Текст книги "Время банкетов"

Город Байонна, подобно Бресту, Мюлузу, Греноблю и Лиону, считался в ту пору цитаделью либерализма[227]227
  Histoire de Bayonne / Pontet J. dir. Toulouse, 1991. P. 238–244.


[Закрыть]. В 1814 году он почти два месяца сопротивлялся англо-испанской армии и перешел на сторону Бурбонов только в мае, позже Бордо и без всякого энтузиазма. Нет ничего удивительного в том, что главным городом департамента власти сделали не Байонну, а гораздо более консервативный По, где больший вес имели землевладельцы. Ничего удивительного нет и в том, что этот город, который развивался очень динамично в демографическом и экономическом смысле и в котором властям трудно было отыскать человека на должность мэра, среди прочего потому, что негоцианты были слишком заняты делами, в 1818 году избрал депутатом независимого политика, банкира Бастерреша. Если верить сохранившимся рапортам, местная либеральная молодежь действовала на редкость активно[228]228
  AN F7 6719, dossier Basterrèche.


[Закрыть]. В сентябре 1820 года байонцы задумали встретить своего депутата кавалькадой и серенадой; на следующий год в конце лета устроили серенаду перед его гостиницей, чем встревожили властей (из толпы слышались крики «Да здравствует либеральный депутат! Да здравствуют левые! Да здравствуют король и Хартия!»), а затем обед на шестьдесят персон, о котором префект бесстрастно сообщал: «Праздник прошел с соблюдением порядка и благопристойности». Наконец, в марте 1824 года «большое число молодых людей, по преимуществу приказчиков в торговых домах» устроили в отсутствие самого депутата банкет на 84 персоны в честь его сына; в благодарность тот уверил, что «его отец сознает свой долг и будет выполнять обязанности депутата с самой большой пользой для своих сограждан». Уточнение было нелишним, поскольку недавние выборы в палату депутатов кончились для либералов полным разгромом[229]229
  Thureau-Dangin P. Le parti libéral sous la Restauration. 2^e éd. Paris, 1886. P. 188–192.


[Закрыть]. «Эти выборы, – писал генерал Ламарк, – истинное Ватерлоо»: их проиграл девяносто один либеральный депутат, в том числе Лафайет, Лаффит, Шовлен, Вуайе д’Аржансон, Манюэль, Этьенн, Кератри, генералы Тарер и Демарсе… Бастерреш вместе с Казимиром Перье, генералом Фуа, Бенжаменом Констаном и Дюпоном из Эра оказались среди горстки прошедших в палату. Поскольку в этой «возвращенной палате»[230]230
  Палата называлась «возвращенной», потому что ее «возвратили» сторонникам тех реакционных принципов, которые отстаивала «бесподобная палата» (о ней см. примеч. на с. 42). – Примеч. пер.


[Закрыть] либеральных депутатов осталось совсем немного, было важно, чтобы будущие избиратели засвидетельствовали Бастеррешу свое доверие и побудили его стараться и в будущем быть достойным почестей, причитающихся «верным депутатам».

Именно в этих условиях полгода спустя, 19 сентября 1824 года, либеральная молодежь Байонны устроила банкет в честь банкира Жака Лаффита. Хотя он не представлял в палате их департамент, да и вообще в этот момент не входил в число депутатов, он был местным уроженцем, сыном портового плотника, и видным деятелем либерального лагеря. Лаффит собирался посетить родной город по дороге на Баньерские воды; упустить такую возможность байонцы не могли. Поскольку местом для обеда они избрали находящийся неподалеку Биарриц, утром у ворот Байонны собрались полсотни молодых людей верхами, чтобы приветствовать Лаффита, а потом сопроводить его карету до соседнего города. Со своей стороны, щедрый банкир оплатил трапезу. На банкете прозвучали три тоста: первый – за Карла Х, второй – за «собравшихся на банкете», третий – за Хартию и свободу. Получается, что приличия были соблюдены. Конечно, если судить только по третьему тосту, собрание носило либеральный характер, а участники решили его увековечить, основав в ближайшие недели «общество Лаффита», или «либеральное общество Лаффита», причем с благословения банкира, который пообещал прислать им свой бюст «для украшения главной залы, где они будут собираться». С другой стороны, поскольку тост за короля прозвучал, верноподданность участников банкета, казалось бы, не могла ставиться под сомнение[231]231
  AN BB 18 1115 (письма министру юстиции в сентябре – ноябре 1824 года).


[Закрыть].

Местные власти задыхались от негодования, а сделать не могли ровно ничего. Этот обед, эти громкие крики «Да здравствует Лаффит!», с которыми конный эскорт возвращался в город на глазах у немалой толпы, а в ответ послышалось лишь несколько восклицаний «Да здравствует король!», – все это возмутило администрацию департамента. Участники манифестации, пишет генеральный прокурор города По, «достойны всяческого порицания, поскольку их шумная веселость противоречила всеобщей печали. ‹…› Ведь в это время все французы оплакивали понесенную потерю, и из одного лишь чувства приличия следовало бы перенести праздник на другой день». В самом деле, в тот день все французы скорбели или были обязаны скорбеть, поскольку в Байонне официально объявили о кончине того, кого французам следовать почитать как отца, – короля Людовика XVIII. Не думаю, чтобы кто-нибудь стал всерьез утверждать, что имело место чистое совпадение, особенно учитывая, что героем праздника был такой персонаж, как Лаффит. Банкир, по роду занятий обязанный быть в курсе последних политических и финансовых новостей, даже в путешествии оставался одним из самых информированных людей во Франции; он наверняка получил известие о смерти короля в то же время, что и супрефект Байонны, если не раньше. А тремя годами раньше в Париже именно он «имел дерзость выбрать для бала, в котором участвовали две тысячи персон, дату 21 января»[232]232
  Неофициальный доклад генеральному директору полиции барону Мунье, 24 января 1821 года; цит. по: Fureix E. Mort et politique à Paris sous les monarchies constitutionnelles. Mises en scène, cultes, affrontements, 1814–1835. Thèse sous la direction d’Alain Corbin. Université Paris-1, 1993. P. 313.


[Закрыть]. У Лаффита танцевали в тот самый день, когда официальная Франция отмечала годовщину казни «короля-мученика» Людовика XVI; Лаффит угостил обедом молодых торговцев Байонны в тот день, когда всей Франции полагалось погрузиться в траур и предаться печали… Мог ли он более ясно выразить свое отношение к Бурбонам? И что могли предпринять власти против этой безмолвной дерзости?

Глава 5
Мобилизация общественного мнения (1827–1830)

Разве не обилие нераскаявшихся грешников призывает гнев Господень на головы духовенства и монахов, королей и народов? Разве не грехи наши придают силы варварам, как говорит святой Иероним? Разве не гордыня, тщеславие, чревоугодие, любовь к роскоши, распутство суть причины всех наших бедствий?

Накануне всемирного потопа все плясали и задавали пиры, все потешались над Ноем, строившим ковчег. ‹…› Когда английского короля Карла I вели на эшафот, все кругом плясали и задавали пиры. ‹…› Когда вели на эшафот Людовика XVI, все тоже плясали, тоже пировали. ‹…› А когда епископов и священников, принцев и принцесс, королевских министров, герцогов и герцогинь, графов и графинь, членов парламентов и их жен, богачей и бедняков, женщин и стариков, и детей, и всех журналистов, ибо Господь справедлив, вели на эшафот, другие люди отправлялись в Оперу, и плясали, и пировали, и занимались филантропией и теофилантропией, галликанизмом и магнетизмом.

«Великие бедствия грядут неотвратимо» – название процитированного удивительного текста кажется вполне естественным[233]233
  L’ Apostolique. 27.02.1830. № 26. Р. 107.


[Закрыть]. Нетрудно и нарисовать портрет автора этой пророческой, заклинательной прозы, который прорицает вслух и выделяет голосом те слова, которые в печатном тексте выделены курсивом. Современники хорошо знали имя этого пророка, которого либеральные газеты время от времени с удовольствием цитировали, – отец Мерсье, редактор малотиражного ежеквартальника под названием «Апостолическая газета», выходившего с подзаголовком «Газета религиозная, церковная» и, как уточняла виньетка, «под эгидой католической ассоциации Сердца Христова». Иными словами, то был орган ультраправых католиков-ультрамонтанов, враждебных как Хартии, так и галликанству и готовых подписаться под фразой аббата Розана: всякая Конституция есть цареубийство. Единственное, что может поразить в приведенном образце пламенного красноречия, это дата его публикации, которая постфактум в самом деле сообщает ему пророческий характер: дело происходит в конце февраля 1830 года, за месяц до банкета в «Бургундском винограднике», через двенадцать дней после большого благотворительного бала в Опере в пользу неимущих, пострадавших от чрезвычайно суровой зимы, – бала, в котором принял участие «весь Париж» во главе с молодыми принцами Орлеанскими, но который благочестивый двор Карла Х намеренно проигнорировал[234]234
  Об этом бале см. первую главу книги А. Мартен-Фюжье (Martin-Fugier A. La vie élégante. P. 7–17; рус. пер: Мартен-Фюжье А. Элегантная жизнь. С. 12–19).


[Закрыть].

В эпоху Реставрации раздающееся из уст или выходящее из-под пера проповедника осуждение танцев и оперы не выглядит неожиданным. Известно, что для миссионеров и части молодых священников, которые, подобно кюре из Ара[235]235
  Кюре из Ара – Жан-Мари Вьянне (1786–1859), священник в городе Ар-сюр-Форман (департамент Эн), прославившийся чудесными исцелениями и предсказаниями; канонизирован в 1925 году, а в 1929 году признан «святым покровителем всех кюре». Кюре из Ара выступал непримиримым борцом против танцев, поскольку считал, что танцующие находятся во власти дьявола. – Примеч. пер.


[Закрыть], всерьез надеялись возвратить французов к католической вере, борьба с врагом рода человеческого предусматривала запрет танцев, занятия безнравственного, и осуждение театра – искусства, использующего дьявольскую иллюзию, – вкупе с театральными актерами. Известно также, что, поскольку жители и городов, и деревень страстно любили танцы и театр – главные коллективные развлечения той эпохи, пользу из этого весьма нерасчетливого ригоризма извлекала прежде всего антиклерикальная пропаганда; вспомним хотя бы «Челобитную за деревенских жителей, которым запрещают танцевать» Поля-Луи Курье, «Миссионеров» Беранже и огромный успех, с каким представляли в эпоху Реставрации мольеровского «Тартюфа». Более удивительным кажется осуждение пиров; чревоугодие испокон веков считалось смертным грехом, но введение пиршеств в число предвестий революционной катастрофы вызывает недоумение.

Все дело в том, что хотя слово «банкеты» наш пророк не употребляет, речь идет именно о них (и о политическом использовании банкетов либералами). Литтре замечает походя, что святоши XVII века не любили употреблять слово «банкет» (banquet) в профанном смысле; они прибегали к нему, только когда говорили о «духовном пире», «Святом Причастии», «пире избранных», «небесном блаженстве»; возможно, что сотрудники «Апостолической» исходили из тех же ограничений. Несколькими месяцами раньше та же газета писала: «Господин генерал де Лафайет, ветеран Революции, бывший командующий национальной гвардией, разъезжает по Дофине и Оверни, дабы показаться своему народу среди танцев и банкетов»[236]236
  L’ Apostolique. 29.08.1829. № 5. Р. 27.


[Закрыть].

Упомянутый генерал Лафайет в своих письмах подтверждает, что так называемые гражданские банкеты были для него повседневной рутиной: «Я отправился в Мо на собрание избирателей. Эти приемы с участием депутатов-конституционалистов входят в моду; это вещь хорошая, особенно если бы все избиратели умели, как люди из Мо, ясно и четко выражать свои патриотические пожелания. „Коммерческая газета“ привела все тосты и короткую речь, в которой я постарался подвести им итог в назидание всем»[237]237
  Mémoires, correspondance et manuscrits du général Lafayette. Paris, 1838. T. 6. P. 278. Письмо из Лагранжа от 1 октября 1828 года.


[Закрыть]. Поскольку до сих пор этот феномен остался почти незамеченным, стоит остановиться на нем поподробнее. Ведь то были, как очень точно почувствовали представители крайне правого духовенства, если не предвестия революции, то, во всяком случае, систематически повторяющиеся акции по мобилизации общественного мнения. «Знаменитый банкет в „Бургундском винограднике“» не только не представлял собой явление исключительное, но, напротив, прекрасно вписывался в то, что можно назвать первой кампанией банкетов.

Город Мулен не мог избежать тех гражданских банкетов, что с некоторых пор следуют один за другим на всей территории королевства; но банкет, который состоялся вчера не в честь всей депутации, но лишь в честь господ де Траси и де Ришмона, не только поразил царившим там порядком, но и доказал, что население питает самые добрые намерения.

Общество в большинстве своем отказалось в нем участвовать, а многие нотабли, принадлежащие к левому центру и к левой, последовали этому примеру, руководствуясь тем убеждением, что подобное собрание может лишь внести раздор в умы, которые люди благонамеренные стремятся сблизить[238]238
  AN F7 6767 (префект Алье – в Министерство внутренних дел, 13 ноября 1828 года).


[Закрыть].

Итак, какие бы должности ни занимали наблюдатели, какие бы убеждения ни исповедовали, к какому бы лагерю ни принадлежали, все они отмечали увеличение числа банкетов после падения «плачевного министерства» Виллеля, которое Карл Х был вынужден отправить в отставку после сокрушительного поражения министерских кандидатов на выборах осенью 1827 года. Мы не можем привести полный список этих банкетов, но сам факт не подлежит сомнению: летом 1829 года, незадолго до назначения министерства Полиньяка, молодые республиканцы из «Трибуны департаментов» отмечали, что «по крайней мере в этом году наши почтенные депутаты – и мы их с этим поздравляем – смогут не отвлекаться от сельского отдохновения ради оваций и банкетов. Надежды 1829 года не вдохновляют Францию так сильно, как обещания года 1828-го»[239]239
  La Tribune des départements. 3.08.1829; цитируется La Gazette constitutionnelle de l’Allier.


[Закрыть]. Несколько месяцев спустя, ликуя по поводу спасительного ужаса, который новое министерство якобы наводит на либералов, ультрароялистское периодическое издание утверждало, что этим летом резко уменьшилось число «тех конституционных банкетов, которые шли густой чередой в прошлом году»[240]240
  Le Conservateur de la Restauration. T. 7. P. 108; см. также: Ibid. P. 83.


[Закрыть]. Отчего же «в прошлом году» этих банкетов было так много?

Первые либеральные банкеты эпохи Реставрации были, как мы видели, устроены избирателями в честь их верных депутатов, их добрых и честных представителей. Происходили эти банкеты довольно редко, прежде всего, конечно, потому, что обычай этот еще не привился повсеместно, а также потому, что их считали оппозиционными, да и депутатов, достойных подобной чести, было немного. После поражения Виллеля на выборах в октябре 1827 года ситуация переменилась коренным образом. Если в «возвращенной палате» 1824 года от левых депутатов уцелела лишь горстка, то теперь их в парламенте заседало около ста семидесяти человек. Все «звезды» партии вернули себе мандаты, а к ним присоединилась когорта бойких новичков, стремящихся проявить себя на парламентской трибуне. Многие французские города обзавелись собственными депутатами, достойными банкетов, и жители этих городов, которые зачастую впервые сумели выбрать в палату депутата-либерала, с особой охотой такие банкеты устраивали: например, весной 1829 года, вскоре после марсельских частичных выборов, марсельцы почтили банкетом своего нового депутата Томá; незадолго до этого избиратели-патриоты из Нижней Луары, стараниями которых их департамент впервые начиная с 1820 года получил двух депутатов-либералов, братьев Сент-Эньян, собрались устроить банкет в их честь[241]241
  Lardier A. Histoire populaire de la Révolution en Provence. P. 345; L’ Ami de la Charte (Nantes). 13.08.1829, 15.08.1829.


[Закрыть]. Многие из этих банкетов служили прежде всего выражением радости, облегчения от того, что «плачевное министерство» и его местные ставленники утратили власть; кроме того, они выражали и надежду на будущее.

В самом деле, в тот момент можно было надеяться, что будущее не обманет этой надежды. Карл Х расстался с Виллелем скрепя сердце, но все-таки сделал этот шаг, а во главе нового кабинета поставил почтенного бордоского адвоката Мартиньяка, который опирался в палате на большинство, включающее в себя депутатов правого центра, роялистов-конституционалистов, левых и даже крайне левых. Ультрароялисты оказались в оппозиции; впрочем, положение нового кабинета оставалось весьма непрочным. Самым слабым местом министерства было, конечно, весьма недоверчивое отношение к нему самого монарха, но не улучшала дела и пестрота поддерживающего его большинства: в нем депутаты правого центра, пылкие роялисты, многие из которых поддерживали предыдущий кабинет, соседствовали с людьми, преданными правящей династии, может быть, и искренне, но в любом случае с весьма недавних пор и, скорее всего, на определенных условиях; а иные из тех, кто входил в это большинство, вообще в прошлом принадлежали к числу карбонариев.

Так же обстояло дело во всей стране. Либералам стало гораздо легче устраивать банкеты начиная с лета 1828 года, потому что отныне участие в них не означало открытой враждебности правительству и даже династии. Большинство префектов уже не возражали против того, чтобы избиратели чествовали своих депутатов; участие должностных лиц, чиновников, мэров в этих празднествах само по себе не могло уже вызвать недоверие, порицание, отставку; власти начали предоставлять для банкетов муниципальные залы и даже здания государственных учреждений. Некоторые префекты довольствовались строгим нейтралитетом; например, именно так, строго нейтрально, префект Арденн, департамента прежде очень спокойного, докладывает о банкете, устроенном 16 августа 1828 года в честь Кюнена-Гридена нотаблями Седана[242]242
  AN F7 6767 (Арденны, доклады от 31 июля и 24 августа 1828 года).


[Закрыть]. Подчас, когда депутаты проявляли слишком откровенную приверженность либерализму, к отзывам префектов примешивалась нотка неодобрения: мы уже цитировали доклад префекта департамента Алье, посвященный банкету, который жители Мулена устроили в честь депутатов Траси и Ришмона; на этом банкете отсутствовали некоторые другие депутаты от Алье, зато в числе чествуемых фигурировал г-н де Шонен, владевший землями здесь же в Алье, но в парламенте представлявший департамент Сена и вдобавок принадлежавший к крайне левой. Зато некоторые служащие проявляли исключительную терпимость; например, префект Ардеша Обер, назначенный новым правительством на место благонамеренного ультрароялиста, писал министру в феврале 1829 года: «Политические обеды состоялись в Прива, Турноне и Анноннé. Я счел своим долгом принять приглашение, сделанное мне избирателями Прива, и рад, что принял такое решение. Моему взору предстало зрелище порядка и взаимного доверия, а до ушей моих доносились исключительно речи, благоприятствующие общественному спокойствию и лестные для правительства и его главных служителей»[243]243
  AN F7 6767 (Ардеш, доклад от 4 февраля 1829 года).


[Закрыть]. В течение тех полутора лет, когда у власти находился кабинет Мартиньяка, подобное приглашение, адресованное местным администраторам, вовсе не было чем-то исключительным: точно так же поступили либералы из Рошфора или из Эльбёфа[244]244
  AN F7 6718, dossier 12, 18 сентября 1828 года (Рошфор, банкет в честь Одри де Пюираво); dossier 13, 13 октября 1828 года (банкет в честь депутатов департамента Нижняя Сена).


[Закрыть]. Сходным образом избиратели Шаранты, устроившие 15 декабря 1828 года банкет в честь всех депутатов своего департамента и их коллеги Мартелля, депутата от Либурна, пожелали, чтобы префект председательствовал на этом празднике. Поскольку префект остался в Бордо из‐за болезни жены, приглашение принял советник префектуры, временно исполнявший его обязанности; впрочем, сначала он пожелал ознакомиться с текстом тостов и убедиться, что в них не содержится ничего враждебного государству[245]245
  AN F7 6740 (банкет в Ангулеме, главном городе департамента Шаранта). Письма от 11 и 16 декабря и отчет в «Шарантской газете» от 20 декабря 1828 года.


[Закрыть]. Дело в том, что инициаторы этого собрания, как и большинство присутствовавших на нем, были либералами, но поскольку приглашение получили все депутаты, вне зависимости от их убеждений, банкет утратил характер политического высказывания. Чтобы уверить в этом министра, советник префектуры с удовлетворением отмечал, что «некоторые чиновники постарались ответить согласием, дабы разбавить характер этого собрания, имевшего совершенно определенную окраску» (быть может, он даже негласно их к этому подталкивал)[246]246
  Впрочем, чиновники эти, то ли менее восторженные, то ли более осторожные, чем советник префектуры, в конечном счете вообще не явились на банкет, хотя и сдали деньги по подписке!


[Закрыть]. Банкет прошел очень удачно, а когда «почтенный старец» барон Дюлембер произнес последний тост, заранее не предусмотренный, «За отсутствующих депутатов!», восторгу собравшихся не было предела. Этот тост, который прозвучал как призыв ко всеобщему согласию, был встречен громом аплодисментов и криками «Да здравствует король, да здравствует королевская фамилия!» Пожалуй, комментировал советник префектуры, «зачинщикам этого собрания не хватило такта, рождаемого опытностью, а между тем без него невозможно объединить под одним знаменем людей, чьи политические убеждения совпадают не полностью». В этой фразе смысл операции и сопутствующие ей трудности обозначены вполне ясно; можно предположить, что, подобно ангулемцам, устроители большей части банкетов 1828 года призывали к примирению и поддержке всех без исключения депутатов департамента и правительства короля. Либералы, поверившие в возможность компромисса, принимали сторону династии безоговорочно, банкет в Ангулеме начался с тоста за короля, затем последовал тост за здоровье дофина, королевской фамилии и герцога Бордоского, и только после этого прозвучали тосты за живые силы нации, иначе говоря за должностных лиц, за армии сухопутную и морскую, за сельское хозяйство, торговлю и промышленность[247]247
  Следует заметить, что хотя в тостах упомянута даже свободная Греция (рядом с сухопутной и морской армиями), Хартия – случай исключительный – в них не фигурирует, равно как и пресса. Что же касается тоста за сельское хозяйство, его можно истолковать как шаг навстречу крупным землевладельцам, иными словами, аристократии. На лионском банкете в честь Корселя поднимали бокалы только за торговлю и промышленность.


[Закрыть]. Участники подобных банкетов надеялись, что в стране сохранится единодушие нотаблей и она будет мирно совершенствоваться, идя по конституционному пути. Как известно, надежды эти не сбылись.

Рост числа банкетов в этот период свидетельствует также о том, как динамично развивались cообщества провинциальных либералов. Впервые это стало очевидным предыдущим летом благодаря неутомимой и в конце концов увенчавшейся успехом деятельности абсолютно новой политической ассоциации, ядром которой стали молодые сотрудники влиятельного интеллектуального издания конца эпохи Реставрации, газеты «Земной шар». Весьма необычным названием, под которым она и вошла в историю («Помоги себе сам, и Небеса тебе помогут»), эта ассоциация, судя по всему, была обязана Гизо, который ей покровительствовал. Все историки французских политических партий сходятся на том, что и по целям, абсолютно законным, и по методам она стала первой крупной политической ассоциацией современного типа. Цель состояла в том, чтобы влиять на выборы, помогая вносить в списки избирателей имена тех граждан, которые платили налог, достаточный для участия в выборах, но которых префекты более или менее сознательно в эти списки включить забывали. Между тем сами эти люди, даже если желали отдать свой голос за того или иного либерального кандидата, не знали толком ни что предпринять, ни когда именно. Поэтому ассоциация учредила парижское бюро из двух десятков человек, которые не собирались в заранее определенные дни, чтобы не нарушать закон; они вооружились старыми списками, оставшимися, вероятно, еще со времен карбонаризма, и разослали своим местным корреспондентам необходимые материалы, прежде всего учебник избирателя, отпечатанный тиражом в сто тысяч экземпляров, по числу избирателей[248]248
  Rittiez F. Histoire de la Restauration, ou Précis des règnes de Louis XVIII et Charles X. Paris, 1854. T. 2. P. 262. См. также две главы, посвященные кампании оппозиции в кн.: Kent Sh. The Elections of 1827 in France. Cambridge, MA, 1975. P. 80–130.


[Закрыть]. По всей стране распространялось также огромное количество книжечек и брошюр, призванных укрепить молодое поколение либералов, которые еще не имели права голосовать, в их убеждениях; одно из самых знаменитых таких сочинений называлось «Письмо юного пэра Франции к французам-сверстникам»; написал его будущий министр Луи-Филиппа, причем министр более чем заметный, Монталиве[249]249
  BN Lb 49 645.


[Закрыть]. Насколько мне известно, ни в одной из этих брошюр, равно как и в тех, которые ассоциация опубликовала в течение последующих полутора лет, не содержится прямого призыва устраивать банкеты в честь достойных представителей нации. Но уже в сентябре 1827 года подозрительный префект департамента Мёрт обличает в письме к министру пламенные восхваления подписки на банкеты как способ обойти закон об ассоциациях[250]250
  Копия рукописного сочинения, ходившего в Нанси: «Речь не идет ни о тайных ассоциациях, ни о секретных заговорах, здесь нет ничего запретного, ничего потаенного; когда цель законна, к чему секреты? Каким бы подозрительным ни было наше законодательство, оно не запрещает нам объявлять подписки: люди каждый день вносят деньги по подписке, чтобы помочь пострадавшим от стихийного бедствия или желающим издать книгу; а в каком законе сказано, что подписчикам запрещено сообщаться между собой, чтобы наблюдать за использованием их денежных средств? Следовательно, будь вас даже целая тысяча, вы можете собираться вместе, лишь бы это не происходило ежедневно или в определенные дни; вот вам и ассоциация». На полях надпись карандашом: «Отпечатано в Париже» (AN F7 6741, Meurthe).


[Закрыть]. А чуть позже мы увидим, что двум молодым сотрудникам «Земного шара», Просперу Дювержье де Орану и Танги Дюшателю, основателям «Помоги себе сам», по-видимому, принадлежала инициатива организации банкетов в честь их отцов-депутатов[251]251
  Банкет в честь Шарля Дюшателя был устроен избирателями Сен-Жени, а в честь Жана-Мари Дювержье де Орана – избирателями Гавра в сентябре 1829 года. Возможно, и к организации банкета в честь депутата от департамента Па-де-Кале Дегува де Нунка был причастен его сын, позднее, в 1840 году, руководивший республиканским издательством.


[Закрыть].

По правде говоря, организацией политических банкетов в департаментах активно занимались, по-видимому, отнюдь не только различные сторонники левых. Быть может, самые молодые и самые динамичные предавались этому занятию с наибольшим пылом, однако, наученные горьким опытом выборов 1824 года, даже такие политические деятели, как Казимир Перье, свято верившие в собственную значимость и наделенные в высшей степени авторитарным темпераментом, тоже регулярно принимали участие в банкетах. Зимой 1827 года Дюпен, депутат весьма умеренный, согласился присутствовать на банкете, устроенном в его честь избирателями Сарты; впрочем, уже дав согласие, он известил их, что решил представлять в парламенте не их, а Ньевр… Дело в том, что совершенно определенные политические цели организаторов этих банкетов совпадали с целями их либеральных избранников; об этом свидетельствует отрывок из брошюры с описанием банкета, устроенного в честь депутата Дегува де Нунка в Эдене (Па-де-Кале) в сентябре 1828 года:

Банкеты, устроенные в честь депутатов их избирателями, куда более полезны, чем может показаться на первый взгляд. Эти своего рода гражданские праздники суть дань почтения независимости, неподкупности, таланту и отваге; они еще прочнее связывают депутата с интересами сограждан, поскольку доказывают ему, что избиратели умеют ценить его услуги; они напрямую сводят депутата с избирателями; они помогают избраннику увидеть тех, кого он представляет, узнать их нужды. Тосты, песни, речи, звучащие на этих собраниях, электризуют все души; они еще сильнее разжигают священную любовь к родине и делают невозможными отступничество и измену[252]252
  Отчет о празднестве, устроенном в городе Эдене в честь г-на Дегува де Нунка, депутата четвертой избирательной коллегии (департамента Па-де-Кале), 14 сентября 1828 года (AN F7 6720).


[Закрыть].

Иными словами, избиратели из числа роялистов-конституционалистов, как они себя определяли, пользуются возможностью сообщить своему депутату свои чаяния в перерыве между двумя сессиями. Это тем более желательно, что политическая ситуация по сравнению с предыдущим годом изменилась и возникает нужда определить свое отношение к новым проблемам. Между тем закон о семилетнем сроке выборов остается по-прежнему в силе, а частичные выборы слишком редки, чтобы дать властям или депутатам ясное понятие о состоянии общественного мнения. Так вот, для избирателей банкеты становятся еще одним средством уравновесить развращающее действие власти, поскольку министерство, распоряжающееся назначениями на должности и другими средствами влияния, не внушает либералам полного доверия: Мартиньяк, бывший министр Виллеля, мог быть заподозрен в том, что создает собственную клиентелу, дабы при молчаливом согласии монарха переменить политический расклад. Со своей стороны, депутат с помощью банкета может составить себе впечатление об эволюции общественного мнения, во всяком случае мнения нотаблей в его избирательном округе. Он заинтересован в том, чтобы ничем их не оскорбить, если рассчитывает на переизбрание; это хорошо понял Казимир Перье, когда принял приглашение на банкет в свою честь от избирателей департамента Об в 1826 году, а затем, судя по всему, принимал его и все следующие годы, по крайней мере вплоть до 1829 года, причем всякий раз банкеты эти становились все более многолюдными.

Последние годы эпохи Реставрации отмечены еще одним феноменом, на сей раз парижским. В эту пору поколение ветеранов великой Революции с тревогой чувствует, что уступает пальму первенства новым поколениям, а все вообще политики тревожатся о колебаниях электората, выявленных в великой книге Шарля Дюпена «Производительные и торговые силы Франции», которая вышла в свет летом 1827 года и основные выводы которой сделались всеобщим достоянием благодаря газете «Земной шар»[253]253
  Ш. Кент (Kent Sh. Op. cit. P. 37 и далее) показал, что стремительность, с которой Виллель организовал выборы, в конечном счете предопределившие его падение, во многом объясняется тревогой, какую испытывали после знакомства с этими выводами самые проницательные из роялистов.


[Закрыть]: этим объясняется увеличение числа банкетов, которые проходят в столице с участием провинциалов, с очевидной целью постепенного укрепления полезных связей столичных либералов с единомышленниками из департаментов. Уже много лет в Париже проходили банкеты, на которых весной или в начале лета собирались несколько десятков студентов, приехавших из одного и того же региона[254]254
  Вот два примера, почерпнутые из газеты «Конституционная». 2 июля 1822 года газета сообщает, что в «Хижине» на Монпарнасском бульваре «собрались позавчера молодые уроженцы Вандеи, находящиеся в Париже» (в третий раз за год) и «молодые люди из департамента Манш». Те и другие произносили откровенно либеральные тосты («За сторонников либеральных идей во всем мире!» в первом случае, «За конституционные установления и их защитников!» во втором), а в конце концов обе группы побратались.


[Закрыть]. Один из них с самого начала царствования Карла Х приобрел особенно большое значение. Поначалу ежегодный банкет пяти бретонских департаментов продолжал собрания масонской ложи «Друзья Арморики». В героическую эпоху карбонаризма эта ложа в самом деле представляла собой священный батальон, в который входили молодые бретонские студенты, выпускники лицеев Ренна и Нанта, сыновья, братья и кузены бретонских федератов 1815 года и участников манифестаций лета 1820-го. Некоторые из них впоследствии прославились, и мы еще не раз встретимся с ними в нашем повествовании; это прежде всего сооснователи «Земного шара» университетский профессор Поль-Франсуа Дюбуа[255]255
  Ср. его заметку, опубликованную в 1908 году: «Ложа „Друзья Арморики“, состоявшая исключительно из бретонцев, стала для этих молодых людей, проживавших в разных концах Парижа и посвятивших себя разным профессиям, центром притяжения и источником душевного тепла. Она объединяла их в дни публичных манифестаций в некий священный батальон, где все друг друга знали, все друг друга поддерживали, а если дело доходило до драки, все действовали слаженно и вырывали друг друга из рук солдат и полицейских – а в похоронных процессиях шли за гробом великих сограждан, а позже за Лаллеманом и другими нашими друзьями единым строем; в таких процессиях незнакомых лиц не бывало. Отсюда отправлялись миссионеры в Бретань, отсюда исходил тот дух провинциального единства, который в 1821–1824 годах отличал бретонских карбонариев и превратил их в корпорацию самую дисциплинированную, самую многочисленную и самую грозную в том случае, если бы пришлось действовать, но в то же самое время самую осторожную, самую независимую и самую чуждую интригам и междоусобным схваткам карбонариев парижских» (La Revue bleue. 12.12.1908).


[Закрыть] и фактор[256]256
  Фактор – распорядитель всеми работами в типографии. – Примеч. пер.


[Закрыть] в типографии Лашевардьера Пьер Леру, примкнувший к бретонцам, а также доктор Гепен, один из главных деятелей левой направленности в Нанте в XIX веке, и лидер студентов Робен Морери…

На заре движения бретонский банкет представлял собой своего рода точку пересечения, «где каждый год подле Лафайета, который утверждал, что принадлежит к бретонцам по матери или бабушке, собирались все наши политические, литературные и художественные знаменитости. Старый Гойе, братья Дюваль, Кератри и другие левые депутаты, Бруссе, Эллевью, да мало ли кто еще, одним словом все, кто так или иначе поклонялся революции». «Зала масонской ложи» (согласно полицейскому определению) на улице Гренельской-Сент-Оноре, где устраивался бретонский банкет, была достаточно просторной, и начиная с 1827 года сюда приходили две сотни сотрапезников. Очень рано, возможно в том же самом 1827 году, параллельно с бретонским банкетом стал проходить под предводительством Манюэля банкет вандейский, о котором сохранилось свидетельство Огюста Шамболя, другого «синего» с запада Франции, будущего журналиста и депутата династической левой при Июльской монархии[257]257
  «После того как вандейские и бретонские студенты, учившиеся в Париже, решили ежегодно устраивать банкет в честь Манюэля, Кератри, Лаффита, Дюпона из Эра и генерала Лафайета, я дважды держал речь на этих собраниях от имени либеральных вандейцев. Пока я говорил, Манюэль рассматривал меня в лорнет, а Лафайет в конце банкета обнял и прижал к сердцу, что преисполнило меня чувства поистине сладостного. Так я приобщился к политической жизни, был принят у г-на де Кератри, Б. Констана и Беранже, друга Манюэля, и попал в редакцию „Французского курьера“» (Chambolle A. Retours sur la vie. Appréciations et confidences sur les hommes de mon temps. Paris, 1912. P. 51–52). Манюэль умер в 1827 году; рассказ этот, по-видимому, относится к 1825 или 1826 году; банкет 1827 года, описанный в не вполне внятной полицейской заметке (AN F7 6965, префектура полиции, 30 января 1827 года), кажется, проходил с участием одних вандейцев, потому что в том же году 1 мая состоялся банкет бретонский. Судя по намекам Шамболя, второй упоминаемый им банкет тоже был чисто вандейским; Шамболь сам устраивал такие банкеты дважды, в 1828 и 1829 годах.


[Закрыть]. Затем настал черед других банкетов: Лафайета мы, естественно, встречаем на овернском банкете, описанном в заметке префектуры полиции в марте 1827 года; в банкете этом, который повторялся и в следующие годы, участвовала целая сотня подписчиков. В июле 1827 года состоялся лимузенский банкет, на который собралась сотня уроженцев департаментов Крез и Верхняя Вьенна, дабы воздать должное депутату Бурдо, окончательно отрекшемуся от своих ультраправых взглядов 1820 года. С благословения братьев Перье 21 июля 1828 года на банкете уроженцев Дофинé была отпразднована сороковая годовщина Визильской ассамблеи[258]258
  Генеральные штаты провинции Дофинé, или Визильская ассамблея, собрались 21 июля 1788 года в зале для игры в мяч замка Визиль по инициативе промышленника Клода Перье (1742–1801) за полгода до общефранцузских Генеральных штатов и стали, как потом выяснилось, прелюдией к Великой Французской революции. Банкет 1828 года проходил под покровительством двух сыновей Клода Перье, Казимира и Огюстена. – Примеч. пер.


[Закрыть]; в следующем году банкет повторился[259]259
  AN F7 6965 (префектура полиции, 22 июля 1828 года).


[Закрыть]. Банкет уроженцев Франш-Конте состоялся впервые в 1829 году под председательством де Граммона, свойственника Лафайета[260]260
  Le Constitutionnel. 30.04.1829.


[Закрыть]; несколько недель спустя на банкет под председательством адвоката и депутата по фамилии Дево собрались молодые люди из Берри. В том же году Бенжамену Констану, депутату от Нижнего Рейна, устроили банкет эльзасские студенты, а в «Конституционной» мы находим упоминание о банкете, устроенном уроженцами Вогезов[261]261
  Bastid P. Benjamin Constant et sa doctrine. Paris, 1966. T. 1. P. 488; Le Constitutionnel. 9.06.1829.


[Закрыть]. Еще несколько банкетов такого рода повторятся весной 1830 года.

Для всех этих банкетов характерно, во-первых, то, что в них участвуют не только студенты, но также и «торговые» (если употребить тогдашнее выражение) молодые люди, некоторые их товарищи чуть постарше, а главное, люди зрелого возраста, нотабли местного или национального значения. В ту пору в Париже еще не существовало тех ассоциаций земляков, которые во множестве появились здесь во второй половине XIX века[262]262
  Мне известна лишь одна работа на эту тему, да и то очень старая, опубликованная почти сто лет назад: Daru, comte. Associations et sociétés de provinciaux à Paris // Le Correspondant. 1910, février.


[Закрыть]. Самое первое благотворительное общество для помощи уроженцам одной местности было, по-видимому, основано в 1825 году трагической актрисой Дюшенуа при участии великого трагика Тальма и поэтессы Марселины Деборд-Вальмор; входили в него, вероятно, в основном театральные деятели, а целью была помощь детям из северных департаментов. В течение двух следующих десятилетий в подобных обществах, по-видимому, нуждались только мигранты-савояры. Таким образом, провинциальные банкеты конца эпохи Реставрации, судя по всему, устраивались не столько ради взаимопомощи, сколько для общения – однако общение это носило откровенно либеральный характер. Сказанное относится к бретонскому банкету, где в 1827 году первый тост был произнесен за национальную гвардию (распущенную за противостояние правительству), и Кератри потребовалось употребить весь свой авторитет, чтобы следом все-таки прозвучал тост за короля, а уж затем сотрапезники поднимали бы бокалы за падение министерства и изгнание иезуитов… Относится это и к банкетам вандейцев или овернцев, да и к банкету уроженцов Дофинé, которые в июле 1829 года объявили подписку на приобретение бюстов Барнава и Мунье для гренобльской библиотеки[263]263
  Quarante et unième anniversaire de l’assemblée de Vizille, souscription pour les bustes de Mounier et de Barnave (BN Lb 49 1054).


[Закрыть]. Что же до банкета уроженцев Франш-Конте, если, с нашей точки зрения, его главным украшением был Виктор Гюго, который, впрочем, произнес там тост довольно бесцветный, современников гораздо больше интересовала его политическая окраска, на которую указывала личность председателя, старого либерала, имевшего репутацию крайне левого, а также тосты памяти Жобеза – его собрата из департамента Юра, и присутствие Бенжамена Констана (отец которого некоторое время жил в Доле), а также других видных либералов, Греа, Лаббе де Помпьера, Баву и даже молодого адвоката Даллоза, прежде защищавшего карбонариев. Банкет уроженцев провинции Берри был устроен в честь депутатов-конституционалистов, от самых радикальных, Дево и Дюри-Дюфрена, до самых умеренных, Гаэтана де Ларошфуко (сына недавно скончавшегося Ларошфуко-Лианкура, память которого почтили тостом) и де Бонди. Там присутствовали также отец и сын Лафайеты, генерал Ламарк, Бенжамен Констан, Кератри, Дюпон из Эра, Евсевий Сальверт, Лаббе де Помпьер, Корсель… – одним словом, вся либеральная элита. А о духе этих собраний самое точное представление дает тост, произнесенный Бенжаменом Констаном на банкете уроженцев Франш-Конте и вызвавший, как нетрудно догадаться, восторг собравшихся: