Текст книги "Кавказская война. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг."

Если Хосров-Мирзе суждено было вынести на себе всю тяжесть восточного деспотизма, то в сердцах своих соотечественников он навсегда оставил неизгладимые следы глубокого к себе расположения и сострадания. Общее сочувствие к нему всего красноречивее выразилось в той радости, которая вызвала повсюду казнь каймакама, главного виновника его несчастья.

Интриги Мирза-Абул-Кассима привели в конце концов и его самого к гибели. Он убит в Тегеране 14 июня 1835 года, по повелению шаха, понявшего наконец все козни опасного интригана. Нужно сказать, что, с целью сохранить корону Персии в своей линии, Мамед-хан объявил своего четырехлетнего сына, Наср-Эддина, наследником трона. Скоро разнеслись слухи, что каймакам замышляет нечто по поводу этого распоряжения шаха. Перехваченная переписка его с некоторыми преданными ему вельможами Персии обнаружила его намерения и замыслы.

К этому присоединились жалобы всех приближенных к трону. Негодование шаха на некоторые поступки каймакама с ним самим – давно уже копилось в глубине души его и ожидало только случая, чтобы разразиться грозой. Теперь его участь была решена. Жалобы начальников войск, что солдатам не платят жалования, дали шаху внешний предлог покончить с каймакамом.

Шесть дней просидел каймакам в заключении, совершенно спокойный и уверенный, что гнев шаха пройдет и что он скоро станет снова, и, может быть, с большим блеском, “шить и пороть”, то есть, правительствовать. Проницательность, однако же, на этот раз обманула его. На седьмой день вошел в темницу посланный от шаха и предъявил ему фирман, в котором было сказано, что “коварные замыслы его против особы государя обнаружены в полной мере и что за все его преступления шах повелевает лишить его жизни посредством задушения”. Изумленный каймакам думал сначала, что его только пугают; но он скоро убедился в серьезности дела. Он затрясся всем телом, побледнел и закричал отчаянным голосом: “Нет, ты не смеешь душить меня!”.

“Как не смею? – возразил исполнитель казни.– А вот увидишь! Но я не таков, как другие. Ты добрый человек, и я помню твои благодеяния; слава Аллаху, я заработал много от тебя, бивши по пятам рабов Божьих по твоему приказанию и отбирая в казну их имения. Что я за собака, чтоб забыть все твои милости! Не бойся; я не оскверню тебя мерзкой веревкой. Из уважения к твоему доброму сердцу и сану, иншаллах, если угодно Аллаху, мы постараемся задушить тебя руками. Ферраши!” Три ферраша вошли в комнату.

Они бросились на каймакама и начали душить. Отчаянное сопротивление его было ужасно: он грыз, рвал, царапал своих палачей. Отвратительная борьба продолжалась с четверть часа; но мало-помалу силы начали оставлять осужденного, ноги его подкосились, и он упал бездыханный на каменный пол темницы. Ферраши вышли, и начальник их донес шаху об исполнении приговора. Через некоторое время, когда ферраши возвратились, чтобы убрать тело, они были поражены неожиданным невероятным зрелищем: каймакам ходил по комнате! Завидя своих палачей, он бросился на них с неимоверной для старика силой, и три ферраша решительно не могли ничего с ним сделать. Тогда они позвали на помощь товарищей, и восемь человек разложили его на полу, навалили на него кучу тюфяков и подушек, уселись все на них, закурили кальяны и два часа на этом страшном диване делали кейф, боясь, чтобы шейтан-каймакам не ожил вторично. Бесчеловечная сцена, достойная подземелий Востока!

Изменнический умысел каймакама, как говорят, действительно существовал и состоял в том, чтобы убить шаха, объявить для формы повелителем Ирана малолетнего наследника и царствовать под его именем; утверждают даже, что он имел намерение истребить со временем весь дом Каджаров и сделаться шахом.

Рассказывают, что, среди общего ожесточения против каймакама, нашелся один человек, добром помянувший всем ненавистного вельможу. Это был некто Абул-Кассим, которого, как говорят, облагодетельствовал каймакам во дни своего величия. Узнав об ужасной смерти своего благодетеля, Абул-Кассим купил у палачей тело его и с великой честью похоронил близ деревни Шах-Абдул-Азима, где и поныне еще видна могила каймакама, так печально завершившего свои интриги.

А Хосров-Мирзе предстояла долгая жизнь. Он пережил многими годами самого шаха, скончавшегося в 1848 году и передавшего трон нынешнему повелителю Персии, Наср-Эддину,– и умер в 1875 году, на шестьдесят третьем году своей трагической жизни.

XXXVII. СТРАНА АРАРАТА

В указе правительствующему сенату, данном императором Николаем Павловичем по поводу заключения мира с Персией, сказано:

“Силой трактата, с Персией заключенного, присоединенные к России от Персии ханство Эриванское и ханство Нахичеванское повелеваем во всех делах именовать отныне Областью Армянской и включать оную в титул наш”.

Это было восстановлением и призывом к новой жизни древнего народа, пронесшего через века бедствий и гнета свою духовную самобытность. Великий результат персидской войны 1826—1828 годов был только осуществлением великой мысли славного Преобразователя России, сумевшего, наряду с уважением к европейскому просвещению, сохранить глубокое понимание оригинального характера и пользу русского народа и давшего на целые века программу политических деяний для своего великого государства.

Восстановление прав армянского народа распространялось не на те только области, которые становились под защиту единоверного царства. Русский царь, приняв титул царя Армянского, с тем вместе поднимал на свои царственные рамена великий подвиг защиты и тех армян, которые оставались еще во власти мусульманских государств. Европейские державы, уже в силу политического соревнования, присоединились к защите священных прав веры и свободы армянского народа, и с тех пор в договоры с Турцией постоянно включают направленные к тому обязательства.

Таким образом, с восстановлением области Армянской, заря будущего занялась и для всего армянского народа, который, храня сознание невозможности борьбы немногочисленному племени с сильными мусульманскими царствами, давно уже стремился слить свое существование с государственной жизнью одной из христианских наций, могущей оградить его драгоценные интересы.

Но чтобы в полной мере понимать все историческое величие подвига России, нужно знать, какой же это народ призывался теперь к новому существованию, нужно вспомнить его историю, длинный ряд веков борьбы и тяжких испытаний, в которых устояли не многие племена и из которых армянский народ умел выйти без громких побед, но с полным торжеством, не дав стереть свою духовную особность.

Нижеследующее изложение не претендует дать историю Армянской страны; оно имеет целью только очертить нравственный облик армянского народа, каким он выражается не в одних исторических событиях, а и в его легендарных представлениях.

XXXVIII. ДРЕВНЯЯ АРМЕНИЯ

На обширном плоскогорье, простирающемся от Каспийского моря, от устья Куры и Аракса до древней Каппадокии, и от Грузии до древней Мессопотамии – со стародавних времен обитало особое племя индо-германского корня, известное под именем Армянского.

В средоточии этой земли возвышается священная гора Арарат, налагающая на всю страну религиозно-мистический колорит как на вторую колыбель человеческого рода. Величавая гора, на которой “седе ковчег” Ноев, стала для обитателей страны вечным свидетельством присутствия Верховного Существа еще в те времена, когда Армения не знала истинного Бога. От обманчивой игры солнечных лучей, отражаемых ею, она кажется близкой повсюду в Армении и всегда служила для жителей ее как бы соединяющей святыней. Редко взор достигает вершины Арарата, закутанной почти всегда в облаках и составляющей яркий контраст с вечно ясным куполом неба. Арарат как бы привлекает к себе облака,– он жилище вечных бурь и гроз; каждый почти день природа представляет собой здесь бурную воздушную область, и по мрачной завесе облаков то извиваются быстрые молнии, то мелькает величественная радуга. “Тут,– говорит один историк,– душа воспламеняется восторгом и мысль дополняет то, что укрывается от взоров”.

Четыре величавые реки орошают страну. Кура отграничивает ее от древней Иверии и Албании; всем своим протяжением лежит в ней величавый Аракc; Тигр – течет своими верховьями, и Евфрат отделяет ее от древней Каппадокии.

Мало есть стран земных, где бы на таком тесном пространстве встречались столь разительные противоположности природы. Здесь соединились все климаты земного шара, от знойного до полярного. Сосновые и дубовые леса Мессопотамии соприкасаются здесь с лимонными и пальмовыми. Дев аравийский ревом своим некогда отвечал здесь на вой волка гор Таврских. В низменных равнинах Армении – долгое лето и тропическая жара; в горах ее – вечные льды, стужа, зима, продолжающаяся две трети года. Глубокие снега и ураганы не раз даже спасали страну от сильных врагов ее. Так Ксенофон, описывая знаменитое отступление десяти тысяч греков, рассказывает о неимоверных трудностях, встреченных войсками его около истоков Евфрата.

История застает армянское племя на довольно высокой степени умственного и политического развития. Страна управляется царями, то самостоятельными, то подпадающими под власть суровых завоевателей, наводнявших кровью весь азиатский запад от Малой Азии и гор Кавказа до берегов Ганга и недосягаемых снегов Гималаев. Царство распадается на множество почти самостоятельных уделов (нахарарств) – наследственную принадлежность известных родов; нахарары составляли главнейшую внутреннюю силу Армении, не раз ограничивавшую власть царей, и в руках их были суд и казни, подати и сбор войск.

С древнейших времен Армения славилась и развитием своей торговли. Занимая место на переходе из Азии в Европу и от цивилизованных стран Малой Азии к дикой Скифии, она самим положением своим как бы предназначалась для торговых сношений.

Такой застают Армению исторические народы Азии. Происхождение общественного устройства и быта ее коренится в народном характере армян, но еще более в их вековой истории, легендарное начало которой восходит к той эпохе, которой только могла достигнуть память человечества.

Народ Араратской страны никогда не называл ее Арменией,– это имя дали ей другие народы. Греки, всюду видевшие себя, производили имя Армении от одного из героических царей ее, Арама. Священная библия знает Армению только под именем страны Араратской, и лишь в позднейших переводах ее это выражение заменяется иногда именем Армении; а соседняя Грузия зовет страну просто Самхетией, что значит “страна, лежащая на юг”.

Сами себя армяне называют Гаи, по имени легендарного Гайка, родоначальника народа и основателя династии, господствовавшей до времен Александра Македонского. Этим Гайком и начинается легендарная история Армении.

Гайканские предания, прошедшие через влияние христианских представлений, начинают историю Армении Ноем,– первым человеком после потопа. Но в армянском народе и до христианской эпохи должно было существовать такое же представление о происхождении Гайка. Ему не могло быть неизвестно халдейское предание о потопе, рассказанное в эпосе Издубара, о котором знали все окружающие народы и которое армянский народ в христианское время должен был забыть, слив его со сказанием о Ное. Эта халдейская легенда, имеющая огромное сходство с библейским повествованием, рассказывает, что во втором поколении людей жил один справедливый и богобоязненный муж по имени Хасисуадр, по-гречески Ксизустр. Бог, раздраженный нечестием мира, известил его что род людской погибнет от потопа. Он повелевал ему записать начало, историю и конец всех вещей земных по порядку и скрыть эту летопись в одном древнем городе, лежащем в полуденной стране; потом построить себе ковчег и, введя в него животных и птиц, запереться в нем со своим семейством и с друзьями. Праведный Ксизустр в точности исполнил повеление Божье. И вот земля была поглощена водою, уничтожившей всех людей, и все, что жило с ними. Когда потоп кончился, Ксизустр вышел из ковчега с дочерью и кормчим, и все трое исчезли. Тогда невидимый голос сказал оставшимся в ковчеге, что Ксизустр и спутники его возведены в череду богов, и повелел им идти в южную землю, где была скрыта летопись.

Нужно думать, что легенда о Гайке стояла в том самом отношении к сказанию о Ксизустре, в каком, впоследствии, она была поставлена к повествованию о Ное, что Гайк считался и древними армянами праправнуком человека, спасшегося во времена потопа.

История принадлежит к тем легендарным повествованиям, которыми начинается история всех народов. По армянскому сказанию он жил сначала в Мессопотамии, куда, как выше сказано, и посланы были потомки Ксизустра голосом с неба. Когда он был в Вавилоне, там царствовал Бэл Титанид, в лице которого хотят видеть Немврода, исполина и “великого ловца перед Господом”. Предание заставляет Гайка строить вместе с Немвродом великую башню, чтобы избежать нового гнева божия, потом ссорит его с ним из-за деспотических стремлений исполина – и, наконец, уводит его в страну Арарата.

Гайк обосновался в нынешнем Ванском пашалыке,– тогда области Васпуракан.

Между Немвродом и Гайком возникает война.

Рассказ о ней, занесенный в армянские летописи, носит на себе характер глубокой древности, отличаясь в то же время необыкновенной верностью народному и местному колориту.

Бэл,– говорит предание,– не мог примириться с независимым от него существованием царства Гайканов и отправил одного из своих сыновей с предложением Гайку признать его владычество. “Ты поселился,– велел он сказать ему,– среди холодных ледников. Согрей, смягчи холод оцепеневшего, гордого твоего нрава и, покорившись мне, живи, где тебе угодно”. Но Гайк отослал послов назад с суровым ответом.

Гордый титан двинулся к пределам Араратской земли.

Враги встретились у озера Вана, на полуденной стороне его. Гайк, воодушевляя свои войска, говорил: “Друзья! Не страшитесь исполинов, двинемся единодушно и дружным мужеством сокрушим дерзновенных. Врывайтесь туда, где в толпе храбрых увидите Бэла. Быстрота даст нам победу. Но если порыв наш не поколеблет тирана – умрем, но рабами исполинов не будем!” Крик “умрем или победим” был ему ответом”.

“Как бурный поток низвергается с крутых высот, так быстро стремятся войска Титанида к озеру Вану”. Осторожный Гайк, построив свои дружины, поднялся сам на высокую гору, чтобы обозреть стан неприятельский, и увидел, что Бэл, с полком своих исполинов, стоял на крутом холме, вдали от остальных своих войск, рассеянных по полю. Гайк поспешил воспользоваться выгодами разделения неприятельских сил. Он приказал сыну своему Арменаку и внуку Кадму ворваться в промежуток между двумя неприятельскими станами, чтобы не дать им соединиться, а сам повел колонну своих исполинов против царя ассирийского.

Бэл, в железном шлеме, в медных досках, защищавших его грудь и плечи, с обоюдоострым мечом, гордо стоял, облокотясь на щит, и смотрел на наступавших врагов. Видя их приближение, он быстро спустился с холма навстречу Гайку. Задрожала земля от столкновения исполинов, и долго победа не хотела склониться ни на ту, ни на другую сторону. Но вот, Кадм и Арменак, отрезав Бэла от массы его войск, нападают на него сбоку. Тогда, в недоумении и страхе, он спешит отступить на тот холм, где он стоял прежде. Но “луконосец” Гайк натягивает свой упругий, широкий трехаршинный лук, крылатая стрела, спущенная с его тетивы, ударяется в грудной панцирь Бэла, насквозь пронизывает его,– Титан падает мертвым. “Вместе с ним,– говорит историк,– падают на прах земной и все мечты гордыни и властолюбия”.

Пораженные ужасом, ассирияне бегут к пределам своих областей и, спасая только жизнь, оставляют стан в добычу победителям.

Так кончилась война, первая в истории человечества.

В память победы, обеспечившей самостоятельное существование армянского народа, Гайк основал, на самом месте битвы, город Гайкашен, развалины которого поныне указывают на запад от города Вана; на холме же, где пал Титан, он похоронил его раскрашенное тело и воздвиг гробницу, чтобы она, по выражению летописца, “возвещала и современникам и отдаленному потомству о жребии гордого властолюбца”.

История Гайка относится армянскими преданиями к двухтысячным годам дохристианской эры. Затем идет темный двухвековой период, не оставивший в преданиях ни светлых страниц, ни крупных событий. Нет, однако, сомнения, что этот период был временем слагавшейся государственности армянской страны, период завоеваний, построения городов и прочего. Благодарное потомство сохранило из этого периода имя родоначальника Арменака, утвердившегося окончательно в областях Араратской и Нахичеванской, где обитали, по преданиям, прямые потомки Ноя и где самые имена местностей поныне носят отпечаток библейских сказаний. Остался в памяти народа и сын его Арамаис, давший реке Араксу имя своего внука Эрасха и основавший знаменитый впоследствии город Армавир, который стал столицей Армении. Известен родоначальник Амасия, по имени которого армяне и теперь называют Масисом священный Арарат.

С Арамом, жившим два века спустя после Гайка, вновь связывается представление о великих исторических событиях. Арам, подобно Гайку,– все еще лицо мифическое, послужившее только центром, около которого слагались легендарные представления. Армения, как и всякая страна, должна была пережить ту эпоху, когда народ стал выходить из неизвестности и государство приобретало определенные границы. Все события этой эпохи, разбросанные, быть может, на протяжении не одного столетия, народ армянский и приурочивает к личности Арама, которого предания называют царем. Ему приписывается образование армянского государства в тех границах, в которых оно стало известно историческим народам.

Нужно сказать, что по всей истории армянского народа проходит красной нитью та черта, что он, даже в своих собственных представлениях, является, в огромном большинстве случаев, не самостоятельным двигателем событий, а только участником в тех событиях, которые создавались другими народами, игравшими крупную роль в истории Востока. Появляются на сцене истории Мидяне,– и в созидании их могущества участвуют армяне: падают тираны Вавилона,– и армяне участвуют в свержении их. Поэтому великие имена Армении постоянно связываются с современными им великими именами народов, получавших преобладание. Исключений из этого общего правила почти не существует.

И подобно тому, как имя Гайка тесно связано с именем Бэла, легендарное имя Арама есть только спутник легендарного имени ассирийского Нина. Армянские предания представляют Арама бескорыстным противником деспотического царя. Они заставляют Нина желать отомстить Араму за победу Гайка над Немвродом и в то же время, боясь его могущества, искать дружбы его, посылать к нему посольства и дары. Но, конечно, Нин в жизни Армении играл лишь роль завоевателя, а Арам был только отважным защитником ее. Предания говорят, что Арам одержал многие победы над мидянами и ассириянами и стал славен на всем Востоке. Многие думают, что этим он и дал повод соседним народам назвать его именем всю страну, которой он был повелителем.

Араму наследовал сын его Арай, по прозванию Прекрасный, отличавшийся, действительно, необыкновенной красотой. Но слава, и его имени опять стоит в зависимости от имени Семирамиды, преемницы Нина. Наводняя своими полчищами Восток, Семирамида, конечно, не могла миновать Армении, которая, как нужно думать; была данницей Нина. Но легенды облекают эти простые отношения в поэтические формы. Они рассказывают, что когда молва о необычайной красоте Арая дошла до слуха знаменитой царицы, она отправила к нему дары и послов, приглашая его к своему двору. Арай, которого предания делают идеалом семейных добродетелей, отказался. Тогда Семирамида быстро собрала войска и внезапно вторглась в Армению.

На полях Араратских произошла битва, и Арай погиб в сече, несмотря на приказание Семирамиды щадить его жизнь.

С тех пор в преданиях народных древнее имя Арарата, существующее, должно заметить, задолго до Арая, связалось с именем этого царя и стало объясняться слиянием двух слов Арай-Арат, что будто бы значит “гибель Арая”.

По одному из преданий, Семирамида, пораженная красотой уже мертвого Арая, повелела набальзамировать его тело и поставила в своей опочивальне в золотой гробнице. По другому преданию, опасаясь непримиримой вражды армян к ассириянам за смерть Арая, Семирамида потребовала от верховного жреца и волхва Мираса, чтобы он воскресил его. А когда тот уверил ее, что Арай уже перешел к богам на вершину Кавказа и оттуда по непреложной воле их будет препровожден в Халдею, Семирамида отыскала воина, похожего на Арая, и как воскресшего царя показала его армянам.

Семирамида оставила глубокие следы своего пребывания в Армении, привив ей культуру древней Ассирии. Дивясь благорастворенному климату страны, она вознамерилась приезжать в Армению каждое лето на время жары и с этой целью среди прелестного ландшафта построила великолепный город Шамирамакерт, то есть Семирамидин город, известный ныне под названием Ван, при озере того же имени.

Самое построение этого города облекается легендарными преданиями. Рассказывают, что из всех стран своего обширного царства Семирамида вызвала сорок две тысячи работников, и в числе их шесть тысяч искуснейших “каменщиков, литейщиков, кузнецов и землекопов, обученных многим искусствам.

Несколько лет продолжались работы. Валы и чугунные ворота окружили город с домами из камней разноцветных, с обширными, прекрасными площадями, с великолепными банями. На укрепленных высотах воздвигались дворцы с потайными ходами и обширными подземельями. В скалах, таких твердых, что резец едва может провести на них легкую линию, были высечены храмы, гостиницы и казнохранилища. Множество камней было покрыто надписями, начертанными с такой легкостью, словно на листе бумаги.

По берегам озера Семирамида приказала раскинуть селения, сады и рощи, чарующие взоры. Плодоноснейшие холмы превратились в виноградники. Следы этой величавой постройки сохраняются поныне близ города Вана, и поныне находят там высокий и широкий вал, сооруженный из огромных камней, скрепленных особым цементом из извести и песка,– и камни эти так стиснуты, так крепко прилегают один к другому, что никакими усилиями нельзя разъединить их иначе, как раздробив. Но во впадинах и пещерах, образуемых этой громадой, теперь укрываются лишь разбойники да бродяги.

Когда великолепный город был отстроен и обведен стенами, Семирамида ввела в него многочисленное население. Армянские предания связывают со своей историей и саму смерть Семирамиды. Они говорят, что когда возмутился сын ее, Нинус, она бежала в Армению, и царь Кардас, сын Арая, вместе с ней двинулся к пределам Ассирии, что в первом же сражении и Семирамида, и Кардас пали, множество тысяч армян были избиты,– остальные бежали в окрестные горы.

Семирамидой, от XVIII века до Р.Х., начинается длинный, тысячелетний период зависимости Армении от Ассирийского царства; она была простой данницей царей ассирийских, и ходила вместе с ними в завоевательные походы. Есть отдаленное свидетельство, будто бы армяне участвовали в защите Трои. Говорят именно, что армянский властитель Зармаир, видя окровавленное тело Гектора, бросился будто бы отважно на Ахиллеса и пал в единоборстве с ним.

Во второй половине восьмого века до Р.Х. в жизни Армении совершается знаменательный переворот,– ее владетель Паруйр провозглашает себя независимым. В сообществе мидян и вавилонян он восстает против ассирийского владычества и участвует в трехлетней осаде Ниневии, окончившейся, как известно, добровольной гибелью на костре последнего царя ее, Сарданапала, вместе с его женами и всеми сокровищами.

Паруйр первый из армянских владетелей принимает титул царя и, как говорит летописец, венчается царской диадемой, которую отняла у рода его Семирамида и возвращение которой лежало у Паруйра на сердце. С этого времени Армения имеет уже коронованных царей, и Паруйру наследуют потомки его из рода в род, до самого прекращения Гайканской династии.

Но участие Армении в смертельном ударе, нанесенном ассириянам, стоило ей только перемены владычества ассирийского на вавилонское, и при наследниках Паруйра перед взором историка проходит все та же картина деятельности народа в зависимости от его верховных повелителей. Салманассар ведет армян на разгром царства Израильского; с Навуходоноссором они участвуют в пленении евреев и разрушении Иерусалима. Начинается эпоха Кира,– и Армения является деятельной пособницей в его всемирных завоеваниях.

“Я поведу Кира за десницу,– вещал небесный глагол устами пророка Исайи,– он разрушит крепость царей, перед ним отверзнутся врата, и грады не затворятся”. И в этих словах вся величавая судьба Кира, в которой Армении ее историки отводят такое видное место.

Когда, при самом рождении своем, обреченный на смерть, вследствие зловещего пророчества о нем, и спасенный лишь жалостью царедворца, Кир вновь был приближен ко двору грозного деда своего, мидийского царя Астиага, а потом сослан им опять в Экбатану,– тогда, по словам этих историков, армянский царь Тигран, восхищенный молвой о Кире, пригласил его к себе и выдал за него одну из своих сестер. Так завязались между ними крепкие узы родства и дружбы.

А в то время, как между Киром и Тиграном крепнул союз, Астиагу привиделся зловещий сон, являвшийся как бы пророческим извещением о грядущих событиях. Видел он себя в какой-то неведомой стране, близ высокой горы, вершина которой была покрыта вечными льдами. Говорили, что это земля Гайкидов. Пока Астиаг пристально смотрел на гору, на вершине ее появилась прекрасная женщина, облаченная в пурпур и в покрывало небесного цвета, мочившаяся родами. И вдруг, перед глазами изумленного Астиага, она разрешилась тремя взрослыми героями. Первый из них, сев на льва, устремился к закату, второй, на леопарде, держал путь на полночь, а третий, взнуздав чудовищного дракона, напал на царство Мидийское.

Снилось потом Астиагу, что он стоит на кровле своего дворца, покрытой многоцветными красивыми шатрами; видит он венчавших его богов, стоящих в дивном величии, видит себя, окруженного своими царедворцами, и вместе с ними чествующего богов жертвоприношениями и фимиамом. И вдруг, взглянув наверх, он увидел дивного полубога, сидящего на драконе и несущегося, как бы на орлиных крыльях, сокрушить богов. Астиаг, бросившись между ними и всадником, принял на себя нападение. Кровля дворца обратилась в море пролитой крови. В продолжение долгих часов бился Астиаг с исполином – и пал, пораженный мечом его... Тут сон исчез,– и царь проснулся, облитый холодным потом.

Была полночь. Несмотря на то, он медленно созывает своих советников, рассказывает им страшное видение и говорит: “Оно предвещает нам сильное нашествие, подготовляемое Тиграном Гайкидом”.

С ужасом внимали грозному пророчеству царедворцы и, под влиянием зловещего страха, советовали Астиагу немедленно погубить Тиграна при помощи любимой сестры его Тигрануи. “Лучшее средство против врага,– говорили они,– это измена, прикрытая личной дружбой. Возьми Тиграную в жены, и тогда, опутав ее сетями интриг, мы возьмем Тиграна, как бессильного ребенка”.

Астиаг, оставшийся в народной памяти армян под именем Аждахака, то есть “дракона”,– принимает этот совет. Он пишет письмо армянскому царю, прося руки прекрасной сестры его Тигрануи. “Ты можешь быть уверен,– говорилось в нем,– что она будет царицей цариц”. Тигран соглашается и отправляет сестру свою к Астиагу “царским обычаем”, а Астиаг назначает ее первой между своими женами. Но напрасно стараются и Астиаг, и царедворцы сделать Тиграную участницей заговора. Сведав о коварстве мидийского царя, она обо всем уведомила брата. И когда Астиаг, замышляя измену, пригласил Тиграна для свидания на границу своих владений,– Тигран, уже предупрежденный сестрой, отвечал, что “идет,– но не на свидание, а на бой”.

На границе Мидии сошлись две сильные вражеские армии. Обе они действовали, однако, с крайней нерешимостью. Астиаг, под влиянием сна, страшился мысли сойтись с Гайкидом. Тигран поджидал Кира и старался выручить сестру, измена которой могла стоить ей жизни. Наконец Тигрануя явилась в лагерь брата, переодетая простым воином, а вслед затем пришел и Кир со своими победоносными полками. Астиаг был разбит и пал на поле сражения. По одним преданиям, он был убит Тиграном, собственноручно поразившим его копьем; по другим – разбитый и покинутый всеми, Астиаг умирает в пустыне от жажды и голода.

Говорят, что львы той пустыни стерегли его тело и оно, после многих дней, найдено было нетронутым тлением.

Разгром мидийского царства послужил началом величия Кира. Тиграну достался тогда весь царский дом Астиага и десять мидян, которых он поселил в окрестностях Арарата. В память заслуг Тигрануи царь основал великолепный город Тигранокерт и выдал ее замуж за одного из нахараров, предоставив ей все доходы с этого города. Потомки ее составили особое поколение, именовавшееся “вольным домом”; они существовали до десятого века по Р.Х. и считались принцами крови, имевшими наследственные права на престол Армении.

По свержении Астиага армяне участвовали во всех дальнейших походах Кира, видели в цепях побежденного Креза Лидийского и гибель царя Валтазара, предсказанную ему вещими огненными словами. Тигран, друг и сподвижник Кира, умер в 520 году, оставив страну свою на высокой ступени могущества. Благодарное потомство назвало его Великим.

Прошло двести лет. Наступают времена великого македонского завоевателя,– а вместе с ними наступают для Армении и новые времена бедствий. В Армении царствовал в то время Ваге, сын Вана, основателя знаменитого города, существующего и ныне на развалинах древнего Шамирамакерта. Видя грозную тучу, обтекавшую Азию, слыша о падении царств и гибели народов, он, подобно древнему Гайку, решился или отразить нападение, или умереть за независимость Армении. На требование покорности он ответил: “Лучше пасть за отечество, чем видеть, как чужеземцы попирают ногами родную землю”. Тогда полководец Александра, Митрас, вступил в Армению и одним ударом разгромил ее войско. Ваге был взят в плен и казнен.

Так пала династия Гайканов, которая затем уже никогда не владела более армянским престолом. Но, сходя со сцены истории, она, имевшая одного общего родоначальника с народом, оставила в Армении самые отрадные и светлые воспоминания. Горячая любовь к ней народа впоследствии выразилась преданностью его к нахарарам, представителям того же гайканского дома. Прошли тысячелетия с тех пор, как погиб последний царь Гайкан, но народ армянский поныне слагает песни о тех стародавних временах, воодушевляемый памятью о популярнейших царях родной ему династии. И знаменитый Моисей Хоренский, приступая к изложению истории Гайканского дома, говорит: “Любезны моему сердцу эти мужи, происшедшие от нашего царя, как мои соотечественники, кровные мои и братья. О, как бы желал я, чтобы в то время совершилось пришествие Спасителя и мое искупление, чтобы я родился при тех царях, наслаждался бы их лицезрением и тем избавился бы от настоящих бед”.