Текст книги "Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»"

Один из мужчин на заднем сидении визгливо закричал:

– Я – уважаемый директор школы номер сорок восемь!.. И я найду на вас управу, потому что меня знают даже в Министерстве просвещения за три книги по педагогике! Сейчас я вас прищучу, – мужчина достал из кармана мобильник и принялся набирать номер.

Один из захватчиков стремительно к нему подбежал и наотмашь ударил рукоятью пистолета в висок. Бледный директор школы упал к его ногам, а старший бандит прокричал:

– Твою мать! Надо было обыскать всех этих пидоров с самого начала. Приходько, быстро обыщи, и если хоть у одного останется в карманах что-либо запрещенное типа мобильника или оружия, я тебе яйца оторву под корень, и ты знаешь, что это не шутка.

Тот, который знал, что это не шутка, начал старательно нас обыскивать, а второй взвалил безжизненное тело директора на плечо и вынес его из автобуса.

Главный подытожил:

– Ну вот, одним бунтарем меньше, Крюкин отправил его на свидание с господином Ушинским. А сейчас всем выйти из автобуса и построиться.

Мы вышли из автобуса и увидели улыбающегося маленького мужичка в фуфайке, застегнутой на все пуговицы, синих джинсах и кирзовых сапогах; он курил папиросу и улыбался нам так радостно, словно увидел старых друзей или родственников. Мужичок докурил папироску, выплюнул окурок нам под ноги и, не переставая улыбаться, сказал:

– Здравствуйте, мои дорогие бойцы, я ваш прораб, Петр Пересветов, прошу любить и жаловать, с сегодняшнего дня и следующие за ним два месяца мы будем работать вместе. Вас двадцать человек, и я думаю, что за два месяца мы справимся, это достижимо, если даже среди вас не окажется строителей. Поднимите руки, кто умеет строить.

Двенадцать человек подняли руки, а восемь, среди которых был и я, нет. Пересветов заулыбался еще радостнее и воскликнул:

– Вот и прелестненько, бойцы! У нас есть восемь подсобников для двенадцати специалистов. А сейчас мы зайдем в прорабскую, и вы напишите договоры с моей строительной фирмой. У нас все официально и надежно, мы никого никогда не обманывали, потому что мы серьезная фирма, а с теми, кто не захочет писать договора, поговорит по-дружески наш начальник охраны товарищ Небаба.

Предводитель группы бандитов ухмыльнулся и пообещал:

– Тех, кто откажется подписывать договор, я отправлю вслед за директором школы на встречу с господином Ушинским.

Желающих идти на встречу с Ушинским не оказалось, все двадцать человек молча и послушно зашли в прорабскую и подписали договоры с фирмой «Быстрострой», потом улыбающийся Пересветов выдал нам рабочие костюмы и сказал:

– Бойцы, поздравляю вас с зачислением в нашу ударную бригаду, вам действительно повезло, потому что на обычных стройках строители получают в среднем по десять тысяч рублей в месяц, а у нас зарплата в три раза больше, потому что депутат Палкин – самый щедрый из депутатов Петербурга, и, оценив это по достоинству, в следующую избирательную компанию вы проголосуете за него. Ур-ра!

Пересветов закричал «ура», а мы, двадцать человек, стояли молча с рабочей одеждой в руках и еще не до конца верили в реальность происходящего (конечно же, я говорю о своих впечатлениях, а что ощущали остальные заложники, я только предполагаю). Потом нас отвели в столовую на первом этаже трехэтажного здания и накормили до отвала макаронами с мясом. Пересветов ел вместе с нами и хвастался:

– Здесь кормят на убой, любой может съесть две, три или четыре порции, а если есть желание, то и по пять, вот мне, к примеру, хватает и одной, но вам предстоит более активная работа, чем мне, поэтому ешьте больше – проживете дольше.

Девятнадцать человек из бригады ели очень неохотно, и их можно было понять: наверняка они ночью спали, а утром перед работой завтракали, а вот я всю ночь провел в движении при сильнейшем нервном напряжении, и поэтому во мне проснулся зверский аппетит, я ел и не мог насытиться, словно голодал до этого не меньше недели. Остальные девятнадцать человек, не доевшие свои первые порции, удивленно смотрели, как я без особого труда расправляюсь с пятой. После пятой порции я перевел дух, а улыбающийся Пересветов сказал:

– Ну вот и прелестненько, у нас появился стахановец. Как тебя зовут, герой?

– Игорь Арбатов, – ответил я, потом поправился: – А может быть, Спирин, я сам уже точно не знаю…

Улыбающийся прораб закурил беломорину и признался:

– Мне по фиг, какая у тебя фамилия, будешь Арбатов-Спирин, главное, чтобы ты работал исправно и не ломался, ведь сломанные игрушки выбрасывают. А сейчас я отведу вас по вашим комнатам, вы переоденетесь, и мы пойдем работать.

С первого этажа, где находилась столовая, нас провели на второй и распределили по семи комнатам: в шесть – по три человека, и в одну – два. Мне повезло, потому что я попал в последнюю. Хоть я и оптимист, но не люблю жить в общежитии, и если бы я мог выбирать, то выбрал бы одну комнату на меня одного, но мои желания здесь никого не волновали.

В небольшой чистой комнате стояло две кровати, укрытые зелеными покрывалами, два стула, две тумбочки и два небольших шкафа для одежды. Веселый прораб, который вошел в комнату вслед за мной и моим новым соседом, сказал:

– Через пятнадцать минут я жду вас в переодетом виде на улице, перед этим домом. И не вздумайте куролесить, здесь все контролируют очень серьезные люди: один неверный шаг – и вы можете погибнуть, как этот героический директор школы, его тело наверняка подбросят на шоссе под быстро идущий грузовик.

Жизнерадостный прораб вышел из комнаты, а мой сосед, высокий молодой мужчина лет двадцати восьми с черным лицом, протянул мне черную руку и сказал:

– Давай, Игорь, познакомимся, меня зовут Денис Давыдов.

Я пожал его руку и посоветовал:

– Денис, сходи вымой руки и лицо, ты где-то успел перепачкаться в черной краске.

Новый знакомый недовольно поморщился, выдернул свою руку из моей и проворчал:

– Твой юмор такой же уродский, как и лицо.

Я смутился:

– Извини, я впервые знакомлюсь с русским негром. Или ты не русский?

Негр подошел к одной из кроватей, сел на нее и заявил:

– Да вообще-то как бы русский, и нигде, кроме Петербурга, не был, мой папа бросил свое семя в советскую девушку Катю и, узнав, что она забеременела мной, сбежал в свою сраную Анголу. Теперь раз в год он присылает мне открытку на Новый год, а встречаться со мной не хочет.

– Мой папа поступил очень похоже, – проговорил я. – Сорок лет я о нем ничего не слышал, вчера мы встретились впервые, и я теперь не знаю, хочу ли повторной встречи. Как ты думаешь, Денис, нас действительно продержат здесь два месяца? Мои близкие сойдут с ума.

Денис, уже начавший переодеваться, ответил:

– Боюсь, что нас здесь продержат намного дольше, с депутатами шутки плохи, ведь у них власть. За свои двадцать восемь лет я встречался с ними три раза и всегда оставался в проигрыше, будет хорошо, если мы вообще выйдем отсюда живыми.

– А ты, Денис, не оптимист, – заметил я.

Негр кивнул:

– Ты угадал, я – реалист, и прекрасно понимаю, что мы как свидетели этому депутату Палкину не нужны, значит, он постарается нас отсюда не выпустить.

– Но ведь мы только что написали договоры о добровольном сотрудничестве с его строительной фирмой, – вспомнил я. – С его легкой руки мы все здесь – добровольцы-шабашники, приехавшие за длинным рублем. Меня, кстати, когда принимали в пионеры, тоже не спрашивали, хочу я этого или нет, привезли вместе с толпой моих одноклассников в райком комсомола и радостно сообщили, что нам выпала великая честь нести знамя коммунизма в своих юных руках. И точно так же потом принимали в комсомол – привезли толпу пятнадцатилетних олухов в райком компартии и сообщили, что нам выпала честь нести великое знамя коммунизма, и никого не заботило, хотим мы этого или нет. Нас самих, кстати, это тоже не заботило, потому что в те времена так было принято.

Негр сморщил свое молодое симпатичное (с чертами Александра Пушкина) лицо и сообщил:

– А меня в пионеры и в комсомольцы не приняли бы, если бы это и происходило в мое время. И скорее всего, не из-за цвета кожи, а из-за того, что я еврей. В Советском союзе, как я знаю, не любили евреев.

– А ты еще и еврей?! – изумился я.

Денис кивнул:

– Да, наполовину. Моя мама – чистокровная еврейка, и в паспорте у меня записано, что я еврей.

Я рассмеялся:

– Братишка, негров-евреев я еще не встречал.

Денис, закончивший переодеваться, подмигнул мне:

– А вот и не правда, а вот и ошибаешься! С Александром-то Пушкиным ты наверняка знаком, я еще не встречал людей, которые бы о нем не слышали, а он был еврейским негром или негритянским евреем, самым знаменитым и выдающимся.

Я изобразил удивление:

– И чего же выдающегося он сделал?

Денис с минуту внимательно на меня смотрел, потом покрутил пальцем у виска и спросил в свою очередь:

– Издеваешься, да?

Я взглянул в его большие темные пушкинские глаза и изрек:

– Нет, не издеваюсь, я действительно не знаю, что же выдающегося сделал этот Александр Пушкин, его роман «Война и мир» я не дочитал даже до половины, потому что там никто никого не трахает, а это жизненная неправда, в жизни люди все время трахаются.

Негр возмущенно фыркнул, взмахнул руками, словно дирижер перед оркестром и звенящим голосом сказал:

– Таких дебилов я еще не встречал, ты, наверное, родился где-нибудь у негра в жопе, где никто ничего не знает. Идиот, «Войну и мир» написал Лев Толстой, а Пушкин написал…

– «Идиота», – договорил я за него, – но «Идиота» я не дочитал даже до половины, потому что там тоже никто не трахается, а это жизненная неправда, я не люблю книг, где никто никого не трахает.

Темное лицо Дениса еще сильнее потемнело от досады.

– Если ты не любишь Достоевского, значит, ты не настоящий петербуржец.

Я снова удивился:

– Денис, а при чем здесь Достоевский, ведь мы говорили о Пушкине? Кстати, я вспомнил его действительно правдивую книгу «Сто лет одиночества», и когда племянник впендюрил своей родной тетке, а ее муж в это время находился в соседней комнате и ничего не слышал, потому что пил вино и смотрел телевизор, вот именно этот эпизод показался мне самым правдивым в прозе Пушкина, а потом в финале у этой страстной парочки родился мертвый ребенок с хвостом и рогами.

Еврейский негр Денис Давыдов не захотел дальше слушать, он выскочил из комнаты, хлопнув дверью, а я, наконец, захохотал, ведь мне уже давно не удавалось поприкалываться над интеллигентными людьми, потому что они встречаются на моем пути чрезвычайно редко. Похоже, мне повезло с соседом.

Я закончил переодеваться и тоже вышел из комнаты и спустился на улицу.

Девятнадцать серьезных переодетых мужчин и оптимист прораб уже стояли перед входом. Увидев меня, прораб сказал:

– Подсобник Арбатов-Спирин опоздал на пять минут. На первый раз я ему это прощаю, но в следующий раз накажу штрафом. Учтите, бойцы, за опоздания, за халтуру на работе, за разгильдяйство я буду бить вас долларом по карману, иначе мы никогда объекта не закончим. А если мы не впишемся в два месяца, то депутат Палкин накажет деньгами и меня, а это не входит в мои планы. А сейчас быстренько идем в прорабскую, берем инструмент и начинаем ударно трудиться.

Мы сходили в прорабскую, взяли инструменты, и работа закипела. Четыре человека месили перед домом цементный раствор, четыре – таскали наверх этот раствор и кирпичи, а двенадцать специалистов делали стены. Я вначале месил раствор, но потом один раз ошибся в пропорции песок-вода-цемент, за что приветливый Пересветов оштрафовал меня на сто баксов. Он записал это в свою записную книжку, и после этого я начал таскать наверх кирпичи. А в конце дня выяснилось, что прораб умудрился оштрафовать все двадцать человек – кого на сто, а кого и на двести баксов. Если так пойдет и дальше, то в конце срока мы будем должны депутату Палкину, а не он нам.

Зато кормили нас действительно хорошо: в обед на столах стояли большие белые эмалированные тазы с бананами, яблоками и виноградом, и при желании можно было наесться одними фруктами, но они были лишь прелюдией к обеду – хорошо сваренным щам с мясом на первое и целой курицей с рисом на второе. Да, да, на каждого работника пришлась целая, жареная с морковью курица. А ужин состоял из четырех блюд, с которыми даже я не справился. Сильнейшая усталость отбила аппетит у всех двадцати бойцов бригады. Да, в течение дня мы пахали, как заведенные, без перекуров и болтовни, и выполнили три нормы. Улыбающийся прораб похвалил всех в конце дня:

– Браво, бойцы-молодцы, такого энтузиазма в первый день работы я от вас не ожидал. И это все потому, что вы правильно оценили ситуацию: против лома нет приема, окромя другого лома, а у вас его нет.

Один из мужчин нашей бригады спросил:

– А нашим родственникам мы можем как-то сообщить о том, что мы живы-здоровы? Ведь если мы не появимся до ночи, они начнут звонить в милицию.

Прораб его успокоил:

– Этим вопросом занимается начальник охраны Небаба, можете не беспокоиться, он обязательно найдет нужные слова для ваших родственников, и никуда звонить они не будут.

Потом мы встали из-за стола и ушли наверх в свои комнаты – двадцать уставших молчаливых мужчин, взятых в заложники депутатом Палкиным для строительства его дома. Он вполне мог бы сделать это без насилия: за тройную оплату нашлось бы много желающих у него поработать, и все они были бы специалистами в строительстве, в отличие от нас, но поступки депутатов не поддаются логике.

Я лег на кровать, закинув на спинку уставшие ноги, а хмурый Денис сел на стул и мрачно произнес:

– Никогда еще так сильно не уставал, так пахать могут только негры в Африке, а я образованный петербуржец с двумя высшими образованиями, у меня даже гвозди забивает жена, потому что она практик, а я теоретик. Ах, мое бедненькое тельце, как же сильно ты сегодня набегалось. Так хреново я чувствовал себя только однажды, когда бежал кросс на десять километров, ах, боже мой, за что бедненькому Дениске такое унижение, жена бы сейчас сделала мне массаж. Игорь, пожалей бедного еврея, сделай ему массаж, иначе я не смогу уснуть и умру этой же ночью.

Денис так жалобно это сказал, что я не мог ему отказать, тем более что был менее уставшим, чем он, работа токарем на заводе сделала меня физически сильным и выносливым. Я встал с кровати и сказал:

– Раздевайся, сосед, и ложись на живот, попытаюсь помочь твоему горю.

Денис поспешно разделся до трусов в черно-белую клетку, лег на кровать спиной вверх и сообщил:

– А моя дорогая Сара сейчас бы посмеялась надо мной, она любит надо мной насмехаться.

Я сел рядом, начал массировать его темную спину и поинтересовался:

– Сара – это твоя жена?

– Нет, – ответил Денис. – Сара – это любимая собака, а жену зовут Лена, она наполовину китаянка, наполовину еврейка. Ее папа тоже в свое время учился в Петербурге, бросил свое семя в одну коренную петербурженку и уехал к себе в Китай… ах, как хорошо ты массируешь… кстати, еврейская кровь в моей жене, так же как и во мне, оказалась главной, и мы ощущаем себя евреями… А ты, урод, Пушкина не читал, с такими я еще не встречался, говорят, даже Гитлер и Муссолини очень уважали Пушкина. Помоги нам, боже, выдержать здесь целых два месяца. Сейчас ты закончишь, и массаж уже тебе сделаю я, у меня тоже неплохо получается, Сара его очень даже уважает, а вот Ленке не нравится…

Денис произнес эту фразу и захрапел. Намучился, бедолага, на непривычной работе. Я перебрался на свою кровать и через минуту тоже крепко уснул.

А утром в шесть часов в комнате громко заговорило радио, которое было вделано в стену и которое нельзя было выключить. Почти сразу в комнату вошли два здоровяка из охраны, и один из них прорычал:

– Подъем, урроды, сейчас у вас время утренней зарядки, сам Небаба будет с вами заниматься бегом. Срочно надели спортивные костюмы, поссали в туалете и выскочили на улицу. Небаба ждать не любит.

После такой прелюдии мы с Денисом быстренько вскочили со своих кроватей, натянули принесенные кем-то ночью спортивные костюмы, сбегали в туалет по малой нужде и выскочили на улицу, где нас ожидал высоченный и здоровенный начальник охраны, тоже облаченный в спортивный костюм. Он построил нас по росту в одну шеренгу, и мы побежали за ним по большому кругу вдоль забора. Небаба припустил довольно быстро, крикнув нам:

– Не отставать, козлы! Кто отстанет, того я оштрафую на сто баксов.

После этого предупреждения наша бригада приободрилась и увеличила скорость. Накрутив не менее пяти километров, начальник охраны остановился и заставил нас приседать, потом отжиматься от земли, потом прыгать через поставленное на бок корыто, потом нас отвели в душ, потом в столовую, где нас встретил улыбающийся, курящий папироску прораб Пересветов со словами:

– Доброе утро, любимые бойцы, сегодня нам предстоит сделать не меньше, чем вчера, предлагаю всем настроиться на такой график жизни, и победа будет за нами. Кушайте на здоровье то, что послал депутат Палкин.

А депутат Палкин послал очень даже немало, он кормил нас так же хорошо, как потчевала меня моя Полина. Ах, Полина, любовь моя, как же сильно я по тебе соскучился, ведь мы не виделись уже целых двое суток, а это для любящего человека кажется вечностью.

Весь второй рабочий день мы с Денисом и Михаилом, еще одним мужчиной из нашей бригады, таскали кирпичи с первого этажа на второй, где клали кладку двенадцать специалистов, от которых не отходил прораб; как и в первый день, мы трудились без перекуров, в хорошем темпе. Михаил, который до этого служил начальником компьютерного отдела в каком-то институте, плакался, что так он пахал только в армии двадцать лет назад. Денис сочувствовал ему и радовался, что его миновала такая участь:

– А вот меня в армию не взяли исключительно из-за цвета моей кожи, ведь в армию берут только дураков и белых негров, а евреи всегда это понимали и уходили в музыку, в писательство, в художники, и поэтому девяносто процентов гениальных художников-писателей-композиторов – это евреи: Микеланджело – еврей, Леонардо – еврей, Рафаэль – тоже еврей, Андрей Рублев – еврей, Пушкин и Лермонтов – тоже евреи.

Михаил, бежавший чуть впереди Дениса со стопкой кирпичей в руках, спросил:

– А ты, чернокожий, кем работаешь на воле?

– Директором супермаркета, и видя, как вы можете ударно работать, я готов потом вас обоих взять к себе грузчиками. У меня вы будете получать не меньше, чем здесь, если, конечно, не будете пить водку, хотя я еще не встречал русского человека, который бы не пил водку.

Михаил тут же похвастался:

– А вот я водку не пью, потому что мне выдают технический спирт для протирания компьютеров, я уже пятнадцать лет пью только его и чувствую себя прекрасно.

Я, бежавший чуть позади Дениса, спросил седого Михаила, которому внешне я дал бы не меньше шестидесяти:

– А сколько тебе лет?

– Тридцать восемь, – ответил Михаил. – А моя жена не дает мне больше тридцати.

– Ей самой наверняка не меньше семидесяти, – предположил Денис.

Обиженный Михаил возразил:

– Я не знакомлюсь с женщинами старше тридцати лет, потому что после тридцати женщина превращается в старуху, отвратительно пахнущую старуху с дряблым телом.

Любопытно, а что бы Михаил сказал, если бы увидел мою Полину? Она в свои шестьдесят намного моложе тридцатилетних телок…

Тут я зацепился ногой за какое-то препятствие, споткнулся и выронил кирпичи на бетонный пол, несколько штук из них разбилось на куски. Прораб, видевший это, сказал:

– Подсобник Арбатов-Спирин, за порчу стройматериала я штрафую тебя на десять баксов.

Он вытащил из кармана записную книжку, занес в нее цифры, а я побежал вниз за следующей порцией кирпичей.

Второй день промелькнул так же стремительно, как и первый. Вечером, после душа и обильного ужина, я опять сделал соседу Денису массаж, после которого он мгновенно уснул и захрапел.

Утром в шесть часов в нашей комнате громко заговорило радио, и все повторилось. И повторялось дальше. Третий день практически не отличался от второго, четвертый от третьего: мы работали, ели и спали.

В субботу, на шестой день нашей принудительной работы, прораб Пересветов сообщил, что мы будем работать без выходных до конца строительства. Кто-то из мужчин бригады поинтересовался насчет обещанных нам раз в неделю женщинах. Прораб его успокоил:

– Депутат Палкин никогда никого не обманывает: сегодня же вечером вы получите сексуальное свидание с женщиной. После ужина все желающие могут прийти в спортивный зал и отвязаться там на полную катушку.

После этой новости большинство мужчин оживилось, потому что жизнь без секса – и не жизнь вовсе. Я же, подумав о Полине, поначалу идти не хотел, но потом, вспомнив, что она замужняя женщина и, возможно, все эти дни без меня активно занимается сексом со своим благоверным, решил, что пойду. А почему бы не побаловать мой лишенный женского внимания, скучающий без дела «божественный молоток» («боровик», «кашалот», «пень»). Ведь за мелькнувшую неделю я не занимался даже онанизмом, работа отнимала все силы.

Вечером, подходя к своей комнате, я столкнулся в дверях с соседом Денисом. Он хлопнул меня по плечу и радостно сообщил:

– Бегу в спортивный зал за кусочком секса, дома Ленка имела меня каждый день по два раза, а здесь уже замучили сексуальные сны. Вначале я эту крошку поставлю раком и не отпущу, пока не кончу два раза подряд, мой Мойша просто обожает кончать по два раза подряд.

Я сделал удивленное лицо и спросил:

– А Мойша – это кто?

Денис поднял к потолку кулак с оттопыренным большим пальцем и похвастался:

– Великий Мойша – это мой двадцатисантиметровый красавец, женщины от него без ума. Все, я побежал, а то сейчас взорвусь от переизбытка спермы в моем организме. Если ты нормальный мужик, то наверняка прибежишь в спортивный зал сразу же вслед за мной.

Денис поспешил в спортивный зал, а я зашел в комнату, сел на свою кровать, взлохматил рукой волосы, потом резко вскочил и побежал догонять соседа.

Спортивный зал находился на первом этаже, рядом со столовой. У двери стоял охранник. Увидев меня, он ухмыльнулся:

– А ты, мусор, появился последним. Не уверен, что тебе что-нибудь достанется.

Он распахнул передо мной дверь, я вошел в большой зал с двумя десятками различных тренажеров. В углу лежал широченный кожаный мат, на котором белела обнаженная женщина неопределенного возраста. Один из мужиков нашей бригады трудился над ней, а остальные восемнадцать стояли рядом и, очевидно, ждали своей очереди. Мой сосед Денис был последним. Я подошел поближе и рассмотрел женщину. Тощая, морщинистая блондинка лежала на спине, широко раскинув ноги, и совершенно не реагировала на действия партнера. Тот кончил и сразу же встал в конец очереди, а на его место пристроился другой. Женщина этого словно и не заметила, она смотрела безразличным сонным взглядом в одну точку на потолке. Странно, когда я спешил сюда, то был чрезвычайно возбужден, но сейчас, увидев абсолютно равнодушную к сексу женщину, потерял задор. К тому же меня никогда не привлекал коллективный секс.

Я развернулся и побрел обратно. Дежурный у входа снова ухмыльнулся:

– Ну что, мусор, испугался Зойки? Ну и зря, ее здесь даже собаки мозолят.

Я вернулся в свою комнату, сел на кровать и стал вспоминать Полину. Незаметно для самого себя я расстегнул брюки и выпустил на волю свой «божественный молоток». И стал его поглаживать, прикрыв глаза. Моя великолепная Полина, кстати, делает это лучше, чем я. А как активно она любила меня во всех позах, сладкая Полинка со сладкой пещеркой и сладкими губами, уже целую неделю я не ласкал твое прекрасное тело и не слышал твоего бархатного, волнующего кровь голоса. Жизнь без тебя опять стала бесцветной и серой, какой она была до встречи с тобой. Ах, Полина, бесценное мое сокровище, спасибо тебе за то, что ты существуешь и любишь меня. За эту неделю я понял, что ты меня любишь. Как только мы встретимся вновь, я не буду ничего говорить, я молча войду в тебя до предела и не буду выходить целые сутки, войду и замру, о, это будет божественно!..

На миг я приоткрыл глаза… и обалдел: мой «божественный молоток» покачивался перед самым моим носом. Меня вдруг охватила дрожь. Невероятно: да ведь я же могу сам себе доставить удовольствие! Самое нежное и изысканное удовольствие. Хоть я и не циркач, а обыкновенный мужчина… впрочем, где-то я, помнится, читал, что примерно один процент мужчин способны это сделать, то есть произвести автоминет… Выходит, я отношусь к этим счастливчикам, господи, как же мне повезло! И что ж я раньше этого не знал? Сколько времени упущено!.. Но ничего, у меня еще немало лет впереди, и сейчас я узнаю, каково это – поласкать ртом самого себя.

Я глубоко вздохнул в предвкушении, и тут же усомнился: а не подавлюсь ли я с непривычки, ведь у меня такого опыта еще не было? Ничего, главное – не торопиться… я пригнулся и для начала собрался поцеловать оголенную во всей своей красе поблескивающую головку. Но тут я услышал какой-то звук, быстро выпрямился и встретился взглядом с широко открытыми черными глазами Дениса (он вошел в комнату так тихо, что я ничего не услышал). Денис открыл рот и пробормотал:

– Господи помилуй, такого слона я еще вживую не видел… Да тебе бы позавидовал сам Джон Холмс!

Я спрятал обмякшего «слона» в штаны и спросил:

– Ты говоришь о сыне Шерлока Холмса? А я и не знал, что у него был сын, наверняка его выносил и родил доктор Ватсон.

Денис не принял моего юмора.

– Перестань дурачиться, Игорь, я имел в виду американского порноактера Джона Холмса, его знаменитый член был около тридцати трех сантиметров, и Джон сделал с его помощью бешеные бабки. А почему бы и тебе не начать сниматься в кино для взрослых? Тебе сколько лет?

– Сорок, – ответил я.

Денис сел на свою кровать, продолжая рассуждать:

– С таким сокровищем в штанах можно начать и в сорок… Знаешь, настоящий еврей никогда не упустит возможности заработать. А на этом слоне можно очень даже приподняться, я это печенкой чувствую, мне надоело жить в нищете.

Я удивился:

– Но ведь ты же хвастался, что работаешь директором супермаркета, а они зарабатывают неплохо.

Денис махнул рукой:

– Ерунда, я вешал вам лапшу на уши, потому что мне надоела хвастливая болтовня Михаила о трудно-почетной работе начальника отдела, и я нафантазировал. На самом деле я работаю в библиотеке, и в месяц у меня выходит сто занюханных долларов, и жена получает почти столько же, мы нищие петербургские евреи, живущие от получки до получки. А вот сегодня судьба подставила мне свою щелку с предложением: «На, Дениска, поимей меня и выиграй миллион». И я не имею права отказаться от этого предложения, потому что Фортуна не предлагает дважды, у нее ведь чрезвычайно широкий выбор, как у валютной проститутки. Игореша, я найду спонсоров или займу денег у моих богатых родственников, и мы сделаем фильм, в котором твой слон сыграет главную роль!

Я поправил его:

– Моя любимая женщина Полина называет его «божественным молотком».

Денис заулыбался, показав свои ослепительно белые зубы:

– Отличное прозвище для главного героя моего фильма, кстати, я сейчас придумал название картины – «Хождение Божественного молотка за три моря». В первых кадрах вы с моей Ленкой плывете по Неве на лодке и красиво занимаетесь сексом под теплым июльским солнцем, тысячи туристов снимают вас с набережных и мостов своими видеокамерами, и одним из туристов оказывается сам великий Спилберг, он снимает вас совершенно случайно, а вечером, просматривая кассету в гостинице, вдруг понимает, что снял самый гениальный кадр своей жизни, он ищет вас, с огромным трудом находит и увозит в Америку, где «божественный молоток» получает Оскара за лучшую мужскую роль. Ты не против моего гениального плана?

Я пожал плечами:

– Я вообще-то не против того, чтобы моему «божественному молотку» дали Оскара, но все это похоже на сказку. А как, кстати, прошел твой секс-вечер?

Денис поморщился и ответил:

– На три с минусом, как с моей Ленкой. Она такая же холодная и неподвижная, я ее имею, а она в это время книгу читает.

– Ты же говорил, что она трахает тебя по два раза в день, – вспомнил я.

– Я это слегка преувеличил, как и все мужики. Раз в неделю – на большее мою китаянку не раскачать.

Денис улегся на свою кровать и через минуту захрапел, после секс-вечера он не стал дожидаться моего массажа.

Моя мама как-то заметила, что есть немало мужчин, для которых женщина – что для младенца соска.

Так промелькнуло два месяца, и к началу октября мы наконец закончили строительство пятиэтажного дома депутата Палкина.

Улыбающийся прораб собрал нас в прорабской и поздравил:

– Поздравляю, бойцы, работа сделана, сегодня вы получите свои денежки и поедете по домам, возьмите свои расчетные листки.

Он раздал нам наши листки. Я глянул в свой и захихикал, потому что мой итоговый заработок за два месяца составил десять рублей двадцать восемь копеек. Судя по гневным выкрикам бойцов нашей бригады, их заработок был примерно таким же. Побагровевший седой Михаил яростно заорал:

– Почему у меня всего двадцать рублей пятьдесят шесть копеек?! За два месяца работы я наработал шестьдесят две тысячи двести двадцать рублей пятьдесят шесть копеек, у меня все записано, значит, высчитано с меня шестьдесят две тысячи двести. За что с меня так много высчитали?!

Улыбающийся Пересветов достал свою записную книжку, открыл ее и сообщил:

– С вас удержано за проживание в пятизвездочном отеле – раз, за питание в ресторане – два, за секс с валютной проституткой – три, плюс штрафы, спецодежда, занятия в спортивной секции, и все это занесено в документы, потому что депутат Палкин никогда людей не обманывает. Вы славненько потрудились, бойцы, набрались здоровья на свежем воздухе, физически окрепли, и теперь можете получить в кассе деньги, сдать мне рабочую одежду и ехать по домам, ведь ваши жены и дети заждались вас из почетной командировки, и не надо кричать мне оскорбления, а то товарищ Небаба поговорит с вами на другом языке.

Начальник охраны, стоявший у входа в окружении пяти бандитов, грозно предупредил:

– А всех бунтарей я сейчас закрою в изоляторе на трое суток без пищи и воды, а потом буду бить резиновой палкой по почкам.

Услышав это, бунтари тут же приумолкли, а я, единственный улыбающийся в нашей бригаде, подумал, что мне, по большому счету, на деньги наплевать, ведь мы с мамой взяли в банке Клюквина почти три миллиона долларов. Конечно же, немного жаль времени и сил, которые мы затратили при строительстве дома, но жизнь обратно не повернешь, что сделано, то сделано, надо смотреть вперед и не выпускать удачу из прицела, как говорит моя мама.

Улыбающийся прораб подошел ко мне и сказал: