Текст книги "Смотрящие в бездну"

Хм.

Лизи Голд.

Маленькая самовлюбленная девочка с большими тараканами в голове.

«Хорошо, что я с ней порвал», – подумал Эдди, осматривая испачканный кровью подбородок. Предположение Дэна, что ночью у него носом пошла кровь, оказалось ошибочным: ноздри были в порядке, на них не засохло ни одной капли, а вот на уголке губ и подбородке виднелись алые разводы.

Решив, что прикусил губу во сне, Эдди умылся ледяной водой с мылом, почистил зубы щеткой Дэна (надеясь, что тот не против, а если против, то кого это волнует), стянул пришедшую в негодность футболку и проследовал в комнату.

Линч, опершийся плечом на дверной косяк и потягивающий энергетик из жестяной банки, молча кинул Беккеру чистую клетчатую рубашку, черную с красным. Сам тату-мастер был одет в черную футболку с цитатой из какой-то нью-метал-песни «BLACK ROSE, BAD TEMPER» и темно-синие джинсы. Эдди сложил два пальца у лба и дернул ими в сторону друга в знак признательности, воспользовался антиперсперантом, переоделся и достал из холодильника такую же банку энергетика, какую уже почти допил Дэн.

Упаковав все нужные вещи по рюкзакам и закрыв дверь на несколько замков, юноши с ветерком, в машине Дэниэла Уильяма Линча, отправились на курсы.

17

Серые тучи гуляли по синему небу, словно коровы, пасущиеся на лугу. Воздух был тяжелым и влажным, но все еще прохладным после прошедшей ночи. Тут и там сновали люди в оранжевых жилетах и касках, мелькали такие же оранжевые проблесковые маячки на спецтехнике, которая оттягивала поваленные деревья и отворачивала в сторону огромные пласты нанесенной водой глины. Кое-где стояли машины скорой помощи, паковавшие редкие, но все же возникшие мертвые тела. Маркус перекрестился и произнес короткую молитву за упокой души.

Он подъехал к университету, завернул на стоянку и припарковался, после чего натянул шляпу, вытащил с заднего сидения свой дипломат и вышел наружу, нажав на клавишу сигнализации.

Тяжелой походкой диакон вошел в помещение, где уже сидели люди, готовясь к занятию. Маркус сел на свое место, достал из дипломата ручку с тетрадью и подпер голову головой, закрыв глаза. Голова была тяжелой, его клонило в сон, но юноша отчаянно сопротивлялся, стараясь не уронить ее.

Двери кабинета непривычно скрипнули, и в них вошла такая же помятая и взъерошенная Элари Браун, которая, чуть похрамывая, неспешно подошла и села на свое место.

Он лениво отсалютовал двумя пальцами, кинув взгляд в сторону девушки. Элари коротко кивнула, после чего села на свое место, поставила рюкзак на колени и начала в нем что-то искать. Спустя несколько секунд Маркус заметил в ее руках таблетки, но это было не обезболивающее. Элари читала инструкцию на обороте, и диакон разглядел самые крупные буквы этикетки: «против похмелья».

Он усмехнулся, и, когда девушка собралась извлечь таблетку, мягко хлопнул ее по руке. Вместе с этим прикосновением Элари ощутила странный разряд, похожий на вспышку статического электричества. Ощущение показалось знакомым, но воспоминания о чем-то подобном были погребены так глубоко под слоями недосыпа, что тут же забылись, и Элари лишь недоуменно глянула на Маркуса. Юноша усмехнулся еще раз, достал из внутреннего кармана пиджака флягу и протянул соседке.

– Это что?

– Святая вода, – ответил Маркус, пожав плечами. – Пей уже.

Множество маленьких твист-танцоров энергично отбивали свою партию внутри висков и лба Элари. Решив, что в любом случае хуже не будет, она отвинтила крышку и сделала глоток. Жидкость обожгла горло, и девушка кашлянула.

– Ты дал мне гребаный виски?

– Я дал тебе, – Маркус единожды перекрестился, – гребаный виски.

Элари прижала кулак к губам и засмеялась. На языке осталось горчащее послевкусие, а настроение медленно, но верно приходило в норму.

– Лучшая святая вода, которую я пробовала. Спасибо, – она вернула Маркусу флягу, тот сделал глоток и убрал ее обратно в незримый пиджачный карман, кивнув, мол, благодарность принята.

Нетронутые таблетки тоже вернулись на свое место.

Занятие проходило спокойно. Сдержанный голос профессора Силмана наполнял кабинет, озвучивая термин за термином. Элари с особой внимательностью слушала свою любимую часть латинского языка – названия растений, и записывала их, мысленно произнося каждое название:

Artemisia absinthium

Calendula officinalis

Fragaria vesca

Hypericum ascyron

Leonurus cardiaca

Matricaria chamomilla

Девушке нравилось, как звучит латынь, нравилось понимать ее и быть в числе немногих людей, которым подвластен этот зачастую мрачный и уже по большому счету мертвый язык.

К концу лекции Элари захотелось травяного чая и вафлю. Перебирая в голове прилагательное за прилагательным в попытке вспомнить, как пишется та или иная фраза, она отвлеклась от лекции и заметила, что Маркус тоже перестал писать. Он даже не держал ручку, а просто оставил ее лежать на открытой тетради.

– Все еще не проходит? – шепотом спросила Элари, кивнув на перебинтованную кисть диакона.

– Нет, – тем же полушепотом ответил Маркус. – Ерунда, конечно, но приятного мало.

– Ага, скверно, – вздохнула Элари. Она знала, как отвратительны ожоги: еще ребенком ошпарила ладонь приготовленным для чая кипятком, которая тут же покрылась волдырями, а потом еще несколько дней горела и зудела. Спасала только аптечная пенка.

Но дело было не только в этом.

На бинте Маркуса, по крайней мере на той части, которая открывалась взору девушки, виднелись знакомые желтоватые пятна, похожие на мазь. Но от мази их отличали вкрапления алого и бурого цвета, почти незаметные. Элари уже видела их. Видела каждый день в течение семи лет на собственной перевязанной ступне, а потому узнала.

Желтые пятна, иногда отдающие зеленцой – гной.

Алые и бурые – непрекращающаяся кровь.

Профессор закончил занятие, откланялся и исчез в глубине университетских коридоров. Однако сегодня ему предстояло вести две пары подряд, так что группа не расходилась слишком далеко: кто-то вышел на улицу покурить, кто-то побрел в уборную или столовую, другие просто покинули кабинет, чтобы он проветрился.

Маркус сделал пару звонков и уже поднимался по лестнице обратно в кабинет, когда увидел сидящую на ступеньках Элари Браун. Лестничный пролет был широким, и она, никому не мешая, оперлась на стену и чем-то аппетитно хрустела.

– Приятного. Что ешь? – поинтересовался Маркус.

– Кьекеь, – ответила Элари с набитым ртом. – Будеф?

Он молча мотнул головой, благодарно улыбнувшись, после чего налил себе воды из кулера, осушил стакан и зашел в кабинет.

Остаток лекции пробежал незаметно. Профессор заявил о ее окончании, разрешив всем покинуть помещение. Сложив свои вещи в кейс, Лейн попрощался с Элари, которая как мышка, всегда незаметно покидала помещение, и сам направился к выходу.

– Лейн, – окликнул его Эдди. Маркус закатил глаза, стоя спиной к нему, и развернулся.

– Да?

Беккер легонько хлопнул диакона по спине, показывая, что он дружелюбно к нему настроен, и предложил пройтись по коридору и поговорить. Маркус согласился, хотя желания не было абсолютно никакого. Голова все еще была тяжелой, но принятый с самого утра алкоголь немного растормошил похмелье, давая возможность хоть как-то жить.

Они неспешно шли по бесконечным коридорам университета. Студенты мелькали мимо них сотнями лиц: азиаты, европейцы, африканцы, и все это смешивалось в одну смазанную картину, словно безобразный мазок кистью.

– Слушай, Беккер, я себя неважно чувствую, ты что-то хотел обсудить? Говори.

– Что у вас с ней?

Маркус оторопел и встал, как вкопанный. Перед глазами возникла череда картинок прошедшей ночи, начиная с самых приятных и заканчивая теми, что студили кровь в его сосудах. Он хотел было начать оправдываться, но вовремя прикусил язык, нахмурил брови и изобразил (насколько позволяло его состояние) полнейшее непонимание.

– С кем? – спросил он.

Эдди аккуратно прижал Маркуса к стене и навис над ним.

– Не глупи, Лейн. Ты знаешь, о ком я.

– А если я скажу, что не знаю?

– А если я тебе в рожу дам?

– Избиение духовных лиц является тяжелым грехом, а также карается законом, – отрапортовал диакон. – Но все это не отменяет того, что я все еще без понятия, о ком ты.

Боялся ли его Маркус? Нет. Ну, только если самую малость: пожалуй, у многих людей что-то дрогнуло бы при виде таких габаритов, которые тебе стараются угрожать.

– Я про Элари, – сдался Эдди. – Что у вас с ней? Я же вижу, как вы перешептываетесь каждый раз и улыбаетесь по-идиотски друг другу.

– Ты со своим другом тоже по-идиотски улыбаешься. Так что, тебя сразу в ряды геев записывать?

Беккер недовольно и ощутимо толкнул его в плечи так, что диакон неприятно ударился лопатками о стену, стоящую сзади.

Люди шли мимо, и никто не обращал внимания на возникший конфликт. Подобные вещи происходят по нескольку раз на дню, и такие вот беккеры всегда позволяли себе пытаться доминировать над теми, кто был меньше их по росту и фигуре.

Маркус скрипнул зубами и толкнул парня в ответ.

– Руки не распускай, мудак, – сказал диакон, расправляя полы пиджака. – Еще раз пальцем меня тронешь, я тебе его сломаю, усек?

Эдди не стал его слушать, а толкнул еще раз; Маркус сложил ладони клином и, подняв их вверх, развел руки Беккера в стороны, сделал шаг вперед и со всей силы толкнул парня в солнечное сплетение. Диакон был зол. На себя в первую очередь, потому что не смог совладать с эмоциями и пребывал в не самом лучшем расположении здоровья, и на Эдварда Беккера, который посчитал, что ему все можно.

Лейн повел плечами, расправляя чуть съехавший набок пиджак. Беккер тяжело дышал, положив одну руку на грудь. Видимо, толчок пришелся на выдох и сильно ошарашил его.

– Так лучше понятно? – спросил диакон здоровяка.

– Что у вас с ней? – прохрипел Беккер.

– Да ты тугой или что? Я пришел четыре дня назад и толком никого не знаю из группы. Добавь огня своему чугунному котелку, кретин, чтобы каша лучше варилась.

Маркус чувствовал, как начинает закипать. Он четко отдавал себе отчет, что если Беккер хотя бы один раз попадет ему в голове своим пудовым кулаком, то ему худо будет. Строго говоря, ему будет худо при любом попадании в любую часть тела, и именно поэтому он хотел сейчас как можно быстрее свести происходящее на нет.

– Мы сидим за одной партой. Вот что у нас.

– Тогда какого хера вы оба такие потрепанные сегодня, а? – упрямился Эдди. Маркус выдохнул, подошел к нему и хлопнул по плечу. Использовать Дар он не хотел от слова совсем – голова и без того раскалывалась.

– Выдохни, окей? Можешь подкатывать к ней шары, сколько тебе угодно, я ни на что не претендую, если для тебя это так важно. К тому же, тебе бы следовало узнать про такую штуку, как целибат. Почитай на досуге.

– Я знаю, что такое целибат.

Маркус вскинул брови.

– Удиви меня, здоровяк.

– Обет безбрачия, – ответил тот, окончательно восстановив дыхание. Маркус похлопал Эдди по спине, предлагая двигаться дальше к выходу. Он надеялся, что конфликт, хоть и самым идиотским образом, но исчерпан.

– Бинго. А теперь задай себе вопрос: какой мне смысл заводить с кем-то отношения, если у меня обет?

Было видно, что Беккер задумался.

– Но, – начал он и запнулся. – Хм. То есть спать с женщинами – я сейчас не про свадьбу, сечешь – секс тоже под запретом?

Лейн хлопнул себя ладонью по лбу.

– Естественно.

«М-да, ты окончательно катишься в бездну лжи, Маркус», – подумал он про себя.

– Надеюсь, на этом вопрос закрыт? – диакон протянул руку, моля всех богов и своего единственного Бога, чтобы этот ревнивец пожал ее и успокоился.

– Пожалуй, да.

– Отлично, – парни вышли на улицу. – Тебя подбросить? – спросил Маркус, тайно надеясь, что тот откажется. И его надежда свершилась. Эдди отказался, после чего накинул тканевый капюшон кожаной куртки, махнул на прощание рукой и ушел восвояси. Диакон тяжело выдохнул, глядя ему вслед. Не успело пройти и минуты, как зазвонил телефон. Маркус выругался себе под нос, увидев надпись «Отец Виктор», но все же ответил на вызов.

После недолгого разговора, состоящего из вопросов и «хорошо, да, хорошо, понял, хорошо, буду», Лейн положил трубку, вновь выругался и сел за руль.

Долг зовет, священник. Заводи мотор.

Он выжал сцепление, перевел кулису в нейтральное положение и провернул ключ в замке зажигания. Мерседес завелся, лишь на несколько секунд затянув момент зажигания. Лейн перевел кулису в положение «один» и тронулся с места, направляясь в церковь, где заведовал Отец Виктор.

Простояв примерно половину времени в пробках из-за спасательных работ, Маркус приехал в церковь в половине четвертого. Юноша заехал на парковку и остановился, проделав стандартные манипуляции. Наступившее облегчение в организме мерно сменялось на легкое раздражение и слабость. Диакон хотел скорее вернуться домой, завалиться на кровать и отдохнуть. Ему трудно было объяснить самому себе, почему его все еще не отпустило.

Лейн толкнул высокую и тяжелую дубовую дверь, проникая внутрь католической церкви прихода Отца Виктора. Храм Господень был же до боли типичным: длинная палата, пол из мрамора, поверх которого была устлана плитка с одинаковым рисунком, по обе стороны от центрального прохода стояли длинные лавки для размещения прихожан во время службы. На правой стороне виднелась исповедальня, увешенная бордовым непрозрачным сатином – она была распахнута, и тьма, таившаяся в ней, приглашала зайти туда и рассказать о своих грехопадениях. В конце прохода стоял подиум с кафедрой, а над ним с искренне мучительным выражением лица висела фигура Христа, распятого на кресте.

Маркус посмотрел на Сына Господнего и перекрестился, прошептав короткую молитву себе под нос, после чего пошел навстречу Отцу Виктору, который стоял возле кафедры, сунув руки в глубокие рукава своей сутаны, и выжидающе смотрел на него. Диакон подошел, сложив руки за спиной, и учтиво поклонился.

– Отец Виктор.

– Здравствуй, Маркус, – сказал священник, неспешно спускаясь с подиума. В необъятной тишине такой же необъятной залы его шаги раскатывались эхом, превращающим их в марш.

– Чем могу служить? – спросил диакон, надеясь сразу перейти к делу без всех любезностей.

Священник вздохнул, после чего одной рукой приобнял Маркуса за плечо, а второй указал на лавку возле кафедры. Они молча прошли и сели. Диакон расположился с краю от выхода.

– Маркус, мальчик мой, – начал Отец Виктор, – я позвал тебя, чтобы напомнить тебе о твоих обязанностях, которые следует выполнять.

Внутри себя Лейн глубоко вздохнул, закрыл глаза и закатил зрачки так, что мог бы поклясться, что в непроглядной тьме увидел все содержимое черепной коробки.

– Я выполняю. Нет? – осведомился он.

– Все, да не все, мальчик мой, – юноша услышал, как где-то со стороны исповедальни раздался тихий смешок, который нарочито был сделан настолько различимым.

– Мне тут одна птичка нашептала, что ты прошлой ночью напрочь забыл обо всех заповедях.

– Не обо всех, – не стал врать Маркус, глядя прямо перед собой. В голове с новой силой зарождалась головная боль, а по телу пробежал легкий озноб. Диакон дрогнул самую малость, но глаз не отвел. Яд, просочившийся в его тело, никуда не делся с того самого дня, когда он попал к Саймону Деннету, и все так же неспешно отравлял здоровое тело. Но пока что Маркус Лейн не подозревал о сущности своей болезни. – И тем более я этой птичке уже сказал все, что я думаю на эту тему, – он поднял глаза и посмотрел в правый угол помещения, в темноту исповедальни, где едва различимо виднелся силуэт Черного Человека.

Отец Виктор обреченно вздохнул, положив свою иссохшую и морщинистую руку на плечо юноши:

– Я не могу заставить тебя делать то, что тебе не нравится, мальчик мой. И ты сам это прекрасно знаешь. Но если ты выбрал свой путь, то будь добр следовать ему и не отступать ни на шаг от выстланной тебе дороги.

Старый священник смотрел на Маркуса в упор. Его голубые глаза, наполненные грустью и вселенской усталостью, дергались, разглядывая светло-серые радужки диакона и пытаясь найти хоть искру отклика в них, ведь не зря говорят, что глаза – это зеркало души. И Отец Виктор нашел ее.

Маркус кивнул.

– Я понял. Могу идти?

– Иди, мальчик мой, иди.

Диакон неспешно встал и направился к выходу. Его обуревали смешанные чувства: злоба, уважение, печаль, любовь и отвращение к тому, что с ним происходило. Юноша искренне ценил труд Отца Виктора и считал его своим вторым отцом, который воспитывал его и относился, как к родному, делясь всем, что он знал сам. Правда, отдавал себе отчет Маркус, происходить это начало с того самого дня, когда священник узнал про Дар Лейна. И сам он был не без греха, если не в деяниях, то в помыслах.

– И помни: ты в ответе перед Богом, Маркус.

Парень взорвался. Чувство злобы и ненависти к ангелу-хранителю пересилило все самое хорошее, что держало его на грани равновесия. Маркус резко развернулся на пятках.

– Это Он, – выкрикнул диакон, и голос его эхом отразился от стен, став на мгновение невероятно громким. Лики святых возмущенно глядели с оконных фресок, и, казалось, сам Распятый был недоволен.

Маркус закрыл глаза, глубоко вдохнул и расправил полы пиджака ладонями, приходя в чувства.

– …передо мной в ответе, – из глаз его все еще сыпались искры. – Я не просил делать меня тем, кто я есть. И раз уж так случилось, – говорил диакон, процеживая каждое слово сквозь зубы, вновь балансируя по канату, висящему над пропастью злобы, – то пусть принимает мои деяния, как уравновешивающую гирю.

Подошва неприятно скрипнула, когда Маркус направился к выходу размашистым шагом. Атмосфера была наколенной до предела. Казалось, еще чуть-чуть, стоит только чего-то коснуться, и произойдет разряд, обжигающий все на своем пути.

– Он и так закрывает глаза на многое, диакон Маркус, – ответил преспокойным, скорее даже холодным голосом Отец Виктор. – Но упаси тебя Всевышний оступиться, и тогда ты будешь отлучен от церкви.

Эти слова сорвались с губ священника и упали на плечи Лейна, пригвоздив его в дверях Храма Господнего. Он стоял в арке, придерживая тяжелую дверь изувеченной рукой, и молчал, после чего, не поворачиваясь к Отцу Виктору, так же молча кивнул и вышел, затворив за собой дверь.

18

Эдвард Кристофер Беккер не верил Маркусу.

Точнее, верил, но не до конца.

Эти россказни про обет безбрачия… Действительно ли его придерживались все священники? Эдди был уверен, что нет. В конце концов, когда молодой диакон, пусть и очень ответственный, возвращается домой, закрывает дверь на засов и задергивает шторы, никто не видит, что происходит дальше. Любая последующая оргия останется за кадром, недоступным церкви, так как глаз и непосредственного доступа в личные дома своих служителей у нее нет. А если у того распятого парня, которому все поклоняются, и есть всевидящий взор, то нет рта, которым тот мог бы обо всем увиденном рассказать. Даже если над головой мертвого подвесить десяток нимбов, тот все равно останется мертвым.

Эдди видел, что между Элари Браун и Маркусом Лейном что-то есть. А если и нет, то уже наклевывается. И больше всего Эдварда бесило то, что он не мог понять, что именно между ними происходит, будто что-то нефизическое, скрытое от посторонних глаз таилось и витало за их партой, когда эти двое улыбались, хихикали или просто молча сидели рядом и занимались своими делами.

Такое положение дел не устраивало Эдди. Он и так не мог пробиться сквозь ледяной кокон, которым окружила себя Элари, а теперь стенки этого кокона стали в два, в три, в четыре раза плотнее, потому что их дополнял еще и Маркус. У Лейна и Браун будто был какой-то свой мир, в который не было доступа никому другому, особенно такому простому смертному, как Эдди Беккер. И это печалило юношу. Печалило и с каждым днем не устраивало все сильнее.

Разбить диакону-выскочке морду, сломать руку? Легко. Только не было от этого никакого толка, и эффект был бы сугубо отрицательным – Эдди почти видел, как до Элари доходят слухи о деянии его вспыльчивости, и она отсаживается еще дальше, и закрывается еще больше. Дерьмо вариант.

Купить букет цветов, прийти к ней домой и позвать на свидание? Можно, но, скорее всего, она даже не откроет. А если откроет, то обрушит на него свой обычный равнодушный взгляд, скрестит руки на груди, выслушает, улыбнется и прикажет отправляться куда подальше. Дерьмо вариант.

Продолжая размышления о том, как подступиться к неприступной крепости, носящей имя Элари Браун (он даже не знал ее второго имени, хотя был старостой и по долгу «службы» хранил информацию обо всех своих одногруппниках, однако второе имя Элари, знали, кажется, только в деканате), Эдди следовал по мокрым от ночного дождя улицам. Ссутулившись и держа руки в карманах джинсов, он смотрел себе под ноги и шел прямо по лужам, которые из-за своей глубины и протяженности напоминали скорее среднего размера озера.

Не было видно солнца; весь небесный купол над Герширдом затянулся бело-серыми облаками, которые недвусмысленно намекали, что в ближайшие несколько дней зонтики из сумок лучше не выкладывать. Медленным мягким шагом к городу подступался вечер, неся с собой длинные тени и порывистый ветер, безобразно гнущий самые тонкие деревца и швыряющий из стороны в сторону ворот расстегнутой у горла черно-красной рубашки и куртки Эдди Беккера. Что-то назревало здесь, среди гердширских улочек, что-то прорастало из темных безлюдных окон, пустых подвалов и чердаков, пускало корни в дорожные трещины и выплескивалось эхом дурных предчувствий. Но они исчезали под коркой логики и неверия, а потому лишь посаженные на цепи псы вдруг начинали выть, будто приветствуя или прогоняя кого-то, и кошки зарывались поглубже в хозяйские одеяла, пряча нос за пушистым хвостом.

– Как дела, Эдвард?

Эдди отмахнулся от крутящихся в сознании образов и обнаружил, что с ним поравнялся уже знакомый мужчина. Тот был облачен в привычный строгий черный костюм и неспешно шел рядом, сопровождая каждый шаг тихим стуком трости по асфальту. Что-то в этом мужчине вдруг стало внушать доверие, а его присутствие источало мрачное спокойствие, и Эдди вздохнул, поддавшись подкатившей к горлу печали.

– Хреново, как еще.

– Все из-за той девушки? – мягко поинтересовался мужчина, глядя куда-то вдаль. Его редкие черные с сединой волосы были зачесаны назад и хорошо уложены, их не смог растрепать даже внезапный порыв ветра.

– Даже если так, – ответил Эдди, придерживая капюшон, – тебе-то какое дело, старпер?

Мужчина молчал, улыбаясь одними уголками губ, и все так же смотрел куда-то перед собой. В синеющем вечернем свете, каким всегда наполнялся город перед закатом, его кожа приобретала какой-то странный белесый оттенок, свойственный ни то трупам, ни то неумело нанесенному крему против старения «for men over forty-five».

Эдди еще какое-то время смотрел на его идеально сидящий пиджак, а потом с раздражением спросил:

– Оглох, что ли?

– Может, я могу помочь, – отозвался мужчина, и опустившаяся на асфальт трость звякнула чуть громче, чем обычно.

– Помочь? – изумился Эдди и засмеялся, обдумывая, не сбежал ли этот чрезмерно галантный тип из какой-нибудь психбольницы с недостаточно высоким забором. – Интересно, блядь, чем?

Мужчина остановился.

– Вам, высокорослым юнцам с прущим изо всех щелей характером, – строго сказал он, сложив руки на набалдашнике трости, – следует чаще прислушиваться к старшим. Особенно тебе, Эдвард Кристофер Беккер, безмозглый ты ВЫБЛЯДОК!

С этими словами мужчина рассмеялся, и из его гортани выползла длинная мохнатая сколопендра, шустро последовав за ухо и скрывшись в уложенных волосах. Карие глаза Эдди, потерявшего дар речи от изумления, встретились с его глазами, грязно-желтыми, как болотный ил, и глубокими, как бездонная черная расселина. Какое-то время Эдди стоял на самом ее краю, а потом сорвался вниз и летел, летел, летел, раздирая мышцы об коряги, ломая кости об выпирающие из стен камни. Он падал, вопя от ужаса и непонимания, а мужчина смеялся, сотрясая голосом расселину, и хрипло повторял прямо где-то над ухом Эдди:

я сделаю так чтобы она была твоей эта сучка эта маленькая шлюшка Элари будет твоей о да она будет ТОЛЬКО твоей Эдвард Беккер ТОЛЬКО твоя маленькая шлюшка Элари кхххххххаааааааххх

В голосе мужчины что-то забулькало, и Эдди понял, что сидит на краю кровати в собственной спальне, а сверху сидит Элари, обвив его корпус ногами. Одетая лишь в полупрозрачную черную майку и черные кружевные трусики, она обняла его за шею, и он почувствовал запах сладкого парфюма, которым девушка обычно пользовалась. Но сейчас Эдди впервые ощущал его так явно, так близко, а не те жалкие несколько секунд, когда она просто проходила мимо.

Он смотрел на Элари, на ее собранные заколкой каштановые волосы, на несколько выбившихся у лба прядей, шею и ключицы, и с каждой секундой юноше становилось все жарче. Неуверенно подняв руки, Эдди положил их на ее талию и медленно скользнул ладонями вверх, ощущая нежную на ощупь ткань и скрытую под ней теплую кожу. Его дыхание сорвалось. Он закрыл глаза, и тогда Элари сказала:

– Эдди.

А потом она еще раз сказала:

– Эдди Беккер.

И юноша наконец разлепил веки, которые почему-то не поддавались и стали тяжелыми, будто он не спал целую неделю и питался одним черным кофе.

Перед ним стояла Элари.

Она была одета в черную рубашку, кожаную куртку и голубые джинсы, в которых была сегодня на занятиях, на плече болтался рюкзак, а в глазах застыло беспокойство, смешанное со страхом. Беда же крылась в том, что Эдди не помнил, почему стоит посреди тротуара, и не помнил, как она подошла к нему и сколько раз уже назвала его имя, а чей-то низкий голос в ответ на это прорычал «блядская сука».

– Прости, я что-то задумался, – без тени сомнения соврал он. – Ты что-то говорила?

Девушка смотрела на него снизу вверх – Эдди был выше ее на голову и крупнее раза в два.

– Все хорошо?

– Да… Да, порядок, – замялся Эдди, поправляя волосы, растрепанные поднимающимся ветром. – Просто задумался и завис. Извини, неловко вышло.

– А, понятно, бывает. Это ты меня прости, что потревожила. Пойду тогда.

– Нет, подожди, – Эдди заметил, что девушка рукой придерживает ворот куртки, смыкая его у шеи так, будто замерзла. – Может, хочешь чай? За углом есть кафе, очень классное. Там можно… – он еще раз замялся, за что потом мысленно ругал себя всю оставшуюся дорогу. – Там можно погреться.

– Отличная идея, – Элари улыбнулась, надела вторую лямку рюкзака и спрятала руки в карманы. – Тогда веди.

^***

Шагая бок о бок с Беккером, Элари размышляла о своей лжи.

Она собиралась в булочную, которая находилась на другой стороне улицы. Когда место назначения было уже близко, ее взгляд упал на другую сторону дороги. Там, рядом с Эдди – да, это точно был Эдди Беккер, отчего-то весь хмурый и мрачный – шел человек в деловом костюме, элегантно опираясь на трость. В желудке Элари снова поселились черви, когда она увидела, как при каждом соприкосновении трости с землей от нее поднимается и растворяется в воздухе черная дымка. Потом мужчина остановился и схватил Эдди за горло.

Тогда она со всех ног рванула через дорогу, не задумываясь ни о светофоре, ни о движении автомобилей. Элари осознавала лишь то, что никто больше не видит этого мужчину, и, скорее всего, даже сам Эдди уже ничего не видит и не ощущает, и, если она не успеет, может прийти беда – куда большая, чем те кошмарные образы и видения, что вернулись к Элари спустя столько лет.

Резко дернув пребывающего в трансе Беккера за плечо и наблюдая, как его взгляд проясняется, Элари поняла, что попала в яблочко.

19

Рука опустилась на рычаг, включив левый «поворотник», который тут же принялся мерцать, объявляя о намерении водителя совершить маневр.

Маркус стоял на перекрестке, выжидая зеленый сигнал, который разрешит движение. Он держал руку на кулисе – нейтральная, левая нога стояла на стойке, готовая в любой момент выжать сцепление и тронуться с места. Юноша нервно постукивал пальцами по рулевому колесу, правой рукой гоняя радио по местным станциям в надежде найти хоть что-то пригодное для прослушивания.

Ничего.

Проигрыватель давно сломался и не считывал CD, а денег купить новый или заменить старый попросту не было. Маркус крутанул регулятор, перескакивая через несколько волн.

Ничего.

Только белый шум.

Сзади раздалось раздраженное гудение клаксонов, отчего Маркус оторопел и, выжав сцепление и включив первую передачу, не нажал как следует на педаль газа. Машина тронулась, ее дважды дернуло, и она заглохла.

– Черт, черт, черт! – диакон раздраженно заколотил ребрами ладоней по рулю, после чего провел рукой по лицу, пытаясь успокоиться. Он не мог объяснить, что с ним происходит, но отчетливо ощущал, что что-то не так. Злость накатывала волнами, а потом отступала, как во время отлива. И эти циклы сегодня имели очень мелкую периодичность. Его немного знобило; позади шумели клаксоны, яростно требуя продолжить движение. Маркус выжал сцепление и провернул ключ в замке зажигания – двигатель начал заводиться, но непростительно долго жужжал. Юноша был вынужден вернуть ключ обратно, чтобы не спалить свечи.

Раздался вой патрульной машины. Маркус взялся рукой за зеркало заднего вида и чуть-чуть изогнул его, пытаясь найти источник шума, и тут же заметил синие проблесковые маяки, которые выруливали из общего потока и ехали явно в его направлении.

– Гадство, – сказал Маркус, вновь ударив по рулю.

Он нажал на клавишу «аварийного сигнала», когда в окно постучали. Маркус повернул голову и увидел офицера, который стоял, глядя внутрь его салона, чуть наклонив очки. Диакон открыл окно.

– Офицер?

Высокий мужчина с гладковыбритым лицом и широкой нижней челюстью внимательно осматривал юношу. За приспущенными стеклами его солнцезащитных очков виднелись глаза, которые наконец-то наткнулись на белый воротник, выдающий в Маркусе духовное лицо.

– Святой Отец, – поздоровался патрульный, учтиво кивнув.

«Святой Конец, дылда необразованная», – подумал Маркус, на которого нахлынула очередная беспричинная волна гнева. Он сжал руль так, что побелели костяшки на пальцах.

– Нет-нет, я всего лишь диакон. Я что-то нарушил, Офицер, э-э-э…

– Томпсон.

– Офицер Томпсон, – завершил Маркус.

– Вы остановились посреди трассы, создав пробку. Что-то с машиной?

– Бросил сцепление, – отрапортовал диакон.

– Давно за рулем? – спросил офицер.

– С шестнадцати лет.

Было видно, как в глазах патрульного промелькнуло недоверие.

– Ваши документы, – обратился он ни то с требованием, ни то с просьбой.

Диакон откинул козырек над лобовым стеклом и вытянул из маленького кармашка водительские права и лицензию на машину. Офицер Томпсон внимательно рассматривал их, когда подошел раздраженный водитель, которого он в мягкой форме попросил отойти обратно в машину и перестроиться в другой ряд, после чего еще раз взглянул на права, на Маркуса, опять на права и протянул их юноше.