Текст книги "Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»"

Мама попала в мою уязвимую точку, потому что я действительно ни о чем, кроме секса, не думаю в такие моменты. В такие моменты я просто люблю женщину – и физически, и духовно – и ни о каких детях, конечно же, не думаю, потому что в такие минуты не могу думать. Вчера, когда мы трахались у гаража с Иркой Бубняковой, я тоже ни о чем не думал, и если бы не ее муж, то наверняка бы в нее и кончил, и у меня, возможно, бы появился шестой ребенок, хорошо, что ее муж не позволил мне этого.

Я налил себе еще немножко коньяка, выпил и сказал:

– Мам, ты как всегда права, я действительно в те моменты ни о чем не думал, но сейчас я уже над этим размышляю и поэтому ушел из инженеров в токари.

Мама сняла с плиты кастрюльку с овсяной кашей (по утрам она всегда ест овсянку), положила себе в тарелку несколько ложек, съела немного, почмокала полными чувственными губами и спросила:

– Ну, и сколько же тебе платят как токарю?

Я оторвался от борща, который уже почти доедал, и ответил:

– Шесть тысяч, почти в три раза больше, чем инженеру.

Мама так пристально взглянула в мои глаза, что я отвел взгляд, и подсчитала:

– Получается, головастик, что на твоих пятерых детей и на тебя приходится всего шесть тысяч, значит, на каждого – всего по тысяче в месяц, при минимальном прожиточном минимуме в две тысячи. Ты недодаешь своим детям каждый месяц пять тысяч рублей, ты, здоровый и сильный мужчина, грабишь собственных детишек, и тебе не стыдно?

Мама была не совсем права, мне было чрезвычайно стыдно, но работы, где мне платили бы по десять тысяч, не находилось. По десять получали только на стройке и только специалисты высшего разряда, а я не был строителем.

Я доел борщ, похвалил его (после чего мама налила мне еще почти полную тарелку) и сказал:

– Мне стыдно, мам, что мои дети живут за чертой бедности, но как выйти из этой ситуации, я пока не знаю, возможно, я пойду работать на стройку.

Мама саркастически скривила губы:

– Без разряда ты будешь там подсобником, а они получают еще меньше токарей. Я знаю, как выйти из этого положения, слушай меня внимательно. Ты помнишь мою подругу Полину?

– Помню, – ответил я.

– Так вот, ее квартира находится на втором этаже старинного дома, а на первом, прямо под ней открылся новый частный банк.

Я махнул рукой:

– Мам, но меня не возьмут работать в банк, у меня же нет специального образования.

– Не перебивай, – нахмурилась мама и стала разъяснять детали: – Так вот: раньше на первом этаже жил генерал Орлов, а Полина была его любовницей, и вот генералу взбрело в голову сделать потайной ход из своего туалета на первом этаже в туалет-ванную Полины на втором, потому что его жена была очень ревнивой особой и постоянно следила за мужем. Замаскированный люк был сделан, и ни разу никем не обнаружен. О нем знали только Полина и генерал, и пользовались им для собственного удовольствия. Потом генерал умер, и квартиру купил банк. В ней изменили всю планировку, кроме туалета, туалет вообще не стали трогать, потому что наши мастера могли бы там только все испортить. И теперь из совмещенного ванной туалета Полины можно в любое время попасть в туалет банка, ты понял, головастик?

Я так удивился, что перестал есть борщ. Моя мама, бывшая пионерка, комсомолка и коммунистка, героически осушавшая болота Ленинградской области, никогда не взявшая чужой копейки и меня воспитавшая вроде бы честным человеком, намекала на ограбление банка. Я закрыл открывшийся от удивления рот и спросил:

– Мам, ты хочешь ограбить банк?

Мама, которая никогда в жизни не пила алкоголя, державшая его исключительно для гостей, налила в пустую рюмку коньяка, выпила до дна, закашлялась и ответила:

– Да, головастик, именно это я и собираюсь сделать, тем более что владелец банка – вор и бандит Клюквин, и об этом все знают, а я лучше всех, потому что три года была его гражданской женой. Так вот, головастик, мы накажем Клюквина и обеспечим твоих детей, и ты мне в этом поможешь.

Мама достала из шкафчика вторую пустую рюмку, налила коньяка себе и мне. Она не сомневалась, что я буду ей помогать в этом опасном деле, и была права, потому что я никогда в жизни не мог ей противоречить. Не мог и не хотел. Мама всегда лучше меня знала, чего я хочу и чего мне не хватает, и ни разу не ошиблась. И я ее всегда слушался.

А как мама говорит, послушный сын стоит двух дочерей. Или пяти любовников.

Мы чокнулись, выпили коньяк до дна, и мама призналась:

– Головастик, я хочу тебе сказать: ты – самый надежный и самый послушный на свете сын, твой отец Константин гордился бы тобой. Кстати, Полина поставила условие: две недели до взятия банка… а брать его мы будем через две недели, так вот, две недели ты живешь у нее в качестве любовника и выполняешь все ее прихоти, в том числе и сексуальные, у нее два года не было мужчины.

Я удивился:

– Мам, но ведь ей уже шестьдесят один год, и я думал, что мужчина ей не нужен.

Мама обиделась за подругу и за себя:

– А мне шестьдесят, и я еще сплю и буду спать с красивыми мужчинками не один год, потому что секс улучшает мое самочувствие, а значит, продлевает мне жизнь.

– А что я скажу моим Александрам?

– А тебе ничего им говорить и не надо, я сегодня же позвоню обеим и сообщу, что твоя любимая тетя Агата при смерти, и две недели ты будешь за ней ухаживать, ведь твоя тетя Агата постоянно болеет.

– А что я скажу на работе, где я еще числюсь токарем?

Охмелевшая мама захихикала и сказала непривычные для нее слова, от мамы я таких еще не слышал:

– А на свою сраную работу, за которую платят гроши, забей болт, пошли ее в задницу, пускай они сами копаются в своем дерьме, а ты скоро начнешь новую жизнь, ой, Игорек, я, кажется, уже совсем пьяная. Если начну ругаться матом, не обращай внимания, твою мать! Ха-ха-ха!

Мама смеялась, а мне было не смешно, потому что банки я еще не грабил, я видел, как это делают, по телевизору, и читал об этом в книгах, но самому влезать в это дело не хотелось. Хотя, если за это дело взялась моя мама, то провала не будет, потому что за провальные дела она не берется. Мама утверждает, что ее женская интуиция ни разу еще ее не подводила. Так на самом деле и было, ну, а если через две недели это случится впервые, тогда – тюрьма на долгие годы. Я отпил из чашки уже холодного кофе и сказал:

– Мам, а если мы попадемся? Ведь нас посадят на несколько лет, и это не понравится моим Александрам.

Мама перестала смеяться, жестко взглянула в мои глаза, заставив меня отвести взгляд, и ответила:

– Головастик, ты такой же трус, как твой отец Константин, его трусость его и убила, ну, подумаешь: я ему изменила разочек с его другом Спириным, но любила-то я его, и это было самым главным. Если ты боишься, то я пойду одна, потому что это уже дело решенное.

Я налил в рюмки коньяка, выпил свою до дна и сказал:

– Я не трус, мам, я с тобой до конца, потому что кроме меня тебе некому помочь. Мам, а кто же откроет сейфы? Ведь когда мы войдем, они будут заперты.

Мама махнула рукой.

– Не беспокойся, Игорь, сейфы я возьму на себя, три года замужества за Клюквиным не прошли даром, кое-чему он меня научил на свою голову. Тем более что сейфы у него старого образца, я это знаю точно.

– Мам, но внутри наверняка окажутся охранники, как мы поступим с ними?

Мама снова махнула рукой:

– Два охранника сидят в промежуточном караульном помещении, и у них нет ключей от бронированной двери, ведущей в помещение банка, это уже проверено, у них ключи только от уличной двери.

– Но если они услышат какую-то возню в банке, они вызовут ментов, и мы попадемся.

Мама заулыбалась.

– Они ничего не услышат, потому что будут пьяны в стельку, об этом позаботился Клюквин: он принял на работу двух пьющих охранников и поставил их в одну смену, а месяц назад он подослал к ним поздно вечером двух девиц с водкой. В первый раз большой пьянки не было, но уже в следующую смену девицы снова появились, признались охранникам в любви, и в ту же ночь все они перепились до потери пульса. Охранников можно было увольнять, но Клюквин не «заметил» их проступка, и теперь эти орлы напиваются каждую смену вместе с девицами. Через две недели они будут в таком же состоянии, поэтому ничего не услышат и никого не вызовут.

Я удивился и спросил:

– Мам, а что, директор банка Клюквин тоже участвует в этом ограблении?

Мама кивнула:

– Да, сынок, через две недели в банк завезут много бандитских денег, которые нужно на время скрыть. А Клюквин в первую же ночь, когда будут дежурить эти пьяницы, думает устроить нападение «неизвестной банды» с улицы. У Клюквина будет стопроцентное алиби, потому что он улетит в Москву. Короче, Клюквин хочет обмануть всех и забрать все деньги себе, но мы его опередим: мы войдем за час до их нападения через Полинин люк, откроем один сейф – нам хватит одного – и снова уйдем к Полине. Бандиты и менты будут разбираться между собой, а нас вряд ли кто-нибудь заподозрит.

Мамина осведомленность в делах Клюквина меня чрезвычайно удивила, я спросил:

– Мам, а откуда ты узнала эти детали, ведь ты уже не живешь с Клюквиным несколько месяцев?

Мама выпрямила спину и сообщила:

– Когда мы с ним разбегались, моя интуиция подсказала мне, что у такого человека, как Клюквин, неплохо бы оставить где-нибудь маленький микрофончик и иногда прослушивать его разговоры, что я и сделала. И я не прогадала, к тому же о люке Полины я знала давно, но удачной комбинации в голове не складывалось, пока Клюквин не выболтал задуманное им одному из своих приближенных, и тогда все встало на места. Ну что, головастик, есть ли у тебя еще сомнения?

Мамина комбинация меня восхитила и успокоила, поэтому я мотнул головой и ответил:

– Нет, мам, никаких сомнений уже нет, давай выпьем за успех нашего небезнадежного предприятия.

Мама кивнула, я разлил по рюмкам коньяк, мы чокнулись, выпили до дна, и мама сказала:

– У алкоголя очень странное действие: я чувствую себя сейчас на десять лет моложе, хочется взлететь над землей. Я даже чувствую, как за моими плечами растут крылья.

Я заулыбался:

– Мам, но мы выпили всего по сто граммов коньяка, для роста крыльев этого маловато, выпей скорее кофе, и ты придешь в норму.

Мама начала заваривать новую порцию кофе, а я вдруг вспомнил об условии Полины, о котором успел позабыть. О боже, мне же две недели придется жить с шестидесятилетней женщиной, которая на год старше моей мамы!

Самая старая женщина, с которой я трахался – это вчерашняя тридцатидевятилетняя Ирина. Более старых у меня не было. А Полину я видел всего один раз, двадцать лет назад, тогда она была маленькой стройной брюнеткой с аппетитной тугой попкой. Тогда я только взглянул на эту попку и возбудился так сильно, что кончил прямо в трусы. Но тогда я был девственником. А теперь прошло двадцать лет, и Полина могла измениться до неузнаваемости. Моя мама, правда, в прекрасной форме и выглядит моей старшей сестрой, а не мамой, но она ведет здоровый образ жизни, а как жила все эти годы Полина – неизвестно. Что если она – бесформенный, покрытый морщинами урод, при одном только взгляде на которого меня затошнит? Но и отказаться от нее я уже не смогу, потому что чрезвычайно заинтересовался этим ограблением. Мама молодец, все рассчитала так красиво, словно она гроссмейстер ограблений. А может быть, у нее это и не первое ограбление? Не зря же она умеет вскрывать сейфы… Но до нашей акции еще две недели, которые я должен провести с Полиной. Если она превратилась в противную старуху, придется пить алкоголь каждый день, чтобы не сбежать от нее и не испортить дело. А дело, скорее всего, выгорит, и я разбогатею и смогу достойно содержать моих детей. Александрам придется наврать, что я получил наследство, деньги из ограбленного банка они не примут, да и со мной после этого жить не захотят.

Мама налила кофе мне и себе, села за стол и сказала:

– Игорь, а к Полине тебе придется ехать сегодня, на прошлой неделе мы с ней обо всем договорились, сегодня вечером в двадцать ноль-ноль она тебя ждет.

Я пожал плечами и сказал:

– Ну что же, мам, ради нашего дела можно и пострадать.

Мама улыбнулась и загадочно молвила:

– Головастик, ты как всегда ошибаешься.

К восьми часам вечера, в новом темно-синем костюме, в белоснежной рубашке с галстуком, в новых блестящих немецких ботинках, которые я надевал всего один раз и которые хранились у мамы, и с букетом из семи алых роз, я подошел к дому Полины. Я чувствовал себя довольно неуверенно, несмотря на то, что мама перед выходом заставила меня выпить сто граммов коньяка для храбрости; на полчаса я сделался смелее и наглее, но дорога до Полины заняла час, и к ее дому я подошел робким смущенным молодым человеком, который еще ни разу в жизни не трахался. Мамы или одной из моих Александр рядом не было, командовать мной было некому, а сам я человек обычно стеснительный и неуверенный в себе. Я посмотрел на вывеску банка, который располагался на первом этаже, прочитал название «Банк Клюквина» и, не собираясь этого делать, открыл дверь и вошел в банк. В небольшом помещении находились два охранника в синей форме, один загородил мне дорогу и сказал:

– Гражданин, банк сегодня уже закрылся, приходите завтра.

Я пожал плечами и выдал:

– А мне банк и не нужен, я хочу попасть на второй этаж.

Охранник разъяснил:

– Чтобы попасть на второй этаж, вам нужно выйти из банка и обойти здание вокруг: парадные жилого сектора находятся там.

Поблагодарив охранника, я вышел из банка и три раза обошел вокруг дома, прежде чем немного успокоился и начал соображать. О Господи, и зачем я поперся в банк? А вдруг они что-нибудь заподозрят? Впрочем, я пока ничего противозаконного не делал.

Я нашел наконец парадную Полины и подумал: «А вдруг меня встретит такой крокодил, что я убегу и испорчу все дело, для храбрости не мешало бы немного выпить». Я отправился искать бар или кафе и через несколько минут уже сидел за столиком с рюмкой коньяка.

Господи, и что я за трусишка зайка серенький, ведь мне уже сорок лет, у меня жена, любовница, пятеро детей, вчера я трахался с бывшей одноклассницей (или как там ее назвать?) почти на глазах ее мужа… ведь опытный уже вроде бы мужик и все равно трясусь перед свиданием со старухой. Ведь трахать ее мне предстоит всего-то две недели, а потом я забуду это как дурной сон, если она окажется ведьмой.

Я выпил рюмку до дна одним глотком и почувствовал себя чуточку лучше. Алкоголь в маленьких дозах придает мне уверенности, главное – не переборщить, но сегодня это сделать трудно, потому что когда я в нервном напряжении, я могу выпить много и не опьянеть, как случилось со мной, когда я выдул литр водки перед свиданием с похитителями моей младшей Александры. А вот чтобы мое тело не дрожало от страха, а оно постыдно трясется перед визитом к старухе, необходима еще рюмочка коньячка. Я оставил цветы на столе, подошел к стойке бара, заказал еще одну рюмку коньяка и уже твердой походкой вернулся к своему столику. В этот момент в бар вошли охранники из банка, один сел за мой столик, хотя вокруг почти все столы были свободны, а второй направился к бармену. Я придвинул букет поближе к себе и отпил немного из рюмки. Охранник меня не замечал, он внимательно наблюдал за действиями своего напарника, через минуту тот явился с литровой бутылкой водки, двумя большими пластиковыми стаканами и пакетом томатного сока, сел рядом со мной, разлил водку по стаканам, причем в бутылке ничего не осталось, и произнес:

– Дай бог, не последняя.

Охранники чокнулись стаканами, выпили до дна, запили томатным соком, и один из них сказал:

– Вот так пьет морская пехота.

Второй прибавил:

– Десантники пьют не хуже.

Потом второй обернулся ко мне и спросил:

– Ну как, гражданин, вы нашли проход на второй этаж?

Я кивнул:

– Да, нашел, но перед свиданием решил принять немного коньячка.

Охранник скривил губы в улыбке:

– Судя по цветам, вы идете в гости пердолить молодую кобылку, и коньяк перед этим делом не помешает, но я обычно выпиваю пол-литра армянского, и потом стоит всю ночь, советую увеличить дозу, и все будет тип-топ. А вы в каких войсках служили?

Я пожал плечами и ответил:

– Да я вообще не служил, меня не взяли по зрению, но в институте у нас была военная кафедра.

Охранник выдал заключение:

– Я так и понял это десять минут назад, когда ты заскочил в наш банк; мне достаточно одного взгляда на такого, чтобы уяснить, что это не налетчик, а чмо интеллигентское, ну ладно, нам пора работать, а ты смотри не промахнись мимо дырки на втором этаже.

Охранники заржали и ушли. А я подумал, что под словом «дырка» можно понимать и люк. Я допил свою рюмку коньяка, почувствовал себя вполне уверенным и пошел к Полине.

Ну и пускай она окажется старым изношенным сапогом, такого опыта у меня еще не было, а лишний опыт – даже со старухой – не помешает. Я нажал кнопку звонка рядом с нужной мне дверью, поправил галстук, и через минуту дверь открылась.

На пороге стояла высокая седая сгорбленная старушенция. Твою мать! Моя память как всегда меня подвела. Я помнил Полину невысокой, примерно с меня ростом, симпатичной стройной брюнеткой, а она оказалась почти двухметровой седовласой страшилой с огромным крючковатым носом, маленькими бесцветными глазками, морщинистыми впалыми щеками и тонкими бледными губами, которые почти терялись под густыми седыми усами. На вид этому крокодилу было не меньше восьмидесяти, значит, Полина, в отличие от моей матери, вела очень нездоровый образ жизни. На старуху было надето толстое шерстяное платье, из длинных рукавов которого торчали огромные узловатые коричневые клешни. На плече сидел крупный желто-зеленый попугай. Когда я вошел в квартиру, старуха закрыла дверь, улыбнулась, показав некрасивые, излишне белые вставные зубы и сказала:

– Ну, здравствуй, Игорек, давно тебя не видела, теперь ты стал наконец похож на мужчину.

Попугай на ее плече проскрипел:

– Здорово, уррод!

Я ответил:

– Здравствуйте.

Протянул старухе цветы, которые она с удовольствием приняла, и подумал, что не стану даже дотрагиваться до этой «красотки», пускай ее трахает какой-нибудь извращенец-геронтофил, и банк грабить я тоже не буду, жил без денег сорок лет и дальше проживу, и даже моя мама не заставит меня спать две недели с этой ходячей мумией. Мой член от испуга сморщился до размеров маленькой улитки, он тоже не хотел знакомства с этой женщиной предсмертного возраста. Я собрался уже убежать из квартиры, как вдруг из кухни вышла стройная симпатичная брюнетка лет сорока пяти – сорока восьми и сказала:

– Привет, Игорек, а вам, Клавдия Петровна, пора домой, ваши собачки хотят гулять.

Клавдия Петровна, вспомнив про своих собачек, мгновенно испарилась из квартиры, забыв попрощаться и отдать цветы, а я стоял, смотрел на Полину, улыбался и думал: «Спасибо тебе, господи, за Полину, которую двадцать лет почти не изменили, ну, может быть, попка стала чуть объемнее и груди побольше, но все остальное осталось таким же, и значит, память моя меня не подвела».

Полина закрыла дверь, взглянула мне в глаза своими красивыми карими глазами и сказала:

– Соседка зашла пять часов назад одолжить денег, и мы болтали о всякой ерунде. Игорек, снимай ботинки, надевай тапочки и проходи в кухню.

От ее низковатого голоса внутри меня что-то сжалось и затрепетало. У красивой женщины и голос оказался волнующе красивым. Я надел тапочки и пошел вслед за Полиной на кухню, глядя на ее аппетитную, возбуждающе двигающуюся попку, обтянутую красной юбкой до колен. О, при одном только взгляде на эту женщину мой член мгновенно проснулся и из маленькой улитки превратился в солидного боровика. Он оттопырил мои брюки и сообщил мне, что ради такой женщины он готов на любые подвиги с утра до вечера и с вечера до утра все две недели. О, а ведь мне, кажется, повезло: целых две недели я буду с такой красоткой. Я понял, почему двадцать лет назад кончил в трусы при одном только взгляде на эту женщину. Она же красива и сексуальна, как сама богиня любви, художники эпохи Возрождения рисовали ее несколько иной, но та Венера (или Афродита) была не моего типа. Моим самым подходящим типом была Полина с попкой сорок восьмого размера и грудью примерно третьего.

До кухни мы не дошли. Полина открыла дверь в ванную и сказала:

– Игорек, сначала вымой руки, полотенца все чистые, потом приходи в комнату, стол накрыт там.

Ванная комната была среднего размера, примерно треть ее занимала ванна, в углу торчала раковина, над которой висел белый пластиковый шкафчик, а с противоположной стороны – унитаз, пол и стены покрывала светло-розовая кафельная плитка, ванна тоже была розовой. Я представил Полину в этой ванне, и у меня опять встал. Затем я вспомнил, что где-то здесь устроен потайной лаз, ведущий вниз – туда, где находится банк Клюквина. Быстренько вымыв руки, я присел и внимательно осмотрел весь пол, но люка не обнаружил. Ладно, потом Полина сама покажет, где он тут.

Я вышел из ванной и услышал негромкую музыку Бетховена. Похоже, Полина включила магнитофон или проигрыватель. Первая комната, в которую я попал, показалась довольно большой. Посредине стоял круглый стол, накрытый розовой скатертью. Закусок и выпивок было так много, что я удивился и спросил Полину, которая сидела за столом и наливала из большой фарфоровой супницы в тарелку суп:

– Полина, а вы еще гостей не ждете, случайно?

Женщина улыбнулась, отчего на ее щечках появились чудесные ямочки:

– Нет, Игорек, мы будем пировать вдвоем, садись напротив меня, я люблю смотреть мужчинам в глаза во время общения. Давай вначале немного выпьем водки, а то я чувствую себя немножечко неловко, хотя мы с тобой и взрослые люди, но сейчас я сильно стесняюсь и чувствую себя неопытной девчонкой.

Полина покраснела и стала еще красивее. О, господи, ты впервые столкнул меня с женщиной, которая стесняется и краснеет. Как правило, стеснялся, краснел и подчинялся я. А сейчас стеснялась Полина, которой шестьдеся… нет, этого просто не может быть, ей не больше сорока пяти, а если взглянуть на ее руки и шею, то не больше тридцати пяти. Как же она жила, что сумела сохраниться так здорово?

Я разлил в маленькие хрустальные рюмочки водку и сказал:

– Полина, а вы очень шикарно выглядите, давайте немного выпьем, а то я тоже немного стесняюсь.

И я покраснел, как молодой неопытный мальчик, потом мы чокнулись, взглянули друг другу в глаза, отчего мое сердце забилось в два раза быстрее, улыбнулись и выпили. Вкуса водки я не почувствовал, вероятно, от волнения, потом начал есть суп, а Полина заметила:

– Странно, я не почувствовала вкуса водки, со мной это бывает, когда я сильно волнуюсь, но ведь мы с тобой знакомы уже сорок лет, я носила тебя на руках, не раз меняла пеленки и целовала тебя в попку, до трех лет ты всем это разрешал, Игорек. Но теперь ты стал зрелым мужчиной, и я тебя стесняюсь и сильно волнуюсь. Давай выпьем еще.

Я разлил по рюмкам водку, она уже, видно, начала незаметно действовать, потому что мы перестали краснеть. Мы чокнулись, снова взглянули друг другу в глаза, улыбнулись и выпили. Водка приятно обожгла язык и гортань, а мой «боровичок» опять напрягся. Я отвел глаза от Полины и начал с аппетитом уплетать суп. Она тоже съела несколько ложек и сказала:

– Мой последний муж считал, что я не умею готовить, и поэтому питался в ресторанах.

Я оторвался от супа, который показался мне необыкновенно вкусным, и предположил:

– У вашего последнего супруга был испорченный вкус. А мне очень нравится ваш грибной суп.

Полина улыбнулась:

– Игорек, но это не грибной суп, это солянка с польскими колбасками.

Я пожал плечами:

– Да какая разница, солянка или грибной суп, главное, чтобы было вкусно.

Музыка Бетховена прервалась. Полина встала из-за стола:

– Сейчас я переверну пластинку. Игорек, тебе музыка не мешает? Мой последний муж не переваривал Бетховена.

Я взмахнул правой рукой и сообщил:

– Мне очень нравится Бетховен, тем более в негромком исполнении.

Полина подошла к проигрывателю, который стоял на тумбочке рядом с широкой кроватью, укрытой толстым темно-красным пледом, перевернула пластинку и взглянула на меня. Я в это мгновение жадно рассматривал ее красивую желанную фигуру. О, какая женщина мне досталась! Спиртное продолжило свое действие, поэтому взгляда я не отвел. Снова зазвучала музыка, улыбающаяся Полина прошла на свое место, погрозила мне пальчиком и молвила:

– Игорек, у тебя сейчас был такой свирепый взгляд людоеда, что я даже испугалась, давай лучше я угощу тебя мясом индейки, я тушила ее вместе с мясом утки и курицы, с брусникой и красным вином.

– Хорошо, – согласился я, – для начала я согласен на мясо индейки.

Полина положила на широкую фарфоровую тарелку большой кусок мяса, передала тарелку мне и сказала:

– А мясо мы будем есть под красное вино, вон в той темной высокой бутылке натуральное красное французское, налей в фужеры до половины, вино очень пьяное, так что нам хватит и по половине.

Я разлил вино по фужерам, понюхал свой и удивился, потому что не уловил запаха вина: из фужера пахло свежими розами и мятой. Полина спросила:

– Ну, и как тебе запах, нравится или нет?

Я кивнул:

– Да, это мой любимый запах, кстати, я нес тебе розы, но твоя соседка решила, что букет ей. Если честно, я вначале подумал, что она – это ты, и хотел уже убежать, потому что сильно ее испугался.

Полина рассмеялась и спросила:

– Ну, а сейчас ты сбежать не хочешь?

Я замотал головой:

– Нет, сейчас меня отсюда можно вытолкать только при помощи бульдозера.

Полина удовлетворенно заулыбалась:

– Не бойся, Игорек, я заинтересована в тебе гораздо больше, чем ты во мне. Наверное, я это должна скрывать от тебя, но я человек искренний, два года без мужчины для такой женщины, как я, прошли очень тяжело, тем более что в моем возрасте каждый год может оказаться последним.

Я удивился и спросил:

– Полина, но ведь для такой красивой женщины, как вы, очень легко найти себе друга, почему же вы этого не сделали?

Полина взглянула мне в глаза и призналась:

– Игорек, но я хотела, чтобы этим мужчиной был ты, а твоя мама была против, вот мы два года с ней и торговались, пока в ее голове не созрел этот дурацкий план с ограблением.

– Почему дурацкий? – спросил я.

– Да потому что вас же могут поймать на месте преступления и убить или посадить.

Я спросил:

– А вы разве не будете участвовать в этом спектакле?

Полина замотала головой:

– Нет, боже упаси, я не люблю рисковать жизнью ради денег, я только открою вам люк, а потом закрою его и все.

– Полина, но если наша операция провалится, вас тоже привлекут как соучастницу.

Полина снова пристально взглянула мне в глаза и сказала:

– Я знаю об этом, но ради двух недель с тобой я решила рискнуть, потому что кто не рискует, тот не достигает вершин.

От пристального взгляда женщины мое сердце опять ускорилось, а член возбудился. Не отводя взгляда, я спросил:

– Но разве две недели со мной это вершина?

Женщина кивнула:

– Для меня – да, а теперь пора выпить вина, мне оно очень нравится, а мой бывший муж считал его мочой козлиной, потому что сам пил только коньяк.

Мы чокнулись фужерами, не переставая смотреть друг другу в глаза, и выпили вино до дна. Таких вкусных вин я еще не пил, светлое радужное облако проникло в мой желудок и начало заполнять все мое тело. Когда оно добралось до головы, я почувствовал себя помолодевшим и крылатым.

Полина спросила:

– Ну что, чувствуешь крылья за спиной?

– Да, – ответил я, – мне кажется, я смогу сейчас взлететь.

Полина поднялась (о, как же она красива и желанна!), подошла ко мне почти вплотную, взяла за руку, отчего моя голова закружилась еще сильнее, и приказала:

– Закрой глаза, милый, и встань, пожалуйста.

Я послушно встал со стула, закрыл глаза и почувствовал, как женщина прижимается ко мне своим восхитительным упругим телом (о, какое молодое и упругое у нее тело!), потом она поцеловала меня сладко и долго, так сладко меня еще никто не целовал, затем слегка куснула меня за мочку уха и сказала:

– Игорек, любимый, я больше не могу терпеть, возьми меня на кровати, на ней я не спала еще ни с одним мужчиной.

За несколько секунд я сорвал с нее беленькую кофточку и красную юбку, под ними больше ничего не оказалось, швырнул все это на пол, почти мгновенно сорвал все с себя, тоже швырнул на пол, подхватил великолепное тело Полины на руки (она оказалась не тяжелее деталей, с которыми я работаю в качестве токаря), отнес на кровать, несколько секунд на нее с восхищением смотрел, потому что с такими женщинами я никогда не занимался сексом, а потом не смог себя сдержать и вошел в нее до упора. Ее влажная пещерка впустила моего боровика, плотно обжала его, и началась наша чудесная и стремительная гонка. Мы оба спешили, словно подростки, но тормозить не хотели. Через минуту я кончил, и Полина кончила почти сразу же вслед за мной, но останавливаться и отдыхать мы не собирались, потому что у Полины два года не было мужчины, а у меня никогда не было такой женщины.

Примерно через полчаса я кончил повторно, и великолепная женщина сделала то же самое. Мы продолжили дальше в той же позе: она снизу, обхватив мою талию ногами, а я сверху, опираясь на колени и кисти рук. Я смотрел сверху, как мой горбатый толстый боровик входит в ее шикарную пещерку, и не мог насмотреться. О, это было самое красивое зрелище, какое я когда-либо видел! Да, да, прожив сорок лет, я не видел ничего более красивого. А Полина любила меня с закрытыми глазами. Только сейчас я понял, что мы не трахались, как с моей бывшей «одношкольницей», мы не занимались сексом, как с обоими моими Александрами, – мы любили друг друга под музыку Бетховена и не могли насытиться.

В себя мы пришли около двенадцати часов ночи. Музыка не играла, Полина была уже сверху. Она поцеловала меня в щеку и прошептала:

– Ну вот, наконец-то мы с тобой и встретились, мой самый красивый мужчина.

Я удивился:

– Но меня все, в том числе и мама, считают уродом.

Полина снова поцеловала меня и сказала:

– Для меня ты всегда был самым красивым мужчиной, – потом улыбнулась и уснула у меня на груди.

Я подумал, что все предыдущие ее мужики были редкостными чудищами, если она назвала меня красавцем среди них. И еще я подумал: как хорошо, что я не испугался и решился прийти сюда.

Как сказала однажды моя мама, под лежачего мужчину женщина не затечет.

А во сне мы с моей мамой грабили банк. Мы шли по огромному помещению вдоль длинного, без начала и конца, стола, на котором через каждый метр стоял сейф. Мама играючи открывала его консервным ножом и шла к следующему, а я с огромной корзиной в руках подскакивал к уже вскрытому и выгребал из него… протухшие селедочные головы. Я загружал их в корзину и спешил к следующему вскрытому мамой сейфу. Малое количество голов меня смущало, и я спросил: