Текст книги "Смотрящие в бездну"

Один из официантов (явно проигравший в «двадцать одно», судя по голосам) подошел к девушке, обдав ее легким ароматом перегара. Он спросил, не подсказать ли ей чего. Лизи кивнула.

– Я могу как-то узнать номера или номер кого-то из группы? Мне нужно связаться с их… – Лизи задумалась, вспоминая, на каком инструменте играл Бенедикт. Повисла неловкая пауза, во время которой они смотрели друг другу в глаза, надеясь как можно скорее закрыть этот диалог. Но при этом оба этого не выказывали. – Гитаристом, – сказала она.

Официант слегка замялся.

– Простите, но у меня нет этой информации. Вам нужно поговорить либо с барменом, – он кивнул в сторону парня, который все так же равнодушно протирал бокал, периодически глядя на него под светом ламп, – либо с администратором. Но так как администратора нет, вы можете попытать счастье…

– У бармена, я поняла, – ответила Лизи, учтиво улыбнувшись. Она развернулась в сторону бара, а бармен, выдохнув в кулак отрыжку, которую он все это время сдерживал в себе, направился отыгрывать свои кровно заработанные деньги.

– Простите, – обратилась Эл Джи к парню, – вы бы не могли мне подсказать, как я могу связаться с кем-то из вчерашней группы?

Бармен смерил ее холодным взглядом карих глаз, проводя тряпкой по краю барной стойки и по своему фартуку. Этот звук был монотонно-повторяющимся, и Лизи не могла понять, как у него еще голова не сдвинулась набекрень.

– А вам, собстна, с какой целью? – осведомился он.

Лизи собрала все свое обаяние в кулак и чуть наклонилась, упираясь в барную стойку грудью, которую открывал глубокий вырез блузки. Она не любила подобных фокусов и старалась всегда пренебрегать ими, но на войне, как говорится, все средства идут в ход.

– У меня для этих ребят есть крайне выгодное предложение, учитывая, что в нашем маленьком городке музыкантам особо-то никто и не платит. А если такой красавчик, как ты, мне поможет, – девушка наклонила голову, подперев ее рукой и обаятельно улыбаясь, – то без работы на один о-о-очень длинный вечер не останешься точно.

– А что за работа? – поинтересовался бармен.

«Ты никак дурак, да?» – подумала Лизи, но промолчала. Ни одна мышца на ее милом личике не дрогнула. Она вздохнула.

– У меня скоро день рождения, и я хочу собрать на свое двадцатилетие очень много людей. Будут коктейли, прекрасная живая музыка и куча развлечений. Понимаешь, о чем я?

Он кивнул.

– И я бы хорошо заплатила бармену, который отстоял бы эту безумную смену, но с условием, что я этого бармена буду знать и он мне предварительно поможет, – закончила Лизи свою мысль. Несколько секунд казалось, что парень не понимает, о чем идет речь. Он все так же настойчиво натирал край бокала, потом посмотрел на него сквозь свет, повесил на стойку и вышел в подсобку.

Элизабет Голд с завидным терпением ждала его.

– У вас, я так понимаю, можно курить, да? – обратилась она к двум юношам, которые активно изображали мозговую деятельность, уставившись в карты. Между их пальцев дымились сигареты, которые явно намекали на положительный ответ.

– Вообще-то, нет, – ответил один из них. – Зал для курящих чуть поодаль от нас, но так как сегодня полное затишье из-за урагана, то – да, вполне курят.

Эл Джи хотела было спросить, а как к этому отнесется администрация, но вдруг поняла, что это ее не касается от слова совсем. Она достала свою «мужскую» сигарету и закурила. Дым сразу взвился вертикально вверх, явно указывая на активную работу вытяжных систем. Девушка улыбнулась. Стоило отдать должное их установке и стоимости – абсолютно бесшумно, но довольно ощутимо они тянули дым на себя, в отличие от ее домашней вытяжки, которая отчаянно нуждалась в ремонте или полной замене. Эльжбета Голд, польская уроженка и мать Лизи Голд, ругала своего благоверного мужа, который никак не мог либо взять свои яйца в руки и заняться ремонтом, либо же просто купить новую. Френсис все время отмахивался, отговариваясь, мол, у него нет времени, да и пользуются они ею не так часто, так что можно и потерпеть.

И в чем-то Лизи была с ним согласна.

Наконец вернулся бармен. Он молча протянул ей листок, на котором аккуратным женским почерком было выведено два номера с именами, и ткнул пальцем в нижний:

– Это я.

Лизи посмотрела на имя, написанное над крайне аккуратным и поблескивающим от прозрачного лака ногтем.

– Рада знакомству, Чак.

– Взаимно, э-э-э…

– Сьюзи.

– Сьюзи, – повторил он.

Лизи улыбнулась, забирая номера в свою руку и пряча в карман.

– Спасибо большое, Чак. Очень выручил. Жди в конце месяца звонка, – девушка развернулась и направилась выходу. – Идиот, – буркнула она себе под нос. – До свидания!

Лизи одарила троих парней еще одной приветливой улыбкой и вышла наружу, глубоко вдохнув и выдохнув.

Тучи продолжали куститься над Герширдом и не собирались никуда уходить. «На город обрушилось проклятие», – так говорили люди с окраин, и так говорили местные колдуны и ведьмы.

Но Эл Джи, которую вообще мало интересовали новости погоды, не слышала об этом ни единого слова. Девушка готова была даже подтвердить, что дожди ее устраивают куда больше, чем постоянная жара, но в данный момент Элизабет был занята. Она держала в одной руке листок, полученный в баре, а второй рукой набирала номер телефона с подписью «Дин». Раздалось два гудка, прежде чем женский голос по ту сторону трубки ответил:

– Алло?

– Здравствуйте, – сказала Лизи, – мне нужен Дин. Я правильно попала?

Ответа не последовало. Тишина длилась так долго, что девушка невольно переспросила:

– Алло?

– А кто это? – ответил ей женский голос.

Лизи неслышно вздохнула, приложив пальцы к бровям.

– Послушайте, если я ошиблась номером, то скажите мне прямо, – раздраженно сказала она от усталости, – и не тратьте мое время.

– Если вы – его очередная фанатка, – таким же раздраженным голосом донеслось из динамика, – то я вам советую больше не звонить сюда, иначе я найду вас и выцарапаю вам глаза. Ясно?

– Если вы хотите оставить своего парня без хорошего заработка – валяйте. Всего доброго.

Эл Джи сбросила вызов и спрятала телефон в карман джинсов. Она стала хмурой под стать тучам, а губы ее сошлись в одну тонкую белую линию, не оставив ни намека на умеренную пухлость.

Морось начинала переходить в капли, орошая серый асфальт тонким бисером и укрывая волосы девушки. Она сунула руки в карманы джинсов и неспешно побрела вдоль 24-го авеню, тянущегося до первого перекрестка. Растущие по обе стороны древние каштаны и клены шелестели над головой, перешептываясь о своих древесных делах.

Разочарованию не было предела. Злости тоже. Лизи была уверена, что номер был правильным, хотя бы исходя из слов, которые донеслись по ту сторону. И все же девушка не могла принять этот хамский ответ и столь же хамское поведение. Она же ему звонила не перепихнуться предложить, а узнать нужную информацию. В голове Эл Джи заранее была придумана легенда, поскольку она была уверена, что этот Дин видел Бена вместе с ней, и видел, что уходили они тоже вместе. Наплести можно было чего угодно: забыл телефон, трусы, часы – неважно. Это всегда работает, как подойди к домофону, вызвать любую квартиру и на вопрос «кто там?» ответить «это я». Тебе откроют, а как же иначе.

Здесь работал подобный принцип. Элизабет не сомневалась, что Дин дал бы ей номер Бена или по крайней мере адрес. Ее телефон завибрировал.

– Только не родители, умоляю, – Лизи вытащила гаджет и посмотрела на экран: там светился незнакомый номер. – Kurwa, – выругалась она, искренне ненавидя неизвестных ей звонивших. – Алло?

Из динамика слышался чей-то разговор на повышенных тонах; два голоса, мужской и женский, спорили, чуть ли не перекрикивая друг друга.

– … менщик! Я так и знала, что ты…

– Да помолчи ты, блядь, хоть секундочку! Алло!

– Я вас слушаю, – ответила Лизи, скривив недовольную гримасу. Уже знакомый женский голос беспрестанно причитал на фоне, то удаляясь и затихая, то приближаясь к микрофону.

– Вы мне, судя по всему, звонили, – сказал парень, и тут послышался звон разбитой посуды. – Я прошу прощения, – крайне сдержанно отозвался голос, а далее последовал звук положенного телефона на стол. – Еще раз ты швырнешь в моем доме посуду, я швырну тебя нахер в окно! Ясно?! Угомонись, либо собирай чемоданы и сваливай, истеричка!

В ответ ему летели ругательства и проклятия.

– Работу он нашел! Знаю я твою работу, мудак, сто процентов очередную шлюху на своем сраном концерте подцепил и над ней как следует потеть-работать будешь, сукин сын!

Лизи выдохнула и сбросила вызов. Желание слушать чужое выяснение отношений у нее отсутствовало, как и желание куда-то идти дальше. Она открыла приложение и хотела вызвать такси, когда прямо в руке у нее вновь завибрировал телефон.

– Алло, – устало сказала девушка. В этот раз уже было тихо.

– Да, еще раз здравствуйте. Вы мне звонили на другой номер. Вам его, скорее всего, дал Чак, верно?

– Дин? – спросила Лизи.

– Ага, я. Простите, что вам пришлось выслушать.

– Пустое, – соврала она.

– Я слышал обрывок фразы, когда вы говорили с моей девушкой, – он замялся. – Бывшей девушкой.

– Вы все же вышвырнули ее нахер в окно? – с улыбкой спросила Лизи, на что Дин иронично хмыкнул, но промолчал. – Я бы на вашем месте сделала бы так же. Слишком дорога мне моя посуда. Но я звоню не за этим. У меня к вам есть одно предложение и одна просьба. С чего начать?

– С предложения, конечно же, – отозвался парень, приободрившись.

– Как насчет концерта на моем дне рождения? Мне нужна группа, которая сможет обеспечить всех живой музыкой. Я была на вашем кавер-концерте вчера и мне очень понравилось. Что скажете?

– Спасибо, – в голосе была слышна неподдельная благодарность. – Звучит заманчиво.

– Отлично. У вас есть мессенджер?

– Ага.

– Тогда все детали я вам вышлю туда, а вы их рассмотрите и отпишете мне, окей? Прямо сейчас, к сожалению, не совсем удобно все объяснять.

– Идет, – отозвался Дин. – А в чем состоит просьба?

– У вас есть адрес или номер вашего гитариста?

– Какого из? – спросил он.

– У него вчера футболка с перевернутым крестом была.

– А, Бен. Да, есть и то, и другое. Могу тоже выслать в сообщении. А зачем он вам?

– Он забыл у меня свой зонт и жилет, – объяснила девушка. В ответ раздался легкий смешок.

– Это он с вами вчера уходил?

– Ага, – передразнивая, ответила ему Лизи.

– Хорошо, я вышлю вам все на этот номер. Последний вопрос: сколько примерно людей будет у вас на празднике?

– Под сотню. У меня круглая дата, хочу погулять, как следует.

– Ясно. Тогда жду детали. До связи!

– Всего хорошего, – ответила Эл Джи и сбросила звонок. Она не успела убрать телефон, как тут же пришло сообщение с номером и адресом. Лизи улыбнулась: тепло и слегка по-идиотски, как улыбаются либо влюбленные, либо одурманенные, что, в принципе, недалеко друг от друга.

Темнело. В приложении Лизи вызвала такси и стала двигаться в сторону перекрестка. Старое авеню шумело и скрыло тот момент, когда позади появилась фигура с тростью. Мужчина смотрел на спину девушки, пока она медленно шла, и молчал. Он старался мысленно обратиться к ней, сокрыв свой зов среди шуршания листвы и порывов ветра, но Элизабет Голд молчала.

– Лизи, – окликнул он девушку, и Эл Джи повернулась. Она сразу узнала Его, и душу обуяло отторжение и отвращение к этому… существу. Лизи казалось, что этот мужчина – не человек, скорее что-то иное, что-то, что может влиять на подсознание, устраивая с ним родео из наваждений. Она возненавидела его всем своим телом и душой. И боялась. Боялась причислить к чему-то сверхъестественному, как боится любой человек, который никогда не верил ни в Бога, ни в Дьявола, но столкнулся с чем-то неприродным, чуждым и необъяснимым.

– Уходи.

Лизи метнула это слово через плечо, словно камень. Точно он для нее был ничем иным, как муха, досаждающая уже который час. Бес скривился.

– Вот, значит, как ты отвечаешь своему старому другу?

– Ты не мой друг. И никогда им не был, – ее фразы звучали, как удары топора – жестко и лаконично. Отсечь и забыть.

Мужчина закрыл глаза на мгновение, а когда открыл – они стали черными, как ночь – увидел в нескольких метрах от себя сияющий силуэт, удаляющийся от него с каждым шагом.

Бес зарычал как зверь, в одно мгновение оказавшись рядом с девушкой, схватив ее за горло и подняв на высоту вытянутой руки. Лизи захрипела, схватившись за мужские предплечья, будто вылитые из бетона. Длинные пальцы впились в ее кожу, сдавили хрящи и грозились вот-вот сломать их вместе с гортанью, как трубочку для сока.

– Хренова шлюха, – рычал он ей в лицо, – трахнулась со своим святошей и думаешь, что теперь ты от меня отделалась? Не-е-т, ты моя, моя девочка, – мужчина притянул ее к себе и провел по щеке длинным, извивающимся как змея языком. Лизи ощутила, как ком подкатил к горлу и уперся в его пальцы, медленно просачиваясь к небу. Кисло-горький привкус во рту стал вездесущим. Сердце колотилось, как умалишенное, а сама Лизи медленно приобретала синевато-багровый оттенок, жадно стараясь ухватить воздух. Ее ноги безвольно болтались над землей, а бес держал ее, как тряпичную куклу, точно совсем не ощущал тяжести. Она была для него игрушкой. Игрушкой, которая жгла руку, забирая все собранные за последнее время силы. Мужчина оскалился в лицо девушки, показывая острые клыки, окатывая ошеломляющим зловонным дыханием и обдавая лицо слюной. Рука начинала пульсировать и болеть, медленно превращаясь в темную дымку.

Слишком много сил он потратил на девчонку, слишком крепким оказался обретенный ею барьер, пускай и временный. Это не ее Дар, а значит побудет – и растворится в воздухе, как хлор.

– Ты моя, – шипел бес, когда его рука больше не смогла быть материальной, и сам он превратился в огромный клуб черного дыма. – Моя грязная шлюшка, и я завладею тобой, и никакой хренов диакон ни с какими своими высшими силами тебе не поможет, Голд. Ты уже согласилась на сотрудничество со мной, а это значит, что все остальное – лишь вопрос времени.

Он крутился у нее перед глазами, рассеиваясь в вечернем воздухе, смешиваясь с сыростью и ветром. Лизи встала с земли, отряхивая джинсы от налипшего мусора, и сплюнула кровавый сгусток с привкусом рвоты.

– Ублюдок, – она ускорила шаг, растирая шею, на которой не было ни следа от чужой руки.

Зато этот след видел Черный Человек, мирно восседающий на ветках и все это время наблюдавший за развернувшейся драмой. Он видел последствия неравной схватки, видел, как пятипалый след остался темно-синим пятном на ее золотом свечении, расходясь во все стороны сеткой мелких трещин, соединяясь с центральным темным шаром. Ангел горько усмехнулся, ведь демон был прав: все остальное – вопрос времени. И, к сожалению, неумолимо близкого к своему финалу.

22

Хриплое дыхание мужчины сорвалось несколькими конвульсивными всхрапами, после чего он умолк. В палате было тихо, как на кладбище. В воздухе витали запахи стерилизаторов, легкого разложения и смерти. Нависшую идиллию разорвал резкий писк электрокардиографа, а на табло показалась ровная зеленая линия, прочерченная, как под линейку. Лицо Саймона Деннета разгладилось, приобретя посмертную маску спокойствия, но через несколько секунд в палату вбежала медсестра и дежурный врач, который на этом же месте в полутемной палате отдавал приказы.

Он никогда бы в жизни не признался, что первой мыслью при поступлении электронного сигнала было «отмучился, бедолага». Нет. Он давал клятву, и именно поэтому прямо сейчас наносил электролит на дефибриллятор и в ускоренном темпе растирал его по плоскостям.

Дежурный врач Стивен Уорд, коренной ассимилировавшийся чероки по родительской линии, занес над распахнутой и недвижимой грудью Деннета, усыпанной миллионом мелких струпьев, два прибора, и, когда до кожи оставались считанные сантиметры, Саймон дернулся и задышал. Неравномерно, хрипло и со свистом бывалого курильщика, но задышал. Его спокойное лицо сразу исказила маска боли и усталости, подернув складки кожи десятками морщинистых дорог.

– Отбой, – скомандовал Уорд, отключая дефибриллятор и в глубине себя жалея больного неведомым недугом Саймона Деннета, который вернулся в этот мир с того света. Стив посмотрел на табло, глядя, как сердечный ритм приходит в норму, имея лишь некоторые отклонения, которые можно считать несущественными для возраста Саймона.

Он вышел из палаты, оставив дверь приоткрытой, и не заметил, как черное облако тянулось вдоль плинтуса в палату прямиком из коридора, а потом, вильнув, скрылось в недрах сумрака.

Дежурный врач Стивен Уорд включил чайник и достал свой журнал, внося записи о вечернем происшествии.

Примерно в это время Саймон Деннет проснулся, до конца не осознавая, что произошло.

В его глубоком, непосильно тяжелом сне раздавались какие-то трели, голоса, вой и скрежет металлических труб; размытые темные фигуры в плащах сновали туда-сюда, не обращая на Саймона никакого внимания, хотя он, кажется, стоял в самом центре их толпы, придерживая больничную пижаму. Она болталась на его исхудавшем теле, как на дешевой вешалке, и ярко контрастировала с этими призрачными людьми, скрывающими под плащом лишь туман и выпускающими его Деннету под ноги.

Саймон хотел окликнуть хотя бы одного, спросить, где он находится и что делать дальше, но не успел – кто-то похлопал его по плечу. Мужчина обернулся и увидел одного из этих призраков: тот протягивал ему плащ, такой же, как у всех остальных. Взяв подарок и перекинув его через локоть, Саймон попытался заглянуть под капюшон этого человека, чтобы понять, знакомы ли они, но тот вдруг превратился в черную смолу и растекся по полу на множество маленьких ручейков, бегущих в разные стороны.

Тогда Деннет накинул полученный плащ и завернулся в него, застегивая ткань у самого горла. Материал плаща был на удивление приятным, почти шелковым, и струился вдоль тела мужчины, неся с собой какую-то особенную невесомость и легкость. Сочтя это хорошим знаком, Саймон накинул капюшон, почему-то думая о том, что теперь становится одним из этих странных туманных людей, и будет бродить здесь, среди безликой толпы, всю щедро преподнесенную ему вечность.

Но застежка плаща начала давить, врезаться в дыхательные пути с такой силой, что почти полностью перекрыла их, и Саймон закашлялся, пытаясь отодрать плащ от кожи и позвать на помощь. Он в панике цеплялся пальцами за ткань, которая вдруг стала с ним единым целым, а потом постарался одернуть хоть кого-то из кишащей вокруг псевдо-человеческой массы, но его руки проходили сквозь дымчатые тела и проваливались дальше, в туман. Саймон повалился на бок, хрипя, булькая и синея от недостатка кислорода, а потом что-то грохнуло совсем рядом, какой-то хлопок, будто за невидимой стеной начался веселый детский праздник, полный подарков и сюрпризов – и все люди вокруг превратились в смолу, их плащи попадали на пол, а Саймон наконец смог вдохнуть и открыл глаза, лежа в своей постели.

Первой в голову Деннета пришла мысль, что вся жизнь – это такой же полный подарков и сюрпризов праздник, только командует им, судя по всему, Дьявол, да и призы в этом действе, что уж таить, откровенно херовые.

Изучив еще не до конца трезвым взглядом каждый угол палаты, Саймон увидел у окна какой-то сгусток, похожий на тех туманных людей, что облепили его во сне. Он протер глаза и несколько раз поморгал, привыкая к темноте, но сгусток никуда не делся. Наоборот, стал немного выше и больше.

– Сегодня тебе повезло, старый кусок дерьма, – прошипел кто-то над ухом мужчины, заставив его непроизвольно дернуться и оглянуться. – Будь у меня побольше сил, твоя никчемная жизнь не сорвалась бы с крючка, а осталась висеть на нем, как вспоротое рыбье брюхо.

Деннету показалось, что с каждым словом черное облако у окна немного вибрирует. Он думал, что уже привык к галлюцинациям, вызванным, видимо, чересчур большим количеством всевозможных препаратов, которыми его пичкали врачи то ли в попытке бороться за его жизнь, то ли из соображений поскорее ее закончить, чтобы тот не мучился. Но всегда оказывалось, что есть вещи, к которым просто невозможно привыкнуть, и каждый раз, когда возвращались кошмарные сны, видения или этот голос, мерзкий, как скрежет ногтя по меловой доске, Саймон дрожал и молился, молился и дрожал, чтобы настигшая его чертовщина побыстрее закончилась.

– Но ничего-о-о, – продолжил голос, срываясь в некоторых гласных на крик и растягивая их сразу в несколько октав, – все поправимо, Сэмми, ох, Сэмми, Сэмми, мой беспомощный малыш. Я вырву твои органы, выверну их наизнанку, а потом поджарю, как маршмеллоу, Сэмми, и смерть в своем самом ужасном, мучительном обличии покажется тебе настоящем даром. И ты сдохнешь, Деннет. Ты сдохнешь как вшивый никому ненужный пес, и даже врачи тебе не помогут, они уже сложили руки и заказали урну твоему праху. А теперь спи, Сэмми.

Спокойной ночи.

23

Браун смотрела на два кружка, которые уже успела нарисовать в блокноте.

Все школьные годы мать ругала ее за почерк, который наклонялся не вправо, как у большинства людей, а влево. Буквы всегда получались немного сплюснутыми, растянутыми и округлыми, и мать говорила, что из всей родни только у Элари такой отвратительный почерк, которым в будущем будет стыдно подписывать любые бумаги, даже самые пустяковые. И изо дня в день для Элари повторялось, что настоящая леди должна придерживаться строгих законов не только в одежде и манерах, но и в каллиграфии.

Однако, несмотря на эти мантры, занятия со служанкой и специальные ручки с удобными выемками для пальцев, переучить девочку и так и не удалось: ее почерк остался таким, каким и наметился с самого начала. И теперь, в неровных и вытянутых кружках ее рукой были выведены две короткие фразы.

рана на ноге – в левом кружке.

рана на руке Маркуса – в правом.

Закусив губу, девушка размышляла.

Ее опыт в столкновении с ожогами, к счастью, был скудным, и она точно не могла сказать, сколько нужно времени, чтобы поврежденная кожа зажила, особенно на такой подвижной части, как ладонь и кисть, которые были перебинтованы у Маркуса Лейна. Но то, что называется «интуицией» и «наблюдением», подсказывало Элари, что этот молодой диакон крепко влип со своей раной. Элари скрестила ноги, подтянув их к себе, и посмотрела на свежую повязку на ступне.

Пятна еще не успели проступить, но, стоит ей сейчас пройтись по улице минут двадцать, они вернутся в свой ореол обитания. Желто-зеленые и темно-красные, коричневые и бурые, если дать крови засохнуть. Элари привыкла к этим отметинам от незаживающей, постоянно лопающейся раны, и уже не помнила, когда последний раз влезала в обувь без плотной повязки.

А еще выделения из-под вспухших краев пореза смердели, как покойники, которых оставили разлагаться на приветливом летнем солнце. Запах можно было ощутить, только если наклониться к ране достаточно близко или если бинт слишком долго пропитывался гноем, однако, хотя бы раз узнав подобный смрад, забыть его невозможно. Как и невозможно спутать с чем-то другим. И Элари ощутила этот почти неуловимый, но от того не менее мерзкий запах, сидя рядом с Маркусом. Да, подумала она, с его рукой явно что-то не то.

Ожоги так не пахнут. Ожоги не оставляют таких пятен.

И Элари прочертила жирную стрелку от левого кружка к правому.

Сходится.

Удовлетворенно кивнув, девушка нарисовала еще один круг, под самым первым, и вписала туда слово больница. Следом, чуть ниже, появилась надпись DEEP FLOYD, тоже заключенная в непоколебимые границы круга.

Видения. Они начали преследовать Элари примерно в том возрасте, когда она порезала свою ступню. Иногда они были совсем короткие и безобидные, иногда длинные и похожие на страшный сон, в который есть миллион входов, но ни одного пути назад. Образы пугали ее, доводили до слез и трясучки, играли на хрупких юных нервах, как на дешевой гитаре, не щадя гриф и струны, но со временем Элари свыклась с ними. И, самое главное, начала понимать, что наваждения не пусты и хаотичны. Каждое видение, каждый услышанный звук или голос нес в себе что-то, был тесно связан с чем-то – некто порождал эти наваждения и преподносил Элари на черном глиняном блюдце.

И сейчас во всех увиденных ею картинах было что-то общее, что роднило их между собой. Думай, Браун, думай, думай.

Впервые она нырнула под беззвучный купол в клинике, куда пришла по поручению тети; в баре же перед ней предстал мужчина, расчесывающий себе лицо – этот несчастный явно чем-то болел, и болел серьезно. Элари закусила губу, снова и снова перебирая в голове эти образы. И в какой-то момент городская клиника Шеффилда и страшное заболевание незнакомого ей мужчины срослись между собой, являя девушке единое, общее звено этих видений, которое на мгновение вспыхнуло перед ее взором, как свет фар в темноте, скользнувший по светоотражающему дорожному знаку.

И Элари, повинуясь своему озарению, дописала в блокнот слово пациент; рядом, вспомнив номер палаты, дописала число 719 и провела к этому новому кружку две стрелки: одну от больницы, другую от DEEP FLOYD.

Есть. Сходится.

Желудок заурчал. Элари потянулась к еде и съела несколько ложек бобов, которые ей не нравились, но зато хорошо утоляли голод и не вредили пищеварению. Уютный аромат этого скромного ужина напомнил ей об Эдди Беккере, с которым она, к своему удивлению – да и к его, наверное, тоже – провела сегодняшний ленч. И, вместе с его голосом, со строчками «Металлики» из песни «Mama Said», которую они вместе слушали в кафе, в памяти проступило что-то еще, что-то, что могло послужить следующей зацепкой и вывести к следующему заключению. Рука Элари дернулась, и девушка быстро-быстро вывела в блокноте чуть ниже всех предыдущих записей два слова: выпавшие зубы.

Да, совершенно здоровые, коренные зубы.

На один из пышных ужинов мать Элари заказала кукурузные початки, настолько маленькие, что они смогли поместиться на шпажках: служанка долго раскладывала их на большой тарелке, стараясь угодить предпочтениям хозяйке дома. Когда все приступили к ужину, мать Элари первая попробовала эту крошечную кукурузу, кусая ее прямо со шпажки. А потом раздался хруст – такой, будто деревянных оснований под кукурузой было сразу несколько, и все их разом мать Элари умудрилась перекусить. Однако шпажка оказалось нетронута, но перепачкана в крови, и вместе с наполовину пережеванной кукурузой мать Элари выплюнула в тарелку свой зуб. Здоровый белоснежный передний зуб.

Позже у женщины стали выпадать и другие зубы, а следом волосы, ресницы и ногтевые пластины. И в один из таких страшных, безвыходных дней Элари впервые увидела того странного человека: она смотрела в окно на кружащиеся вместе с осенним ветром разноцветные листья, когда по тянущейся вдоль дома дороге проследовал мужчина в черном смокинге и с тростью. Он обернулся, будто зная, что юная Элари смотрит за ним, и улыбнулся ей какой-то диковатой, сумасшедшей улыбкой, напоминающей оскал, а потом растворился в уличной суете.

Этот же мужчина сегодня схватил Эдди Беккера за горло.

Элари несколько раз щелкнула ручкой и закусила краешек механизма. Чернила мягко впитывались в бумагу, и в блокноте снова начали появляться слова: выпавшие зубы, волосы, ногти матери, ниже – выпавшие зубы Эдди. Заключив обе фразы в полагающиеся им рисованные кружки, девушка прочертила от них две стрелки вбок, где вывела надпись мужчина с тростью.

Сходится. Все так.

Туман за окном сгустился настолько, что из вида пропали даже ближайшие дома. Мир за окном будто сгинул под натянутыми белыми простынями, растворился и рассыпался на невесомую стружку, придавленную к земле потоками дождя. Стекла дребезжали, ураган набирал силу, стихия бесновалась где-то там, снаружи, желая сгрести под свои могучие лапы весь Герширд, а потом поглотить его целиком, не оставив ни единой магазинной вывески, ни единого провода или фонарного столба.

Элари окинула взглядом свои записи. Она долго думала над каждой из них, и чем ближе подбиралась к выводу, тем отчетливее ощущала, как внутри ее черепной коробки крутятся медные шестеренки, приводя в движение весь мыслительный механизм, используя каждую его деталь, каждый уголок и каждую мелочь, из которых состоит то, что носит название «логика», «аналитика», «человеческий разум».

Девушка потерла глаза, открыла банку энергетика и сделала несколько больших глотков, после чего ладонью закинула назад прилипшие ко лбу волосы. Стрелки в ее блокноте, выходящие из каждого нарисованного округлого блока, плотно срослись между собой, как нечто неразделимое и целостное, но очевидный вывод казался слишком невероятным, поэтому она еще несколько раз обвела надпись мужчина с тростью, поставив рядом знаки вопроса.

Нервно стуча концом ручки по блокноту, Элари сверлила взглядом эту надпись, проматывая всю выведенную на бумаге цепочку снова и снова.

– Кто же ты? – спросила девушка у темноты своей небольшой комнатки, надеясь услышать ответ. Но ответа не было; его заменял лишь шум проливного дождя, суета соседей сверху и редкое подвывание ветра.

24

Как и многие студенты, приехавшие из других городов, Эдвард Беккер снимал в Герширде квартиру. Не слишком маленькую, но и не слишком большую – среднюю по меркам общей площади и расценок. Она располагалась на первом этаже и находилась недалеко от учебы: при желании можно было пройтись от университета пешком, игнорируя общественный транспорт, и даже не устать. Все эти удобства нравились Эдди, и с первого курса он жил здесь.

Поднявшись по короткой лестнице, Эдди зашел домой и закрыл входную дверь на два замка, потом снял верхнюю одежду, предварительно вытащив из куртки телефон, и прошел в ванную. Там он встал напротив квадратного зеркала, висевшего над раковиной, и пальцем сдвинул вниз сначала одно нижнее веко, потом другое. Полопавшихся капилляров не обнаружилось, глаза были в норме, только синяки под ними намекали, что пора делать что-то с режимом сна и распорядком дня. А еще скулы становились какими-то впавшими, но Эдди игнорировал эти сигналы организма.

Он вымыл руки и умылся холодной водой. Потом забрал с тумбочки телефон, разблокировал экран и набрал номер Дэна. Пока по ту сторону линии раздавались медленные протяжные гудки, означающие, что нужно подождать, Эдди окинул взглядом бежевую плитку со вкраплениями черного, белого и коричневого под ногами, потом белоснежные края ванны, раковину, стиральную машину и полку с мылом, зубной щеткой и прочими банными принадлежностями. Чисто. Но чего-то не хватает.

Эдди представил, как Элари, завернувшись в его полотенце, сидит на бортике ванной и вертит в руках один из пузырьков с полки, прикидывая, можно ли мыть волосы мужским шампунем и какой будет эффект. Ее локоны лежат на обнаженных плечах, а полотенце едва прикрывает бедра. Потом она решает, что шампунь годится, и…