Текст книги "Время банкетов"

В предыдущей главе, где речь шла о банкетах компаньонов, представителей одного и того же ремесла или даже франкмасонов, мы показали связь, которая существовала в XIX веке между трапезой и формальными сообществами, подчиняющимися правилам порой гласным, но чаще всего негласным, сложившимся от века. В общем виде можно сказать, что ни одна ассоциация, ни одна корпорация не обходилась без своего ежегодного банкета. Остается выяснить, нельзя ли пойти дальше и исследовать природу отношений между таким точечным мероприятием, как банкет, и постоянно действующими политическими организациями – избирательными комитетами или либеральными ассоциациями, которые, возможно, также функционировали в этот плохо изученный период эпохи Реставрации.

В конце 1819 года королевское правительство, тем более встревоженное электоральными успехами независимых, что успехи вовсе не сопровождались отступлением ультрароялистов, и шокированное избранием в палату депутатов от департамента Изер аббата-расстриги Грегуара, бывшего члена Конвента и «цареубийцы», решило обратить внимание на ассоциацию, которая в ту пору считалась главным рассадником либерализма, а именно Общество друзей свободы печати. Довольно поздно обнаружив, что в него входит гораздо больше разрешенных двадцати человек и что члены его с большой регулярностью собираются в парижских квартирах кого-нибудь из его руководителей, министерство Деказа возбудило дело против двух таких гостеприимных хозяев, полковника Симона-Лоррьера и г-на Жеводана, за нарушение статьи 291 Уголовного кодекса. Разумеется, высокопоставленных участников никто трогать не стал: ни герцог де Брой (который, правда, за некоторое время до того отдалился от ассоциации), ни граф де Тиар, ни Лафайет, ни даже Манюэль, у которого общество собиралось с такой же регулярностью, привлечены к суду не были. 18 декабря 1819 года исправительный суд департамента Сена приговорил каждого из двух обвиняемых к штрафу в 200 франков и объявил общество распущенным[184]184
  Собрания проходили также у барона Мешена, у барона де Сталя, у маркиза Вуайе д’Аржансона. Ср. документы «Процесса так называемого Общества друзей свободы печати» (Procès de la société dite des Amis de la liberté de la presse, BN Lb 48 1397).


[Закрыть].

Нетрудно догадаться, что газеты, близкие к «независимым», выразили протест сразу после объявления о начале судебного преследования и принялись искать юридические аргументы в защиту обвиняемых. Они стремились доказать, с одной стороны, что статья наполеоновского Уголовного кодекса была направлена прежде всего против религиозных сект (таких, например, как Малая Церковь[185]185
  Общее название мелких групп католиков, которые, сохраняя верность традициям французского галликанства, отстаивали независимость французской церкви от папской власти, а потому отказались признать конкордат, подписанный в 1801 году Первым консулом Бонапартом и папой Пием VII. – Примеч. пер.


[Закрыть]), а с другой – что переход от имперского деспотизма к конституционному режиму подразумевал непременную выработку нового, либерального закона об ассоциациях, подобно тому, как это было уже сделано в отношении прессы. Журналисты исходили из того, что молчаливая терпимость, с какой министерство в течение полутора лет взирало на практическое пользование свободой собраний, была равносильна негласному признанию его законности. Но особенно поразительно выглядит аргумент, выдвинутый одним из корреспондентов «Минервы». Почему, спрашивал он, королевский прокурор из Лувье не предъявляет обвинений также и организаторам банкета в честь трех независимых депутатов, только что, 31 октября 1819 года, состоявшегося в Ле-Нёбуре: разве не очевидно, что гостей, «которые все до единого принадлежали к числу местных нотаблей», было больше двадцати (в общей сложности сто семьдесят) и что собрались они в день, назначенный заблаговременно, чтобы обсудить предметы политические или иные? Другими словами, если можно устроить банкет, отчего же преследовать ассоциацию?[186]186
  La Minerve française. T. VIII. P. 48 (4.11.1819).


[Закрыть]

Чтобы понять эту теснейшую, по всей видимости, связь между банкетом и политической ассоциацией, возвратимся на полтора года назад, на банкет в «Радуге». Вспомним тот пассаж, где Волабель кратко описывает этот банкет, а затем перейдем к описанию его контекста, каковым оказываются усилия либералов для создания собственной организации[187]187
  Vaulabelle A. de. Histoire des deux Restaurations. T. 5. P. 57–60.


[Закрыть]:

В тот период Второй реставрации в Париже еще не устраивали заговоров в абсолютном смысле слова; там, правда, существовали два политических общества, одно тайное, другое публичное; второе не замедлило, во всяком случае в Париже, поглотить первое; однако члены его помышляли не столько о том, чтобы вступить в борьбу с Бурбонами, сколько о том, чтобы противостоять ретроградным устремлениям представителей этой династии и произволу их служителей.

Тайное общество «Союз» было основано в Гренобле в 1816 году адвокатом Жозефом Ре; когда Ре переехал в Париж, у общества появились адепты и в столице, однако они «по большей части искали таинственности лишь из осторожности и робости», а «осмотрительность и робость тормозили развитие общества; члены его оставались немногочисленны, а их старания, носившие, можно сказать, индивидуальный характер, не приносили никаких серьезных результатов; между тем публичная ассоциация, созданная в Париже приблизительно на год позже, чем „Союз“ в Гренобле, внезапно сделалась так влиятельна, что смогла оказать значительное воздействие на политическое движение двух следующих лет». Речь идет об обществе, основанном осенью 1817 года группой из двух десятков человек (включая, разумеется, Лафайета и Бенжамена Констана, но также и двух пэров Франции, де Броя и Дестюта де Траси, и двух депутатов, Вуайе д’Аржансона и Лаффита), чтобы, во-первых, добиться отмены законов о печати, а во-вторых, предоставлять денежную помощь журналистам, находящимся под следствием или осужденным. Но своего полного развития общество это достигло лишь после того, как устроило обед в «Радуге» в честь депутатов, «которые в течение прошедшей сессии наиболее пылко отстаивали свободу печати»: как пишет Волабель, «после этого первоначального толчка ассоциация сделалась весьма многочисленной и стала действовать регулярно под именем Общества друзей свободы печати. В нее не побоялись вступить не только члены парижского „Союза“, но даже люди самые пугливые, пэры, депутаты, должностные лица».

Теперь мы можем лучше понять, отчего для либералов тосты имели лишь относительную важность: главным для них была возможность под прикрытием банкета, этого дозволенного проявления либеральной общежительности, заложить фундамент регулярной политической организации. Обед в «Радуге» стал для Общества друзей свободы печати эквивалентом того, чем для современной политической партии становится учредительный съезд. В течение примерно полутора лет правительство позволяло обществу существовать беспрепятственно, и в этот период у «друзей свободы печати» не было необходимости устраивать банкет, поскольку они в определенные заранее дни собирались в доме одного из членов общества, куда являлись по письменному приглашению. Министерство, которое прекрасно знало о существовании общества и более того, как изящно выражается Волабель, «отправляло на эти собрания своих агентов и даже стенографов», не решалось подвергнуть его преследованию и распустить до тех пор, пока не порвало с «независимыми». Семь недель спустя состоялся, как мы знаем, второй большой политический парижский банкет – тот, что прошел в бывшем цирке на улице Горы Фавор. Итак, хотя известно, что 5 февраля 1820 года гости собрались для того, чтобы отпраздновать годовщину принятия закона Лене и выразить протест против нависших над ним угроз, можно предположить, что цели их этим не ограничивались. Организаторы, собравшие около тысячи подписчиков, желали, по всей вероятности, также выразить молчаливый протест против роспуска Общества друзей свободы печати и в каком-то смысле заново учредить либеральную партию на более широкой основе: если в распущенном обществе состояло не более четырех сотен членов, скорее всего исключительно парижан, то в число тысячи гостей, собравшихся на банкет, входили, по свидетельству «Конституционной», «многие избиратели или имеющие право быть избранными из Парижа, его окрестностей и различных городов Франции»[188]188
  Le Constitutionnel. 6.02.1820.


[Закрыть]. Ибо хотя ассоциация запрещена, банкет все равно может состояться, а между тем банкет этот, в сущности, – не что иное, как квазиассоциация.

В самом деле, я полагаю, что в общем виде можно утверждать: если в эту эпоху не существовало корпорации и ассоциации без банкета, верно и обратное утверждение: не бывало банкета без ассоциации. Как действовали комиссары – организаторы банкета? Во-первых, они определяли сумму подписки, что, как мы видели, очень точно указывало на социальный уровень гостей, которых они желали видеть на банкете, но не исключало и участия единомышленников более молодых или чуть менее состоятельных. Затем они распространяли подписные листы среди своих друзей и знакомых, а также среди тех, кого им назвали – справедливо или нет – в качестве возможных единомышленников. Имена тех, кто согласился принять участие в банкете, значились в официальных списках; впрочем, можно предположить, что устроители сохраняли и списки тех, кто в более или менее учтивой форме отказался участвовать. Что же до подписчиков, уже давших свое согласие, их имена организаторы банкета, скорее всего, демонстрировали колеблющимся, чтобы убедить их в респектабельности и законности готовящегося мероприятия. Таким образом, имена подписчиков не сохранялись в глубокой тайне, но, с другой стороны, и не подлежали публичной огласке. Их никогда не печатали в газетах, а когда в 1821 году некий хозяин кафе в Шароле вывесил такой список в своем заведении, либералы отреагировали на это весьма неодобрительно[189]189
  AN F7 6720, dossier 6 (письмо супрефекта Шароля в префектуру департамента Сона и Луара от 27 августа 1821 года).


[Закрыть]. Поэтому власти за редчайшими исключениями не получали доступа к этим спискам, и их копии невозможно обнаружить в архивах, что, разумеется, крайне досадно, ибо в противном случае наши представления о социологии либерализма в эпоху Реставрации были бы гораздо более точны[190]190
  Единственный список, который мне удалось обнаружить, – это перечень участников банкета в честь Бенжамена Констана в Страсбурге, состоявшегося 10 октября 1829 года. Он содержит сотню имен, все с указанием профессии и вероисповедения, и хранится в Национальном архиве (F7 6719). Префект в связи с этим сообщал министру: «Список полный, недостает лишь десятка имен, которые мне не удалось выяснить».


[Закрыть]. Как бы там ни было, списки эти существовали, причем отражали они не только круг знакомств каждого из комиссаров по отдельности, но и более широкую сеть людей, на которых можно положиться в крайнем случае. Подписчики не связывали себя неотменяемыми обязательствами; зато, поскольку они внесли определенную сумму денег, они имели право потребовать у комиссаров отчета в использовании средств. Более того: придя на банкет, подписчики сделали шаг, сблизивший их с другими гостями; они чокнулись друг с другом, выпили и таким образом публично подтвердили, что разделяют одни и те же ценности, а значит, связали себя узами взаимного доверия. Отсюда, заметим в скобках, отчаянные усилия организаторов предотвратить переход от ссоры подвыпивших гостей (а в конце трапезы такие ссоры вполне могли случиться) к дуэли; организаторы шли на все, лишь бы примирить противников, – разумеется, потому, что боялись скандала, но еще и потому, что если бы вдобавок разошлись во мнениях также и секунданты дерущихся, это бы свело на нет политическую эффективность ассоциации[191]191
  AN F7 6767, банкет в честь Кюнена-Гридена в Седане 24 августа 1828 года. Поскольку дуэли удалось избежать с большим трудом, префект надеялся, что участники одумаются и в следующем году банкета устраивать не станут. Надежды его не сбылись.


[Закрыть].

Однако та квазиассоциация, которую представляют собой подписчики, обладала многими другими достоинствами: она не только, как мы покажем ниже, сама по себе выступала носительницей сугубо либеральных ценностей, но и была совершенно законной и чрезвычайно гибкой. Совершенно законной, поскольку никто не посмел бы запретить банкет, тогда как ассоциации находились под строгим надзором; совершенно законной и в своих целях, поскольку на банкете в эпоху Реставрации было бы так же невозможно готовить заговор, как и на митинге в тогдашней Англии или на публичном собрании во Франции времен Третьей республики или сегодняшней[192]192
  Левая пресса довольно часто сообщала о митингах по другую сторону Ла-Манша и неизменно использовала эти сообщения как аргумент в пользу свободы собраний во Франции. Так, «Вестник Байонны и полуострова» 16 марта 1830 года рассказывает о недавнем митинге купцов и фабрикантов в Манчестере в заметке под многозначительным названием «О том, как в Англии узаконили заговоры».


[Закрыть]. Как на собственном плачевном примере убедилиcь некоторые неосмотрительные карбонарии, банкет никоим образом не может служить прикрытием для тайной деятельности, потому что власти без всякого труда могут узнать, что там затевается и о чем там ведутся разговоры. Достаточно расспросить болтунов, а их всегда находится немало, или подкупить слуг того заведения, где прошел банкет, что тоже вовсе не сложно. Люди, которые собираются за столом в заведении, открытом для публики, пусть даже не стремясь привлечь внимание целой толпы зевак, таким образом публично объявляют о своей приверженности к деятельности строго законной и о своем желании вписаться в рамки существующих институций. Разумеется, самые пылкие роялисты никогда полностью с этим не соглашались и рассуждали, например, о «пире заговорщиков», а в связи с банкетом в «Бургундском винограднике» вспоминали о Мазаньелло и восстании в Неаполе. Однако то были чистые фантазмы людей, которые, по словам «Европейского цензора», издавна привыкли «видеть в сотрапезниках, которые вместе обедают, заговорщиков, а в ящике шампанского – зародыши революции»[193]193
  Le Censeur européen. T. VIII. P. 402; по поводу банкета 6 июля 1818 года в Гренобле.


[Закрыть]. На банкете заговоры не готовят; конечно, там завязываются полезные связи, там рядовые члены либеральной партии могут оказаться бок о бок со знаменитостями левого лагеря, но это вовсе не означает, что там вербуют заговорщиков.

Такое предположение тем более абсурдно, что большое преимущество банкета как формы политической деятельности и политической ассоциации состоит как раз в его крайней гибкости: ведь у участников банкета, в отличие от заговорщиков, никто не требует клятв верности и абсолютной преданности общему делу. Подписчик может предоставить свою подпись и свои деньги, но не появиться на банкете; чаще всего, конечно, он там появляется, но в этом случае может сохранить инкогнито или, напротив, подчеркнуть свое участие; наконец, он может пойти на настоящий риск, произнеся тост или публично взяв слово, и тем самым выказать ту добродетель, которую тогдашние либералы, очень высоко ее ценившие, именовали «гражданским мужеством».

Каким образом прибыть на банкет? Всегда возможно это сделать весьма скрытно. Так, префект Па-де-Кале сообщает министру в январе 1830 года, что «большинство [подписчиков банкета в Аррасе в честь депутата Дегува де Нунка] закутались в плащи и, кажется, старались не попасться на глаза прохожим»[194]194
  AN F 7 6720, dossier Degouve de Nuncques (январь 1830 года).


[Закрыть]. Сообщение звучит язвительно, но нет оснований думать, что оно полностью вымышлено: естественно, среди гостей были такие, которые не стремились слишком афишировать свои политические убеждения. Напротив, когда Жиро из Эна прибыл в свой избирательный округ в департаменте Эндра и Луара, на следующий день после его приезда в маленький «синий» городок Лош часть подписчиков выказали куда большее мужество. Согласно живописному докладу командующего местной жандармерией, «когда настало время отправиться на обед, они построились в две колонны и двинулись за г-ном Жиро из Эна, а когда вышли на Рыночную площадь, народ как раз выходил из церквей после вечерни, но публика, кажется, на процессию не обратила никакого внимания, разве что полюбопытствовала, как всегда, когда происходит что-то необычное». Префект куда более жестóк; он сообщает, что в то воскресенье «г-н Жиро отправился в залу для банкета во главе целой процессии, а часть гостей следовала за ним парами, точно гости на деревенской свадьбе, причем шляпу он держал в руке и кланялся тем, кто не кланялся ему»[195]195
  AN F7 6920 (жандармерия Лоша, доклад от 6 октября 1829 года по поводу банкета в воскресенье 4 октября; префект департамента Эндра и Луара – в Министерство внутренних дел, 11 октября 1829 года).


[Закрыть]. Перед нами настоящая демонстрация – случай нечастый, ибо ее участники явно рассчитывают на доброжелательное отношение публики или по крайней мере не ждут от нее враждебного приема; однако если участники банкета не договорились заранее о подобном коллективном шествии, они, конечно, могли направляться на банкет поодиночке или маленькими группами, не слишком скрываясь, но и не выставляя себя напоказ.

Заурядные участники банкета почти ничем не рисковали; максимум, чего они могли опасаться, – это недоброжелательство местных роялистов; от этого торговец или подрядчик мог потерять одних клиентов, но зато приобрести других. В некоторых городах и департаментах, где господствовали левые убеждения, требовалось, пожалуй, больше храбрости для того, чтобы отказаться от подписки, чем для того, чтобы, пусть даже рискуя прогневить префекта, поставить свою подпись. Если речь шла о людях, недавно поселившихся в департаменте, вхождение в круг местных либералов могло даже считаться привилегией, признаком интегрированности в новую среду[196]196
  На банкете в честь «Героя двух миров» [Лафайета] 29 июля 1829 года некто Добре, «молодой промышленник, недавно переселившийся в округ Иссуар», начал свою речь так: «Господа, впервые присутствуя на гражданском банкете, впервые сидя среди вас, пламенно желая сделаться вашим согражданином, я прошу вашего снисхождения, того, какое оказывают новичкам», а затем поднял бокал «За генерала Лафайета!» (La Tribune des départements. 9.08.1829).


[Закрыть]. Со своей стороны, префекты очень ревниво относились к присутствию среди гостей государственных служащих и должностных лиц. Как правило, предварительно они старались их отговорить от участия в банкете; но если те все-таки не послушались, что можно сделать? Преследовать по закону крайне сложно, потому что участие в таком собрании не является преступлением, а также потому, что даже самые крамольные речи, произнесенные на частной территории, не могут быть засвидетельствованы в судебном заседании[197]197
  AN F7 3874 (парижский бюллетень о банкете на улице Горы Фавор, 6 февраля 1820 года): «Некоторые из гостей отзывались о короле и принцах из его фамилии самым оскорбительным образом. Нет никакого способа засвидетельствовать это в суде, но бранные речи обличают истинные чувства недовольных, участвовавших в этом собрании».


[Закрыть]: вечно оказывается, что остальные гости не помнят, что именно было сказано, или вообще ничего не слышали, а слишком настойчиво расспрашивать не подобает, поскольку это может показаться поощрением доносительства. На слуг заведения, где прошел банкет, рассчитывать тоже не стоит: они, даже если подкуплены полицией, на суде ничего говорить не станут. Сделай они это, хозяин заведения лишится большой части посетителей, а на это никто не хочет идти даже в Париже[198]198
  Ниже мы увидим, что хозяин «Бургундского виноградника» чрезвычайно вовремя заболел во время банкета артиллеристов национальной гвардии 9 мая 1831 года, а слуги, согласно «Судебной газете» от 16 июня 1831 года, не смогли опознать ни одного из гостей.


[Закрыть]. Судебное преследование возможно в одном-единственном случае: если местная либеральная газета опубликует отчет о банкете, содержащий речи, которые возбуждают ненависть или презрение к правительству, а то и оскорбляют персону короля или государственную религию[199]199
  Выразительный пример – процесс, возбужденный администрацией префекта против газеты «Часовой департамента Дё-Севр» после банкета в Ниоре 6 октября 1829 года (AN BB 18 1175). Обвинения предъявили не авторам речей и песен, а журналистам, которые их опубликовали. Впрочем, суды чаще всего не стремились выносить обвинительные приговоры, а в Ниоре в мае 1830 года возвращение журналистов, отбывших тюремный срок, стало для местных властей настоящим кошмаром, потому что горожане устроили им триумфальную встречу!


[Закрыть]… Но для этого должна найтись такая газета, между тем до конца 1820‐х годов либеральные листки в департаментах весьма немногочисленны и выходят только в крупных городах. Преследовать по суду можно также типографов или тех, кто составляет брошюры с отчетами о банкетах, но суд может отказать в иске, и власти справедливо опасаются идти по этому пути. Так что же им остается делать? Выбор невелик: наказать чиновников, принявших участие в крамольном банкете, либо отправить в отставку мэра, поскольку в этот период мэры не избирались, а назначались правительством[200]200
  Именно так префект Финистера предлагает поступить с «ультралиберальным» мэром Шатолена и его заместителем почтмейстером, которые приняли участие в банкете, устроенном в честь депутата Гийема в Кемпере (AN BB 30 238, письмо от 19 сентября 1820 года в Министерство внутренних дел). Такие наказания практиковались нередко.


[Закрыть]. Но и тут особенно свирепствовать не удается: конечно, такого мелкого таможенного служащего, как Арман Мофра Дю Шателье, можно временно перевести из родного Финистера далеко в Арденны, но это скорее причинение неудобства, чем настоящее наказание[201]201
  См.: La Sicotière L. de. Biobibliographie // Du Chatellier A. Un essai de socialisme, 1793–94–95: réquisitions, maximum, assignats. Paris, 1887. Имя Дю Шателье фигурирует в официальных докладах (AN BB 30 238, управление таможнями – министру юстиции, 17 сентября 1820 года).


[Закрыть]. А в некоторых случаях гонения на мэра, присутствовавшего на банкете, отстранение его от должности чреваты большими рисками: тем самым повышается его престиж в глазах населения, поскольку подчеркивается независимость его характера; вдобавок далеко не всегда легко отыскать человека, который сумеет и согласится его заменить[202]202
  Колоритный пример: мэр Визиля и его заместитель были отправлены в отставку министром внутренних дел, поскольку во время чествования Лафайета часть почестей досталась им, а именно «вечером в их честь был устроен банкет с участием множества гостей, а затем под их окнами была исполнена блестящая серенада». В городском совете префект не нашел ни одного человека на смену уволенным; один старый советник учтиво отклонил предложение, сославшись на то, что и он принимал участие в торжествах… (AN F7 6720, dossier Lafayette. Копия в газете «Провозвестник», 23 сентября 1829 года).


[Закрыть].

Одним словом, префект или супрефект, который станет преследовать участников банкета, одержит победу отнюдь не наверняка, но зато непременно прослывет местным тираном и будет опозорен либеральной прессой. Понятно, что префекты колебались, особенно в последний год Реставрации. Напротив, участники банкета, прежде всего те, что держали речи или исполняли куплеты собственного сочинения, представали перед земляками в наилучшем свете и потому в некоторых случаях вели себя почти вызывающе. Презирая возможный гнев местного начальства, показывая, что убеждения для них дороже карьеры или доброго отношения властей, во всяком случае при этом режиме, они подавали пример того самого гражданского мужества, которое либералы эпохи Реставрации считали верховной добродетелью.

Но дело этим не ограничивалось; было еще одно обстоятельство, благодаря которому, по-видимому, одни лишь либералы в эпоху Реставрации смогли с успехом использовать банкеты для основания более или менее значительных политических ассоциаций. Что же до ультрароялистских администраторов и полемистов, они представляли общество как сугубо иерархическую систему и в большинстве своем не могли понять одной простой вещи: банкет собирает равных, более того, банкет делает людей равными.

«С нашей точки зрения, эти так называемые патриотические собрания, во время которых дух партий (самая пылкая и самая слепая из страстей) смешивает все сословия и сближает людей, вовсе не привыкших брататься друг с другом, суть настоящие оргии, на которых депутат и чиновник порочат свое достоинство. С точки же зрения либералов, собрания эти суть триумфы»[203]203
  Mémorial de Toulouse, цит. по: La Gazette de France. 11.05.1830.


[Закрыть].

Разумеется, ультрароялисты считали либеральные банкеты оргиями, потому что банкеты эти смешивали сословия, помещали рядом людей разных званий и разного круга, а это, с точки зрения ультрароялистов, не могло не привести к разного рода эксцессам. Понятно, почему либералы, со своей стороны, так настаивали на том, что все участники банкетов – люди достойные, что на их «истинно семейных празднествах» царит превосходный дух. Но главное заключалось не в этом. В глазах участников либеральных банкетов наибольшее преимущество составляло именно то, в чем их упрекали противники, – смешение социальных уровней, равенство в действии, пусть и на короткое время.

Нетрудно догадаться, что, за редкими исключениями, префекты, супрефекты и комиссары эпохи Реставрации описывали эти банкеты без всякого снисхождения. «В банкете приняли участие 54 гостя из города и деревни. Многие подписчики на банкет не явились. Избирателей пришло меньше двадцати». «Гостей было не больше девяноста, и притом многие – простого звания»[204]204
  AN F7 6718, dossier 24 (банкет в Витрé 24 октября 1829 года); AN F7 6740, Аveyron (жандармерия, 12 июля 1830 года).


[Закрыть]. В Монтобане из 130 или 135 ожидаемых гостей «избирателей набралось не больше трех десятков, а все прочие либо юнцы, либо люди без политического веса». «Участвовали, как и прежде и как во всех других местах, наряду с несколькими домовладельцами и несколькими зажиточными негоциантами, сделавшимися корифеями партии, судейские, студенты, клерки нотариусов и стряпчих, мелкие фабриканты и ремесленники, почти все из Труа»[205]205
  AN F7 6741, cabinet du préfet du Tarn-et-Garonne ([5] апреля 1830 года); AN F7 6767, dossier Casimir Perier (префект департамента Об – в Министерство внутренних дел, 29 ноября 1829 года).


[Закрыть]. Разумеется, внимание властей к числу избирателей, участвующих в банкете, связано со вполне объяснимыми предвыборными расчетами. Но не следует сбрасывать со счетов и то нескрываемое презрение, с которым они относятся ко всем прочим участникам. Так, посылая министру список из сотни подписчиков, пожелавших участвовать в банкете в честь Бенжамена Констана в Страсбурге в октябре 1829 года, – список, в котором значатся среди прочих два фельдшера, три пивовара, четыре колбасника и один мясник, два фабриканта свечей, два каменщика, один булавочник, один шляпник, один маслобой, префект заключает: «Ваше сиятельство может судить о природе этого собрания по званиям людей, в нем участвовавших»[206]206
  AN F7 6717, dossier Benjamin Constant (префект департамента Нижний Рейн – министру внутренних дел, 11 октября 1829 года).


[Закрыть]. Местные власти – кто с презрением, а кто с негодованием – делают из этого вывод, что либералы идут на все, лишь бы созвать на свои банкеты побольше народу, и с видимым удовольствием докладывают, что организаторы вначале собирались открыть подписку только для тех, кто числится в списках избирателей, но затем, чтобы зала не пустовала, были вынуждены допустить туда совсем молодых юношей или людей из простонародья[207]207
  AN F7 6720, dossier 6 (27 августа 1821 года). Если верить супрефекту города Шароль, на банкете в честь депутата Эмбло-Конте «не появились некоторые особы, которые исповедуют мнения и принципы не менее экзальтированные, но которые, однако же, объявили во всеуслышание, что не сядут за один стол с лицами, принадлежащими по своим привычкам и ремеслу к низшим слоям общества».


[Закрыть]. В таких условиях депутат вряд ли может по-настоящему гордиться устроенным в его честь банкетом: «Депутат [Ларибуазьер, избранный от Витре], кажется, чувствовал, что попал в общество, для него не слишком почетное»[208]208
  AN F7 6718, dossier 24 (префект департамента Иль и Вилен – в Министерство внутренних дел, 27 октября 1829 года). А в Лиможе по поводу празднества, устроенного в честь депутата Бурдо (AN BB 18 1150, 5 января 1827 года), генеральный прокурор сообщает, что «герой церемонии, говорят, предпочел бы обойтись без нее. Она немедленно сделалась посмешищем, потому что актеры, достойные ценители соперничающего действа, объявили в печатной афишке, что в театре в этот вечер не будет представления по причине сего августейшего собрания. С тех пор участников именуют исключительно августейшими». Затем он утверждает, что некоторые из комиссаров попытались якобы вычеркнуть из приготовляемых тостов слова «король», «законность» и «верноподданность».


[Закрыть]. Нет ничего невероятного в том, что в подобной компании депутату было не по себе и он поспешил удалиться[209]209
  Примерно так обстояло дело во время банкета в Верну: «Г-н Буасси д’Англа держался замкнуто и несообщительно; он вышел из‐за стола и покинул общество, лишь только позволили приличия» (AN F7 6719; префект департамента Ардеш – в Министерство внутренних дел, 23 сентября 1829 года).


[Закрыть].

Так в самом деле бывало: некоторые депутаты чувствовали себя неловко в обществе своих самых пылких сторонников – по причинам социальным, но также, подчеркнем, и политическим[210]210
  Бретонский депутат Ларибуазьер принадлежал к числу роялистов-конституционалистов и на банкете в свою честь настоял на произнесении тоста в честь короля, но пять месяцев спустя проголосовал за адрес двухсот двадцати одного. Что же касается гостей, они, как многие бывшие бретонские федераты, стояли на более левых позициях.


[Закрыть]. Однако главное, как мне кажется, вовсе не в этом. Приняв решение об устройстве банкета и очертив круг участников обозначением суммы взноса, либералы брали на себя обязательство затем принимать в число подписчиков практически всех желающих: либеральная общежительность по определению носит открытый характер, поскольку либералы претендуют на представительство за всю нацию в целом, за все поколения, от стариков до юношей, а также за любую социальную среду, за людей любого происхождения. К величайшему негодованию префектов и всех ультрароялистских публицистов, среди гостей в самом деле оказывались люди, которые вообще-то не должны сидеть за одним столом, поскольку принадлежат к разным кругам. В банкетах – на этом либералы настаивали всегда, начиная с банкета в «Радуге», – принимали участие одновременно люди знатные и разночинцы:

В наших рядах мы насчитываем несколько почтенных представителей Франции: это банкиры, чьи дома оказывают значительное влияние на общественный кредит, выдающиеся литераторы, уже сегодня делающие честь нашим академическим корпорациям, и другие, те, что однажды сделают честь свободе, на защиту которой они ныне встают. Пускай газеты, охраняющие привилегии, обращают внимание на смешение плебеев и знати, людей низшего сословия и людей, занимающих высокие должности, людей скромного достатка и людей состоятельных: в наших рядах имеют значение только познания, патриотические намерения и способность принести пользу[211]211
  Le Journal du commerce (впоследствии Constitutionnel). 19.05.1818. Две недели спустя газета возвращается к банкету в «Радуге» в финале большой передовицы, посвященной современному политическому положению.


[Закрыть].

Поэтому за одним столом на банкете сидят бок о бок протестанты и католики. В списке, отправленном министру, префект Нижнего Рейна обозначил вероисповедание подписчиков, принявших участие в банкете в честь Бенжамена Констана. Протестанты составляют подавляющее большинство, но из ста семи подписчиков семнадцать – католики (а в списке адвокатов из десяти присутствующих католиков шесть). Префекта удивляет наличие в списке депутата Сагльо, поскольку он не только католик, но и связан узами свойства с Юманном, который, судя по всему, ненавидит Констана. Отчеты о банкете в «Бургундском винограднике» называют в числе гостей банкира Бенуа (Бенедикта) Фульда, чье иудейское происхождение ни для кого не составляло тайны. Наконец, нужно напомнить, что роялистская пресса была особенно скандализирована присутствием на знаменитом парижском банкете двух «цветных» гостей. «Белое знамя» в связи с этим клеймит позором не только тех депутатов, которые приняли участие в «кабацкой оргии», но и тех, которые в ней не участвовали, а потому «не смогли чокнуться с мулатами Фабьеном и Биссетом и высказали комиссарам либерального пикника свои подлые сожаления по этому поводу»[212]212
  Le Drapeau blanc. 6.04.1830.


[Закрыть].