Текст книги "Ливень в графстве Регенплатц"

При обилии и разнообразии гостей Патриция всё же заметила, что особенно много было приглашено холостых мужчин. Она поинтересовалась у супруга, для чего он так поступил? На что Генрих лаконично и просто ответил:

– Пора присматривать для нашей дочери подходящего жениха.

Патриция приуныла.

– Не рано ли ты занялся этими поисками?

– Не рано. Четырнадцать лет – самый подходящий возраст, чтобы не торопясь найти подходящую партию. Смотри, как дочь расцвела. Мужчины бросают на неё недвусмысленные взгляды, скоро начнут свататься. Я желаю заранее присмотреться к претендентам на роль моего зятя.

Да, Маргарет взрослела, ещё каких-нибудь пару лет, и она улетит из родного дома. Участь всех матерей растить и холить дочь, чтобы потом отправить в чужие края, в чужую семью. Делать нечего, надо с этим смириться. И Патриция сама стала внимательнее приглядываться к приехавшим холостым мужчинам. Её дочь должна быть не только богата и знатна, но и счастлива.

А Маргарет ещё и не думала о будущем браке, она наслаждалась жизнью. Девушка обожала праздники, веселье, обожала быть в центре внимания, слышать восхищение, которое вызывала её красота. Она радовалась всем гостям без исключения, знатным и не очень, молодым и старым, хорошо знакомым и тем, кого ещё никогда не встречала. Ведь чем больше людей, тем веселья больше, тем больше восхищения. Заслышав стук копыт, девушка немедленно подбегала к окну и с интересом разглядывала въезжающих во двор гостей. К обеду Маргарет тщательно подбирала наряд и украшения, а Астрид укладывала её прекрасные золотые волосы в замысловатую причёску – в таком обрамлении красота девушки сверкала ещё ярче, и другим женщинам тягаться с ней становилось невероятно трудно.

Солнце уже поднялось высоко, когда в покои Маргарет с большим кувшином тёплой воды в руках и вышитым голубым полотенцем на плече вошла Астрид.

– Доброе утро, госпожа! – громко произнесла она, пройдя в комнату.

– Доброе утро, Астрид! – потягиваясь в кровати, отозвалась Маргарет.

– Сегодня вы спали дольше обычного. Должно быть, сказалась вчерашняя усталость. Вы так много танцевали, что даже стёрлась подошва у ваших туфелек.

Астрид подошла к небольшому столику, на котором стоял серебряный таз для умывания, вылила в сосуд воду и добавила в неё благовония из баночек, толпившихся тут же большом количестве.

– Ах, Астрид, я бы и сегодня точно так же провела вечер! – восхитилась Маргарет, усевшись по-турецки. – А то и весь день бы! А, может даже, и ночь!

– Да-да, я знаю, вас хлебом не корми, дай только потанцевать да повеселиться.

– А какие были кавалеры! Ты видела?

– Ну конечно!

– Все так галантны…

– И все очарованы вами.

– Да, я красива! – девушка гордо вздёрнула носик.

Маргарет резво вскочила с кровати и подбежала к зеркалу. Подхватив пальчиками подол длинной белой камизы, будто подол платья, девушка начала петь и танцевать, игриво кокетничая со своим отражением. Золотые волосы были немного растрёпаны после сна, но это ничуть не умаляло её обаяния. Оставив на столе тяжёлый кувшин, Астрид с умилением наблюдала за своей любимой воспитанницей и хлопала в ладоши под такт её танца.

– Ну, хватит, госпожа Маргарет, хватит, – после мягко призвала нянька. – Идите умываться, а то вода остынет.

Перестав танцевать, девушка ещё раз кокетливо улыбнулась своему отражению и послушно направилась к тазу с водой. Прибрав немного волосы, она с удовольствием несколько раз плеснула себе в лицо ароматную воду.

– А что, матушка и отец обо мне уже спрашивали? – поинтересовалась Маргарет, утираясь полотенцем.

– Да, спрашивали, – ответила Астрид. – Я им сказала, что вы ещё спите, и они не потребовали вас разбудить. Они тоже понимают, что после вчерашних танцев вам надо хорошо отдохнуть. А завтрак я лучше принесу вам сюда.

– Хорошо, дорогая Астрид.

Девушка отдала няне полотенце и в порыве радости чмокнула её в толстую мягкую щёку. Настроение у Маргарет было великолепное.

– А не знаешь ли, приехали сегодня ещё гости? – вновь спросила Маргарет, подбежав к окну и выглянув во двор.

– Прошу вас, госпожа, отойдите от окна! – воскликнула Астрид. – Вы же не одеты!

– Я так крепко спала, что абсолютно ничего не слышала, – продолжала смотреть в окно девушка.

– Никто сегодня не приезжал, – ответила Астрид и отвела воспитанницу вглубь комнаты. – Вот оденетесь и можете сколько угодно смотреть в окно.

– Кстати, Астрид, я сегодня хочу надеть то платье, которое мне подарил дядя Норберт, – сказала Маргарет, присаживаясь к зеркалу.

– Я знала, что вы захотите надеть именно этот наряд, и уже приготовила его для вас.

Астрид достала из ящика туалетного столика гребень и начала не спеша расчёсывать волнистые локоны девушки.

– Какая же ты молодец, Астрид! Оно потрясающе красиво! А ты видела, какой кулон с рубином дядя подобрал к этому платью?

– Граф Регентропф вас балует не меньше вашего отца родного, – отозвалась Астрид. – Хотя у самого уже две дочери. Их надо наряжать.

– Они ещё маленькие, – махнула рукой Маргарет, – им рано носить такие украшения.

– Вы в их годы драгоценности уже носили.

Разговор был прерван вошедшей в покои молодой служанкой.

– Извините, госпожа, – поклонилась она. – Пришёл гер Вольфгарт и спрашивает, сможете ли вы принять его?

– Зигмунд? – и щёки Маргарет тут же вспыхнули краской смущения.

– Скажи, чтоб зашёл позже, – распорядилась Астрид.

– Нет-нет! – воскликнула Маргарет. – Пусть подождёт немного, я его приму.

Служанка поклонилась и вышла из комнаты.

– Скорее, Астрид, причеши меня и подай какое-нибудь блио, – попросила Маргарет.

– Вы даже ещё не позавтракали, – упрекнула няня. – Зигмунд может и попозже зайти.

– А вдруг у него что-нибудь важное? – возразила Маргарет. – Я приму его сейчас.

Через несколько минут Маргарет уже была готова принять посетителя. Астрид, не смея оставить воспитанницу наедине с мужчиной, просто отошла в сторону. Зигмунд прошёл в комнату и низко поклонился девушке. В руках он держал покрытый материей небольшой холст.

– Извините, госпожа Маргарет, что потревожил вас с утра, – вежливо произнёс он. – Моё дело не спешное, и всё же у меня великое желание скорее его совершить.

– Не извиняйтесь, Зигмунд, – ответила Маргарет. – Время уже далеко не раннее, я уже проснулась, позавтракала, так что вы меня совсем не потревожили и ни от каких дел не отвлекаете. Что вы хотите мне сказать? Или показать?

Маргарет, конечно же, заметила холст в руках Зигмунда, и поняла, что это, скорее всего, какая-то картина. Любопытство в ней быстро разгоралось.

– Да, показать… – Зигмунд почувствовал себя крайне неловко. – Если вы позволите… У меня для вас есть подарок…

– Подарок?! Что ж вы тогда медлите? Показывайте его скорее!

Зигмунд снял материю с холста и повернул картину к девушке. Маргарет ахнула. На картине она увидела свой портрет, который был написан столь искусно, что ей почудилось, будто она смотрит в зеркало. Девушка глядела на своё лицо, не в силах отвести взор.

– Вот… Я посмел написать ваш портрет… – промямлил Зигмунд. – Я очень надеюсь, что вы не будете слишком строги…

– Зигмунд, картина великолепна! – не скрывая восторга, сказала Маргарет. – Спасибо! Это прекрасный подарок! Я здесь словно живая. А эти цветы… Я даже чувствую их аромат! Вы гений, Зигмунд!

Такая похвала окончательно смутила молодого человека, он даже не смел поднять глаза.

– Я рад, госпожа Маргарет, что вам понравилось…

В коридоре послышались тяжёлые мужские шаги. Вскоре дверь широко распахнулась, и в комнату вошёл ландграф фон Регентропф.

– Мне доложили, что ты уже встала, дочь моя! – сказал он и, окинув взглядом тихо стоявшего поодаль Зигмунда Вольфгарта, добавил. – И едва покинув кровать, уже принимаешь посетителей?

– Ах, отец, посмотрите, какой чудесный подарок преподнёс мне Зигмунд! – воскликнула Маргарет и показала родителю портрет.

Взглянув на картину, Генрих нахмурил брови. Портрет, несомненно, был написан весьма искусно, но написан без его на то позволения.

– Не правда ли, чудесная картина! – не переставала восхищаться Маргарет.

– Да, чудесная, – задумчиво проговорил ландграф. – Когда же ты позировала художнику?

– Я ни разу не позировала Зигмунду.

– Правда? – недоверчиво спросил Генрих.

– Уверяю вас, это правда, ваше сиятельство, – заверил Зигмунд. – Я писал портрет по памяти и по зарисовкам своим.

– Вот как. Что ж, Зигмунд, ваша работа действительно достойна восхищения, – похвалил ландграф, и складки меж его бровями разгладились. – Можно даже повесить портрет в нашу галерею.

– Нет-нет, – тут же запротестовала Маргарет. – Портрет будет висеть здесь, в моих покоях.

– Здесь никто его не увидит.

– Он написан для меня.

– Хорошо, – согласился Генрих. – Это твой подарок и распоряжайся им сама. Хочешь, чтоб картина висела в покоях твоих, пусть висит. А теперь мы с Зигмундом тебя оставим, чтоб ты спокойно завершила свои утренние дела.

Как только мужчины вышли, Маргарет не отрывая глаз от портрета, отошла к окну, чтобы под лучами солнца лучше рассмотреть все линии и штрихи рисунка. Астрид приблизилась к воспитаннице.

– Очень красиво, – сказала она.

– Да, – отозвалась Маргарет. – Я давно уже мечтала, чтобы какой-нибудь знаменитый художник нарисовал меня. Зигмунд, конечно, не знаменит, но при таком мастерстве, он обязательно станет таковым.

– Мне кажется, госпожа Маргарет, что вы не равнодушны к Зигмунду.

Щёки девушки немедленно залились румянцем. Конечно, обаятельный и деликатный молодой человек не мог не понравиться юной девушке. Маргарет приятны были его мягкий говор, его тёплый взгляд, а его редкие случайные прикосновения, заставляли её сердце учащать ритм. И всё же в девичьей душе любовь не зародилась. У Зигмунда не хватало одной мелочи – парень был беден и не знатен.

– Зигмунд – мой учитель, Астрид, – спокойно ответила Маргарет. – Он учит меня рисованию, и ничего между нами нет, и не может быть.

– Зигмунд очень мил, и трудно им не увлечься.

– Ты говоришь ерунду, Астрид, – упрекнула девушка няньку. – Хотя я и нахожу его весьма интересным молодым человеком, это вовсе не значит, будто я в него влюблена. Я – принцесса, и буду любить только принца. Поняла, Астрид? Только принца! Так что оставь на веки вечные эту глупую тему. Давай лучше подумаем, куда можно повесить мой портрет.

Выйдя из покоев Маргарет, Генрих не покинул Зигмунда, а продолжил свой путь рядом с ним. Молодого человека немного смутила такая компания, но он не попытался её избежать, решив, что ландграф, возможно, имеет к нему разговор. И он не ошибся.

– Необычный подарок вы преподнесли моей дочери, Зигмунд, – сказал Генрих. – Она просила вас об этом?

– Нет, но я знал, что госпожа Маргарет желала иметь свой портрет, – ответил молодой человек. – Извините, что я вас не поставил в известность о моей затее.

– Да, рисовать портрет дочери в тайне от отца действительно не очень хорошо. И почему же вы мне не раскрыли ваши намерения?

– Честно говоря, я боялся, что вы не позволите мне рисовать госпожу Маргарет, – потупив взор, признался Зигмунд. – А мне, как художнику, хочется сохранить красоту на холсте.

– И вы пошли на хитрость, – усмехнулся Генрих. – Я бы вам позволил, конечно. Я видел ваши пейзажи, которые вы успели написать, живя в замке – картины великолепны. У меня даже возникла мысль заказать вам семейный портрет фамилии Регентропф.

– О, это будет большая честь для меня, – склонившись в поклоне, ответил Зигмунд.

Ландграф замолчал. Нахмурив брови, он несколько минут шёл молча.

– Значит, вы находите мою дочь красивой, – после возобновил он разговор.

– Не думаю, что найдутся люди, которые оценили бы госпожу Маргарет иначе.

– Но когда долго любуешься красотой, она может в себя влюбить.

Зигмунд смутился. Он понял, о чём говорит ландграф. Хотя молодой человек и старался скрыть от посторонних глаз свои горячие чувства к прекрасной девушке, их все-таки заметили. И кто заметил – сам ландграф. Зигмунд не нашёлся, что ответить, лишь скромно опустил глаза.

– Я надеюсь, с вами этого ещё не произошло? – продолжал Генрих.

Зигмунд по-прежнему шёл молча, ища необходимый ответ.

– Мне не хотелось бы, чтоб ваши мечты так и остались несбыточными.

Ландграф всё яснее и яснее выражал свою мысль, о значении которой Зигмунд и без того уже догадывался. Генрих беспокоился, что за его дочерью начнёт ухаживать простой художник, не имеющий ни титула, ни денег, и не дай Бог, его ухаживания сумеют зажечь горячие чувства в сердце принцессы. Эти догадки задели гордость молодого человека. Смущение исчезло, Зигмунд остановился, поднял на собеседника глаза и уверенно ответил:

– Бессмысленно скрывать, что мне нравится госпожа Маргарет. Но понимая, что в глазах общества я для неё не пара, я скрываю свои чувства от неё. Да и от себя, признаться, тоже. Не беспокойтесь, ваше сиятельство, обещаю, что ни словом, ни взглядом не задену чести вашей прекрасной дочери.

– Спасибо за прямоту и за честность, Зигмунд. Я не желал тебя обидеть.

Но всё-таки обидел.

– Разрешите мне удалиться, ваше сиятельство, – Зигмунд отвесил почтительный, но холодный поклон.

Ландграф эту холодность почувствовал и всё же не посчитал себя неправым. Достойное будущее дочери для него было важнее уважения простого художника.

Регентропфы любили устраивать празднества, затевать игрища, турниры; они использовали любой повод, чтобы развлечься самим и развлечь своих гостей. Йохан фон Регентропф, отец Генриха, даже пристроил к замку большой закрытый манеж специально для того, чтобы проводить турниры не только тёплой весной и жарким летом, но и в дни дождливой осени и холодной зимы. В спокойные будни там же обучали мальчиков верховой езде и дрессировали лошадей.

Длинный манежный зал был просторен и имел высокий потолок. Вдоль стен размещались удобные трибуны для знатных господ, над ними выстроены балконы, с которых за зрелищами могли наблюдать остальные зрители. Широкие окна, расположенные почти под самым потолком, впускали в зал много света.

К турниру уже всё было готово. В зале стоял гул голосов, пёстрая толпа гостей не спеша разливалась по трибунам. Фамилия Регентропф уже заняла центральные места, задрапированные тёмно-синей материей, рассадила возле себя наиболее близких и уважаемых людей. И лишь два кресла оставались пустыми. Берхард и Кларк убежали на украшенные разноцветными гирляндами балконы. Оттуда открывался вид на всю арену и всех зрителей на трибунах, и можно было рассмотреть каждого участника.

– Смотри, Кларк, вон твой отец! – указал Берхард в толпу готовящихся к поединкам участников турнира.

Граф Кроненберг при помощи своего оруженосца заканчивал облачаться в доспехи. Кларк гордился своим отцом, смелым и доблестным, честным и справедливым. Именно таким и должен быть настоящий рыцарь, и Кларк будет таким же обязательно.

– Какое пышное перо на шлеме того рыцаря! – изумился Кларк, увидев, как воин, стоявший рядом с его отцом, надевает шлем.

– Иногда купцы привозят такие перья в Крафтбург, – отозвался Берхард. – Эх, и дорого они стоят! Говорят, птицы с таким оперением обитают в южных землях, где живут иноверцы.

– В тех землях, куда направляются со святой миссией крестоносцы?

– Нет, ещё южнее. Где у людей кожа чёрного цвета. Помнишь, мастер Вольфгарт нам рассказывал о них?

Кларк нахмурил брови, вспоминая урок мастера Вольфгарта.

– Да, помню… – неуверенно ответил он. – Название земель ещё такое… Ах… Аф…

И Кларк снова углубился в память. Науки давались ему с определённым трудом. Тело юноши рано развилось, и внешне он выглядел намного старше Берхарда, но знания его были значительно слабее, нежели у друга.

Тем временем приготовления к турниру шли своим чередом. Знаменосцы с разноцветными флагами занимали свои места, готовясь выйти на манеж, конюхи ещё раз осматривали облачения коней, проверяя подпруги, оруженосцы несли мечи и копья своим господам.

– Эх, Кларк, вот бы тебе тоже на турнир! – вдруг высказал Берхард.

Кларк улыбнулся этой затеи. Ему нравились боевые игрища, и он часто представлял себя в роли их участника. Но сейчас Кларк в ответ лишь покачал головой:

– Я ещё слишком молод.

– Интересно получается, – усмехнулся Берхард. – Для военных сражений ты не молод, а для потешного турнира ещё подрасти надо?

– Война – это вынужденная битва, – серьёзно произнёс Кларк. – И ты же знаешь, отец не хотел меня брать с собой. Я тайно за ним поехал, и раскрылся лишь далеко от дома, когда лагерь ставили.

– Да, ты очень смелый человек. Я вот даже и не знаю, смог бы сам так поступить.

– Уверен, если бы твои земли и родные люди были в опасности, то смог бы.

С приездом друга Берхард чувствовал себя легче и свободнее. Он стал разговорчивее веселее, в глазах его блестела жизнь. Генрих был доволен переменами в сыне и относился к Кларку с отеческой теплотой, чем вызывал у Патриции ещё большее раздражение.

– Тебя отец зовёт, – указал Кларк.

Берхард повернулся в указанном направлении. Ландграф действительно делал рукой жесты, подзывая сына к себе. Берхард сморщил нос и помотал головой, отец в ответ нахмурил брови, и жесты его стали резче.

– Надо идти, – сказал Кларк.

– Не хочу, – глубоко вздохнул Берхард и облокотился на перила. – Давай останемся здесь.

– Твоё место рядом с семьёй.

– Вместе со мной будет сидеть Густав. Его глупые шутки уже невыносимы. Он всегда так смеётся над всеми, будто сам умеет и знает всё на свете. А мать? Посмотри, как она надменна. Когда я к ней подхожу, мне становится по-настоящему холодно, словно зимой.

Нотки печали снова пронзали голос юноши, и глаза тронула грусть. Кларк видел отношения родных к своему другу и никак не мог понять, почему оно такое, за что? Прислуга и то любила Берхарда больше, чем его мать и сестра с братом.

– Ты не спрашивал у отца, почему мама к тебе так относится?

– Нет. Не хочу жаловаться. Если она меня ненавидит, значит, есть за что.

– Но за что? Чем ты мог отравить ей жизнь? Ты же хотел узнать это, так узнай. Не хочешь говорить с отцом, так поговори с матерью.

Но Берхард вновь покачал головой.

– Не буду я ни с кем говорить, особенно с ней. Это бесполезно. Она не скажет мне ни слова, просто отвернётся и уйдёт. Она всегда так поступает.

– Я бы не стал долго терпеть такое…

– Я уже привык. – Берхард выпрямился и повернулся к другу. – Да и что мне с её молчания? Не хочет общаться со мной, так и не надо. Я не буду чувствовать себя несчастным, пусть и не надеется. У меня есть ты, мой хороший друг, есть любовь и поддержка отца. И вот, мой талисман.

И юноша достал из-под воротника жемчужную капельку на золотой цепочке. Улыбнувшись, Берхард подержал кулон на ладони, любуясь его мягким светом, а после сжал в кулаке.

– В тяжёлые и грустные минуты мне достаточно вот так сжать жемчужину, и спокойствие возвращается в душу мою. Отец говорит, что я должен хранить этот талисман, так как в нём живёт мой Ангел-хранитель. И знаешь, Кларк, я ему верю. Этот Ангел действительно мне помогает.

– Что там за ангелы у тебя? – вдруг раздался рядом с мальчиками насмешливый голос Густава. – К ним уже собираешься? Могу пожелать тебе доброго пути.

Берхард обернулся и ткнул в брата колючим взглядом.

– Я не сомневался в твоих искренних чувствах, – сухо ответил он.

– Что ты там прячешь в кулаке?

– Не твоё дело.

И Берхард поспешил убрать кулон под ворот рубашки. Но Густав успел поддеть пальцем цепочку, и кулон снова выскочил из-под одежды.

– Жемчуг! Ты носишь жемчуг, как девчонка! – воскликнул Густав, потрясая кулоном, и громко издевательски рассмеялся. – Девчонка! А я думал у меня только одна сестра!

Стоявшие рядом люди обернулись на смех, на всех лицах читалось любопытство.

– Густав, прекрати немедленно! – вступился за друга Кларк. – Ты ведёшь себя глупо.

Веселье Густава немедленно прекратилось, и в глазах его вспыхнул гнев:

– А ты кто такой? По какому праву указываешь мне? Безродный приживал!

Кулак Берхарда немедленно пресёк оскорбления. Удар пришёлся в скулу и был не слишком сильным, но худенькому мальчишке и этого хватило, чтобы свалиться с ног. Толпа вокруг ахнула. Но падая, Густав потянул за цепочку и порвал её. Берхард быстро наклонился над стонущим братом, только вовсе не для того, чтоб тому помочь, он желал вернуть себе сорванный кулон. Однако Густав спрятал руку с цепочкой за спину и попятился назад. Двое, стоявших рядом, мужчин помогли ему подняться.

– Отдай мне кулон, – потребовал Берхард.

Густав смотрел на брата волком.

– На, возьми, – протянул он цепочку.

Но лишь Берхард сделал движение вперёд, как Густав тут же снова отвёл руку. После он вновь протянул жемчужину, и поцокал языком, будто подзывая собаку. По наглой улыбке брата Берхард понял, что тот просто так кулон не отдаст, а будет играть в «попробуй, отними». Даже замечания посторонних на него не влияли.

– Сюда поднимается ваш отец, – вдруг сообщил Кларк.

Густава это известие не обрадовало, игра была испорчена. Толпа повернула головы к лестнице и начала расходиться, не желая быть причастной к семейной ссоре хозяина замка.

– Лучше отдай сам, – предупредил Берхард.

Густав знал, что отец любил Берхарда и прощал ему всё, но это лишь сильнее бередило злость его. В глазах отца во всём произошедшем, конечно, будет виноват он. Не желая выслушивать попрёки родителя, Густав зло процедил: «Подавись своей побрякушкой», и бросил кулон как можно дальше. Перелетев через перила, жемчужина пропала в жужжащей толпе под балконом. Кларк и Берхард кинулись к перилам и глянули вниз, но опоздали – проследить, куда упал кулон, не удалось. С тяжёлой обидой в сердце Берхард выпрямился и обернулся, но Густава уже и след простыл.

– Трусливый мерзавец, – высказал Кларк. – Едва услышал об отце, так сразу в бегство.

Берхард снова посмотрел с балкона в толпу зрителей.

– Кулон наверняка где-то между скамеек, – проговорил он. – Пойдём, поищем. Мне нужно его вернуть.

– Может, займёмся поисками после? – предложил Кларк. – Тебя отец ждёт на трибуне. Видишь, он опять подаёт тебе знаки.

Ландграф фон Регентропф действительно ждал сына на трибуне, и хмурый взор его говорил о нарастающем недовольстве. Генрих не покидал своего места и даже не думал интересоваться возникшей кутерьмой на балконе. Кларк специально сказал о его приближении, чтобы остановить мерзкую игру Густава.

– Нет, – не согласился Берхард, – после кулон кто-нибудь подберёт. Я пойду искать сейчас.

– А вдруг он вылетел на манеж?

– Надеюсь, что не вылетел.

Мальчики быстро спустились с балкона и направились к тому месту, куда предположительно упал кулон. Но тут им путь перегородила девочка лет десяти и, превозмогая робость, тихо проговорила:

– Прошу прощения, что остановила вас, но мне кажется… эта вещь ваша… – и девочка протянула в раскрытой ладошке жемчужный кулон на золотой цепочке.

– Да! Это мой амулет! – воскликнул Берхард. – Вы нашли его!

– Я сидела с отцом на трибуне, вон там… Украшение упало прямо мне на колени. Я подняла голову и увидела, как вы смотрите вниз… Я подумала, что вещь ваша…

– Спасибо! Вы… Вы сняли камень с моей души.

Берхард осмотрел украшение. Цепочка порвалась, и потому надеть её на шею сейчас оказалось невозможно. Придётся сначала отдать на реставрацию ювелиру. Но Берхарда это мало расстроило, его радовало уже то, что кулон не пропал.

– Вижу, эта жемчужина вам очень дорога… – заметила девочка.

Берхард внимательнее пригляделся к спасительнице его амулета. Она ему понравилась: приятное лицо с лёгким румянцем смущения на щеках, пышные вьющиеся русые волосы, прибранные атласной лентой. Наряд простой, но сшитый по моде, и никаких драгоценностей. «Может, служанка какой-нибудь юной графини? – предположил Берхард. – Тогда почему она занимает место на трибуне?»

– Позвольте узнать ваше имя, фройлен? – поинтересовался он.

Девочка ещё больше смутилась и спрятала под пушистыми ресницами робкий взор светло-карих глаз.

– Меня зовут Гретта, – всё так же тихо произнесла она.

В этот миг горны громко объявили о начале турнира. Гул в манеже начал смолкать, зрители приготовились к предстоящим зрелищам.

– Извините, – вдруг засуетилась Гретта, – но мне надо возвратиться к отцу. Рада, что помогла вам.

И подобрав подол платья, девочка быстро убежала на трибуны. Берхард не ожидал столь скорого расставания.

– Кто она? – спросил он у друга. – Ты её знаешь, Кларк?

– Нет, – пожал Кларк плечами. – Какая-то Гретта. Судя по одежде, прислужница в богатой семье.

– Я тоже сначала так подумал. Но она с отцом на трибунах…

– Тогда, возможно, она дочь какого-нибудь не слишком знатного дворянина.

– Выясни это, Кларк. Пожалуйста.

– Попробую. А сейчас иди к отцу, Берхард, иначе рискуешь окончательно разозлить его.

Ханна торопливо шла по коридору. Она опаздывала, и потому шаг её был быстр. Турнир уже начался, уже объявляли имена участников. Ханна прислушивалась к голосу глашатая, стараясь разобрать слова. Она знала, тот рыцарь приехал сегодня утром. Она ещё не видела его, но слышала, как упоминали его имя. Она ждала его, много лет ждала, и вот он приехал.

Ханна уже почти бежала, как вдруг из тёмной арки в стене кто-то схватил её за руку. Девушка вскрикнула от испуга и неожиданности, и сердце её замерло. Но, вглядевшись в бородатое лицо схватившего её мужчины, Ханна выдохнула с облегчением и улыбнулась.

– Гернот, – тихо и с теплотой произнесла она.

– Узнала, – довольно пробасил высокий темноволосый мужчина. – Помнишь ещё, значит.

– Конечно, помню, – и Ханна прижалась к могучей груди рыцаря.

Гернот промычал что-то ещё более довольное и руки его обвились вокруг стройной девичьей талии. Но Ханна вдруг резко подняла голову, и в глазах её сверкнул упрёк.

– А я бы вполне могла тебя забыть, рыцарь Боргардт, – резко высказала девушка и откинула от своей талии мужские руки. – Ты мне обещал вернуться через два года, а приехал через десять лет. Десять!

– Я воевал…

– Война давно окончилась.

– Я попал в плен…

– В плен какой-нибудь красотки?

– Какая же ты жестокая! – прорычал Гернот и крепко сжал в объятиях Ханну. – Я томился в плену врага, я мучился, страдал, моё тело покрыто шрамами от плетей. Но я думал о тебе, я рвался к тебе и наконец мне удалось бежать. И вот я вернулся, я думал, что меня встретят здесь с любовью, а слышу лишь одни упрёки!

После этих слов Ханне стало стыдно. Девушка опустила глаза, и голос её снова обрёл мягкость.

– Откуда же могла я знать об этом? – стала оправдываться она. – От тебя не было никаких вестей. Я думала, ты меня оставил, нашёл другую…

– Как смела ты думать так!

Ханна с нежностью прижалась к любимому мужчине.

– Прости меня, Гернот. Я безумно счастлива, что ты вернулся ко мне живым и невредимым.

– Верно ли ждала ты меня, любимая Ханна? Не вышла ли замуж за моё долгое отсутствие?

– Нет, Гернот. Я была верна тебе. Так верна, что если бы пришла весть о гибели твоей, я б тоже оборвала свою жизнь. Пообещай мне, что ты больше меня не покинешь.

– Я бы рад тебе пообещать это, но не смею.

– Почему? – Ханна вскинула на рыцаря взгляд полный беспокойства.

– Я, как и прежде, желаю взять тебя в жёны, Ханна. Но у меня сейчас такое бедственное положение, что ты со мной будешь лишь несчастна. Вернувшись домой из плена, я обнаружил, что поместье моё разбито и разграблено, а земли забрал себе барон Эхмарт. Я нищ, Ханна. У меня не осталось ничего, кроме моего меча да крепких рук. Но я мечтал быть рядом с тобой и потому приехал в Регенплатц, чтобы просить ландграфа принять меня на службу к нему.

– Это ты правильно решил, – улыбнулась Ханна, и беспокойство покинуло её. – Ландграф обязательно примет тебя, доблестные рыцари нужны ему. Как господин он добр и щедр. Если ты заслужишь доверие его, то он даже может наградить тебя землями в Регенплатце. И тогда я стану твой женой. Но думаю, ты останешься здесь в любом случае. Верные слуги нужны не только ландграфу, но и госпоже моей, ландграфине. Я обязательно представлю тебя ей после турнира.

– Мне пора идти. Давай встретимся после заката.

– Хорошо. Я буду ждать тебя в саду на нашем месте. Ты не забыл его?

– Нет, не забыл: у разбитого молнией клёна.

– Да, там. Ну а теперь иди. – И Ханна вышла из объятий любимого мужчины. – Иди и покажи всю свою доблесть и отвагу, чтобы князья восхитились тобой, а противники преклонились пред силой твоей.

Кларк к обеду опоздал. Все уже расселись за длинными столами, когда он только вошёл в большую рыцарскую залу. Торопливо вдоль стены мальчик прошёл к центральному столу и занял своё место рядом с Берхардом.

– Ну что, узнал? – тут же спросил Берхард.

– Да, – ответил Кларк. – Это Гретта Хафф. Она прибыла в Регентропф вчера утром.

– Почему же я её вчера не видел?

– Возможно потому, что вчера ты поругался с Маргарет и не пришёл вечером на пир.

– Может быть. Барон Хафф… Рюдегер Хафф… Кажется, наш сосед.

– Им отвели покои в северном крыле замка.

– Почему-то я не вижу их здесь на обеде, – произнёс Берхард, всматриваясь в гостей.

– Да как же? Вон они сидят справа. Там, ближе к краю.

Берхард уже внимательнее присмотрелся к сидевшим за правым столом и заметил Гретту. Она была всё в том же платье, с той же причёской. С правой стороны от неё сидел рослый бородатый мужчина в сером сюрко, с левой – высокая худощавая женщина в бордовом платье. Девочка между ними выглядела совсем крохой. Мужчина и женщина что-то тихо говорили Гретте, и она им с улыбкой отвечала.

– Кто это рядом с ней? – поинтересовался Берхард. – Её родители?

– Это её отец и воспитательница фрау… фрау Барх, кажется, – ответил Кларк. – Баронесса не приехала. Говорят, больна.

Гретта с интересом разглядывала залу, гостей, угощения на столах. Она впервые присутствовала на таком большом празднике в богатом замке. Ей всё здесь нравилось: и убранство, и красивые наряды, и музыка, и добрые хозяева. Гретта повернула голову к центральному столу и заметила, что Берхард Регентропф смотрит на неё. Щёки девочки тут же покрылись румянцем смущения, а глаза прикрылись ресницами. Впрочем, ненадолго. Любопытство оказалось сильнее робости, и Гретта снова покосилась в сторону Берхарда. Он ей понравился. Смуглое лицо в обрамлении длинных прядей смоляных волос, стройная фигура. Хотя ростом он ещё и не был высок. Мальчик продолжал смотреть на неё. Гретта почувствовала, как ей приятен взгляд его чёрных глаз, она даже невольно улыбнулась.

Берхард наблюдал за новой гостьей весь ужин, он решил обязательно познакомиться с ней поближе и завязать дружеские отношения. После представления, что поставили менестрели, вечер продолжился танцами, и многие желающие вышли из-за столов в центр залы. Берхард так же покинул своё место.

– Господин барон, – церемонно поклонился он отцу Гретты. – Позвольте пригласить вашу дочь потанцевать со мной.