Текст книги "Ливень в графстве Регенплатц"

– Пир?! Это замечательно! – обрадовалась Патриция, она обожала праздники. – А что за событие вы будете отмечать? Ваше возращение домой?

– В их семье произошло очень важное событие, – вклинился в разговор Генрих. – Поважнее окончания долгого пути.

– Но какое? Не мучьте же меня, скажите.

– Я освободил Клоса от ренты, отделил его угодья, и теперь он свободный владелец своего имения Кроненберг. Он сможет править им по своему усмотрению и заводить свои правила.

Патриция опешила от такого заявления. Она знала, что Генрих считает Клоса своим другом, но не настолько же, чтоб отдать ему почти всё левобережье Стиллфлусс, богатое лесом и снабжавшее древесиной чуть ли не весь Регенплатц. Это за какие же заслуги Кроненберг получил столь щедрый подарок? Неужели лишь за то, что на год приютил волчонка Эльзы Штаузенг? Патриция всегда хорошо относилась к супругам Кроненберг, любила поболтать с Харминой. Но после того как они приняли сторону Генриха, стали крёстными родителями Берхарда и одобрили его права на наследие престола, молодая ландграфиня изменила мнение о них, в её глазах они стали предателями. А потому и мысль о том, что их жизнь улучшается, её мало обрадовала. А Генрих продолжал:

– Более того, я убедил короля, что род Кроненбергов достоин титула. Так что Клос теперь граф, у него будет свой герб. Вот это мы и отпразднуем.

Патриция почувствовала, как в её душе рождалось возмущение. Что же это получалось, Клос Кроненберг теперь ей ровня? Хармина, дочь рыцаря шестого ранга, сможет обращаться к ней на «ты»?

– Разве ты не рада за наших соседей, Патриция? – спросил Генрих, заметив, что веселье покинуло его супругу.

Патриция встрепенулась и тут же изобразила улыбку на лице.

– Ну, что ты, дорогой, конечно рада, – заверила она. – Просто эта новость так неожиданна. Я поздравляю вас, Клос. Мы непременно приедем на ваш праздник.

В этот момент к Патриции подошла полная уже не молодая женщина, которая состояла старшей няней при детях ландграфа фон Регентропфа.

– Вы звали меня, госпожа? – поклонилась она.

– Да, Астрид, – повернулась к ней Патриция, с удовольствием снимая с губ фальшивую улыбку. – Забери мальчика в детскую. Берхард теперь будет жить вместе с Маргарет и Густавом.

Астрид протянула было руки, чтобы забрать мальчика, но Генрих остановил её. Он взял за руку супругу и вышел на середину рыцарского зала. Заметив такое действие ландграфа, гости замолчали и обратили к нему внимательные взоры.

– Друзья мои, доблестные рыцари! – обратился Регентропф к гостям. – Я представляю вам моего старшего сына. Я нарёк его Берхард, в честь моего великого прадеда, о подвигах которого сложены легенды. Целый год Берхарду пришлось жить в другой семье, но настал день, и он вернулся под своды родового замка, в стены родного дома. Прошу вас сегодня на весёлом пиру разделить со мной этот праздник! Со мной, Берхардом и его матерью ландграфиней Патрицией.

– Но ходят разговоры в округе, что мать этого мальчика вовсе не уважаемая всеми ландграфиня Патриция, – заметил вдруг один из рыцарей.

Это замечание Генриха ничуть не смутило, он даже глаз не опустил. Ландграф знал, что среди его вассалов и рыцарей есть немало таких, кто имел любовниц и даже побочных детей от них. Но только не принято было среди доблестных и благородных мужей ставить таких детей выше законных наследников, да ещё вот так открыто. На такой шаг решались лишь князья, сами творящие закон. А ландграф фон Регентропф считал себя королём в Регенплатце и потому не слишком боялся осуждения.

– Не буду скрывать от вас, моих друзей, что это правда, – признался он. – Но я благодарю Бога, за то, что он послал мне супругу, у которой не только прекрасная внешность, но и доброе всепрощающее сердце. Патриция простила мне мой грех перед нею и, пожалев невинного ребёнка, милостиво согласилась стать ему матерью. Так что отныне забудьте о слухах, и не повторяйте их нигде. Настоящая мать Берхарда та, которая воспитает его, которая одарить теплом любви – это Патриция фон Регентропф, жена моя. Вот единственная и истинная правда.

Патриция стояла рядом с мужем, не смея поднять головы, стараясь скрыть унижение своё под тенью капюшона. Большего стыда она не испытывала ещё ни разу в жизни. Ей хотелось провалиться сквозь землю, даже умереть, лишь бы не слышать этой речи супруга, не видеть его сына.

– Подтверждаешь ли ты мои слова, Патриция? – мягко обратился Генрих к молчавшей супруге.

В эту минуту душа бедной женщины кричала от боли, лила слёзы от безысходности. Патриция была согласна на всё, лишь бы поскорее закончить пытку и уйти отсюда.

– Подтверждаю, – не поднимая глаз, тихо ответила она.

– Да здравствует ландграфиня Патриция фон Регентропф! – тут же раздался возглас, и из-за стола с бокалом в руке поднялся рыцарь.

– Самая великодушная и добродетельная женщина в королевстве! – подхватил его следующий.

– Многие лета ей и великое здравие! – поддержал третий.

По кругу волной пронеслись хвалебные восклицания в честь Патриции, потом в честь фамилии Регентропф, в честь детей ландграфа, громко звучали добрые пожелания в их адрес. Рыцари пили, осушали свои кубки с вином, которые слуги тут же заново наполняли, и снова пили. Генрих остался доволен поддержкой собравшихся. Широко улыбаясь, он свободной рукой обнял за плечо супругу и вместе с ней отошёл обратно туда, где их ожидали Клос Кроненберг и Астрид.

– Сундук с вещами Берхарда уже должны принести в детскую, – обратился Генрих к няне, передавая в её руки сына. – Найди для него место и разбери одежду Берхарда. И покорми малыша.

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – поклонилась Астрид и вместе с мальчиком покинула зал.

Генрих проводил взглядом няню и с улыбкой заметил:

– У Берхарда очень хороший характер, спокойный, не капризный. С ним у тебя не будет много хлопот, Патриция.

Патриция только нервно передёрнула плечом. Ей по-прежнему было крайне неуютно под взглядами гостей и даже стыдно. Хвалебные возгласы рыцарей звучали траурным боем для её надежд, для её спокойной жизни. Хотелось скорее покинуть зал.

– Спасибо тебе, дорогая моя супруга, за поддержку и понимание, – продолжал счастливый Генрих. – Ты воистину самая лучшая из всех женщин! Всю оставшуюся жизнь я буду говорить об этом не только словами, но и поступками своими.

Патриции от речей супруга не становилось легче. Наоборот, раздражение её лишь увеличилось. Нервно теребя плетёный пояс на платье, она старательно искала повод, чтобы уйти из зала и больше в него не возвращаться.

– Клос, друг мой, прошу тебя остаться сегодня в моём замке и разделить со мной этот самый радостный день в моей жизни, – обратился ландграф к Клосу Кроненбергу.

– С удовольствием, ландграф, принимаю ваше приглашение, – с поклоном ответил верный рыцарь.

Вдруг где-то в коридоре громко вскрикнула женщина, и тут же раздался плач ребёнка. Все присутствующие смолкли и обернулись в сторону двери. У Генриха сердце сжалось в плохом предчувствии, он немедленно бросился вон из зала. За ним последовали Патриция и Клос Кроненберг. В коридоре с пола тяжело поднималась Астрид, придерживая на руках мальчика. Она упала буквально в шаге от ведущей вниз крутой лестницы. Грузная женщина охала и причитала, потирая ушибленное бедро, и одновременно ласковыми словами пыталась успокоить плачущего ребёнка, испугавшегося падения. Вокруг пострадавших с заботой суетилась Ханна.

– Что здесь произошло?! – взревел ландграф.

– Ох! Простите, ваше сиятельство, – застонала нянька. – Я споткнулась и упала… Не смогла удержаться, ведь ребёночек на руках…

– Ты посмотри! Ещё бы шаг, и ты упала бы с лестницы!

– Я вижу. Но благодаря Богу милосердному, я не дошла до неё и мальчика удержала.

Разгневанный Генрих забрал из рук Астрид плачущего Берхарда и внимательно осмотрел его лицо, голову, руки.

– Берхард ушибся? – спросил он. – Почему никак не успокоится?

– Я смогла удержать его, – сама испугавшись, оправдывалась няня. – Он больше напуган. Простите меня, господин, я же не специально. Что-то попало мне под ногу, и я не удержалась…

Взгляд ландграфа оставался злым и недоверчивым.

– Это правда, – вступилась за Астрид Ханна. – Я была здесь и всё видела. Только помочь не успела. Падая, Астрид только крепче прижимала к груди мальчика. Не наказывайте её, ваше сиятельство.

Генрих ещё раз озабоченно осмотрел лицо и ручки сына и обнаружил, что на его ручке стал проявляться синячок.

– Малыш всё-таки ушибся, – проворчал он и оглянулся на супругу.

Она стояла неподвижно, и на её лице читалось то ли тревога, то ли сожаление, то ли скорбь. На самом деле, увидав рядом с упавшей нянькой Ханну, Патриция сразу обо всём догадалась. Верная служанка, зная о заклятии ведьмы Хельги, попыталась помочь своей хозяйке и каким-то образом учинила мелкое препятствие на пути Астрид, и та, споткнувшись, упала. Но задуманное не получилось. Астрид не только не скатилась с лестницы сама, но и удержала от этого ребёнка. Да, Патриция сожалела, что так произошло, что Берхард всего лишь слегка ушиб руку, а не расшиб себе голову.

Но Генрих, веря в доброту супруги, принял её сожаление за сочувствие, а её оцепенение за испуг. Стремясь поскорее утешить Патрицию, Генрих подавил в себе гнев и уже мягче проговорил:

– Слава Богу, всё обошлось, дорогая. Причин волноваться больше нет.

– Слава Богу, – тихим эхом отозвалась Патриция, едва сдерживая слёзы досады.

– Простите меня, госпожа, не карайте! – просила нянька. – Я ж не нарочно!..

– Упокойся, Астрид, – отозвалась на её плач Патриция. – Никто тебя наказывать не будет. Мы верим тебе.

Генрих нахмурил брови, всё ещё сердясь на неуклюжесть няньки, но высказывать своё недовольство больше не стал, лишь строго добавил:

– Впредь будь крайне осторожна, когда у тебя на руках ребёнок. Смотри лучше под ноги.

– Да, ваше сиятельство, – смиренно отозвалась няня.

– Пойдём. Я сам отнесу сына в детскую.

И Генрих быстро спустился с лестницы. Астрид поспешила за ним. Клос Кроненберг, видя, что ничего страшного не произошло, вернулся в рыцарский зал. Патриция осталась наедине с Ханной.

– Это ты всё подстроила, не так ли? – тихо спросила она молодую служанку.

– Простите, госпожа, – потупила глаза Ханна. – Я хотела вам помочь. Я же вижу, как вы страдаете.

– Спасибо, Ханна. Я всегда верила тебе. Ты для меня уже не просто служанка, ты мне как подруга.

– О, госпожа, звание вашей подруги для меня дороже всех титулов на свете! – Ханна вскинула благодарный взгляд на графиню, но тут же опять его опустила, с грустью добавив. – Вот только жаль, что у меня ничего не получилось.

– Ничего, у нас ещё есть время, – успокоила Патриция, положив руку девушке на плечо. – Мы что-нибудь придумаем. Зло всё равно проиграет.

И по-дружески улыбнувшись Ханне, Патриция поторопилась вслед за мужем.

Детская комната находилась в южном крыле замка. Генрих спустился в просторную залу, повернул и поднялся на третий этаж. По узкому коридору, ведущему к детской, громким эхом разливался плач младенца.

– Да что ж это такое! – с новым порывом гнева воскликнул ландграф. – Почему сегодня мои дети плачут?!

Теперь Патриция встревожилась не на шутку, ведь уже плакал не чужой ребёнок, а её родной сын. Не произнеся ни слова, скидывая на ходу мешавший плащ, она бегом бросилась в детскую. Там в своей колыбельке лежал и жалобно плакал малыш Густав, поднимая вверх ручку с перевязанным белой тряпицей пальчиком. В одном месте сквозь тряпицу проявлялось бледное кровяное пятнышко. Возле колыбельки суетились молоденькая нянька Юта и графиня Бренденбруг. Чуть поодаль стояла маленькая Маргарет в красивом розовом с яркой тесьмой платье. Наблюдая за происходящим, она удивлённо хлопала светлыми пушистыми ресницами и машинально мяла кончик тугой косы рыжих волос.

– Что случилось? Что с моим Густавом? – испуганно восклицала Патриция.

Подбежав к колыбели, она схватила сына на руки и осмотрела его перевязанный пальчик.

– Откуда эта кровь?

– Ничего страшного, – как можно спокойнее отвечала Магда. – Просто мальчик укололся о брошь.

– Просто укололся? До крови? О какую брошь? Откуда она взялась в его руке?

– Мы не уследили. Юта меняла бельё для Густава, а я отвернулась к сундуку, чтоб приготовить мальчику чистую одежду, Маргарет же играла с малышом и зачем-то дала ему свою брошь. И он нечаянно укололся.

– Что за нерадивые няньки у нас! – громыхнул вошедший в детскую Генрих, который тоже слышал объяснения Магды. – Их следует высечь да выгнать из замка! Одна чуть с лестницы не свалилась с ребёнком на руках…

– С лестницы? – вскинула Магда изумлённый взгляд на дочь.

Та, покачивая на руках сына, кивком головы подтвердила.

– …другая позволила младенцу взять в руки острую вещь! – продолжал негодовать Генрих. – А вы-то, графиня, как позволили внукам?..

– Я уже признала нашу с Ютой вину, – с нервом прервала зятя Магда. – Но, в конце концов, произошла не трагедия, а лишь неприятность, из-за которой не стоит нагнетать скандал, ландграф. Смотрите, Густав даже уже успокоился.

– Значит, по-вашему, возмущение моё беспричинно? – возразил Генрих. – Да, слава Богу, Густав отделался маленькой царапиной, а Берхард слабым синяком…

– У вашего мальчика синяк? – вдруг ужаснулась Магда.

– Да, мама, – едва сдерживая слёзы, вновь подтвердила Патриция. – Берхард ушибся, а у Густава – кровь. Видишь, как всё серьёзно?

Графиня Бренденбруг прекрасно поняла, о чём говорит её дочь. Заклятье Хельги действовало, оно тугим узлом связало меж собой жизни Густава и Берхарда. Но Генрих, не ведая о тайне говоривших женщин, расценил их испуг по-своему, приписав его к их доброте и сочувствию к малым детям.

– Ладно, – смягчившись, произнёс он. – Всё это, конечно, неприятно, но не смертельно. В конце концов, мальчики – будущие воины, в их жизни будет боль и более жестокая.

Но Магда не слушала зятя. Графиня Бренденбруг медленно приблизилась к Генриху, внимательно вглядываясь в ребёнка, сидевшего у него на руках.

– Так это и есть ваш сын Берхард, ландграф? – глухо спросила она.

– Да, – ответил Генрих, найдя наконец повод для улыбки. – Это Берхард, и с сегодняшнего дня он будет жить в нашей семье, расти вместе с сестрой и братом. Теперь это не мой, а наш сын.

От этих слов Патриция чуть не простонала. Ненависть к пасынку в ней разрасталась с каждым мгновением, и молодая женщина поклялась себе, что пойдёт на любые жертвы, любые преступления, но найдёт способ избавиться от этого мальчишки, освободить от него Густава. Но что ещё страшнее, в сердце Патриции пустила корни жестокая обида на мужа, на то, что мужчина, которого она горячо любила, подвергает её душевным пыткам и готовит для неё жизнь полную страданий. Такая обида не скоро проходит, а чаще не исчезает и вовсе. Продолжая покачивать на руках сына, Патриция отошла вглубь комнаты, чтоб скрыть от посторонних боль души своей.

Генрих же ничего не замечал. Он радовался старшему сыну, гордо поднимал его над головой. Потом повернулся и увидел тихо стоявшую в стороне дочь.

– Маргарет! – окликнул её Генрих. – Что ж ты не подходишь к папе? Обычно ты меня встречаешь громким смехом, а сегодня молчишь.

– Я побранила её за баловство, – сообщила графиня Бренденбруг.

– Ах, вот в чём дело. Ну-ка, подойди поближе.

Виновато потупив взор, Маргарет несмело приблизилась к отцу.

– Зачем же ты, озорница, дала братику такую колючую игрушку? – не слишком строго поинтересовался Генрих, склонившись к девочке. – Теперь у него пальчик болит.

– Ему понравилась моя брошка, он сам её попросил, – надув губки, ответила Маргарет.

– Тебе уже три года, и ты должна понимать, что Густав ещё слишком мал и не знает, как обращаться с брошью.

Но Маргарет уже не слушала отца. Она увидела мальчика, который сидел на руках её отца и крепко держал его за шею, и в её больших зелёных глазах вспыхнуло любопытство.

– А кто этот мальчик? – спросила Маргарет.

– Это тоже твой братик, – мягко улыбнулся Генрих. – Его зовут Берхард. Ему уже исполнился годик.

– А он бегать умеет?

– Умеет. Только не так быстро, как ты.

Генрих присел на корточки и поставил Берхарда на пол. Мальчик с не меньшим интересом рассматривал стоявшую рядом рыжеволосую девочку с большими глазами, похожую на куклу в ярком платье и с шёлковой лентой на голове.

– Хорошо, что умеет бегать, – сказала Маргарет. – А то Густав только лежит, да спит. С ним не интересно.

– Густав ещё очень маленький. Через год он подрастёт и будет бегать вместе с вами.

Маргарет протянула Берхарду руку и предложила:

– Пойдём, я покажу тебе мои игрушки. А потом мы с тобой будем бегать. Мне нравится, когда меня догоняют.

Берхард взял девочку за руку и безропотно пошёл за ней. Генрих остался доволен тем, что его дети так быстро подружились.

– Густав успокоился? – после поинтересовался он у супруги.

– Он заснул, – бесцветно ответила та, продолжая тихонько покачивать младенца.

– Это хорошо. Значит, боль прошла у него. Нам пора идти, Патриция, гости ждут.

– Ты пока иди, а я уложу Густава и последую за тобой.

– Ладно. Только не задерживайся.

Генрих с хорошим настроением покинул детскую комнату. Как только за ним закрылась дверь, Патриция перестала сдерживать слёзы, и они потекли по её щекам, выливая наружу всю душевную боль.

– Я не выдержу такой жизни, мама, – тихо пожаловалась несчастная женщина подошедшей к ней матери. – Не выдержу этой постоянной пытки, этого унижения. Мой муж не хочет и не пытается понять, какие страдания причиняет мне своей прихотью. И зачем я пред всеми признала этого волчонка! Зачем не прокричала о муках своих и не попросила помощи у рыцарей?! Может, у кого-нибудь дрогнуло бы сердце от жалости ко мне.

– Это случилось сейчас перед гостями? – спросила графиня Бренденбруг.

– Да. Генрих представил рыцарям своего старшего сына и сказал, что я согласна стать ему матерью, и что отныне его все должны считать моим родным сыном. А я его слова подтвердила. Но как же я теперь в том раскаиваюсь!

– Не раскаивайся. Зато теперь ты прославишься, как самая великодушная и милосердная женщина в королевстве. Это привлечёт на твою сторону больше благочестивых людей, которые однажды найдут способ заступиться за тебя, отомстить за твои муки.

Патриция бросила взгляд в тот угол, где Маргарет увлечённо показывала Берхарду свои игрушки. Эта картина вызвала у молодой женщины чувство неприязни.

– Как только представлю, что мои дети будут играть с этим волчонком, найдут в нём весёлого друга, так мне становится плохо, – вновь призналась Патриция. – Как же я его ненавижу!

Нервно передёрнув плечами, она отвернулась от играющих детей и направилась к колыбельке, чтобы уложить Густава. Магда о чём-то раздумывала, но не долго, а после нагнала дочь и прошептала ей:

– Ты права, Патриция, нельзя позволить детям подружиться с их новоявленным братцем. Нужно воспитать в них отвращение к нему. Нужно, чтоб в этом замке не он нам, а мы ему превратили жизнь в ад.

Патриции так понравилась идея матери, что она даже улыбнулась, ясно представив себе, с каким удовольствием она отыграется на волчонке за все свои обиды, за всё унижение. Берхард своим счастьем заплатит за грехи и его отца, и его матери.

Хельга очень удивилась, увидав вошедшего в её хижину Ахима Штаузенга. Глубокая складка меж его бровями и резкие движения указывали на то, что он был чем-то обеспокоен. Хельга тоже встревожилась.

– Здравствуй, Ахим, – поприветствовала она гостя. – Какие заботы тебя привели ко мне?

Ахим подошёл к Хельге совсем близко, заглянул в её чёрные глаза и резко спросил:

– Зачем ты распространила весть, что Берхард твой родной внук?

– Я?! – изумилась Хельга. – Но я никому ничего подобного не говорила!

– Почему же тогда весь Крафтбург только и шумит об этом?

– Ты уверен?

– Да где б я не появился, меня тут же непременно кто-нибудь спросит: «А правда ли?» Соседи стали с подозрением коситься на меня.

– А что ты всем отвечаешь?

– Конечно, что эти слухи лживы! Я не желаю зла моей Эльзе даже после её смерти. Не понимаю, зачем ты вдруг распустила свой язык?

– Но поверь, я не причастна к этой болтовне, – оправдывалась Хельга. – Я тоже не хочу вредить ни тебе, ни Берхарду.

– Тогда откуда город узнал о тайне, которая двадцать лет оставалась от всех закрытой, и которую знаем только ты и я? Даже Эльза имени своей настоящей матери не ведала!

Хельга опустила глаза, спрятав боль, что нанесли её сердцу последние слова Ахима. Да, тогда она сама взяла с Ахима слово, что он никогда и никому не откроет имени настоящей матери Эльзы. Никому, даже самой Эльзе.

Хельге было трудно решиться на такое. Она любила свою дочь и не хотела от неё отказываться. Однако она понимала, что её чёрная репутация повредит жизни Эльзы, сделает её изгоем общества, лишённой дома, семьи, человеческого счастья. Тогда Хельга посоветовалась с Ахимом, и они решили поступить так. Ахим Штаузенг часто ездил в разные города за материалом и товаром для отцовской лавки, и ему не трудно было признаться родителям и распространить по городу слух, что в другом городе у него якобы появилась любимая девушка, и что их отношения уже зашли очень далеко, она ждёт ребёнка. Ахим сообщил, что обязательно женится на ней, и как только ребёнок появится на свет, привезёт супругу в свою семью. Потом Ахим на полгода уехал из Регенплатца, а вернулся в чёрных одеяниях и с младенцем на руках. Он сказал всем, что его молодая жена умерла при родах, подарив ему дочь, которую он отныне будет растить и воспитывать.

Вся эта история казалась странной. Жены Ахима никто никогда не видел, не знал, её родные никогда не приезжали в Крафтбург. Но семья Штаузенг была уважаема в городе, а Ахим имел репутацию честного и добропорядочного человека, и потому ему поверили. К тому же его родители с радостью признали в малютке-девочке родную внучку, а сестра Ахима стала её крёстной матерью. Так Эльза поселилась в семье отца, жила там в любви и заботе, и считала своей мамой выдуманную женщину, которая якобы умерла, подарив ей жизнь. Хельга очень страдала, наблюдая за дочерью со стороны, но мысль, что Эльза весела и счастлива, успокаивала её истерзанную душу.

– Кому ты рассказала? – громко повторил Ахим свой вопрос, вернув Хельгу из воспоминаний в реальность.

Не хотела Хельга признаваться, зная, как Ахим будет разгневан, но деваться некуда.

– Я рассказала только двум женщинам, – несмело ответила она, не поднимая глаз.

– Только двум?! – вспыхнул Ахим. – Да этого достаточно, чтоб о тайне узнал весь мир! Кто они?

– Патриция и графиня Бренденбруг.

Услыхав эти имена, Ахим так и остолбенел от неожиданности.

– Ты с ума сошла! – придя в себя, воскликнул он. – Хельга, ты сошла с ума! Разве ты не знаешь их отношение к Берхарду?..

– Знаю, – поспешила ответить Хельга. – Знаю. Потому и сказала им правду.

– Но зачем?

Тяжело вздохнув, Хельга отошла от собеседника и присела на скамью. Ей очень хотелось, чтоб Ахим понял её, чтоб не упрекал. Старательно подавляя в себе волнение, она начала рассказывать:

– Патриция и её мать задумали извести Берхарда, чтобы он не мешал жить Густаву. Я тревожусь за его жизнь. Зная, что Патриция боится меня, я заявила ей, будто наложила заклятье на её сына…

– Заклятье!..

– Да. Что будто я связала жизни мальчиков, и если пострадает Берхард, то страдания Густава будут мучительнее, а если Берхард умрёт, то и Густав немедленно последует за ним.

С каждым словом Хельги Ахим изумлялся всё больше и больше.

– Не думал я, что ты на такое способна!

– Пойми, я сделала это ради жизни Берхарда!..

– Но я полагал, с рождением сына Патриция успокоится и не будет чинить Берхарду вред.

– Я тоже на это надеялась. Если бы Генрих признал наследником второго, но законного сына, то так бы и было. Но Генрих упрям. Патриция ненавидит мальчика так же, как и ненавидела Эльзу. Она не обретёт покоя, пока он жив, пока он занимает главное место в сердце Генриха. Я раскрыла Патриции тайну для того, чтобы она знала, что у Берхарда есть защита не только от её действий, но и даже от её чёрных помыслов. Патриция боится меня.

– Да кто ж тут не испугается. Признаться, даже мне стало жутковато.

Ахим и не знал, как реагировать на признание Хельги. Он гневался на то, что она раскрыла их тайну, и в то же время понимал причину её действий, признавал правоту её объяснений. Поступок Хельги зол и жесток, но с другой стороны замыслы Патриции не менее коварны. Ахим присел рядом с любимой женщиной и взял её за руку.

– Я не знаю, правильно ты сделала или нет, – неуверенно произнёс он. – Может, правильно, хотя и жестоко. Но о том, что Берхард, твой родной внук, ты сказала зря.

– Нет. Так Патриция будет больше опасаться прогневить меня.

– Она и так запугана тобой. Шутка ли, жить и знать, что сын твой заколдован. А ещё говорила, что не можешь колдовать. Опасная ты женщина.

Хельга вскинула на Ахима удивлённый взгляд:

– А ты разве поверил, что Густав действительно заколдован?

– Но… Как же… Ты же сама сказала…

– Я сказала «будто» это сделала. Моё заклятье – пустые слова, за которыми абсолютно ничего нет. Просто я воспользовалась страхом Патриции передо мной и перед моими мнимыми колдовскими способностями. Я не умею колдовать, Ахим, правда. На самом деле, Густав свободен, и если с Берхардом, не дай Бог, случится трагедия, Густав не пострадает.

– Но Патриция не знает об этом.

– И не должна знать. Дабы не навредить своему сыну, она вынуждена будет оберегать Берхарда, а не убивать его.

Ахим молчал. Он размышлял над поступком Хельги, и всё увереннее соглашался с ним. Всё было сложно и очень запутанно. Если бы Генрих не был королём Регенплатца, или бы его жена не была замешана в убийстве Эльзы, то и решение проблемы, возможно, было бы проще. Но, к сожалению, всё не так. Да ещё и тайна открылась.

– И всё же ты зря призналась, что Эльза твоя дочь, а Берхард твой внук, – проговорил Ахим. – Скоро эти разговоры выйдут из Крафтбурга, долетят до поместий вассалов, и что тогда? Думаешь, рыцари примут такую весть за шутку?

– Но и до войны дело тоже не дойдёт, – возразила Хельга. – Хотя именно на бунт вассалов Патриция и рассчитывает, распространяя подобные слухи. Она хочет, чтобы Генрих добровольно или по принуждению отказался от Берхарда.

– Я тоже хочу этого, правда, не таким путём… А что? Вдруг Генрих действительно откажется от родства с ведьмой и отдаст Берхарда мне? – с надеждой предположил Ахим.

– Генрих не откажется от сына. Любовь к Берхарду в нём так же огромна, как и любовь к матери мальчика. И вассалы вряд ли взбунтуются против него, ведь нет никаких доказательств нечистого происхождения Берхарда. Да и Патриция уже успела признать его своим сыном, так что Берхард теперь полноправно носит фамилию Регентропф. Для волнений причины очень малы, поверь мне. И всё же пока дурные слухи действительно не разлетелись слишком далеко и не натворили бед, надо их пресечь как можно скорее. Иди сейчас к ландграфу, расскажи, какие сплетни про его сына витают в Крафтбурге. Проси его о защите от такого оскорбления, заверь, что слухи эти лживы, он тебе поверит. Генрих не допустит, чтоб запятналось имя Штаузенг, а тем более имя Регентропф. Скоро ландграф устраивает большие празднества, на которые приглашены многие достойные и знатные рыцари. Думаю, он воспользуется случаем, чтоб представить всем своих сыновей и развеять ложные наговоры. И тогда уже о Берхарде ничего дурного сказать не смогут.

Ахим Штаузенг слушал молча, кивая головой в знак согласия.

– И ещё тебе нужно жениться, – добавила Хельга.

– Ты опять за своё?

– Я серьёзно, Ахим. Видя твоё благополучие, слухи о твоей связи со мной стихнут быстрее. Да и просто, ты не должен жить один.

– Я не хочу жениться.

– Возьми в жёны дочь твоих соседей Христину, – не слушала его Хельга. – Она станет прекрасной женой и родит тебе детей. Дети будут тебе хорошей опорой в старости.

– Хельга, я не хочу, я не люблю её! – протестовал Ахим.

– Приглядись к Христине получше. Она не красавица, но очень милая и скромная девушка. Женись. Так будет лучше для всех, в том числе и для Берхарда. Поверь мне, Ахим.