Текст книги "Смотрящие в бездну"

– Голодный? – спросила Лизи, держа еще одну порцию в пластиковом контейнере.

– Если не откажешь.

– Блядь, ты голодный или нет? Не беси меня и скажи четко. Как налетать на меня посреди ба…

– Голодный.

– Тогда иди и помоги мне.

Бен послушался и подошел к девушке. Она выложила салат в одну большую и глубокую миску, положила два куска рулета на тарелку и сунула ее в микроволновку на три минуты. После чего, порхая как бабочка, которая уже успела протрезветь

(а так оно и было, ибо страх разогнал ее кровь и ускорил метаболизм),

разложила столовые приборы и поставила два бокала для вина.

Таймер пропищал о готовности; Бен сунул руки в прихватки и вытащил блюдо из микроволновки, развернулся и поставил его на стол.

Юноша уже успел отметить, что девушка живет с комфортом. Всюду кожаная мебель, высококачественный ковролин, хрустальные люстры и высокие потолки. Столовые приборы были серебряными, а кухонная утварь – с золотой каймой. Техника тоже была высшего класса, на что намекала эмблема с символами «А+++».

Лизи вытащила бутылку «Шардоне» и протянула ее Бенедикту вместе со штопором, а сама наклонила голову, всем своим естеством показывая, что раз он сейчас в доме мужчина, то и это тоже входит в его обязанности.

Бен не возражал. Опыта в открывании винных бутылок у него хватало. Парень умело всадил штопор, крутанул несколько раз и одним уверенным рывком с отчетливым «чпок» вытащил пробку.

Лизи одобрительно улыбнулась ему, опираясь плечом на холодильник. Прекрасная девушка со скверным характером. И скверность эта проявлялась в нелюбви к сюсюканью и отсутствии четкости ответов на заданные вопросы. Она любила командовать. И Бенедикт уже успел для себя это отметить, но пока что это его не беспокоило и было более, чем сносно.

Бог терпел, и нам велел.

Эл Джи разложила куриный рулет в тарелки, пока Бен разливал вино по бокалам, после чего помог девушке сесть на стул, галантно придвинув его, сел напротив и поднял бокал. Они озвучили тост и звонко ударились краешками бокалов, отпив каждый по нескольку глотков.

Вино отдавало маслянистостью и лимонным ароматом с примесью орехового послевкусия. Но оттого напиток не становился хуже. Бенедикт в принципе любил сухие вина, поэтому, сделав удовлетворенную гримасу, парень отрезал кусочек рулета и сунул его в рот.

Было вкусно. Они непринужденно болтали, а дождь шумел за окном, и с каждой проведенной ими минутой рядом усиливался и усиливался. Эпицентр урагана навис над Герширдом и остановился, вываливая всю свою мощь на этот маленький городок, точно в отомщение за все людские козни против природы.

Вспышка. Лизи испуганно ойкнула, не сумев себя перебороть, и в следующее мгновение в доме погас свет. Привыкшие к яркому освещению глаза ослепли, словно вместе с разорванным кабелем линии электропередач на перекрестке 95-го и 78-го авеню разорвались нервные окончания, соединяющие глаза и мозг.

В темноте заскрежетали ножки отодвигаемого стула, и следом за ним послышались неуклюжие человеческие шаги.

– Ты куда? – обратился он в пустоту.

– Сиди, я сейчас, – отозвалась Эл Джи. И не соврала. Меньше чем через минуту она вернулась, щелкнула зажигалкой и поставила два подсвечника на стол. В свете огня парафиновых свечей лицо девушки приобрело еще более миловидные черты, делая ее напуганной маленькой девочкой, которую хотелось обнять и тискать до тех пор, пока не пройдет гроза.

Бенедикт улыбнулся, умиляясь ее красоте.

– Тебе идет этот грим, я говорила?

– По-моему, да, – отозвался он. – Очень вкусный рулет. Ты сама готовила?

– Не, это ма делала. Я редко у плиты стою, – сказала Лизи с долей отвращения к готовке.

Бенедикт нахмурил брови.

– Погоди, то есть ты живешь с матерью?

– И с папой, ага. А в чем проблема?

Он театрально указал в сторону окна.

– Даже не знаю.

– А, – ответила она, – они в Мехико по работе. Я звонила им – мама сказала, что сегодня там было под сорок пять градусов на солнце, так что… – девушка развела руками.

– Ясно, – ответил Бен, одобрительно кивая. Он поднял бокал.

– За тебя. Спасибо, что не выгнала в такую непогоду.

Лизи отмахнулась свободной рукой. В голове у нее приятно шумело, и она полностью отдавалась медленно нарастающей волне расслабления, первой за весь этот сумасшедший день. Они выпили. Бен потянулся за салфетками, но не рассчитал скорость своего движения и завалил подставку на пол.

– Я подниму.

– Я подниму, – сказали они в один голос и наклонились, оказавшись непростительно и неприлично близко друг к другу; девушка взяла подставку для салфеток, и парень положил свою руку поверх ее руки. Расстояние между их лицами составляло лишь десятую часть сантиметра, и они завороженно смотрели друг другу в глаза, где пламя свечей плясало в затейливом танце при каждом порыве маленького сквозняка по дому.

– Кстати, я – Бен, – неуверенно сказал парень.

– Лизи. Лизи Голд, – еле слышным шепотом отозвалась она и подалась чуть вперед. Этого было достаточно. Бенедикт нашел ее губы своими в нависшем над ними черном полотнище сумраке.

На часах было пятнадцать минут второго, и в этот момент девушка с зелеными прядями волос, живущая на другом конце города, вымокшая до последней нитки, захлопнула за собой железные двери подъезда.

14

Дождевая вода стекала с волос Элари, капая на ступени лестничного пролета и возвращая прядям их истинный, темно-каштановый цвет без всяких посторонних вкраплений. В подъезде больше никого не было: ни любопытных соседей, вылезающих посмотреть, кто это ползет посреди ночи в свою квартиру; ни подростковых орав, тихонько бренчащих на своих первых гитарах; ни уличных кошек, которые иногда наведывались в дом и которых Элари подкармливала чем-нибудь вкусным из своих запасов.

Она поднималась по скользким от влаги ступенькам совершенно одна, и лишь свет овальных ламп под потолком соизволил составить ей компанию. Многие из них уже давно грозились перегореть, но все еще держались, кажется, на одном честном слове и из последних сил, отчего освещение в подъезде было максимально тусклым и серым.

Стоя у своей двери и судорожно нащупывая в рюкзаке ключи, Элари ощущала себя героем старого монохромного фильма, где нет ни одного цвета, кроме белого, серого и черного, и ни единого звука тоже нет. Будто кто-то обронил маленькую спичку и этим неосторожным жестом выжег весь мир дотла.

Подцепив наконец кольцо, на которое крепилась связка ключей, Элари заметила, как в глубине рюкзака мигает мобильник, и выругалась про себя. Она разблокировала экран и увидела несколько пропущенных от Люсинды Вилл, которая вечно за нее беспокоилась. Элари выбрала быстрый ответ сообщением «прости, я уже сплю», убрала мобильник в карман куртки, отперла входную дверь и пересекла порог квартиры.

Пусто. Абсолютная пустота.

Как и всегда.

Как и внутри Элари.

Девушка расстегнула молнию на ботинках и бросила их куда-то вбок, не заботясь об аккуратности, следом скинула кожаную куртку, футболку и джинсы, оставив их скомканными прямо на тумбочке в прихожей, и проследовала в ванную комнату, не включая свет.

В ванной не было окон, и Элари не видела, как небо раздирают кривые зубья молний, не слышала, как синева над Герширдом молит о помощи и пощаде, расходясь оглушительном крике и заставляя трещать стекла многоэтажек, частных домов и магазинных витрин. Она не слышала ничего и не хотела слышать.

Наощупь найдя ручку-регулятор в душевой, Элари повернула ее: ванную комнату наполнил шум воды, мирный и монотонный. Лифчик и трусики отправились в корзину для белья, и девушка встала под горячие струи душа, закрыв глаза. Бинт все еще был на ноге, хоть и сбился набок, ступню жгло, и от нее в сливное отверстие потянулись алые кровавые ленты, одна за другой исчезая в темноте водосточных труб.

От влажности волосы Элари завивались в небольшие колечки, которые сейчас липли к ее обнаженным, хрупким плечам. Напор воды колотил по ее небольшой груди, плоскому животу и округлым бедрам, стекал по ногам, уже начавшим гудеть из-за затянувшейся вечеринки. Элари закрыла руками лицо, а потом оперлась спиной на стенку душевой кабины и медленно сползла по ней вниз.

Если бы сейчас к ней в гости вдруг решил наведаться Эдвард Кристофер Беккер, наконец набравшийся решимости сказать и сделать хоть что-то, Элари, наверное, рассказала бы ему все. Рассказала бы о том, как сильно она устала. Устала, устала, чертовски устала видеть это все, видеть образы, видения, слышать и их без возможности оградиться и уйти от этого кошмара куда-нибудь подальше. Рассказала бы, как ей хочется быть нормальной, быть обычным человеком, а не носить в себе эту тьму, которая жрет ее каждый чертов день. Каждое утро, каждый вечер тьма была с ней, здесь, рядом, тьма липла к ее небу и пожирала ее изнутри, тьма дышала ее легкими, смотрела ее глазами и говорила ее голосом, и девушке казалось, что тьма смеется над ней, над ее беспомощностью перед собственным даром и проклятием в одном флаконе.

Элари родилась такой.

И иногда она спрашивала кого-то незримого, а может небеса, ад или саму вселенную, почему именно она такой родилась, почему она родилась чертовым ненормальным поехавшим уродом, и как это прекратить

как прекратить это

пожалуйста кто-нибудь

пожалуйста

пожалуйста

Она сидела в душевой, такая маленькая в этой пустой квартире, сидела, обхватив колени руками, подрагивая и сжавшись, и по ее щекам лились соленые, горькие слезы, так долго ждавшие неминуемого и столь необходимого высвобождения.

15

Лизи запустила свои руки к нему под футболку и впилась ногтями в кожу, пока они поднимались по лестнице, жадно целуясь и изучая каждый уголок губ. Двадцать один и девятнадцать лет. Уже взрослые, но все еще дети. Они совершенно недалеко ушли от подростков, которые только начали познавать просторы интимных связей: все так же вожделенно, все так же бесшабашно, с полной отдачей и даже сверх того. Так же недалеко от этого стоят продавцы любви, с одним лишь условием – в их движениях нет души, лишь сухой и отработанный годами опыт причинения удовольствия.

Дверь в комнату девушки с грохотом распахнулась и они, чуть не упав из-за спущенных и спутавшихся меж ногами джинсов, Levi’s и Gucci, беспорядочно водя руками и обнимаясь, медленно приближались к широкой кровати Лизи.

– Грим, – сказал Бен, когда возникла секундная возможность вдохнуть воздуха. – Я…

– Потом, – ответила она, затыкая его рот своим языком, – Мне так больше нравится.

Лизи прикусила нижнюю губу Бена, продолжая царапать его спину. Бен высвободился и принялся покрывать каждый миллиметр ее шеи поцелуями, она податливо прогнулась в спине под его руками и издала легкий стон.

Вспышка молнии.

Эл Джи перехватывает инициативу и толкает его на кровать, а сама стягивает с себя футболку и ложится на него сверху. Все мужчины сдержанно молчат; Бену тяжело дышать, но он тоже молчит. Девушка весит немного, но этого достаточно, чтобы парень вспомнил чувство, которое возникло сегодня в баре, когда они только познакомились и вышли на улицу в разгаре ссоры. Бен отгоняет эту мысль прочь.

Вспышка.

Это гром-птица махнула крылом, выпуская новый разряд, и все предметы в комнате отбрасывают тени в сторону возящейся с одеждой пары. И тени эти похожи на руки.

Лизи задирает футболку солиста, оголяя торс, сползает ниже и проводит языком по его животу. По телу Бена пробегают мурашки, он выгибается и подтягивает девушку обратно. Она сопротивляется, ведь Элизабет Голд любит командовать. И в этом танце ведет она.

Вспышка.

Тени все ближе, но никто этого не замечает в пылу возникшей страсти. Эл Джи стягивает Бенедикта нижнее белье и становится наездницей. Их накрывает с головой волна возникшего наслаждения, а дождь шумит за окном с такой силой, что не слышно даже громкого дыхания и вырывающихся редких стонов.

Вспышка.

И вода бежит по улицам, неся за собой куски черепицы, ведра, мелких животных, не нашедших себе укрытия в столь зловещий час, обломки кустарников. На центральной улице города вода со всех рукавов-улочек собирается в единое русло и умудряется сдвигать легковесные машины с их привычных мест, заставляя их коснуться бамперами, словно в поцелуе, напоминая эту молодую парочку, которая сидит на кровати, обняв друг друга. Она все так же верхом на нем, диктует свои правила этой игры с наслаждением. Света в комнате все меньше.

Вспышка.

Все это напоминает съемку фильма на киноленту, которую нужно крутить с определенной скоростью, чтобы видеть плавность.

Вспышка.

Тени дотянулись до пары, окутав собой, словно черной шелковой тканью, и ни один фотон света во время последующих разрядов не проник в эту комнату.

Бенедикт уперся своим лбом в лоб девушки. Они часто дышат, и Лизи чувствует, как он нежно, но уверенно проводит своими ладонями по изгибам ее спины.

Он откидывается на спину, бросая все попытки перехватить контроль, снимается с якоря и пускает себя по волнам наслаждения, пик и частоту которых задает Лизи Голд. Бен видит: его руки ласкают бедра девушки, плавно поднимаясь вверх, проходя по талии еще выше, к груди. Она так прекрасна в ночной тьме; фантазия дорисовывает те элементы, которых парню могло не хватать или которые не слишком нравились при свете.

Лизи жестко опускает руки солиста ниже, расчерчивая границу своего удовольствия. Бен опять не возражает. Он закрывает глаза, закинув голову назад, но руки оставляет на месте. Его ладони чувствуют ее тепло, играющие движением мышцы и что-то склизкое между их телами.

Вспышка.

Комната на мгновение освещается – это срабатывает местный запасной генератор, выждавший отведенное время и пытающийся запустить сеть без основной линии – и Бен, открыв глаза, видит, что это не пот так странно скользил под его ладонями. Под его руками миллионами снуют белые личинки опарышей, пронизывающие бледное, сине-зеленого цвета тело Элизабет Голд, продолжающее ритмично двигаться и стонущее с каждой секундой все громче.

Бенедикт видел все в замедленной съемке. Он дернулся в попытке освободиться, но труп Элизабет уверенно, с невероятной силой уложил руки ему на грудь, тем самым пригвоздив к кровати. Много позже Бенедикт будет думать, что сила девушки лишь показалась ему чудовищной, но он никогда не забудет этот сладковатый запах разложения, который витал повсюду и бил его, как профессиональный боец, метко в нос, затрудняя дыхание. Он не забудет этой картины никогда, ведь не каждый день здравомыслящий человек занимается сексом с трупом.

Он дернул тазом и уперся руками в плечи девушки, надеясь, что сможет скинуть ее с себя.

Вспышка. Свет погас, и их снова окутала тьма.

Элизабет остановилась, а ее тело дернулось в спазме. Бенедикт подумал, что это предсмертные конвульсии, но сердце билось с таким ожесточением, что парня напрочь парализовало от страха. Силы покинули Бена, и он просто лежал, глядя перед собой, не ощущая, как Лизи скатилась с него и улеглась ему на плечо, нежно мурлыкая что-то себе под нос.

Бен не заметил, как наваждение исчезло, и не было никакого запаха, кроме запаха потных тел и лавандового масла с флердоранжем. Он попробовал сжать пальцы на правой руке – те отозвались болью по всему запястью.

Живой, подумал он. Живой. Юноша невольно и едва заметно перекрестился. Он глянул на лежащую рядом нагую девушку: она была все такой же прекрасной, какой казалась до его внезапной игры разума. Бен аккуратно вытащил свою руку из-под женского тела и медленно пошел искать душ.

Душевая оказалась справа, за дверью комнаты Эл Джи. Парень зашел внутрь, нащупал урну под умывальником, стянул с себя презерватив и выбросил его. Удовольствие и наслаждение как рукой сняло. Бен открыл кран, набрал медленно бегущую воду в руки и умылся – грим черно-белым потоком сбегал по его рукам. Чтобы не пачкать махровых полотенец, юноша нарвал себе туалетной бумаги и отер лицо, после чего вернулся в комнату и лег на кровать. Лизи прижалась к нему, посапывая, и, слава Богу, не задавая вопросов. Он закрыл глаза и попытался уснуть.

Дурнота и усталость овладели им, уволакивая по ту сторону сознания. Бен провалился в тяжелый сон, где он бежал от девушки, у которой отваливалась от тела плоть, а в лунном свете ее кости блестели как зимний снег, и незнакомка все звала его к себе, а дорога перед ним не кончалась.

Он бежал, бежал, что было сил, и в конце его бесконечной дороги появился до боли в боку и высохшего языка знакомый дом. Бен залетел в подъезд и закрыл за собой тяжелую металлическую дверь. Прыгая через три ступеньки, парень поднялся на пятый этаж. Он слышал, как девушка стонет голосом Лизи Голд и зовет приласкать и утешить ее. Юноша трясущимися руками открыл двери, протиснулся внутрь и сразу же провернул защелку, а следом замок, задвижку и цепочку. Пот градом лился по его лицу, футболка прилипла к телу, облепив не самый выдающийся рельеф тела.

Бенедикту казалось, что даже нижнее белье можно выкрутить и выжать оттуда стакан воды.

– Тебе тут не рады, – донесся знакомый разуму голос из его комнаты. Бен навострил уши и тихой сапой принялся красться к своей спальне. Первой мыслью пронеслось слово «воры». Но у него нечего было воровать. Парень жил так бедно, как позволяла эта самая бедность, не переходящая за грань нищеты.

– А-а-а, – протянул второй, чужой голос, словно приятно удивившись. – Теперь понятно, откуда ноги растут.

Бен подобрался на четвереньках к своей комнате и выглянул из-за угла. Посреди маленькой комнатушки спиной к Бенедикту стоял человек в темном костюме, смотрящий на подоконник. Юноша перевел взгляд и увидел там давно забытую, абсолютно черную фигуру с котелком на голове.

Он насмешливо хмыкнул себе под нос.

– Уходи отсюда. Тебе нечего здесь делать, – сказала фигура в шляпе.

– Ты лезешь не в свое дело, – ответил ему мужчина в костюме.

Фигура с котелком ленно слезла с подоконника и начала вальяжно обходить по дуге стоящего в центре комнаты.

– Бес, – сказал он, выставив небрежно палец в сторону мужчины. – Учит меня, —после каждого слова выдерживались размеренные паузы, – как мне жить. Смешно.

Названный бесом дернулся в сторону фигуры с котелком, но тот лишь выставил руку с раскрытой ладонью вперед в знаке «стоп», и человек в костюме остановился. Было слышно, как он пыхтит от натуги и пытается двинуться, но не имеет возможности.

– Ты слаб, бес.

Вспышка.

Гроза утихла.

Бен медленно поднялся на ноги, завороженный от развернувшейся перед ним сцены.

– Давай лучше спросим, – сказала фигура в котелке, – ждал ли тебя сам хозяин этой квартиры.

– Что ты имеешь в виду? – прорычал в ответ мужчина в костюме.

– А ты повернись назад.

И он повернулся.

И Бен увидел его лицо, в туже секунду познав неописуемый ужас, несравнимый ни с какими лизи голдами и миллионами опарышей, копошащихся в теле. Парень провалился в бездонные колодцы глазниц беса и летел посреди ужаса, объявшего его до глубины души.

Одним рывком Бенедикт поднялся с кровати, непроизвольно закрыв ладонями рот, чтобы не закричать. Бешено вращая глазами из стороны в сторону, он часто и глубоко дышал, пытаясь осознать, где он находится. Постепенно память восстановила разбросанный по закоулкам памяти пазл, и все встало на свои места.

Он был в доме у Лизи Голд. Этой ночью они любили друг друга, и сейчас девушка лежала слева от него на животе, сунув руки под подушку, а махровое одеяло застенчиво прикрывало ее ягодицы и его бедра. Бен сдавил глазные яблоки пальцами и широко раскрыл глаза, смахивая остатки тяжелого сна со своих век и ресниц.

Парень встал с кровати и нагишом прошелся по дому: всюду горел свет и были разбросаны вещи. Почесав затылок, юноша заботливо собрал одежду и сложил ее с армейской выдержкой – уголок к уголку, плечико к плечику, шов ко шву. Затем выключил свет, зашел в уборную и выпил воды из-под крана, после чего умылся.

Тихими движениями Бен оделся, аккуратно и с теплотой на сердце прикрыл Эл Джи одеялом до плеч, потом нежно-нежно поцеловал ее в висок. Лизи перевернулась на бок и подобрала колени под себя. Какую-то долю минуты Бен наблюдал за ней с умилением и благоговением. С надеждой, что, возможно, он сюда еще вернется.

Часы показывали пять утра, когда Бенедикт покинул дом Элизабет Голд, оставив о себе в ее памяти только перепачканное краской лицо и ворох вспышек в ночи, которые были то ли молниями, то ли вершинами накрывшей ее эйфории.

16

Уснуть Элари так и не удалось.

Выйдя из душа, она чувствовала себя уже лучше: вернулось обычное равнодушие, холодность и отстраненность, с которыми она встречала и провожала большинство знакомых или незнакомых жителей города.

Подсушив волосы полотенцем и накинув на плечи халат, Элари прошла в свою комнату. Повязку она сменила на новую, наложив побольше заживляющей мази, и туже завязала бинт – ходить стало легче, и разум, который не отвлекался на жгущую боль в ступне, работал куда лучше.

Девушка уселась за компьютер, подтянув ноги к себе и пережевывая захваченный с кухни ванильный круассан. Ее поприветствовала знакомая надпись «Добро пожаловать, Элари», а следом изображение туманного леса. Она улыбнулась – хоть что-то в этом мире оставалось стабильным.

Элари провела за компьютером всю ночь, кликая мышкой по сайтам, статьям и фотографиям, иногда сгибаясь и что-то записывая в извлеченном из ящика небольшом блокноте, сохраняя, обрезая скриншоты и печатая их на стоящем сбоку от стола принтере, скрепляя распечатки зажимами, скотчем и складывая в стопку или внутрь блокнота. Даже толком не зная, что конкретно надеется найти, Элари выискивала и по крупинке собирала информацию, пока не прозвучал сигнал будильника.

Она выключила компьютер. На улице давно рассвело.

И этот рассвет напомнил девушка, что алкоголь плюс долгие танцы, плюс бессонная ночь, плюс стресс – это опухшие глаза и полопавшиеся капилляры, мешки под нижними веками, пересохший язык и головная боль. Что ж, здравствуй, Элари Браун, меня зовут Похмелье, и я, пожалуй, сопровожу тебя на занятия к Роджеру Силману. Ты не против?

«Против», – подумала Элари, попутно осознавая, что, кажется, впервые опаздывает на пары. Она отыскала в шкафу новый комплект белья, черную рубашку и голубые джинсы. Кое-как нацепив все это и покачиваясь от слабости в теле, она подхватила рюкзак и вышла из дома навстречу пропахшему дождем влажному герширдскому воздуху.

^***

Телефонный будильник настойчиво пищал прямо возле уха. Бенедикт с трудом разлепил глаза, взял гаджет в руку и смахнул уведомление влево, после чего перевернулся на другой бок, в сторону от слепящего солнца, скрестил руки на груди и закрыл глаза.

«Проспишь же», – сказал ему глас рассудка. Бенедикт застонал и перевернулся на спину, раскинув руки в стороны.

– Гадство, – сказал парень, глядя в потолок.

Юноша встал с кровати, чувствуя во всем своем теле ноющую, но приятную боль, исключая царапины, оставшиеся на спине. Те напоминали о себе неприятным жжением при каждом соприкосновении с футболкой.

Бен почесал укрытый щетиной подбородок и посмотрел на часы – без четверти восемь. Голова ужасно болела, во рту чувствовался привкус чего-то кислого и вязкого, а в квартире стоял легкий запах серы. Двигаясь вразвалочку, парень зашел на кухню, открыл маленький бар и достал оттуда откупоренную бутылку вина, после чего зубами выдернул пробку и сделал жадный глоток прямо из горла.

– Злоупотребляешь, – донеслось до Бенедикта из прихожей. Юноша переполошился и дернул рукой, отчего вино разлилось на его футболку, измазав белый крест в алый цвет. В глубине коридора на невысоком стуле сидел Черный Человек, который за всю недлинную Бенедиктову жизнь периодически являлся к нему.

– Иисус сделал вино из воды… – начал было он.

– Но вино не сделает из тебя Иисуса, – ответил Черный Человек, снимая котелок с головы и укладывая его на колени.

– Ничего не знаю, – ответил Бен, вытирая кухонной тряпкой свою любимую футболку, и, когда ничего не вышло, он раздраженно кинул ее в раковину.

– Замочи в растворе лимонной кислоты, – посоветовал мужчина в котелке, и Бен всем своим естеством ощутил, как тот ухмыляется. За все время он никогда не выходил из тени и никогда не показывал свое лицо, но каким-то образом юноша всегда понимал, какая эмоция сейчас на нем застывала. И чаще всего эта эмоция была положительной.

– Угу, – ответил Бенедикт, пережевывая наспех сделанный бутерброд. – Вечером непременно сделаю.

Черный Человек дернул плечами.

– Как скажешь. Через шесть часов можешь ее выбрасывать.

Бен прекратил жевать.

– Ну и где я, по-твоему, ее сейчас должен взять? – возмутился он, разводя руки в стороны и разбрасывая хлебные крошки по полу.

Что-то с отчетливым стеклянным звуком бухнулось об пол и, скользя по линолеуму, доехало до ног Бена. Юноша наклонился и поднял банку с лимонной кислотой.

– Как самочувствие? – учтиво поинтересовался Черный Человек. Бенедикт промолчал. Тогда мужчина помахал рукой и пощелкал пальцами. – Я к кому обращаюсь, э?

Юноша ухмыльнулся, закидывая футболку в раковину, наливая воду и заправляя туда несколько ложек кислоты.

– Ты меня игнорировать удумал?

Бенедикт молчал. Он скинул с себя грязные джинсы и несвежее белье, после чего нагой подошел к шкафу и достал новое.

– Срамота, – комментировал голос.

Юноша надел исподнее, натянул черные брюки, носки, после чего сходил в ванную и почистил зубы. Вернувшись назад, парень выбрал черную рубашку с белой колораткой, застегнулся и заправил ее, накинув поверх черный пиджак.

Маркус повернулся к своему гостю.

– Так лучше? – спросил он.

– Определенно, – осведомился гость. – Но грехи свои ты все равно не упрячешь за своим вторым именем и одеждой.

– А, – Маркус отмахнулся от него, как от назойливой мухи. – Священники по всему миру воруют, провозят тачки без пошлины через границы и наживаются на бедных. Что мне будет за мои проступки? Адский котел с такими же сошками, как я, где мы будем бултыхаться в кипящем вареве и тереть друг другу спинки, громко повизгивая при каждом новом ударе вилами от рогатых?

– Нет, – ответил Черный Человек и выдержал паузу. – С тебя просто снимут шкуру.

– Всего-то? – спросил Маркус.

– Это ты сейчас так говоришь, – сказала фигура с котелком. Маркус уже стоял в двери и ничего не ответил на замечание своего давнего друга.

– Так ты что-то конкретное хотел? – спросил его диакон, завязывая шнурки на кожаных туфлях, чувствуя, как теряет равновесие из-за недосыпа и перепоя. Ангел-хранитель молчал, покручивая в темном углу коридора свою шляпу на руке. Маркус тем временем налил виски во флягу и сунул во внутренний карман пиджака. Прошествовав по всему дому обутым, он встал в дверях и оглядел ужаснейший бардак, который воцарился в его скромных покоях.

Маркус развернулся и уже выходил в двери, когда гость сказал:

– Кстати, а как тебе ночное происшествие?

Диакон остановился. На мгновение он вернулся во тьму, в которой летел головой вниз в бездонный колодец, и душу его тогда полнил ужас до самых потаенных глубин.

Он резко развернулся на пятках, да так, что чуть не упал.

– Так это был, – сказал Маркус в пустую квартиру, в которой не было никого, кроме него самого, – не сон… – закончил он, сбив все слова в одно, без эмоций и с леденящим разум осознанием.

^***

Лизи Голд проснулась, когда солнце вскарабкалось достаточно высоко: настенные часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Она сонно потянулась и протерла глаза, окончательно размазав вчерашнюю тушь, сделавшую из девушки панду.

Эл Джи сбросила с себя одеяло и, нагая, направилась в душ, как вдруг ее взгляд зацепился за аккуратно сложенные вещи, лежавшие на правом углу кровати. Девушка улыбнулась. Ее не удивил и не расстроил тот факт, что она проснулась одна. Точнее, Лизи слегка разочаровалась в Бенедикте, который слинял, пока она спала, но о содеянном нисколько не жалела.

Лизи вымылась под прохладным душем и избавилась от макияжа. Завернув полотенце на голове, девушка вышла из ванной и вернулась в свою спальню. Тело наполняла приятная истома, и сама она чувствовала себя куда легче, чем вчера. Понимая, что уже не успевает на занятия, Лизи взяла фен и принялась неспешно сушить влажные волосы. В желудке заурчало.

Проходя мимо тумбы, Элизабет бросила взгляд на упавшую фотографию в рамке, где они с Эдди, обнимаясь, стоят посреди парка. Девушка взяла ее в руки и принялась рассматривать, как рассматривала сотни раз до этого, умываясь слезами. Она ощутила легкий укол где-то внутри груди, но не было того неописуемого и отягощающего чувства горести. Она улыбнулась и поставила фотографию на стол, после чего, накинув тоненький халат, отправилась завтракать.

^***

– Эй, чувак, вставай.

Эдвард Беккер перевернулся на другой бок и попытался натянуть повыше несуществующее одеяло. Сон был крепким и сладким, и юноше не хотелось его прерывать. Впервые за долгое время он спал без лишних мыслей и тревог, а даже если они и были, то Эдди их не помнил.

– Эдди, твою мать, – держа руки в карманах джинсов, Дэн пинал ногой диван, а потом и спину друга. – Поднимай свою задницу, задрал, нужно идти на курсы.

– Ладно, ладно, я понял, – ответил Эдди осипшим голосом и щурясь от проникающего в открытые окна света. Он потянулся, после чего свесил ноги с дивана и потянулся еще раз, вытягивая руки вверх и хрустя шейными позвонками.

– Да неужели, – Дэн оглядел сонного Беккера и шлепнулся рядом, откинувшись на мягкую спинку дивана и заведя руки за голову. – Кстати, ты стонал во сне. Кошмары снились?

– Нет, трэш-порно, – съязвил Эдди, все еще недовольный тем, что его разбудили, хоть и по понятной причине. – А если серьезно, без понятия.

– Бывает, – сочувственно ответил Линч. Его младший брат тоже иногда издавал во сне какие-то скрипяще-воющие звуки, а потом рассказывал, что удирал от зомби или сражался с кибернетической армией. К счастью, сейчас родители увезли мелкого в санаторий, и Дэн наслаждался обществом самого себя и тату-оборудования. – Вали уже умываться, у тебя, походу, кровь из носа хлестала. Увижу, что испоганил мой диван – еще и сверху добавлю, понял?

Эдди инстинктивно провел пальцами по ноздрям и подбородку. Они и правда оказались слегка липкими на ощупь.

Ничего не ответив другу и потягиваясь на ходу, Эдвард, весь потный, помятый и взъерошенный после сна, проследовал в ванную. Дэн проводил его взглядом и заметил, что Эдди все-таки ответил на его колкость: тот, продолжая непринужденно потягиваться, обеими руками показывал ему фак.

Линч рассмеялся.

Оказавшись у зеркала, Эдди посмотрел на свое отражение. Да, в таком виде точно нельзя идти на занятия. Если где-нибудь на лестничной площадке он нос к носу столкнется с Элари, всегда миленькой и аккуратной, это будет самый большой провал из всех провалов. Даже больше того, когда он, вусмерть пьяный, ввалился домой к Лизи Голд и стал предлагать ей заняться любовью прямо посреди гостиной, где пили чай ее родители.