Текст книги "Концы узла"

60

На следующий день Глеб от Хичкова получил на телефон сообщение со снимками Ольги. И дальше все произошло так, как предполагала она. Глеб, глядя на фото, взбеленился. Его привычная сдержанность была загнана в самый дальний уголок души, а на волю вырвалась ярость. Лучше было бы Хичкову не делать этого, лучше было бы ему вообще не рождаться, потому что Корозов закусил удила и потерял не только осторожность, но перестал видеть в Хичкове человека. А это значило, что Вадиму не светило никакое прощение. Глеб немедля вызвал к себе начальника охраны и на полную катушку пропесочил его за то, что тот, даже имея наводку Фокина, не может напасть на след бандита. Исай в ответ в свое оправдание не отважился произнести ни одного слова. Слушал молчком, узкое лицо с впалыми щеками застыло, как восковое. Возмущение Корозова для него было объяснимо, поиски Хичкова действительно растягивались, как резина. Чем больше проходило времени, тем длиннее эта резина становилась. Таким взбешенным Исай давно не видел Глеба и сообразил, что-то произошло такое, что взорвало Корозова. Высказывая свое негодование, Глеб ходил по кабинету, заложив руки за спину. Черный костюм застегнут на все пуговицы, галстук на вороте синей рубахи крепко обхватил горло. Стоя у двери, Исай следил за ним глазами. И чувствовал, как начинают потеть подмышки. Такое бывало очень редко, очень редко, но все-таки случалось. Это доводилось испытывать тогда, когда обстоятельства загоняли в тупик, когда, казалось, что все уже пройдено, а результата нет как нет. Вышел от Глеба он с мокрой джинсовой рубашкой под мышками.

После него Глеб позвонил Фокину и Акламину, узнать, есть ли у них какие-либо обнадеживающие новости? Но ни у Бориса, ни у Аристарха никаких подвижек не было. Ни одному из них порадовать Глеба было нечем. Негодование раздирало его на части. Хичков словно сквозь землю провалился. Водил за нос всех. То ли отсиживался где-то, прервав контакты со всеми, то ли соблюдал предельную осторожность. Скорее всего, второе. Иначе не появились бы эти снимки.

Со своей стороны Вадим, туго знавший дело, спешно исполнял последние заказы и везде выставил свои маячки, чтобы выяснить круг лиц, который им интересуется. И увидел, что на него началась целая облава. Вычислил Корозова, Фокина и полицию. Игра с ищейками приобретала особую пикантность. Он любил риск. Но никогда не рисковал без головы. Полагался на интуицию, как зверь на чутье. По его рассуждениям, Глеб должен начать метаться и совершать ошибки. Это и нужно было Хичкову. Чтобы на пределе метаний окончательно выбить Корозова из колеи последним звонком.

Рассматривая снимки, Глеб видел избитое измученное тело Ольги и у него, крепкого человека, от бессилия на глазах появился влажный туман. Ему представлялось, что остался только один выход: взять Хичкова во время передачи денег. То же самое понимал и Вадим. Взять его попытаются именно в этот момент. Хотя Корозов ждал звонка и готовился к разговору, тем не менее, как часто случается, звонок прозвучал неожиданно. Среди ночи, когда Глеб, ворочаясь с боку на бок, мучился неспокойным сном. Очнувшись, схватил телефон с тумбочки:

– Алло. Алло, говорю!

На другом конце отчетливо раздалось:

– Говорить будешь, когда я разрешу! А пока слушай! Ты проснулся?

Услышав чеканный голос, Глеб мгновенно вспыхнул, вскочил с постели, отбросив одеяло прочь:

– Конец тебе, Хичков! Я удавлю тебя! – выдохнул, напружинивая мускулы.

В ответ телефон замолк. Корозов оторопело уставился на него. Тут же набрал номер, но телефон не ответил, был уже отключен. Глеб нервно заходил по темной комнате. Долго не мог успокоиться. Потом сел на кровать, вскочил, и так несколько раз вскакивал и садился, и снова вскакивал. Дальше спать уже не мог. Подошел к окну и тупо стал смотреть в хмурое ночное небо, на тусклые светильники во дворе, на ряд машин вдоль подъездов. Затем стал ходить по квартире. Из комнаты в комнату. Без Ольги они были пусты и холодны. Сейчас это ощущалось особенно болезненно. Включил везде свет. Но это не улучшило его настроения. Только под утро, часов в пять, немного пришел в себя. И в этот момент новый звонок разорвал тишину. Опять звонил Хичков.

– Слушаю тебя! – сдерживая свой накал, произнес Корозов, стоя посреди комнаты.

– Так-то лучше! А то, распетушился, – сказал Вадим. – Слушай внимательно! Зеленые положи в сумку! С утра держи наготове возле себя. Передача состоится сегодня в двадцать один час тридцать минут в драматическом театре. Твое место сорок третье. Билет тебе принесут прямо в офис с восемнадцати до девятнадцати часов. Поэтому с восемнадцати до девятнадцати часов ты должен быть у себя на работе. И выстави побольше охраны у дверей, чтобы кто-нибудь ненароком не ограбил тебя! Я не собираюсь терять свои деньги, которые ты должен привести мне! Вместе с билетами получишь маршрут, по которому поедешь в театр. Запомни, я тебя стеречь буду! Увижу полицию на маршруте или отклонишься от него, расстреляю машину, твою жену пущу на панель, возмещать мне убытки! А потом горло перережу! Не играй со мной. Жену твою привезут к тебе прямо в театр. Ее место сорок второе. Обнаружу в театре след полиции, расстреляю тебя с женой прямо на местах. О деньгах не беспокойся. Отдашь сумку жене. Она будет знать, кому и как передать ее. И не вздумай играться с куклами! В этом случае ни ты, ни твоя жена также не выйдете живыми из театра! Вас будут опекать! И, повторяю, никакой полиции! Предупреждаю! Я люблю честных игроков, и терпеть не могу дураков! Да, и прекрати искать меня! Иначе я перещелкаю твоих людей. Твоим сосункам еще в детский сад нужно ходить! За что ты им платишь? Не понимаю! – и отключил телефон.

Ничего не успев ответить, Глеб замер, расставив ноги. Похоже, главное, чего он ждал, произошло. Место и время назначено. Выдвинуты условия. Теперь все зависеть будет только от него. Единственное, о чем он теперь размышлял и навскидку не мог сразу решить, как правильно поступить, сообщать или нет о звонке Акламину. Однако хорошо разумел, что Хичков профессионал, и одолеть его задача весьма сложная. Ему со своими охранниками справиться с нею будет не под силу. Уже потерпел фиаско в квартире Гержавина. К тому же, верить Хичкову глупо. От него можно ожидать любого подвоха. Предложенный им план может стать простой фикцией. Сейчас все на весах. И там, и там риск. С двух сторон риск. Не сообщишь Акламину – рискуешь, и сообщишь – рискуешь. Гарантий – ни там, ни тут. Глеб походил, подумал. Все отвратно. Но все ж остановился на том, чтобы связаться с Аристархом. Еще некоторое время потоптался по комнате и позвонил Акламину, поднял его из постели.

61

Ранний звонок Глеба словно окатил водой из ушата. Аристарх мгновенно оценил новое сообщение. Мозг заработал в определенном направлении в усиленном режиме. Нужно было решить несколько вопросов. И каждый вопрос не из легких. Заблокировать театр. Не допустить гибели Ольги и Глеба. Нигде не засветить полицейских. Успеть отследить маршрут, о котором после восемнадцати часов Корозов должен будет ему сообщить. И взять Хичкова, если тот будет в театре, что маловероятно. Скорее всего, в театре будут его шестерки. К тому же Ольгу могут не привезти в театр. Тогда задача станет неразрешимой. Но в таком случае нельзя исключать, что главные события могут развернуться где-нибудь на маршруте. Это все необходимо предусмотреть. Подготовить операцию со многими неизвестными непросто. К тому же времени для этого будет в обрез. Предстояло найти самое правильное решение. Для этого прямо сейчас надо начать решать задачу. Аристарх сунул ноги в тапки, накинул на плечи халат, успокоил проснувшуюся жену:

– Спи, спи, мне надо сегодня пораньше! – и пошел в ванную комнату.

Приехав на работу, собрал оперативников и отдал несколько поручений по театру. А сам по недавней договоренности отправился на встречу с Суприным, после которой была назначена встреча с Фокиным. Разговор и с тем, и с другим должен быть об одном и том же, но ответы могли быть совершенно разными, а потому крайне важно именно сейчас услышать эти ответы. Они могли повлиять на ход предстоящих событий.

Перешагнув порог кабинета Суприна, Акламин увидел настороженно-выжидательный взгляд идущего навстречу и протягивающего руку Олега, как будто тот, еще не зная, что нужно от него Аристарху, уже говорил: «Знаю я вас, полицейских, вам сунь только мизинец, а вы за всю руку схватите. Не надейтесь, ничего я вам не скажу». Но тут же такое выражение лица сменилось лукавой улыбкой, словно ничего подобного он даже не думал, а уж тем более не собирался говорить. И каждый со своей колокольни может понимать его, как ему вздумается. Только он, как открытая книга, ему скрывать нечего, готов к любому разговору. Затем и эта лукавинка с лица исчезла, появилась искусственная строгость, пытаясь придать суровость внешнему виду. Однако не получилось, потому что хитринка снова засветилась в глубине глаз, вероятно, она никуда не исчезала, просто прикрылась приспустившимися веками и белыми бровями, после чего улыбка вернула лицо в его обычное состояние. На Олеге была рубашка в полоску и легкая куртка с завернутыми по локоть рукавами, из-под которых торчали длинные рукава рубахи. Ладонь у него была жестковатая, Аристарх сразу отметил это, пожимая ее.

Усадив Акламина на стул у приставного стола, Олег сел на свое рабочее место и ожидающе вытянул вперед голову. Наблюдал, как оперативник расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана пиджака, надетого под курткой, записную книжку, раскрыл ее, положил на столешницу, а рядом с нею авторучку. Серьезное неулыбчивое лицо Аристарха несколько напрягало Суприна, он не мог на нем ничего прочитать, и это его смущало. Особенно цепкие пытливые глаза оперативника не давали покоя. Между тем, заерзав в рабочем кресле, он удерживал на лице лукавинку.

– Не беспокойтесь, – начал Аристарх, – это не допрос, просто понадобилось уточнить некоторые детали ваших отношений с Глебом Корозовым.

Крякнув, Суприн деловым тоном отозвался:

– В наших отношениях с ним деталей нет! Мы по-крупному работаем! – он задвигался в кресле, откатился на нем чуть-чуть назад.

– Тем лучше, – кивнул на это Акламин. – Значит, на вопросы вам будет несложно ответить.

– Задавайте, – пробормотал Олег.

Заглянув в записную книжку, Аристарх взял авторучку, задумчиво покрутил ее пальцами на столешнице и спросил:

– Кто, кроме вас, из вашего окружения знал о готовящейся сделке с Корозовым и Фокиным?

– Все, кому следовало это знать, – отозвался Суприн. – Тайну из этого никто не делал. А зачем? Разве это противозаконно?

– Разумеется, не противозаконно, – согласился Акламин. – А все-таки кто? Конкретно можете назвать?

Задержав на оперативнике взгляд, как бы припоминая всех, кто его интересовал, Олег произнес:

– Ну, пожалуйста, назову – и неторопливо перечислил несколько фамилий.

Аккуратно записав их в книжку, Аристарх отложил авторучку и вновь спросил:

– А кто из этих людей был не заинтересован в вашей сделке?

Вопрос удивил Суприна, даже на короткое время поставил в тупик:

– Не заинтересован? – переспросил он, приподнимая белые брови и убирая с лица улыбку. И решительно ответил. – Их дело вообще десятое! Они исполнители. Работают на меня. Заинтересованным или не заинтересованным могу быть я!

– Хорошо, задам вопрос по-другому, – сказал Аристарх. – Кто из них противодействовал вашим намерениям?

– Никто! – не делая никакой паузы, сразу и твердо отсек Суприн.

– Вы абсолютно уверены? – спросил Акламин.

– Абсолютно! – качнулся в кресле Олег и хлопнул ладонями по подлокотникам. – Я работаю с ними! Если бы я не был в них уверен, я бы с ними не работал!

Помолчав, оценивая услышанные ответы, Аристарх пальцами разгладил страницы записной книжки, обратив внимание на то, что Суприн отвечал ему с одной стороны конкретно и открыто, а с другой стороны очень осторожно. Обращала на себя внимание его уверенность, с какою он отвечал на вопросы, и одновременно непостоянство его внешних проявлений с частым изменением выражения лица и ерзаньем в кресле. Как-то не вязалось все это, не складывалось во вполне конкретный облик. Впрочем, если бы Аристарх раньше общался с Олегом, он бы знал, что это его обычная манера поведения. Кроме внешнего непостоянства, он и внутренне мог быстро менять свои решения, подчас противореча самому себе, что особенно раздражало Корозова и Фокина, когда они обсуждали условия контракта. Аристарх, наблюдая все, не мог постигнуть, было ли это проявлением осторожности, либо проявлением неуверенности в себе, несмотря на его уверенный тон. Что для него было важнее: не бросить тень на своих людей или защитить себя?

Разумеется, и это естественно, каждый хочет остаться в стороне от сомнительных событий. Посему сразу доверчиво полагаться на первые ответы Суприна было бы неправильно. Многолетний опыт и интуиция подсказывали, что с Олегом надо сделать паузу, хотя времени для такой паузы не было совершенно. Уже вечером этого дня Хичков намерен закончить свою партию, но Аристарх не мог допустить, чтобы все произошло по раскладу преступника. Снова задал вопрос:

– Кто еще, кроме ваших людей, знал обо всем?

– Да кто угодно, – пожал плечами Олег, отвечая без раздумий. – Не думаю, что мои подчиненные держали это в тайне. Какая здесь может быть тайна? Я и не требовал ни от кого держать язык за зубами. Так что на ваш вопрос ответа у меня нет!

– Ну, а вы лично кому-нибудь, кроме своих подчиненных, говорили о сумме сделки и о контракте? – вгляделся в его глаза Акламин.

Покрутив головой, Суприн проговорил:

– Обычно такие вещи без надобности не разглашаются бизнесменами. И я не исключение из общего ряда!

Закрыв книжку, спрятав ее в карман, уже собираясь подняться с места, Аристарх вдруг огорошил Суприна новым вопросом:

– За что вы недолюбливаете Корозова?

Намеревавшийся подняться следом за Акламиным, чтобы пожать ему на прощание руку и проводить до двери, Олег от неожиданного вопроса оторопело застыл и растерянно пробормотал:

– А почему, откуда вы это взяли?

– И все-таки? – настаивал Аристарх. – Не забывайте, я ведь оперативник. Стало быть, немного психолог. В моей работе без этого нельзя.

Однако Суприн уже взял себя в руки и, явно не желая отвечать на этот вопрос, уклончиво отозвался:

– У меня к нему отношение, как у продавца к покупателю. Надеюсь, у него ко мне, как у покупателя к продавцу. Другого я ничего сказать не могу.

Дальнейшее продолжение беседы определенно не имело большого смысла, поэтому Акламин неторопливо поднялся, сухо попрощался и вышел из кабинета.

Успев подскочить из кресла чуть раньше, пожав руку Аристарху, Олег остался стоять на месте, провожая его до двери настороженно-выжидающим взглядом.

62

Ровно через полчаса Аристарх вошел в офис Фокина. Обилие охранников внутри удивило его. Практически у каждой двери. В голове невольно возникал вопрос, зачем нужно столько? Что здесь, Алмазный фонд или золотые слитки за каждой дверью? В приемной у окна тоже сидел охранник. Беловолосый, с короткой стрижкой, с маленькими ушами и маленькими глазами, в короткой осенней куртке на молнии. По лицу видно, скучал, прикрывая рот, зевал, посматривая на секретаря. Когда Акламин показал секретарю свое удостоверение, охранник привстал со стула, как будто Аристарх обратился к нему. Секретарь схватила телефон, позвонила Борису?

– Здесь из полиции! – сказала быстро.

– Знаю! – ответил Фокин – Пусть войдет!

Вскочив с места, девушка кивнула на кабинет:

– Он ждет!

Открыв дверь в кабинет, Акламин приостановился на пороге. Квадратный кабинет, оформленный в строгом деловом стиле, разительно отличался от кабинета Суприна, походившего больше на жилую комнату. Фокин вышел из-за рабочего стола, но не пошел навстречу с протянутой для пожатия рукой. Шагнул к другому столу и показал Аристарху на стулья, предлагая самому выбрать любое место. Сухо произнес:

– Что на этот раз привело ко мне полицию?

В глаза Акламину бросилось резкое отличие в поведении Фокина от Суприна. Молодой человек вел себя так, как ведут те, кто хорошо знает себе цену. Далеко не красавец внешне был облачен в дорогую рубашку, галстук и красивый изысканный костюм, который, надо признать, придавал ему некоторый шарм.

– Я здесь еще не был, – ответил Аристарх, проходя к столу и опускаясь на один из стульев.

Дождавшись, когда сядет Акламин, Борис тоже сел напротив него, пояснил:

– Были оперативники, когда около офиса произошло убийство и ранили моего охранника. Но сейчас вроде все спокойно.

– Покой нам только снится, – серьезно сказал Аристарх, выкладывая из кармана записную книжку.

Наморщившись, Фокин налился бледной краской:

– К сожалению! – сделал короткую паузу. – Итак, что привело вас ко мне?

Разговор с Борисом проходил в том же ключе, что и с Суприным. Акламин задавал те же вопросы, и, в общем-то, получал ожидаемые ответы. Только Фокин на все вопросы отвечал агрессивно и своей категоричностью не вызывал никакого иного толкования и колебаний в его правдивости. Борис производил на Аристарха более сильное впечатление, чем Суприн. Однако у оперативника всегда оставалось за собой поле для сомнений, пока не слова, а факты не наступали на горло. По своим работникам Борис отвечал твердо, давал понять, что за действия подчиненных он ручается. Но когда Акламин стал задавать вопросы, выходя за пределы круга его подчиненных, вот тут Фокин сосредоточенно задумался. На лице появился легкий налет багровости, оно сделалось непроницаемым. Ответы стали тормозиться. Его мысли определенно цеплялись за какие-то моменты или знакомых, с которыми он безусловно беседовал по теме сделки с Суприным, но за которых сейчас поручиться не мог. И это его явно выводило из себя. Он не назвал ни одной фамилии, которые теперь заставляли его колебаться. Но, похоже, его уже гложет мысль, что в вопросах оперативника есть резон.

Разговаривая с Фокиным, Аристарх интуитивно чувствовал, что рядом с Борисом есть незаполненные пустоты и провалы, в которые валились не только вопросы, но и ответы на них. Подобное не возникало после беседы с Суприным, хотя и там было не все гладко. Явное нежелание Суприна ответить на последний вопрос о Корозове, заставляло задуматься. Между тем, Фокин на такой же вопрос ответил вполне определенно:

– Любить Корозова я не обязан! Меня интересует исключительно деловая сторона его личности.

И все же, несмотря на это, осадок на душе у Аристарха после разговора с Фокиным был больше, чем с Суприным. Тут проявилась четкая недосказанность по кругу знакомых, которые, возможно, могли бы стать определенными ответами для Акламина. Между тем, на поверку переговоры с Олегом и Борисом не дали понимания, на кого мог работать Хичков.

63

Для проверки информации о смерти пациента Вадим отрядил своих подручных, чтобы посетили морг и собственными глазами увидели труп. Но странное дело, морг оказался за семью печатями, попасть туда его подручным не удалось. Как волчки прокрутились у закрытых дверей и вернулись не солоно хлебавши. Второй и третий день не стал исключением. Это сразу насторожило Хичкова. Не появлялись родственники, чтобы забрать труп для похорон, как будто парень был бомжом. Странно все, странно. Покрутились возле дома, где жили его родители. Никакой подготовки к похоронам. И тогда Вадиму стало все ясно. С ним игру ведут полицейские. Это позабавило его. Смерть пациента с этого момента для него потеряла смысл. Во главу угла стало то, что Гержавин не сдержал слово. Никому никогда Хичков не прощал обмана. Лохом не был. Идиотом в данном случае оказался врач. Забыл, в чьих руках находится его семья. Ну, что ж, придется напомнить! Хичков достал смартфон, просмотрел снимки жены Гержавина. И отправил сообщения врачу. Тот находился в отделении, в своем кабинете, сидел за столом, когда на его телефон пришли сообщения со снимками его жены. Увидев их, Сергей Сергеевич лишился дара речи. Мозг на какое-то время отключился, пропал слух. Поэтому не сразу он услыхал долгий звонок телефона. Когда поднес к уху, голос Хичкова раздался для него, как из преисподней:

– Ты нарушил свое слово, док! – сказал Вадим. – Ты думал, я лох, который поверит в полицейские штучки с твоим пациентом? Учти, ты сам продал дьяволу свою семью, док, за десять целковых! – злой голос долбил мозг, как дятел дупло. – Теперь молись на своего пациента, док, потому что детей своих ты больше никогда не увидишь! Но я человек добрый и помню, что ты просил меня не убивать их! Хорошо, док, я не убью их сразу! Твоя жена уже начала работать на панели! У нее это неплохо получается! Но особенно в ходу сейчас детская порнография! Скоро ты убедишься в этом! Я пришлю тебе снимки твоих дочек! Меня надо было слушаться, док! – голос Вадима после этих слов прервался и телефон замолчал.

Разумеется, Хичков уже принял решение поступить именно так, как сказал Гержавину. Приходилось только немного отсрочить это, чтобы сначала подобрать все хвосты и закончить с Корозовым. Однако он уже успел связаться с покупателями женщин и девочек и предложить им товар. Уверен был, что за них сорвет свой куш. Гержавина парализовали слова Хичкова. Первое, о чем он подумал, надо было подчиниться бандиту, выполнить его условия. Угрозы преступника оказались не пустым звуком. Раскаиваясь в своей непокорности, ненавидя себя, Гержавин тупо уставился в одну точку, губы задрожали, он заплакал. Слезы катились по щекам и, срываясь вниз, падали прямо на какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столешнице. Густая седина от висков стремительно поползла по волосам и обелила всю голову. Он мгновенно постарел лет на десять. Бледное лицо превратилось в восковую маску. Бездумно долго сидел на месте, тупо раскачиваясь взад-вперед. Когда появились проблески сознания, сбила с ног мысль, что он оказался слабым, неспособным защитить семью. Жизнь для него становилась невыносимой. Слепо посмотрел в потолок. Боже мой, осталось только одно: удавиться. Залезть в петлю. Чтобы больше ни о чем не слышать и не знать. Однако тут же из груди волнами пошло чувство противления. Убить себя просто. Себя. А Хичков при этом останется благоденствовать. А семья? Кто выручит ее? Нет, удавиться ему нельзя! Нужно остановить Хичкова и выручить семью! Он пока что живой, а, значит, должен, обязан бороться, чтобы перегрызть преступнику глотку.

Поднявшись из-за стола, Гержавин стал ощущать в ногах, которые еще минуту назад были ватными и неуправляемыми, твердость. К нему медленно возвращалось чувство собственного «я». Пройдясь по кабинету, он решительно позвонил Акламину и сказал о звонке. Аристарх в это время ехал от Фокина. Выслушав врача, развернул машину в сторону больницы. Внизу набросил белый халат на плечи, поднялся в хирургическое отделение. Стоило ему переступить порог кабинета врача, как тот сразу заговорил, шагнув навстречу:

– Я готов!

Глянув на него озадаченно, Аристарх приостановился. На него смотрело другое лицо. В квартире, после посещения его Хичковым, он видел седые виски и прожилки седины в волосах, теперь же голова была сплошь седой. Лицо осунулось и постарело, но при этом растерянного жалкого выражения, как прежде, на нем не было. Безусловно, этот звонок от Хичкова изменил врача не только внешне, но и внутренне. Акламин спросил:

– К чему вы готовы?

Чуть заикаясь от напряжения, Сергей Сергеевич выдохнул:

– Произошло ужасное! Но он об этом пожалеет! Я отправлю его в ад! Я – врач, я знаю, как это сделать! И я сделаю это!

– Что вам сказал Хичков? – останавливаясь перед ним, произнес Аристарх, пытливо глядя неулыбчивыми глазами.

Очевидно, выговорить то, что он слышал от преступника, а, тем более, показать снимки жены, Гержавин не мог. Это было выше его сил. Однако он не то, чтобы стушевался в ответ, не желая открыться, не сник, не замялся, он налился гневом, вскинул голову и воскликнул:

– Это личное! Такое личное, какое не прощается никому и никогда!

– Верю! – серьезно сказал Акламин. – Но у меня работа, заниматься личными делами людей! Говорите!

– Я готов! – решительно повторил Гержавин. – Я должен своими руками уничтожить Хичкова! Если вы откажете мне, я буду искать его сам! Ничто не остановит меня!

Осознание того, что никакой другой информации о разговоре с Хичковым он от врача больше не получит, толкнуло Аристарха предположить, что с семьей Гержавина что-то произошло из ряда вон выходящее или может произойти. Казалось, пылающий местью врач управлялся в эти минуты безрассудством. И действительно готов был ринуться в пропасть головой, не понимая, чем ему грозит это, и какой помехой оперативникам он может стать в работе. Оттолкнуть его сейчас никак нельзя, но и как-то использовать тоже невозможно. Чтобы сбить накал и несколько успокоить Гержавина, Акламин серьезно выговорил:

– Хорошо! Я сообщу вам, когда настанет такой момент.

Такой ответ явно не удовлетворил Сергея Сергеевича:

– Вы не поняли! – воскликнул он. – Я хочу участвовать в его поисках!

Сделав вид, что пошел на уступку, Аристарх коротко кивнул:

– Я подумаю, как вас можно будет использовать!

Сообразив, что другого ответа он не получит, Гержавин неотрывно смотрел в глаза Акламину, словно пытался отыскать в них нечто очень важное для себя. Мучительное раздумье тлело в его мозге. Сейчас он порывался показать оперативнику снимки, чтобы тот окончательно понял, почему он должен пойти навстречу ему, но он не мог переступить через невидимую черту. Эти снимки он воспринимал как позор для мужчины, который не способен защитить свою семью. Хичков рассчитал все правильно. Его удар пришелся в самое больное место.

Что касалось Аристарха, тот почуял, что время начинают отсчитывать песочные часы. Его осталось совсем мало, может быть, еще меньше, чем он думает. Хичков должен быть остановлен любой ценой, потому что жизнь заложников висит на волоске.