Текст книги "Грозные волны моря Сулавеси. Третья книга о Серой Мышке"

Мышка, если бы она прочла последние мысли старого настоятеля, не удержалась бы, поправила:

– Не любого, а нужного мне.

Вот так же она сейчас добилась первой цели своего вояжа в Японию. Мечи, которые, как пояснил настоятель, за восемьсот с лишком лет так и не обрели хозяина, были теперь с ней. Абсолютный прагматик, женщина, готовая поставить на службу своим планам проявление любых, самых мистических сил, сейчас откровенно млела, представив, как она закружит по-настоящему, зажав в ладонях рукояти, обтянутые кожей ската, а поверх еще и шелковым шнуром. Прах людей, что были причастны к изготовлению этого чуда смертоубийства, давно истлел, но частички их душ явно жили в клинках – и в длинной катане, идеально прямой в отличие от современных, чуть изогнутых; и в хищном вакидзаси, предназначением которого было дарить последний, смертельный удар – врагу или другу.

Канэхира причмокнул чуть слышно языком:

– Вот теперь настоящий самурай – «та, кто несет службу»!

Наталья его оговорку насчет «той» отметила, но возражать не стала. Тем более, что наставник был прав. Подполковник Наталья Крупина действительно несла службу – уже много лет. Настоятель немного покряхтел и полез в другой угол, чтобы достать еще один раритет.

– Этот футляр дзусу не такой древний, как твои мечи, – протянул он Мышке кожаный тубус, – но изготовлен он тоже по старинным размерам, а значит подходит для твоих дайсе.

Старик дважды в одной фразе подчеркнул «твои», тем самым признавая, что древние клинки нашли истинного хозяина.

– Хозяйку, – поправил он себя, провожая взглядом хрупкую фигурку с футляром за спиной, – дожил, старый проповедник никому не нужного бога. Мужчина провожает на смертельную битву женщину, чужестранку. Еще и оружие ей вручил собственными руками.

Но в душе Канэхира было спокойно; он понял, что впервые за много дней сможет крепко заснуть…

К усадьбе, к ее центральным воротам, распахнутым настежь, несмотря на поздний час, Наталья подошла совершенно открыто, не таясь. И прошла мимо остолбеневших воинов, охранявших вход на запретную территорию, лишь зыркнув на них глазами. А они, бывалые бойцы, знавшие, как выглядит кровь врага, беспрекословно пропустили внутрь тень Генриха, который вернулся к ним оттуда, откуда не возвращаются. Многие из того десятка, что дежурил у ворот, собственными глазами видели, как корчился и шкворчал удушливым горящим жиром труп палача клана, исчезнувший в конце концов в жарком пламени. И вот он шагал, с двумя мечами у пояса, от которых так и веяло древностью – словно их он тоже привнес их мрака преисподней.

Наталья своим маскарадом осталась вполне довольной, но злоупотреблять этой «шуткой», от которой у пары-тройки японских вояк точно поседели волосы, не стала. Она растворилась в тени и уже знакомым Серой Мышке маршрутом ловко шмыгнула на купол. Отверстие на нем лучше пахнуть не стало. Напротив – густая масса, скопившаяся по краям дыры, от тепла факелов, что горели по всей окружности внутреннего помещения храма – теперь смердела еще немилосердней. Так что Мышка, заглянув внутрь, тут же отшатнулась, уяснив для себя главное – человек, что кружил сейчас мечами посреди заполненного людьми помещения, заканчивает свой танец. И что он готов его совершить совсем не так безобидно, как в прошлый раз.

Кин, завороживший своим танцем смерти младших братьев по клану, действительно добился чего хотел. Жертва, лежавшая на выскобленных досках, готовых принять человеческую кровь, уже не могла ощутить ужаса предстоящего действа. Русский мастер Николаич-сан сейчас блаженно улыбался, следя не так за движениями Кина, как за причудливым блеском мелькающих в руках последнего клинков. Эту картину – сверкание отточенного металла, и должен был увидеть Будылин. И это было ему наградой клана. Ведь своей смертью он должен был сослужить великую службу Тамагути.

Рядом стояла Асука – так ее еще называли этой ночью. Утром будущая мать наследника станет, как и приличествовало знатной японке, Раи, «истиной» для всего клана. Станет после того, как напитает своего сына кровью дракона. Той самой кровью, что текла еще в жилах русского мастера.

– Николаич-сан, – с небывалой нежность думала сейчас японка, тоже дурманенная до состояния блаженного восприятия всего вокруг – даже смерти хорошо знакомого человека, – ты будешь жить во мне, в моих детях. А может…

Асука на миг сбросила дурман с тела и души и опасливо, вполне осмысленно огляделась – не увидел ли кто этого движения; не прочел ли крамольной мысли – вдруг то чудо, что уже пыталось биться внутри ее чрева, никакого отношения к Кину не имеет? Вдруг на свет появится маленький человечек, способный разговорить холодное мертвое железо.

На нее сейчас внимательно смотрел лишь один человек, Монтаро, на которого казалось, не действовали дурманящие травы. Может потому, что в руке у него был артефакт, еще более древний, чем парные мечи главы клана. Толстяк сжимал правой ладонью огромный клинок тати, предшественник благородной катаны. Это оружие было много длиннее, и чудовищно тяжелым даже на вид. Но Монтаро держал его в руке легко, словно это был не массив холодной стали, в которой и острое лезвие, и рукоять составляли единой целое, а сухая деревяшка, подвластная даже детям.

Но это было не так! Асука не раз видела, как умелый боец одним молниеносным ударом половинил толстые чурбаки, что для мастера иайдо – искусства одного удара – было обычным делом. Тело же человека этот страшный меч пронзил бы, даже не заметив сопротивления.

В левой руке Монтаро держал старинный сосуд. Его недавно назначенный хранитель драконьего рода должен был подставить под водопад крови – после того, как катана Кина отсечет голову русского мастера. В мистические подробности ритуала толстяк тоже был посвящен, как и все собравшиеся в храме. И, надо сказать, очень их одобрял. Потому что для него нестерпимым был тот факт, что священная кровь течет в жилах никчемного человека, чужеродца. В его глазах Асука прочитала – Монтаро не успокоится, пока не вытрясет из тела Нколаича-сан последнюю каплю крови. Она впервые содрогнулась, поняв и приняв сердцем, что большую часть животворной красной жидкости ей придется выпить – вот из этого сосуда, которого не касались руки непосвященных.

Женщину чуть не стошнило; прямо на голого Николаича, который недвижно лежал на своем ложе. Но противный комок застрял в горле, потому что раздался пронзительный клич Кина, означавший, что он готов к последнему, самому кровавому акту действа. Но подступить к ней, а значит и к Николаичу с единственным милосердным ударом он не успел. От двери раздался ответный клич. Не такой громкий и пафосный; скорее насмешливый.

– Веселитесь, мальчики? О! И девочка тут есть?

Асука узнала этот голос – именно он звучал много тише в туалете подземного бункера. Она не успела ужаснуться такому кощунственному сравнению – древнего, пропахшего жуткими запахами храма со сверкающим белизной «культовым сооружением» современного мира. Потому что ее внимание тут же переключилось на главу клана, который прорычал, подобно… дракону:

– Я ждал тебя!

Кин смахнул наружной стороной предплечья пот, проступивший на лице, и незнакомка правильно поняла этот жест. Таким же небрежным жестом она смахнула нелепый грим, сквозь который угадывалась жуткая физиономия Генриха. Теперь напротив Кина стояла женщина, никак не походившая на японку. Но мечи, которые вдруг оказались в ее руках, она держала вполне уверенно.

– Нет, не так, – поправила себя Асука, сама великолепный боец, – эти мечи суть продолжение рук; они одной крови, одной судьбы. И еще – эти клинки ничем не уступают мечам Кина, как бы странно это не звучало. Ни древностью, ни закалкой, ни готовностью испить кровь врага.

Кин очевидно тоже оценил ту внешне небрежную стойку, что приняла незнакомка. Однако в своей победе – и это тоже поняла Асука – не сомневался. Потому что за его плечами был не только опыт многих лет тренировок и настоящих, до смерти, боев. Была еще кровь бесчисленного поколения воинов, самураев, единственным предназначением которых было – служение клану. Вот и Кин сейчас был готов сразиться с врагом во имя драконов Тамагути.

– А кто стоит за твоими плечами, чужестранка? – задала себе неожиданный вопрос Асука.

Ответить не успела, хотя в голове и промелькнула мысль, что есть в мире силы, которым драконы – все равно, что муха на ладони.

– Хо! – выдохнул Кин, начиная церемониальный танец смерти.

Огни факелов, прежде недвижные, дрогнули, когда сотня мужских глоток – а вдоль стен выстроилась вся верхушка клана, обнаженная по пояс и вооруженная древним оружием – поддержала «Хо!», – и грозно пристукнула древками нагитан; у кого они были. Это страшное оружие с лезвием длиной под семьдесят сантиметров и древком в два метра, сегодня не должно было вступить в бой. Потому что танец смерти танцуют лишь две пары мечей; и победившая вправе диктовать в этом храме. Единственно тати Монтаро мог вступить в дело; но не в битву, а на защиту Асуки и ее неродившегося ребенка.

– Хо! Хо! Хо! – декламировали воины клана, и под такт этих ничего не выражавших возгласов одурманенных людей, два великих бойца закружили в танце.

Наталья еще успела пожалеть, что открыла лицо врагу, точнее врагам. В своей победе она не сомневалась, но быть узнанной потом, даже случайно…

– Нет, – отстраненно зафиксировала она, – сейчас мое лицо видят лишь четверо – сам Кин, Асука со своей круглой «тенью» и… Николаич. Вон как он закрутил головой. Наверное эти крики его и разбудили.

Она отдала инициативу Кину, а тот, изумленной тем, как непринужденно незнакомка повторяет его сложные движения, которым обучали только в школе Тамагути, не спешил. Еще сильнее он изумился, когда понял что незнакомка радуется каждому своему движению, что она превосходно чувствует свои клинки, что она любит их, а самого Кина… Просто вычеркнула из списков живых. И этот боец впервые в жизни испугался, а значит уже проиграл. Не прекращая плавных движений туловища, он рубанул наискось, поочередно двумя мечами, и получил отпор, какой и сам мог предложить врагу. Только вот его клинки – впервые с тех чудовищно древних времен, когда их выпустил из рук мастер Мурасамо – обиженно звякнули. Потому что встретили соперников, ни в чем не уступавшим, а может быть и превосходивших их. Противница нанесла ответный удар, и Кин легко парировал эту атаку. Он пока успевал читать рисунок боя; понял, что удар был примерочным, а может вовсе проходным, несущественным. Незнакомка не играла с ним, как кот с мышью; она жила боем и могла закончить его в любой момент, когда этого захотела бы.

– Потому что, – понял Кин, грудь которого заполнил холодный ужас и непонятная радость от этого заведомо проигранного поединка, – передо мной сейчас танцует мастер, к которому нельзя было применить ни одного штампа древнего или современного искусства боя. Мягкий или жесткий метод – гохо или дзюхо; или их баланс, как инь и ян, слившиеся воедино.

Мастеру, которая сейчас вела поединок, было все равно; она сама рождала сейчас, по ходу боя, новые стили и приемы, и ни один из них не повторялся. И кровь, которая должна была обагрить ее клинки, будет его, Кина, кровью.

Но глава клана не смирился. Пусть он погибнет сегодня, но одну задачу, что поставил перед собой, входя в древний храм, он выполнит! Уничтожит того, кто послужил первопричиной всех бед, обрушившихся на клан. А заодно и напоит в последний раз кровью русского мастера фамильные мечи. Танец переместился в дальний от деревянного ложа угол, если только можно было назвать так место в идеально круглом помещении. Строй воинов не дрогнул, не рванулся вперед, на дерзкую незнакомку, которая сейчас явно играла с главой клана. Кин и не ставил перед собой такую задачу; он прекрасно понимал, что соперница контролирует все вокруг и от выпада невольных зрителей попросту отмахнется, самым фатальным для посмевшего вмешаться образом. Он все-таки добился своего – повел танец так, что оказался к Монтаро, Асуке и Николаичу ближе, чем и соперница, хоть и спиной к ним. Но это для опытного бойца не было помехой. Он уже в прыжке развернулся, одновременно поднимая мечи для одного парного удара. Таких прыжков предстояло сделать всего три, и на третьем, последнем, Кин высоко поднял руки, чтобы обрушить оба клинка на беззащитное обнаженное тело. Рядом с помертвевшим лицом замерла Асука, и глава клана не отказал себе в удовольствии бросить на нее победный взгляд. А потом мечи обрушились вниз; вместе с кистями. Кин физической боли даже не почувствовал; он с рычанием повернулся к Наталье, которая лишила его такой малости – взять с собой в бездну хоть одного врага. Мечи глухо звякнули о каменный пол, а лицо японца стало стремительно заполняться бледностью. Потому что кровь «дракона» изливалась двумя ручьями из обрубков, которые Кин и протянул навстречу Мышке. Что он хотел сказать этим жестом? Осталось неизвестным. Потому что катана мелькнула еще раз в милосердном ударе и клан Тамагути остался без главы. Голова японского воина, до сих пор продолжавшего попирать древние камни, стукнулась еще глуше. Но и этот почти неслышимый звук помешал Наталье правильно оценить новую угрозу. Она уже стояла в стойке, готовая отразить любой удар, нацеленный в спину. Увы – этот удар был нацелен совсем не в нее. Здоровяк Монтаро по своему понял повеление погибшего хозяина. Голова Кина еще не замерла на камнях, а мастер иайдо нанес свой единственный неотразимый удар. От себя этот удар Мышка отразить бы сумела; в крайнем случае просто шагнула бы в сторону и уже оттуда ответила своим, не менее разящим ударом. Но разрезавший тяжелый воздух тати обрушился на другую голову, не готовую к этому. Асука проводила взглядом полет головы Кина, и вздрогнула, когда последняя отскочила от камня, сверкнув в полете жутким оскалом. Удара длинного меча приставленного к ней хранителя она скорее всего даже не ощутила. Острый и тяжелый тати жалобно звякнул уже о камень, прошив насквозь женскую фигурку так же легко, как воздух. А за всем этим – и за окончанием «танца», и за тем, как на пол храма валятся две половинки такого знакомого женского тела, и все внизу превращается в кошмарное крошево человеческой плоти, еще дергающейся и заливающей все вокруг темной кровью – наблюдал Виктор Будылин.

Он с трудом оторвал взгляд от этого кошмара, чтобы с трудом сфокусировать его на Монтаро, опять поднимавшего длинный клинок. Но его тут же заслонила женская спина, за которой угадывались кончики острых мечей, только что лишивших жизни главы клана Тамагути. Кончики эти нервно подрагивали, словно говоря толстому силачу: «Не сметь!». И Монтаро понял эту безмолвную команду, а может прочел что-то в спокойном взгляде Мышки. Он шагнул в сторону, словно специально, чтобы русский мастер мог оценить мужество японского воина, достигшего немыслимых высот на пути просветления и развернул тати лезвием к себе. Клинок был слишком длинным, чтобы правильно выполнить ритуал сепукку, и Монтаро пришлось перехватить его, ухватиться голой ладонью за острое лезвие. На камни, уже обильно политые кровью, полилась свежая – сначала от пальцев, которые один за одним тоже падали вниз, срезанные острейшей сталью, а потом и от живота, куда медленно погрузилось острие. Довести лезвие до самого верха, до органов, ранение которых мгновенно отправило бы японца вдогонку за хозяином, не хватило ни сил, ни пальцев. И он обратился с безмолвным криком к незнакомке, которая только что на его глазах повергла в небытие его клан. Так, по крайней мере, думал он сам. Об этом обычае Наталья знала; она на мгновение задумалась – ведь традиции позволяли нанести последний, милосердный удар самому близкому другу самурая. А потом обвела молниеносным взглядом темный полукруг, в котором чуть светлее были крепкие торсы и бледные лица японцев и поняла, что человека ближе нее у Монтаро попросту нет. И она кивнула, вызвав кривую гримасу благодарности на губах японца, а потом взмахнула длинным мечом.

В храме наступила долгая тишина, в которой стало отчетливо слышно, как потрескивают факелы. Ничего таинственного в их огнях теперь не было. Они чадили и дрожали пламенем. Очевидно, дурманящая пропитка в них уже прогорела, потому что Крупина во взглядах, устремленных на нее, читала один общий вопрос: «И что теперь?».

– А что теперь? – задала она уже сама себе вопрос, и преувеличенно внимательно всмотрелась в темный пол, залитый кровью – словно выбирала место почище и посуше.

Наконец она нашла такое, легко перепрыгнула туда и обвела круг угрюмых лиц уже веселым взглядом.

– Ну что притихли, мальчики, – вскричала она громко, – почему не приветствует нового главу клана?

Эта фраза, сложенная совсем не по-японски, хотя и на практически правильном языке страны Восходящего солнца, всколыхнула неподвижную людскую массу, заставила ее дернуться навстречу Мышке.

– Нет! – засмеялась она еще громче, показывая мечами на Николаича, – он ваш новый дракон.

Этого подполковник не планировала; но сейчас поняла, что по заветному номеру все же придется звонить. Ей, Серой Мышке не нужна была власть над кланом якудза, а вот новой России, ее властям, своя пятая колонна, свой клан в Японии – самый сильный и древний…

– В общем, пусть решают сами, – она села рядом с Николаичем, и спросила его уже вслух, – Ну что Виктор Николаевич, соскучился по дому, по родным? Внука не хочешь обнять?

Последние слова заставили Будылина оторваться от того, что недавно было сильными красивыми людьми и взглянуть на женщину, сидящую рядом. А Мышка рядом скорчила такую знакомую рожицу и высунула сквозь острые зубки язычок…