Текст книги "Ливень в графстве Регенплатц"

Гретта резко одёрнула себя и даже с места вскочила. Ни к чему, совершенно ни к чему думать о нём. Она невеста, ей в мужья предназначен совсем иной и не менее достойный человек. Она должна быть верна ему и посвящать свои думы только ему одному. Девушка уверенно задула свечу и легла в постель. Она не уронит свою честь и имя своё доброе не потеряет. Закрыв глаза, Гретта постаралась представить себе образ Густава Регентропфа, но у неё это никак не получалось. Зато красивые глаза Берхарда появлялись от одного только вздоха.

Но это неправильно. Так не должно быть. Это надо исправить.

Генрих остался доволен пройденным днём и теперь прибывал в хорошем настроении. Он даже решил провести ночь в покоях своей супруги, что не случалось уже довольно давно.

– Какая хорошая девушка Гретта Хафф, скромная, благочестивая, – говорил Генрих, вставляя факел в держатель на стене.

– Да, хорошая, – эхом отозвалась Патриция, готовясь ко сну.

– Густав восхищён ею. – Генрих присел на кровать. – Знаешь, она мне даже больше нравится, чем Зигмина Фатнхайн.

– Для провинциальной жены и домохозяйки Гретта вполне подходит. Королевой ей не быть.

– Да, величия в ней мало, но гордости…

– Вот и объясни это Берхарду, – резко прервала мужа Патриция.

Генрих тут же нахмурил брови, и лицо его приобрело жёсткое выражение.

– Чем опять юноша не угодил тебе?

– Он заигрывает с Греттой Хафф.

– Какую ерунду ты говоришь, Патриция! – возмутился Генрих.

– Да, наверно, и сам барон заметил это. Не заметить его масленый голос и сладкие улыбки было невозможно. Это ты, как обычно, слеп…

– Берхард говорил с ней вежливо и деликатно…

– Слишком деликатно.

– Прекрати! – Хорошее настроение Генриха улетучилось, и он начал раздражаться.

Но Патриция и не думала прекращать.

– Он уже привык, что всё принадлежит ему, привык забирать себе то, чем должен владеть Густав.

– Прекрати!

– Он сразу положил взгляд на эту девушку, когда ты представлял нам портреты невест. Вот увидишь, твой любимчик совратит невесту Густава ещё до свадьбы…

– Прекрати! – раздражение Генриха быстро переросло в гнев. – Твоя ненависть к Берхарду переходит все границы! Ты готова его обвинять во всех мыслимых и немыслимых грехах. Настроила против него сестру, брата. Но меня ты не настроишь.

– Да я и не пытаюсь, – возразила Патриция. – Просто хочу тебе, дураку, глаза открыть на неблаговидное поведение твоего сына, которое ты по любви своей отцовской не замечаешь.

– Я тебе не верю. Ты всегда ненавидела Берхарда, всегда видела в его поступках нечто пагубное…

– Когда поверишь, уже поздно будет. Смотри, как бы твоя глупая любовь не довела нас до беды.

– Если ты сама беды не натворишь, то она и не случится, – рявкнул разгневанный Генрих и, вскочив с кровати, нервно выдернул факел из держателя и быстро покинул покои супруги.

В ту ночь Берхард тоже долго не мог уснуть. Тревожные мысли и светлые чувства боролись в его душе, отгоняя от разума сон. Всего один вечер в обществе милой Гретты, и робкая влюблённость вспыхнула настоящей любовью. Юноша ворочался в кровати. Он зарывал глаза, призывал образ возлюбленной в свои сны. Но этот образ был недостаточно выразительным, недостаточно ясным и светлым. Влюблённого юношу такое видение не устраивало.

Берхард снова открыл глаза. Темно. И уже, должно быть, очень поздно. Юноше надоело бесцельно ворочаться в кровати, он встал, прошёлся по комнате и остановился возле окна. За окном стояла тихая ночь. Но не её видел Берхард – образ дорогой Гретты затмевал всё; звёзды сверкали блеском её глаз, лунный свет ниспадал волнами её волос, южный ветер ласкал её дыханием. «Гретта, милая Гретта», – вздыхало его сердце, и вздох печали вырывался из его груди.

Берхард опустил глаза. Вновь прошёлся по комнате. Ему будто чего-то не хватало, он ещё не знал чего, но чувствовал, что без этого ему неспокойно и неуютно.

Взор юноши покосился в угол комнаты. Там на стене висел портрет Зигмины Фатнхайн; его приказал повесить здесь ландграф, дабы сын чаще думал о своей невесте. Но Берхард не мог о ней думать, да он и не смотрел в эту сторону. Молодой человек приблизился к портрету – даже в ночной темноте при бледном лунном свете был заметен холод юной девушки, красота зимы, надменная и своенравная. Нет, не любил Берхард зиму, не любил холод. Юноша взял покрывало и накинул на портрет своей невесты. Не её желали видеть глаза его. Берхард вернулся к окну, зажёг свечу, сел за стол и развернул на нём чистый лист пергамента.

И вот достаточно скоро с тонкого листа смотрело на него лицо молодой девушки, такое ясное, милое и такое любимое. Берхард понял, чего ему не хватало – Гретты, её глаз, её улыбки, её присутствия. Но отныне она будет с ним рядом всегда, даже пусть в виде рисунка.

Душа юноши успокоилась. Берхард затушил свечу, опустил голову на стол рядом с лицом возлюбленной и тихо погрузился в сон.

За завтраком разговор был вялым, натянутым. Больше говорили ландграф да барон Рюдегер Хафф, обсуждая проблемы поместий и дела общих знакомых. Патриция изредка вставляла в разговор пару фраз, но без какого-либо интереса.

Гретта Хафф сидела тихо, скромно опустив глаза. Она чувствовала себя несколько неловко под прямым пристальным взглядом Густава. Юноша смотрел на неё, не отрываясь. Смотрел, хитро улыбался и молчал. С чего он так? Вчера он вёл себя иначе. И поведение Берхарда изменилось. Сегодня он почему-то тоже был крайне молчалив и даже избегал глядеть на неё. Лишь беседовал вполголоса с сидящим рядом Кларком Кроненбергом, другом своим. Разочаровался в ней? Предположения о том, что она ему понравилась неверно? Что ж, это даже к лучшему. Ей Берхард тоже не должен нравиться, по крайней мере, не настолько, чтоб приходить в её сны.

– Ох, Гретта, дорогая, – вдруг обратилась к девушке ландграфиня, – я совсем забыла высказать благодарность за ваш подарок мне!

– Как же, вы вчера уже благодарили меня, – негромко проговорила Гретта.

– Но вчера при тусклом вечере я его плохо разглядела. Гобелен прекрасен.

– О да, чудесная работа, – добавил похвалы Генрих. – Редкая красота.

– Спасибо, фрау Патриция… – Гретта даже покраснела от смущения, так и не смея поднять глаза, она не умела принимать восторги в свой адрес.

– Я велела повесить гобелен в моей комнате. Такое чудо должно быть на виду. Вы сами придумали сюжет рисунка? – вновь поинтересовалась Патриция.

– Да. Мне нравится придумывать различные узоры, сюжеты, – отвечала девушка. – Я вообще люблю рисовать…

– Но верно, вам кто-нибудь помогал?

– Нет. Я вышивала гобелен сама.

– У Гретты золотые руки, – с гордостью сказал довольный барон Хафф. – А мастерством и усердием её наградила матушка. Она тоже была редкой искусницей.

Последняя фраза вызвала печальный вздох из груди барона.

– Сын мой старший Берхард так же увлекается рисованием, – заметил ландграф. – Большим художником, правда, не стал, но… Но ему это и не нужно.

В девушке тут же вспыхнул интерес.

– Вот как, Берхард? А вы позволите мне взглянуть на ваши рисунки? – спросила Гретта у сидящего напротив неё юноши.

Берхард поднял на девушку взор и… и не смог его отвести. У неё такие добрые глаза, такая светлая улыбка, и голос такой приятный. Как ужасно, что всё это достанется другому.

– Позволите, Берхард?

Как ласково она произносит его имя. О чём она спрашивает? Тема разговора затерялась в разуме. Берхард заставил себя отвести взгляд от лица ангела, так и не проронив ни слова.

Зато ответил Густав. Он всё видел, он наблюдал, и от него ничего не скрылось – ни интерес Гретты, ни восхищение Берхарда. Пусть на пару мгновений, но оно было, мелькнуло, и Густав его заметил. И это юноше не понравилось. Он наполнил презрением взор и холодом голос.

– Там совершенно не на что смотреть, – высказал Густав. – Поверьте мне, Гретта. Так, примитивные наброски.

– Это правда, – поддержала Патриция. – Вы только зря потеряете время, Гретта.

– Патриция. Густав! – с упрёком осадил Генрих.

Но Патриция вскинула на супруга недоумённый взор:

– Разве я неправа?

– Конечно, правы, матушка, – отозвался спокойный, даже равнодушный голос Берхарда. – Мои рисунки определённо не имеют никакой ценности.

Гретта прибывала в растерянности. Она не понимала, отчего усмешка Густава была так презрительна, отчего мать столь пренебрежительна к сыну, и отчего сам Берхард не защищается, а наоборот, согласен с принижением? Не знала ещё Гретта, как жили, чем дышали, как относились друг другу члены семьи, в которую ей предстояло войти. Всё ли здесь гладко и благополучно, царят ли здесь лад и уважение? Отчего какой-то пустяк, незатейливая тема вызвала столь неожиданные эмоции? Гретта закусила губу и опустила глаза – а вдруг это она что-то не так сделала, не то сказала? Верно, вела себя не слишком скромно…

Барон Хафф также был несколько озадачен. Он озабоченно сдвинул брови. До него долетали слухи о вражде братьев Регентропф, но от подобных сплетен Рюдегер отмахивался, как от ерунды. А теперь зародились сомнения, неужели слухи правдивы? Надо будет присмотреться.

Генрих остался крайне недоволен поведением супруги и в другой бы момент, высказал ей, но при гостях выяснять отношения и скандалить он не желал, а потому сделал усилие и промолчал.

За столом возникла пауза, тяжёлая, наполненная скрытыми неприятными чувствами. Трапезу продолжали молча, каждый был погружён в свои думы, старательно сохраняя при этом абсолютно невозмутимый вид. Первым нарушил тишину барон Хафф:

– Ландграфиня, позвольте узнать, скоро ли приедет ваша дочь, прекрасная Маргарет?

Патриция добродушно улыбнулась.

– Очень скоро. Мы ждём её буквально на днях. – Она охотно приняла эту тему.

– Я не видел Маргарет уже много лет. Не сомневаюсь, что она стала ещё красивее, чем была.

– Да, молва её окрестила первой красавицей королевства, – с гордостью похвастала Патриция.

– Да, да, графу Гельпфригу многие завидуют, – согласился Рюдегер. – Ещё я слышал о его большой ссоре с младшим братом.

– Да, я тоже слышал, – подхватил Генрих. – Она закончилась дракой, и теперь братья враждуют.

– Но что же такого случилось? Они всегда были так дружны, уважали друг друга, защищали…

– Я точно не знаю…

– А может, Маргарет что-то говорила вам об этом?

– Она ничего не говорила, – резко отозвалась Патриция. – И вообще, это не наше дело.

– Просто удивительно. Удивительно и ужасно. Родные братья вдруг стали врагами…

– Да. Братская вражда – это ужасно, – проговорил Генрих. – Особенно, если от отношений между этими братьями зависит жизнь и счастье многих невинных людей, зависит мир в селениях.

Рюдегер Хафф обратил внимание, что, произнося слова эти, ландграф направил внимательный взор на своих сыновей. Неужели Густав и Берхард действительно враги друг другу?

– Какую скучную тему ты завёл, – упрекнула мужа Патриция и повернула разговор в совсем иное русло. – Гретта, вы не успели ещё осмотреть наш замок?

– Нет, ещё не успела, – негромко отозвалась девушка.

– Тогда разрешите мне показать вам все его красоты, – предложил Густав. – Я постараюсь сделать нашу прогулку занимательной.

Гретта бросила мимолётный взгляд на Берхарда, но тот сохранял бесстрастный вид и предпочёл разглядывать свой бокал.

– Да, я не откажусь от такой прогулки, – с вежливой улыбкой дала ответ Гретта.

Густав вышел из-за стола (нынче он был одет более нарядно, чем накануне) и направился к Гретте.

– Замок очень большой, и путешествие по нему может затянуться, – предупредил он. – А потому предлагаю начать его прямо сейчас. Если вы не против, конечно.

Гретта взглянула на отца – Рюдегер Хафф, улыбнувшись, одобрительно кивнул головой.

– Вы правы, Густав. Давайте начнём сейчас, – согласилась Гретта.

Девушка вышла из-за стола и вместе со своим кавалером покинула залу.

– Может, и мы совершим верховую прогулку? – предложил Берхарду Кларк. – Дадим размять ноги нашим коням.

– Хорошая идея, – согласился Берхард. – Отец, вы позволите нам с Кларком удалиться?

– Да, конечно, – отозвался Генрих.

– Я, пожалуй, тоже пойду, – сказала Патриция, вставая с места. – Навещу мать. Вчера она себя неважно чувствовала.

Генрих фон Регентропф и Рюдегер Хафф остались за столом одни.

– У вас очень хорошая дочь, Рюдегер, – проговорил Генрих. – Очень хорошая. Густав влюбился в неё с первого взгляда.

– Он Гретте тоже пришёлся по нраву, – отозвался барон.

– Это меня радует. Но признаться, у сына моего довольно сложный характер. Он упрям, эгоистичен… воинственен. Я возлагаю большую надежду на то, что мягкость Гретты благоприятно подействует на Густава, и её любовь усмирит огонь в его крови.

– Извините, ландграф, моё любопытство, я заметил, что между Густавом и Берхардом нет дружбы, но много разногласий. Отчего так?

Генрих глубоко вздохнул. Разногласия. Да между его сыновьями идёт настоящая тихая война. Пока тихая. Сказать ли об этом Рюдегеру? Пожалуй, надо. Ведь его дочь, выйдя замуж за Густава, будет втянута в эту войну. Но как поведёт себя барон, узнав правду отношений в семье Регентропф? Не передумает ли отдавать дочь за Густава? Терять его земли, которые впоследствии можно будет присоединить к Регенплатцу, не хотелось бы.

– Вы, верно, знаете, что у мальчиков разные матери, – осторожно произнёс Генрих.

– Да, до меня доходили такие сведения, – признался Рюдегер.

– Вот от этого и все разногласия.

Таким ответом Генрих не высказал ничего конкретного и в то же время сказал обо всём. Рюдегер Хафф принял объяснение. Ему хотелось знать больше, но заметив напряжение на лице ландграфа и поняв, что затронутая тема давалась тому нелегко, настаивать на подробностях не стал.

Юноши вышли из залы и направились в свои покои, чтобы одеться к верховой езде.

– Мне показалось, или в тебе действительно пропал интерес к Гретте? – поинтересовался Кларк, идя рядом с другом по коридору.

– С чего ты решил это? – отозвался Берхард.

– За столом ты был таким невозмутимым, даже равнодушным.

– Если б ты знал, как тяжело мне давалась эта невозмутимость, – вздохнул Берхард.

– Значит, мне показалось.

– Зайдём ко мне на минуту, – предложил Берхард.

Пропустив в свою комнату Кларка, Берхард плотно прикрыл дверь. Затем прошёл к стоявшему за камином небольшому сундуку и достал из него скрученный лист пергамента.

– Вот, смотри, – протянул Берхард другу лист. – Это я нарисовал сегодня ночью.

Кларк взял пергамент и развернул его.

– О! Прекрасный портрет! – восхитился он. – Учитывая, что он был создан ночью, то он вряд ли списан с натуры.

– Он списан с моей памяти. Памяти, из которой образ Гретты не выходит ни на минуту.

– Девушка словно живая!…

– Я не знаю, что мне делать, Кларк. – Берхард устало опустился на кровать. – Я стараюсь смотреть на Гретту, как на обычную девушку, заставляю себя испытывать к ней только дружеские чувства… Но у меня ничего не получается. Сердце тянется к ней, а ревность к Густаву разрастается. Я не смогу долго притворяться, изображать равнодушие к Гретте. Наверно, я всё же поговорю с отцом. Пусть отменяет мою свадьбу с Зигминой…

– Постой. Не торопись так, – призвал Кларк и, свернув рисунок, приблизился к своему опечаленному другу. – Всё не так просто. Кроме твоего отца есть ещё и барон Хафф, который подписал договор, который дал ландграфу слово чести. Есть ещё и сама Гретта. Согласна ли будет она поменять женихов? Тем более что ты после ссоры с отцом, скорее всего, потеряешь трон Регенплатца.

– Думаешь, она из тех, кто материальное положение ставит превыше всего?

– Я её плохо знаю. Впрочем, как и ты. Присмотрись к ней получше. Скромный взор и милая улыбка ещё ничего не значат. И неизвестно, нравишься ли ты ей вообще. Посмотри, как любезна она с Густавом. Он хорош собой (что правда, то правда) и тоже богат…

– Ты подливаешь масла в огонь, – простонал Берхард.

– Я говорю тебе правду. Я хочу помочь тебе и потому советую не торопиться.

– Гретта замечательная девушка и достойна обожания, – остался Берхард при своём мнении.

– Я не спорю. И всё же прежде, чем ставить всё с ног на голову, подумай хорошо, по-умному оцени ситуацию и последствия. А главное помни, что ты не простой смертный, и от твоих поступков зависит многое и многие.

Бродя по коридорам замка, Гретта не переставала восхищаться его красотами: цветные витражи, резная мебель, высокие сводчатые потолки, искусно выполненные гобелены, фамильные портреты. Жаль только, что Густав мало рассказывал об истории семьи, о характерах, живших здесь людей. Он не молчал, говорил много, но не о том. Густав с жаром рассказывал о кровавых баталиях, о набегах пиратов, о карательных экзекуциях, а об этом романтичной Гретте неинтересно было слушать.

– Ну вот, осталось только северное крыло замка, – сказал Густав. – Но в нём расположены лишь гостевые покои, ничего примечательного. Но если хотите…

– Что ж, если вы говорите, что ничего примечательного… – пожала плечами Гретта. – Ваш замок столь велик. Честно говоря, я даже немного устала.

– Вам было интересно?

– Да, очень, – девушка не стала расстраивать собеседника.

– Я ещё хочу вам предложить подняться на одну из башен замка. Точнее, на восточную башню. Она выше остальных, и с неё виден почти весь Регенплатц. Драконова гора, весь Крафтбург, наше поместье Ребсток, что на противоположном берегу Рейна… Кстати, я покажу вам скалу, у которой и произошла та битва с пиратами…

Полюбоваться окрестностями с высоты башни – это прекрасно, но снова выслушивать о жестоких сражениях… Гретта тяжело вздохнула.

– Это очень заманчивое предложение, – ответила девушка. – Но прошу вас, давайте отложим подъём на башню на завтра. Я действительно уже немного устала и была бы не против отдохнуть.

– Хорошо, – тут же согласился Густав.

Ему тоже уже надоело играть роль учтивого кавалера. Да была б его воля, он бы с удовольствием показал бы Гретте всего одну комнату – свою спальню, и продемонстрировал бы всего одну битву – битву за девичью честь и невинность. Вот это было бы интересно, ярко, с чувством. Но приходилось соблюдать приличия. Эти глупые лишние приличия.

– Я провожу вас в ваши покои, – предложил Густав и повёл девушку по коридору.

Ничего, осталось совсем немного до свадьбы, и тогда он даст волю и чувствам, и действиям, тогда не придётся уже притворяться. А сейчас надо быть хорошим, надо нравиться.

В комнате Гретту уже поджидала Лизхен, суетливая молодая женщина с усыпанным мелкими веснушками лицом и рыжими волосами, убранными в две косы.

– Долго же вы гуляли, госпожа, – заметила Лизхен.

– Долго, – согласилась Гретта. – Замок больше, чем я его себе представляла.

– Зато, какой красивый! Я приготовила вам прохладной воды и фруктов. Подумала, вдруг вы устанете, захотите отдохнуть. Хотите, я разберу вам постель?

– Нет, Лизхен, не надо. Спасибо. – Гретта прошла и села на стоящий у окна стул. – Я немного утомилась, но спать не хочу.

Лизхен поднесла госпоже блюдо с фруктами, и Гретта выбрала себе красное сочное яблоко.

– Ты сама как утро провела? – спросила она служанку.

– Ой, хорошо! – весело отозвалась Лизхен и, отставив на стол блюдо, поведала. – Была во дворе, всё осмотрела, познакомилась кое с кем из слуг. Потом пошла в кухню, там, конечно, мне нашли дело, я помогала чистить орехи. За это меня угостили очень вкусным пирогом с капустой. Ой, в кухне так интересно, столько разговоров! Говорили о жизни в Крафтбурге, о весёлых праздниках, обсудили свадьбу сестры одной поварихи… Ох, о многом наслушалась!

– Рада я, что тебе здесь не скучно, – рассмеялась Гретта.

– Ой, да мне нигде не скучно, госпожа! Вы же знаете мой непоседливый нрав.

– А скажи мне, Лизхен, что говорят слуги о молодых господах?

– Ой. Говорят, что братья не дружат, часто ссорятся друг с другом, а в детстве даже дрались. Но в общем об обоих юношах хорошо отзываются. – Лизхен приблизилась к госпоже своей и тоном заговорщицы добавила. – Но вот что странно, как только разговор заходит о семье ландграфа, все, словно по приказу, замолкают или говорят весьма осторожно. Мне кажется, в этом семействе есть какая-то тайна.

– Тайна? – удивилась Гретта.

Она тут же вспомнила странные завуалированные фразы между членами семьи Регентропф, многозначительные взгляды, которые они посылают друг другу. Вчера Гретта была переполнена эмоциями и не обращала на это внимание, но сегодня подобное поведение хозяев замка слегка озадачивало.

– Возможно, ты ошибаешься, Лизхен, – сказала Гретта. – Просто слуги уважают хозяев своих и не сплетничают.

– Где вы видели слуг, которые не сплетничают о своих хозяевах? – усмехнулась Лизхен. – Нет-нет, тут они будто приказ выполняют. Особенно пожилые слуги. Они сразу переглядываются друг с другом и замолкают. А молодые и сами ничего не знают. Но хотят узнать, их глаза светятся любопытством. Вот только задавать вопросы о семье ландграфа молодым, видно, запрещено, и они молчат.

Гретта лишь пожала плечами.

– Тайна? Какая же у них может быть тайна? – не понимала она. – То, что сыновья ландграфа враждуют? Да это и так видно.

– Значит, есть что-то ещё.

– Может, что-нибудь связано с их сестрой Маргарет?

– Самой интересно, да спросить ни у кого нельзя.

Вдруг с улицы раздалось громкое лошадиное ржание. Любопытная Лизхен тут же подбежала к распахнутому окну.

– Ой! Ой! Какие молодцы! – воскликнула она.

Заинтригованная восхищением служанки Гретта тоже подошла к окну. На широкой площадке расположенной за розовыми кустами гарцевали на конях два молодых всадника. Это были Кларк Кроненберг и Берхард Регентропф. Юноши заставляли своих коней вставать на дыбы, высоко поднимать передние ноги, ходить боком. Как хороши были наездники, как умелы. Взор радовался, наблюдая за ними.

– Лично я, госпожа, нахожу господина Берхарда Регентропфа намного красивее брата, – высказала Лизхен своё мнение.

– Да, мне он тоже нравится больше Густава, – меланхолично вздохнув, согласилась Гретта.

– Правда? Ой, а как же вы тогда выйдете замуж за Густава? – всплеснула руками Лизхен. – Без всякой симпатии. Может, скажете об этом батюшке? Пусть он похлопочет, чтобы вас выдали за Берхарда.

– Да что ты, Лизхен! Думаешь, всё так просто? Отец не пойдёт на это. Берхард – принц Регенплатца, ему нужна принцесса. Я и так должна благодарить судьбу, что она связала меня со столь великой фамилией Регентропф. Да и сам Берхард со мной холоден. Вежлив, но холоден.

– Ну что вы, госпожа! Вчера его глаза сияли интересом. Это многие заметили.

– Вчера, может быть. Но сегодня за завтраком Берхард был крайне сдержан со мной.

– Возможно, сегодня у него просто плохое настроение, – отмахнулась Лизхен.

Стоя у окна, девушки продолжали наблюдать за занятиями всадников, то посмеиваясь над их ошибками, то восхищённо ахая от их успехов. Спустя некоторое время до юношей стало долетать эхо женских голосов. Берхард обернулся на звук и встретился взглядом с возлюбленной Греттой. Девушка замерла, застигнутая врасплох, но не смутилась и даже взор не отвела, не смогла. Чёрные глаза молодого рыцаря всё глубже проникали в её сердце.

– Кажется, за нами подсматривают, – заметил Кларк.

Ничего не ответил Берхард. Он развернул своего коня к замку и заставил его выставить вперёд ногу и склонить голову в поклоне. За это в награду юноша получил весёлую улыбку дамы сердца и её одобрительные аплодисменты.

– А вы говорите, будто Берхард холоден к вам, – упрекнула Лизхен. – Даже коня заставляет перед вами преклоняться.

– Нет, это просто вежливость, Лизхен, – вздохнула Гретта. – Только вежливость.

Отдохнув немного, Гретта вышла прогуляться в сад, который она видела из окна своей комнаты. Клумбы пестрили разнообразными цветами, белоснежные лилии распространяли в воздухе сладкий аромат, смешиваясь с нежным ароматом тёмно-розовых и красных роз. Девушка любовалась цветами, наклонялась к ним, вдыхала запахи, ласкала пальчиками бархатистые и атласные лепестки. И ещё она подумала, что нужно попробовать зарисовать увиденную красоту, собрав в рисунке все эти цветы в один букет.

Вдруг Гретта почувствовала за спиной чьё-то движение. От неожиданности девушка вздрогнула и резко обернулась. На тропинке стоял Берхард Регентропф.

– Я напугал вас, извините, – произнёс юноша.

– Нет-нет, я просто задумалась… – проговорила Гретта, старательно скрывая охватившее её смущение.

– А почему вы гуляете в одиночестве?

– Мне очень понравились цветы в вашем саду, и я вышла посмотреть на них.

Гретта уже совладала собой и решилась поднять глаза на собеседника. Берхард подошёл к ней ближе, и сердце снова заволновалось.

– Садом занимается специальный садовник или ваша матушка? – спросила Гретта, чтобы завязать какой-нибудь разговор.

– Скажем так, садовник под управлением матушки, – улыбнувшись, ответил Берхард. – Вы любите цветы?

– Да, очень. Я и сама их выращиваю. Но мой садик, конечно, уступает вашему и в размерах, и в разнообразии.

В незатейливом разговоре возникла пауза. Берхард торопился, его зачем-то срочно вызвал к себе отец. Нужно было идти, но нечаянная возможность побыть наедине с Греттой задерживала, и укорачивать эти прекрасные минуты не хотелось.

– Вы получили удовольствие от осмотра замка? – задал юноша новую тему разговора.

– Да, ваш замок великолепен! – восхитилась Гретта.

– И на башню поднимались?

– Нет. Я предложила Густаву перенести этот подъём на завтра. Замок так велик, что я немного устала от прогулки по его коридорам.

– Да, большой. Таким его создал мой предок Берхард Регентропф, получивший прозвище Отважный. А в народе его ещё называют Берхард-Строитель. До него замок Регентропф был весьма скромных размеров. Может, чуть побольше Стайнберга, где вам предстоит жить в скором времени.

– Вам дали имя в честь этого предка? – дала Гретта волю любопытству.

– Да. Отец говорит, что в честь него.

– И в чём же тот Берхард был столь отважен?

– В своё время он участвовал в двух крестовых походах, – поведал Берхард. – Вернулся не только со славой, но и с богатством. Да таким великим, что смог возвести Регентропф, увеличить строительство Крафтбурга, и присоединить к Регенплатцу поместье Ребсток, где сегодня правит мой дядя Норберт. Да разве Густав об этом не рассказывал вам?

– Нет. Он больше говорил о войнах, о сражениях… – с сожалением вздохнула Гретта.

– Да, военные баталии более других тем занятны ему, – согласился юноша. – А вас интересует история династии Регентропф?

– Конечно, интересует. Ведь я скоро стану частью этой династии.

– В библиотеке замка есть свитки, на которых изложена вся летопись рода Регентропф, от самого начала и до рождения моего отца.

– О! Это будет любопытно почитать.

– Вы знаете, где библиотека?

– Густав показывал мне её. Но… Признаться, я всё ещё плохо ориентируюсь в коридорах замка. Кажется, этот кабинет в южном крыле?

– Да, в южном. Совсем недалеко от ваших покоев. Я могу вас проводить.

– Благодарю. Я не откажусь.

Путь до библиотеки показался Гретте очень коротким. Поднялись по лестнице на второй этаж, завернули за угол и всё, вот нужная дверь.

– Прошу вас, проходите, – пригласил Берхард, распахивая перед спутницей дверь.

Гретта вошла в кабинет и огляделась.

– Какое большое собрание свитков и книг! – подивилась она, проходя мимо стеллажей.

– Да, Регентропфы ценят и науку, и искусство.

– И вы всё это прочли?

– Ну, не всё, но многое, – признался Берхард, а после снял с ближайшей полки небольшой ларец и поставил его на стол. – Вот здесь вся история Регенплатца и династии Регентропф.

Гретта подошла к столу и открыла ларец – в нём лежало около двух, а, может, и трёх десятков пергаментных свитков.

– Ох, как много! – вновь подивилась девушка.

– Фамилии Регентропф почти тысяча лет, поэтому и история у неё долгая.

Гретта взглянула на Берхарда и улыбнулась. Как приятно было разговаривать с этим юношей, да и просто находиться рядом, видеть его, слушать его мягкий голос.

– Я рада, Берхард, что скоро стану частью вашей семьи, – призналась Гретта.

Юноша согласно кивнул головой.

– Я тоже рад, Гретта, – негромко проговорил он и после короткого молчания добавил. – Только жаль, что вашим домом станет не этот замок.

Невольно из груди Берхарда вырвался печальный вздох. Как бы хотел он всё изменить, сделать так, чтобы Гретта осталась в Регентропфе, осталась в качестве его невесты, нет, в качестве его жены. Это прекрасное нежное создание надо отдавать другому. Мысль об этом причиняла Берхарду боль. И не желая выдать её, он отвернулся от девушки, даже отошёл в сторону.

– Вы уже уходите? – встрепенулась Гретта.

– Да… Мне нужно идти, извините, – проговорил Берхард и направился к двери.

Гретте очень не хотелось отпускать столь приятного собеседника.

– А я хотела попросить вас показать, что ещё здесь есть интересного для чтения, – сказала она.

Берхард остановился и обернулся. У него тоже не было желания уходить. Но надо было.

– К сожалению, я не могу больше уделить вам время, Гретта, – сказал юноша. – Отец просил меня срочно зайти к нему. Мне действительно нужно идти.

– Почему так срочно? – поинтересовалась Гретта. – Случилось что-нибудь?

– Пока сам не знаю. Вот, спешу узнать.

– Что ж, тогда не буду вас задерживать.

Отвесив девушке короткий поклон, Берхард направился к выходу. Но вдруг снова остановился.

– Вы сможете найти свою комнату? – спросил он, обернувшись.

– Думаю, смогу, – ответила Гретта, но неуверенно пожала плечами.

– Здесь близко. Выйдете, повернёте налево, и вторая дверь с правой стороны ваша.

– Я поняла. Спасибо.

Берхард улыбнулся очень по-доброму. Ещё раз поклонившись, юноша покинул библиотеку. Нет, он вовсе не холоден. И с чего она так решила?

Лишь за обедом Гретта узнала, по какому поводу Берхард встречался с отцом.

– Нынче этот… Берхард решил к трапезе опоздать? – поинтересовалась Патриция, присаживаясь за стол.

– Он не будет обедать, – спокойно ответил Генрих. – И на завтрак завтра так же не выйдет.

– Почему?

– В одной из деревень вспыхнул большой пожар. Я отправил Берхарда узнать о причине, оценить ситуацию и оказать помощь пострадавшим.

– Надо было тебе поехать, – высказала Патриция.

– Ничего, Берхард справится, – ответил Генрих.

– И Кроненберг поехал с ним? – спросил Густав, заметив, что за столом нет и Кларка.

– Да, Кларк высказал желание сопровождать Берхарда.

– Но должен был поехать я, – не унимался Густав. – Я, как правая рука правителя Регенплатца.

– Кларк поехал не как правая рука будущего правителя Регенплатца, а как его друг, – осадил сына ландграф.

Уточнение, что именно Берхард является будущим правителем, вновь полосонуло по разгневанному сердцу Густава. Как же он ненавидел этого волчонка, имеющего такую великую власть над отцом, над властелином Регенплатца. От обиды юноша резко выдохнул и зло сжал губы; в его душе загорелась масса возражений.