. Может быть, видишь последний раз, – мрачно сказал Вадим. – Я не злой человек, но никогда не делаю одного предложения дважды!

Почувствовав, как подкашиваются ноги, ощущая в этот миг свое бессилие перед Хичковым, Гержавин застонал. Слезы детей, страх на лице жены выбили его из равновесия. Он понял, что ради них сейчас готов сделать все, что от него требуют:

– Не надо, – прохрипел не своим голосом. – Я прошу вас! Я вас прошу, – повторил, боясь, что его не поймут, с трудом собираясь произнести следующую фразу, которую Вадим ждал от него. И врач едва слышно сказал. – Я согласен на все.

– Стало быть, договорились? – удовлетворенно уточнил Хичков.

– До-го-во-ри-лись, – лихорадочно заплетающимся языком пробормотал врач.

Успокаивающе металлическим тоном Вадим сказал:

– Ты не думай, док, за работу я тебе заплачу! Я всегда хорошо плачу за хорошую работу, док! Но если побежишь в полицию, док, отрежу твоим девочкам головы! – помолчал, как бы обдумывая следующие свои слова, и закончил. – А пока я оставляю их тебе. Я верю твоему слову, док! И ты верь моему! Я слов на ветер не бросаю! От тебя зависит, какой длины будет век у твоих девочек! От тебя, док! Все только от тебя!

Губы Гержавина дрожали. Вадим равнодушно добавил:

– Док, я думаю, за свою практику ты стольких пациентов уже угробил, что еще один ничего не изменит, – кивком головы распорядился подручному отпустить детей и женщину.

Подхватив девочек, она скрылась в детской спальне. У Гержавина отлегло от сердца, когда он увидел это. Он попробовал слабо защититься в ответ на слова Вадима:

– Я всегда все делал, чтобы мои пациенты жили. Но врач – это не бог! – тихо напомнил он.

– Вот то-то и оно! – утвердительно отчеканил Хичков и стремительно поднялся со стула. – Поэтому твоего нынешнего пациента не должно быть среди живых! – хлопнул Гержавина по плечу. – Действуй, док! – окинул взглядом убранство кухни, заметил. – Хорошо живешь! Но можешь жить еще лучше! – посмотрел пронзительно. – И не вздумай выбросить коленца! Ох, не вздумай! Тогда – конец твоей хорошей жизни! Тогда нам придется оперировать всю твою семью! – Хичков поморщился. – А ведь среди нас нет докторов! Ты представляешь, что получится? Мы умеем только резать, а зашивать не можем! Действуй, док! – отодвинул врача и быстро пошел к выходу из квартиры.

Когда за ночными визитерами захлопнулась дверь, ноги Сергея Сергеевича не выдержали, он тяжело рухнул на стул. Жена и дети со слезами выбежали из комнаты к нему, сгрудились возле. Он молча обхватил их руками, притиснул к себе. До утра никто больше не уснул. Переместившись в темную гостиную, они сели на диван, прижались друг к другу и не проронили ни звука. Безмолвие было долгим и пугающим. За окном рассвело. В гостиной стало светло. Врач тяжело вздохнул. Жена нерешительно подала голос:

– Надо идти в полицию, Сережа.

Снова вздохнув, тот поднял голову:

– Да, надо. Надо, – пробормотал задумчиво, помолчал, выдохнул. – Но нельзя. Ты же слышала, что он сказал! Какая полиция? Я не хочу рисковать вами!

– Но как же так? – чуть отстранилась от него женщина. Волосы рассыпались по плечам. Голос затрепетал. – Как же быть, Сережа? Ведь он хочет, чтобы ты убил.

Удрученно промолчав в ответ, врач закрыл глаза. Мозг его кипел, искал выход из создавшегося положения и не находил его:

– Я не знаю, – сказал он, наконец.

Видя его состояние, жена с каким-то обреченным вызовом, повысила голос:

– Тогда я сама пойду в полицию!

Обняв ее за плечи, вопросительно посмотрев в красивое грустное лицо, Гержавин спросил:

– А что дальше? – задержал дыхание. – Он придет за тобой и детьми. А если полиция не сумеет защитить? Ты о детях подумала? О себе подумала? Не вмешивайся, пожалуйста! – попросил и выпихнул из себя. – Я уж как-нибудь сам! – видя ее крайнее возбуждение, притиснул крепче к себе, нетвердо пообещал. – Справлюсь. Сам справлюсь. Что-нибудь придумаю.

С надеждой она заглянула ему в глаза. Он выговорил громче окрепшим голосом:

– Справлюсь, и все! Вот увидишь! Не думай ни о чем!

Глаза женщины наполнились слезами:

– Господи, почему все так плохо? – спросила она, ни к кому не обращаясь, и со страхом посмотрела на своих маленьких притихших возле нее дочерей двойняшек в детских ночных пижамах.