Текст книги "Ковчег царя Айя. Роман-хроника"

Между тем, Вильям со своей попутчицей прибыл в означенное место. Они миновали цепь пещерных монастырей и по узкой балке, где едва просматривалась заросшая травой лесная дорога, вышли к внешне совершенно неприметному склону. Рядом журчал полноводный родник, заботливо выложенный ладно подогнанными друг к другу небольшими каменными блоками.

– Это здесь, – сказал Вильям по-английски и глубоко втянул в себя воздух, будто «пробуя» его на вкус. Его спутница – очень красивая женщина тридцати лет бросила оценивающий взгляд на подступающий со всех сторон лес и резко спросила:

– Где же, Вильям?

Вильям помог попутчице спуститься из кибитки на землю и шепнул на ухо:

– Джейн, не волнуйся. Здесь они, здесь. Я чую.

Он пошел вместе со слугой к небольшому камню, торчащему из земли у самой дороги. В небольшом углублении имелась вырубленная вручную ниша. Можно было подумать, что когда-то здесь жил старец, изнурявший свою плоть в крохотной нише, где человеку можно было находиться лишь в согнутом положении.

– Приют убогого скитальца, – пояснил Вильям догоняющей его Джейн, – таких пещер на Шулдане имелось в достатке.

– Но нам нужна именно эта? – уточнила Джейн.

– Она самая, – весело подтвердил Вильям.

Он уверенно подошел к скале и нежно провел ладонью по ее гладкой поверхности.

– Старец, который ее долбил, – сказал Вильям, – даже помыслить не мог, что мы устроили в ней схрон, в котором будут находиться сокровища.

Джейн подошла поближе и с любопытством рассмотрела крохотную пещерку. В ней было пусто. Разве тут можно спрятать ларец с сокровищами, чтобы его не было видно? Она поскребла ногой пол, который покрывали слежавшиеся прошлогодние листья. Пол был каменный и явно составлял со стенками единое целое.

– Вильям, ты, наверное, шутишь? – спросила она.

– Нет, – шепнул он ей на ухо и крепко обнял, – не шучу!

А затем громко крикнул слуге:

– Принеси инструмент! Да живо!

Через несколько секунд юноша уже стоял перед своим господином, держа в руках толстый металлический штырь, внешне напоминающий небольшой лом, один конец которого был обрезан, а также довольно увесистый молот. Вильям выхватил у него инструмент и, нацелившись, стал долбить им скалу у самого основания. Вскоре ему удалось «отщепить» от монолита несколько мелких камушков.

Дальше дело двигалось лучше. И Вильям сумел проделать довольно сносное отверстие, напоминающее воронку. Он отложил в сторону инструмент и засунул вовнутрь палец, словно проверяя, нет ли чего интересного в воронке. Очевидно, необходимое он нашел и, вытащив палец, удовлетворенно сказал:

– Я же не мог ошибиться!

Теперь он вставил в отверстие лом и приказал слуге:

– Держи его, только крепко!

А сам взял молот и со всей силы ударил по тупому концу. Что-то зашуршало внутри скалы, и лом вошел в камень, как нож в масло. Еще один удар, и лом уперся во что-то твердое. Где-то звякнул металл, и вдруг с шумом отвалилась потолочина, грохнувшись на слежалые листья.

– Теперь, – приказал Вильям, – тащи штырь назад!

Слуга напрягся и изо всех сил потянул стержень на себя.

И как только металл вышел из каменной глыбы, случилось неожиданное. Сверху, из обвалившейся потолочины, стал быстро опускаться довольно больших размеров ларь, обитый сверху кожей и медными пластинами.

– Ой! – вырвалось у Джейн, – как это возможно?

– Я придумал, – спокойно, со свойственным ему самодовольством пояснил Вильям.

Джейн первой подошла к ларю и провела рукой по его холодной крышке, желая удостовериться, что ей не привиделось «явление» клада из пустоты.

– Неси жерди! – приказал Вильям слуге, – и позови татарина. Он нам сейчас понадобится.

Этот схрон достался в наследство барону Георгию, бывшему хозяину Вильяма, еще от Болеслава Разумовского, который и показал принцип его работы. Но сам ли Болеслав его изготовил, либо на то сподобился его родной брат Ян, достаточно долгое время живший на Мангупе, сейчас установить было невозможно. Сам же Вильям прознал о нем от барона. Долгое время этот схрон пустовал. Но когда барон умер, слуга решил воспользоваться спрятанным на Мангупе кладом.

Понимая, что за ним будут следить, и наверняка турки не позволят вывезти сокровища умершего барона из Балаклавы, Вильям поступил со свойственной ему хитростью. С доверенными людьми он скрытно перевез ларь из тайника на Мангупе в пустовавший схрон на Шулдане. И теперь все, кто знал или догадывался о кладе умершего барона, сколько бы ни искали, ничего бы на Мангупе не нашли. А Вильям на корабле преспокойненько убыл из Балаклавы в Европу. И все жители портового местечка видели – он отплыл лишь с небольшой дорожной сумкой. Никаких сокровищ при нем не было.

Спустя годы он, теперь уже в новом «обличии», прибывает в Балаклаву с единственной целью: взять клад. Наверняка теперь никому и в голову не придет узреть в солидном господине из Генуи щуплого молодого человека, жившего когда-то в замке на самом берегу моря. Тем более что турецкой администрации Балаклавы было щедро уплачено за стоянку торгового корабля в бухте. Какие могут быть вопросы к чужестранцу? А его желание познакомиться с окрестностями Балаклавы – вполне естественны. Так многие поступают.

…Слуга принес жерди, и Вильям, взяв одну из них, просунул ее в два правых кольца, расположенных по верхним углам ларя. Таким же образом он поступил и со второй, левой жердью. Получились своеобразные носилки. И теперь достаточно было, чтобы четыре человека взяли жерди за концы…

– Джейн, – обратился Вильям к своей спутнице, – однажды я у тебя спросил, если понадобится твоя физическая сила, сможешь ли ты мне помочь? Ты ответила согласием. Вот сейчас тот момент настал. К сожалению, среди нас нет четвертого мужчины, и я вынужден прибегнуть к твоей помощи.

Женщина сделала удивленные глаза, вздохнула и покорно согласилась:

– Я постараюсь.

– Здесь совсем недалеко до пролетки, – успокоил ее Вильям, – донесем. А если устанешь, то остановимся. Будешь отдыхать, сколько захочешь.

– Но ты же сам сказал, что нам надо торопиться…

– Ну… Это в том смысле… Нас просто не должны здесь видеть чужие люди. Вот и все.

Наконец носильщики дружно взялись за концы жердей и, подставив под них плечи, подняли ларь над землей. Он оказался тяжелым, и Джейн невольно присела.

– Пошли! – скомандовал Вильям.

Вскоре они уже подходили к кибитке, но сразу установить ларь на задник, куда обычно крепятся объемные вещи, не удалось. Джейн, в самом деле, очень устала. Пока его верная спутница отдыхала, Вильям сходил к схрону, вытащил из дыры металлический стержень, выгреб из ниши камни, которыми крепилась потолочина, и набросал сверху прошлогодних пожухлых листьев. Удовлетворившись сделанным, он вернулся к кибитке и предложил спутникам:

– Ну, что, водрузим ларь на приличествующее ему место? Как ты, Джейн?

Женщина молча подошла к жерди и ухватилась за нее, что было силы.

– За это я тебя еще больше люблю, – шепнул Вильям и скомандовал, – взяли!

– Значит, ты ученый? – предположила Алла.

Руданский рассмеялся.

– Да какой я ученый, просто так жизнь меня повернула.

– Ага, жизнь…

Алла строго посмотрела на мужа.

– Это жизнь так меня повернула, Петя. А ты все ворчишь. Я лично ни в чем не виновата.

– Ну да, ну да, – Петр подхватил игривый тон жены, – не виноватая я, он сам пришел.

– Вот именно – сам.

Лицо Аллы вновь сделалось строгим.

– Знаешь, Кирюша, вот то, что ты сейчас рассказал, я уже целый год в своей голове перевариваю. Ты лишь подтвердил мои собственные догадки. Спасибо тебе, дорогой. Теперь я понимаю, какая же я дура!

– Это факт, – резко отрезал Петр, – понимает, осознает и кается. Обязуется исправиться.

– Прекрати… – огрызнулась Алла.

– Да что – перестань! – вдруг осмелел Петр, – весь год только и говорила: «Какая же я дура, какая дура… Ах, Кирюша, да, ах, Кирюша!» Разве я не прав?

– Прав. Но язвить не надо сейчас. Не тот случай. Мы снова на Айя. И Кирилл подтвердил мои собственные мысли. Это самое главное. Теперь надо идти дальше вместе.

– В каком смысле? – уточнил Руданский.

– В смысле – не по одному, – подал голос Петр.

– Я это понял. Но куда идти?

– Через Врата, – спокойно пояснила Алла, – как в прошлом году ты с Женей ходил.

– Ах, вот оно что…

Кирилл внимательно посмотрел на собеседницу.

– А ты уверена, что вернешься назад целой и невредимой?

– Нет, не уверена. Хотя надеюсь.

– Надеюсь… Вон Женя расшиблась в кровь на самом пороге у Врат. Так ведь она проявила лишь обычное женское любопытство. Ты же, Алла, примешиваешь сюда и свой конкретный интерес. А это чревато.

– Я понимаю, Кирилл. Но хочу, чтобы ты знал. Мой интерес, как ты его назвал, это моя жизнь. И, возможно, жизнь моих предков. Каким-то образом он сфокусирован на мысе Айя. И не отдав себя этому месту сейчас, я не смогу спокойно распоряжаться собственной жизнью в будущем.

– Ты уверена в том, что сейчас сказала?

– Уверена, – твердо ответила Алла.

– Это так, – подтвердил Петр, – она давно помешалась…

– Подожди! – оборвала его жена, – не сейчас. Я очень хочу, чтобы ты, Кирюша, не воспринимал меня как танк, прущий напролом к своей цели, не разбирающий дороги. Это не так. Я не танк. Подожди…

Она нашла в пластмассовом стаканчике минеральную воду и сделала один большой глоток.

– В горле пересохло, – призналась Алла и добавила, – я не танк. Хотя раньше и была будто танк.

Между тем, Петр сделал какой-то знак Жене, и они, не сговариваясь, стали потихоньку собирать стол. Но Алла, поглощенная собственными мыслями, даже внимания не обратила на случившуюся перемену. Она уже по инерции допила минералку и поставила пустой стакан на клеенку. Он упал на бок и покатился в сторону Руданского. Кирилл поймал «беглеца» и, взяв в руку, передал его Жене: «На».

– Ты, Кирилл, – наконец сказала Алла, – был сейчас со мной честен и откровенен, как я и просила. В свою очередь, я хочу открыть перед тобой свою душу. Образно говоря, обнажиться перед тобой. Ничего не говори. Ничего! Это мне самой сейчас очень надо. Прошу выслушать, а, по возможности, понять меня. Хорошо?

– Хорошо, – сказал Кирилл, хотя совершенно не представлял, зачем ему надо выслушивать Аллины излияния.

Петя подмигнул Жене: «Пошли». И они деликатно скрылись за палаткой, дабы не мешать Алле. Но та, словно уловила порыв мужа, довольно громко сказала:

– Петя и Женя, вы здесь не лишние! Я очень прошу вас присутствовать при нашем разговоре.

– Ну, ладно, – согласился Петр и уселся на прежнее место.

Тут же к нему присоединилась и Женя. Алла, выждав несколько секунд, сказала:

– Когда я была маленькой, мне несколько раз снился один и тот же сон. Будто бы я держу в руке широкий медный обруч, на котором написано одно слово: «Время». И языком пытаюсь слизать липкую противную грязь, прилипшую к обручу в одном месте. Но сколько бы я ни лизала, грязь все равно оставалась. Это приводило меня в отчаяние.

Конечно, я тогда не могла понять всей символичной значимости сна. Прозрение пришло гораздо позже. Но и до последнего времени мне не открывалась та глубина сна, познать которую я стремилась все последние годы. Лишь познакомившись с тобой, я начала понимать, что значит та грязь и как лично я связана со словом «Время».

Когда я выросла, у меня начали развиваться интуитивные способности. И я старалась их улучшать всеми доступными для меня способами. Однажды, в видении, я получила информацию, что мне надо найти какие-то сокровища, камни-самоцветы, находящиеся в Крыму. С тех пор мы втроем, вместе с Женей и Петей, регулярно приезжаем в Крым и несколько месяцев в году ведем поиски драгоценных камней. Однажды, в видении, я узрела какую-то древнюю картинку: греческие монахи в какой-то примитивной копи добывали самоцветы. Причем происходило это в Крыму. Понятное дело: мы удвоили свои усилия в поисках камней.

В прошлом году я тебе даже немного рассказывала о наших изысканиях. Скажу сейчас, что ни к чему они не привели в том виде, который я изначально себе представляла. Ребята тебе подтвердят: никаких сокровищ мы не нашли.

Зато я нашла тебя, Кирилл, а ты вывел меня на медный обруч со словом «Время».

– Так уж вывел! – возразил Руданский. – Неужели ты думаешь, что твой детский сон имеет какое-то отношение к древней системе Глаза?

– Я просто уверена в этом. Не случайно меня вывели на мыс Айя. Не случайно я встретила тебя. Только вместо Жени ты должен был взять с собой меня. К сожалению, в прошлом году я не прочувствовала ситуацию, не поняла ни тебя, ни твоей работы. К сожалению…

– Ты об этом уже говорила, – подал реплику Петр.

– Да, я волнуюсь и потому повторяюсь. Извините. Так о чем я? Да, о медном обруче со словом «Время» и о сокровищах, которые я должна разыскать. Мне кажется, что где-то здесь, на мысе Айя, есть точка, где камни-самоцветы связаны со «Временем». Я говорю сейчас путано, главное, чтобы ты уловил мою главную мысль.

Иными словами, если ты, Кирилл, проведешь меня через Врата Времени, я обязательно отыщу сокровища.

– Да? – скептически спросил Руданский, – и ты их собираешься взять?

– Нет, конечно. Теперь-то я умная. Просто найдя их, я должна каким-то образом понять, как мне половчее слизать-таки липкую грязь с обруча.

– А зачем? – не понял Руданский.

– Зачем? – удивилась Алла, – это мое предназначение. Я должна отработать то, что когда-то не выполнили мои предки.

– Не понял…

– Ну, ты о карме рода слышал?

– Слышал. Только я, признаюсь, не очень-то во все это верю.

– А напрасно. Ты что, думаешь, что сам здесь на Айя оказался случайно?

– Конечно! – воскликнул Руданский.

– Да нет же, Кирюша! – Алла потерла указательным пальцем лоб и уже спокойным голосом продолжила, – впрочем, это тема совершенно иного разговора… Так вот, мне суждено стереть какую-то грязь, прилипшую к моему роду. Очевидно, речь идет о грехе, совершенном одним из моих предков. По крайней мере, я так полагаю.

– Ну, хорошо, пусть так, – согласился Руданский, – но причем здесь твои многолетние поиски конкретных сокровищ и конкретных копей, в которых они добывались?

– Не знаю… Может быть, для того, чтобы во мне проснулась страсть к поиску, желание обязательно разыскать клад и стать богатой. И я пошла по этому пути. Но после произошла подмена конечной цели.

– Кем?

– Не знаю… Кирилл, я многое не знаю и многое не понимаю. Меня моя интуиция, действительно, ведет к цели. Только я иду на ощупь, с закрытыми глазами. А прозрение нередко наступает слишком поздно.

– Да…, – протянул Руданский, – накрутила ты… Уж и не знаю, как поверить твоим словам.

– Но я ведь поверила тебе, что ты нашел древние манускрипты. А также в твою удивительную способность считывать с них информацию, которую ты сравниваешь с мистерией.

– Сравнила! В твоем рассказе полно допущений. А мои манускрипты можно потрогать руками, они реальные.

– Но ведь и я реальная. И меня тоже можно потрогать руками.

– Ну, Алла, ты даешь! Я об одном говорю, а ты совершенно о другом.

– Пусть так. Ты меня не понимаешь. Но можешь ты для меня сделать подарок?

– Ты хочешь пойти со мной во Врата? – догадался Кирилл.

– Конечно. А там, если я права, и мои догадки верны, все прояснится само собой. По крайней мере, для меня.

Руданский задумался. Конечно, он пришел на Айя ради расшифровки свитков. И ему обязательно надо пройти через Врата. Как в прошлом году. Но зачем ему хвост?

С другой стороны, Женю-то он водил, и ничего.

– Ладно, возьму, – согласился Кирилл, – а то ты еще с ума сойдешь, если не попадешь во Время. Только я подумаю, взять тебя туда в 3 часа ночи или в 3 часа дня.

– А это важно? – осведомилась Женя.

– Не знаю…, – в тон Алле сказал Руданский, – пока не знаю.

Предприятие Вильяма явно удавалось. Пока все шло хорошо. Никем не тревоженные чужестранцы в приподнятом расположении духа возвращались в Балаклаву. По расчетам Вильяма они должны вернуться в порт еще засветло и, сходу перегрузив ларь на корабль, тут же выйти в море.

Их кибитка весело пылила по дороге, ведущей к чернореченскому мосту. Вскоре слева должна показаться сторожевая башня Чоргуни, стерегущая все подходы к переправе через реку. А дальше – до Балаклавы рукой подать.

– Скажи, Вильям, – спросила Джейн, – что там, внутри? Почему ты не разрешил мне хоть на чуть-чуть приоткрыть крышку ларя?

– Нет-нет, не сейчас, дорогая. На корабле, когда мы с тобой будем в полной безопасности.

– Ну… мне так хотелось хотя бы одним глазком взглянуть, неужели он доверху забит драгоценными камнями?

– Не доверху, но большая часть ларя заполнена самоцветами. Это я хорошо помню.

Джейн глубоко вздохнула и прижалась к плечу Вильяма. Но уже ближайший ухаб отбросил их в стороны, заставив вспомнить, что они находятся в чужой стране, на дороге, которая изобилует опасностями и неожиданностями.

– Вот, как были здесь дрянные дороги, так и остались! – в сердцах чертыхнулся Вильям, – годы прошли, а в Крыму ничего не изменилось к лучшему.

– Ничего, милый, главное мы с тобой уже совершили. Вскоре мы забудем о Крыме навсегда. Так ведь?

Вильям прижал спутницу к себе и поцеловал ей глаза.

– Нет, Джейн, Крым я никогда не забуду. Я здесь прожил, может быть, самые счастливые годы своей жизни.

– Молодой был, – поправила его Джейн, – а молодости свойственно романтизировать прожитое.

Бывший управляющий ничего ей не ответил. Пусть думает, как хочет. В конце концов, каждый человек имеет право на собственное мнение. Главное не в этом.

Он, Вильям, действительно прожил в здешних местах несколько счастливых лет. И все благодаря своему хозяину, Юргену фон Эберлайнену, которого местные турки и татары называли барон Георги, или просто – господин. Именно он, Юрген, владелец обширных поместий и величественного замка в Ливонии на берегу Балтийского моря, предложил Вильяму переселиться в Крым с хозяином. Для прозябающего в нищете молодого британца это был отличный шанс «выбиться в люди». И Вильям его не упустил. В конце концов, служба у Эберлайненов становится традицией их фамилии.

Еще его отец, Джозеф, в молодые годы служил у старого Густава Эберлайнена. И вместе с его дочерью, Софией, переехал из Ливонии в Крым (тогда называвшийся Тавридой) и проживал на Мангупе в княжестве Феодоро. Но обстоятельства заставили его рано покинуть Мангуп и переехать в Польшу, куда его отослал Ян Разумовский, муж Софии. Гораздо позже родной брат Яна, Болеслав, свел Джозефа с Юргеном. Так Джозеф снова оказался в Ливонии, где и закончил свои годы на бренной земле. К сожалению, он, выходец из знатного, но давно обедневшего британского рода, так и не сумел сколотить состояние, позволяющее вернуться на Родину не в качестве бедного пасынка, а представителя рода, претендующего на многое.

Теперь это «многое» предстояло добывать собственными руками его младшему сыну – Вильяму, родившемуся тогда, когда Джозеф уже жил в Ливонии.

Вильям знал, что Эберлайнены необыкновенно богаты. К тому же Юрген, умевший оценить преданность и служебное рвение, мог щедро наградить. Так не все ли равно, где попытаться разбогатеть – в Ливонии или в Крыму? И Вильям со всем жаром своего молодого сердца стал помогать барону.

Немало сил он положил на сооружение замка близ старой генуэзской крепости. А скольких трудов стоило ему наладить добрые отношения с турками и татарами, нередко с большим недоверием посматривавшими на чудного барона Георга и его шустрого управляющего! Но все трудности и неурядицы жизни в Балаклаве не могли сравниться с теми, поистине сказочными днями, когда Юрген брал Вильяма в горы.

Но они не только выезжали на охоту либо полюбоваться здешними красотами. Существовала еще одна причина, главная, заставлявшая трепетать сердце Вильяма. Барон возил его в тайные схроны, где держал свои сокровища, дабы пополнить кошелек: росли расходы на содержание замка и прислуги, подарки турецкой администрации, прием гостей из Ливонии и пожертвования Георгиевскому монастырю.

От самого вида таких несметных богатств у молодого человека голова шла кругом. И он не раз задавался вопросом: «Каким образом Эберлайнены заимели столько самоцветов?». Но еще при первом посещении главного хранилища на плато Мангупа, устроенного в алтаре древнего пещерного храма, барон предостерег Вильяма от любых расспросов о происхождении сокровищ. И добавил: «Запомни, они заговоренные. Могут принести обладателям много горя».

Вильям не знал, как относиться к словам своего господина, но втайне надеялся, что когда-нибудь, расщедрившись, тот отвалит ему добрый куш. В конце концов, не в могилу же свою их положит стареющий барон. Зачем ему драгоценные камни и золото на том свете? Как бы там ни было, но свое «законное» жалованье Вильям получал исправно. И по совету Юргена хранил всю накопленную сумму в банке святого Георгия в Генуе. Для надежности и лучшей сохранности нажитого.

Но в один день все в жизни Вильяма переменилось. Однажды осенью барон, спасая жизнь одному молодому рыбаку, утонул в штормящем море. Его похоронили здесь же, рядом с замком, который вмиг «осиротел», как и пятеро слуг, все эти годы жившие с Юргеном фон Эберлайненом. Перед Вильямом встал вопрос: «Что делать дальше?». По завещанию Юргена слуги должны были вернуться в Ливонию. А он сам волен поступать, как заблагорассудится. Но существовал еще тайный уговор.

Именно по нему Вильям, в случае внезапной смерти своего господина, должен был перепрятать ларь с сокровищами, хранившийся на Мангупе, в одном из более надежных и укромных схронов, о которых бы никто не знал (речь в первую очередь шла о родственниках из Ливонии). В конце концов, Вильям так и сделал. Хотя… И здесь поступил по своему разумению. Вместе со слугами он спрятал сокровища на Шулдане. А когда слуги убыли в Ливонию, то с одним доверенным человеком перепрятал ларь в другой схрон, находящийся рядом, но о существовании которого, кроме него, никто не знал.

Логика его действий понятна. Теперь он фактически становился хозяином баснословного богатства. Осталось лишь улучить минуту и прибыть на корабле в тихую Балаклаву. Но это потом, потом…

Скитаясь по Европе, Вильям познакомился с авантюристкой Джейн. Женщину небесной красоты он полюбил сразу. И надо признать, красавица вскоре ответила ему взаимностью. Теперь они путешествовали вместе, перебираясь из одного города в другой. Но здесь, в Европе, счастье Вильяму явно не улыбалось. Деньги таяли, а новые не прибавлялись. И однажды он рассказал любимой о кладе, который он оставил в Крыму. К тому времени уже прошли годы, и Вильям надеялся, что его в Балаклаве уже никто не помнит. Плыть в Крым они решили вместе.