Текст книги "Ливень в графстве Регенплатц"

Каким бы ни было огромным терпение Берхарда, но и оно имело предел. Юноша вернулся к матери и, пристально глядя ей прямо в глаза, резко ответил:

– Ваш «ангел» только что посягал на честь этой невинной девушки. Она в страхе убегала от него пешая, а он на коне загонял её, словно добычу на охоте. Я прервал его игру, не желая, чтобы свершилось худшее. И скажите спасибо доброте и жалости Гретты, которая запретила мне рассказывать о столь низменном поступке Густава. А ведь за это барон Хафф вполне может вызвать Густава на поединок и уж тем более отказать в благословении на свадьбу.

Высказав всё, Берхард быстрым уверенным шагом покинул холл. Опешив от услышанного, Патриция лишь беспомощно развела руками, она не знала, что и думать.

– Не нравится мне всё это, – тихо произнесла Маргарет, приблизившись к матери.

– Мне не верится, он всё придумал… – отозвалась Патриция.

– А вот мне как раз верится. Послушаем потом, что скажет сам Густав.

– Как ты низко пал в её глазах! – подытожила Патриция, выслушав честный рассказ сына, который и не пытался чего-либо скрывать от матери.

– Я знаю, – тяжело вздохнул Густав. – Но я был очень зол в тот момент.

– И глуп.

– Да, и глуп.

Угрюмый, Густав полулежал в постели, восстанавливая силы после приступа. Рядом с ним сидели мать и сестра Маргарет. Патриция была расстроена и даже разочарована в сыне. Она знала, что Густав бывает груб и несдержан, но подобного взрыва ярости из-за пустяка она от него не ожидала.

– Теперь Гретта мне наверняка откажет, – вновь вздохнул юноша.

– Возможно, – согласилась Патриция. – Но ничего, найдём тебе другую невесту, получше.

– Мне не нужна другая, я хочу только Гретту.

– Нужно было завоёвывать её сердце, а не нападать на её тело, – вставила замечание Маргарет.

– Она всё равно будет моей. Я заставлю её быть моей! – упрямо заявил Густав. – Как думаете, Гретта расскажет о случившемся отцу?

– Думаю, что нет, – высказала своё мнение Маргарет. – Она уже всем подтвердила версию, что упала с взбесившейся лошади. Даже конюха успели наказать.

– Если барон узнает правду, то вызовет тебя на поединок, чтоб защитить честь дочери, – сказала Патриция. – И естественно откажется от брака.

– Нет, он не посмеет, – прорычал Густав, – он же нищий…

– Посмеет. Может, он и нищий, но гордый.

– Лично я готова сказать Гретте спасибо, за то, что она скрыла от всех твою выходку и твой позор, – заявила Маргарет. – И тебе советую это сделать. И попросить у неё прощения. На коленях.

Патриция закивала головой, соглашаясь с дочерью. Густав же при слове «прощение» скривил недовольную гримасу. Просить прощение у женщины, да ещё обидевшей его! Какое унижение.

– Даже если это и не вернёт её расположение к тебе, – продолжала Маргарет, – то, по крайней мере, о твоём низком поступке так никто никогда и не узнает. При всей своей простоте Гретта девушка честная и имеет благородство.

– Да, – вновь согласилась Патриция. – Она пожалела тебя, Густав. Останется только Берхард…

– Этот волчонок! – рявкнул Густав, и сердце его снова начало наполняться гневом. – Если бы не он… Если бы не он, Гретта не узнала бы о моём позоре!

– Зато она узнала бы твоё насилие! – добавила Маргарет.

– Ты защищаешь его? – Густав сел и гневно взглянул на сестру.

– Нет. Я порицаю тебя.

Но Густав пропустил её ответ мимо ушей и продолжал о своём, о наболевшем.

– Если бы ты знала, какую боль я чувствовал, когда он увозил с собой Гретту! Какие муки душевные я испытывал! Он теперь герой в её глазах, благородный рыцарь! А я – зло. Он украдёт её у меня! Заставит поверить в его любовь!..

– Ты сам в этом виноват! – резко прервала Патриция жалобы сына и шумно перевела дыхание. – Состоится твоя свадьба с Греттой или нет, будет зависеть от решения барона. Даже если и не состоится, утешься тем, что и за Берхарда Гретта тоже не выйдет. Его брак с Зигминой фон Фатнхайн не зависим от чьих-либо желаний и обстоятельств.

– А я бы на твоём месте воспользовалась бы ситуацией, – посоветовала Маргарет. – Если уж Берхарду так желанна Гретта, то предложи ему обмен: Гретта Хафф против трона Регенплатца.

Патриция и Густав замерли, в их взорах любопытство перемешивалось с интересом.

– А что? – продолжала Маргарет. – Если Берхард откажется от трона, отцу больше ничего не останется, как посадить на этот трон Густава. И в жёны себе сможешь взять дочь маркграфа, а не дочь обедневшего барончика. Я знаю эту Зигмину. Она молода, но амбициозна и честолюбива. Ей нужен Регенплатц, а уж кто сидит на его троне, мне кажется, ей будет неважно. Всё сложится удачно для всех. Разве что ландграф разочаруется в своём любимце Берхарде.

– Это хорошая идея, – согласилась Патриция. – Густав?

Но Густав, быстро проанализировав предложение, зло сжал губы и нервно ударил кулаками по кровати.

– Нет! И я не желаю видеть, как волчонок живёт в радости и спокойствии! – воскликнул он. – Я хочу и Гретту, и Регенплатц!

– Можно взять только одно из двух, – сказала Маргарет.

– Нет! Я возьму всё! Я ничем не буду обмениваться с Берхардом. Я просто убью его, уберу с моей дороги навсегда! Тогда и трон моим станет, и Гретту заставлю стать моей, ещё и земли барона присоединю. А после… А после и Кроненберг верну под мою власть.

Глаза Густава сверкали яростью и торжеством, подбородок гордо вздёрнут, грудь важно выпятилась вперёд. Юноша уже ощущал себя победителем всех и вся, уже чувствовал на голове корону Регенплатца.

– Завтра же… Нет, сегодня же я уберу из моей жизни волчонка! – решительно заявил Густав.

Патриция молча опустила глаза – не нравился ей мстительный настрой сына, не нравился его блеск в глазах. Нет, она не станет отговаривать Густава, ей и самой не терпелось избавиться от ублюдка Берхарда. Но… Почему-то в сердце забилась тревога, и вспомнились слова чёрной ведьмы: «Если вы всё-таки погубите Берхарда, то Густаву не прожить и трёх дней после его похорон!» А вдруг это сбудется?

– Может, лучше всё решить миром? – неуверенно предложила она.

– Нет! – Густав снова ударил кулаками. – Нет.

Упрям. Неистово упрям, как и все Регентропфы. Если уж что-то задумал, то не свернуть ничем. Патриция больше ничего не сказала. Она поднялась и тихо покинула покои сына. Что будет, то будет. Остаётся лишь покориться воле судьбы. Или Божьей воле.

В это время Берхард зашёл в кабинет отца для серьёзного разговора. Ландграф, конечно, принял любимого сына, отложил бумаги, удобнее сел.

– Как серьёзен ты, – заметил Генрих. – Тебя что-то тревожит?

– Я с прошением к вам, отец.

Генрих удивлённо приподнял брови.

– Ну, говори. Присядь.

Но Берхард остался стоять. Он не волновался и отца не боялся, хотя знал, что его слова обязательно вызовут недовольство, может, даже и гнев.

– Отец, признаю, моя просьба дерзка, и всё же, пожалуйста, отнеситесь к ней серьёзно.

Генрих нахмурился, начало беседы ему не понравилось. Берхард продолжал:

– Случилось так, что мы с Греттой полюбили друг друга, и я прошу вас изменить прежнее решение и сосватать Гретту Хафф за меня.

Ландграф ещё больше сдвинул брови, и между ними пролегла глубокая складка. Впрочем, над ответом Генрих даже и не пытался задуматься.

– Нет, – просто, но твёрдо сказал он. – И на этом вопрос решён.

И чтобы показать, что тема действительно закрыта, Генрих придвинул к себе лист пергамента и чернильницу. Но Берхард будто и не заметил этого намёка.

– Почему? – спросил он.

– Я тебе это уже объяснял.

– Неужели только потому, что Гретта имеет не достаточно высокий титул?

Генрих отодвинул обратно письменные принадлежности. Видимо, разговор с сыном придётся продолжить.

– При всём моём уважении к барону Хафф дочь его тебе не чета, Берхард. Она не принесёт ни денег, ни военной поддержки. Даже земли её в плачевном состоянии, в них придётся много вкладывать. И потом, что ты прикажешь мне сказать маркграфу фон Фатнхайн? Что Регенплатц, обещанный его дочери, достанется другой? Думаешь, он не обидится?

– Я подумал об этом и решил. Отец, я отказываюсь от правления в Регенплатце, ибо Гретта мне дороже графства. Поставьте своим приемником Густава и выдайте за него Зигмину фон Фатнхайн. Формально ничего не изменится, поменяется лишь имя жениха.

Заявление сына привело Генриха в негодование.

– Он подумал. Он решил за всех! – Ландграф гневно хлопнул ладонью по столу. – Ты ведёшь себя как глупый воздыхатель из рыцарского романа! Тебе восемнадцать лет, ты уже не мальчик, и пора бы начинать жить головой, а не эмоциями. Судьба возложила на тебя ответственность за Регенплатц, за его мир и богатства, и своим предложением ты предаёшь вотчину, предаёшь меня!

– Я никого не предаю, – уверенно вёл спор Берхард. – Я просто хочу жить спокойно и счастливо с женщиной, которую люблю, и которая любит меня. Переложите ответственность за графство на Густава. Он серьёзен, он справится.

– Эгоист! – крикнул ландграф. – Неблагодарный мальчишка! Променять такое наследие на какую-то девушку, на призрачную любовь, которая вполне может окончиться через год.

– А вы предлагаете мне повторить вашу жизнь? Холодные отношения с женой и любовница на стороне?

Генрих вонзил в сына пристальный взор. Смотри-ка, как повзрослел, уже посмел повысить голос на отца. Генрих вышел из-за стола и прошёлся по комнате, стараясь успокоиться. Лёгкое покалывание тронуло его больное сердце.

– Ты обижаешь меня, Берхард. Обижаешь любовь твоей матери, бескорыстную, не требующую от меня никаких жертв. А я ведь тоже хотел всё бросить и уехать с ней далеко от этих мест. Но у меня есть чувство долга, и оно приказывало мне не терять разум. – Генрих повернулся к Берхарду. – Ты ещё не видел Зигмину, возможно, она тебе понравится.

Но Берхард, хоть и опустил глаза, отступать не собирался.

– Я люблю Гретту.

Генрих удручённо помотал головой – какой настырный.

– Густаву тоже полюбилась Гретта.

– Уверен, трон Регенплатца его всё равно прельщает больше.

Ландграфа уже раздражало упрямство старшего сына.

– Трон Регенплатца твой, – не менее упрямо повторил Генрих. – И больше на эту тему я говорить не желаю. Если твоя любовь к Гретте настолько велика, ты найдёшь способ внедрить её в свою жизнь. Но оставлять ради неё графство, забывать о своём долге ты не имеешь права.

Берхард молчал. Он понял, что отец своего решения не изменит, и продолжать убеждать его не имело смысла. Но и отдавать Гретту Густаву тоже нельзя. Может, всё-таки рассказать отцу об утреннем происшествии? Пока Берхард раздумывал, ландграф продолжал говорить:

– Завтра после полудня в Регенплатц прибывает Зигмина Фатнхайн. Ты вместе со мной поедешь её встречать. И чтоб был любезен! С сегодняшнего дня гости уже собираются, со дня на день прибудет король Фридрих, и я очень хочу надеяться, что никаких сюрпризов ты мне не устроишь. Я позже и с Густавом ещё раз поговорю об этом.

– Вы сообщили Гретте о болезни её жениха? – спросил Берхард.

Генрих опустил глаза.

– Нет, – снизив тон, произнёс он. – Но барон знает об этом.

– И не сказал дочери?

– Зачем её огорчать раньше времени? Да и припадки у Густава достаточно редки.

– Сегодня случился.

– Но она же не видела.

– А может, видела, но молчит? А вдруг Гретта откажется выходить замуж за Густава?

– Не откажется. – Генрих прошёл и сел за стол, он чувствовал себя правым. – Гретта послушная дочь и поступит так, как ей скажет отец. А барон Хафф заинтересован, чтобы его обедневшие имения взял под покровительство богатый Регенплатц. Да и дочь его станет графиней фон Регентропф. Громкое звание, гордость и уважение.

Берхард лишь разочарованно усмехнулся. Бесполезно что-либо доказывать. Его никто не поймёт, Гретту никто не пожалеет. Выгода важнее любви, лицемерные гости нужнее счастья.

– Как же вы жестоки к своим детям, – упрекнул Берхард.

Генрих вновь опустил взор, но на лице сохранил невозмутимость.

– Ступай. Готовься ко встрече с невестой своей, – приказал он. – И прекращай каждое утро куда-то уезжать с Кларком. Гости у нас важные, при них надо быть.

Юноша развернулся и направился к выходу. Но перед дверью остановился и обернулся.

– Лучше бы вы тогда уехали, – негромко высказал он отцу. – Моя мама была бы сейчас жива, а я не оказался бы в родной семье изгоем.

После завтрака Гретта закрылась в своей комнате. Настроение было тоскливым, и думы были тяжёлыми. Девушка подошла к окну – яркое солнце, зелень листвы, птичий гомон… Но нет, ничего не радовало, не приносило душе успокоение. В голове вновь и вновь воскресал её давешний разговор с отцом, разговор, на который возлагалась слабая надежда на понимание и поддержку любящего отца. Но не оправдалась надежда, и получила Гретта лишь разочарование да уныние.

– Папа, мне не нравится Густав, – говорила она отцу.

– Вот как? – подивился Рюдегер. – Но ещё три дня назад ты говорила совершенно иное.

– То было первое впечатление. Теперь же я узнала его лучше. Папа, я не хочу выходить за него.

Барон вздохнул и приблизился к дочери.

– Густав тебя чем-то обидел?

Гретта опустила глаза. Рассказать всё отцу или нет?

– Он груб со мной, неинтересен, – уклончиво пояснила она. – Он не люб мне. Боюсь, моя жизнь с ним будет безрадостной.

Рюдегер удручённо покачал головой. Он уже успокоился, уже радовался, что дочь его выйдет замуж не только по расчёту, но и по любви. И вдруг выясняется, что чувство, которое вроде бы затеплилось, так и не разгорелось.

– Да, Густав несколько резок, – неохотно признал Рюдегер, – в чём-то даже и груб… Но в целом он хороший человек, он не станет тебя обижать, я уверен в этом.

Гретта расстроенно вздохнула – оказывается, чтобы отказаться от свадьбы, её отцу нужны более веские причины.

– Ты привыкнешь к Густаву, – продолжал Рюдегер. – Он умён и деятелен. Он станет опорой тебе и защитой нашим землям…

– Возможно, и всё же я не хочу быть с ним. – И с мольбой взглянув на отца, Гретта повторила. – Папа, я не хочу быть с ним.

– Но подумай, сколько выгоды принесёт этот брак и тебе, и твоим детям, и землям нашим…

– Но сердцу моему выгоды не будет никакой.

Именно в тот момент барон догадался, что мольбы дочери слишком настойчивы, и это, должно быть, неспроста. Рюдегер нахмурился:

– Ты влюблена в другого юношу? – Вместо ответа Гретта молча опустила глаза. – В кого?

Признание вылетело быстрее, нежели Гретта успела обдумать его.

– Берхард Регентропф.

– Что? – Барон был встревожен. – Нет, дочка, затуши эту любовь, пока она не загорелась пламенем. Берхард не для тебя, он уже связан обязательствами с другой девушкой.

– Ещё не связан, и он тоже меня любит.

– Боже мой! При других обстоятельствах я был бы только рад вашим чувствам. Но сейчас… Ландграф не согласится поменять своё решение и женить Берхарда на тебе. Ты должна понимать это.

– Я понимаю, – упавшим голосом отозвалась Гретта.

– К сожалению, многое в жизни происходит не так, как мы того желаем. – Рюдегер по-отечески обнял дочь. – Обрати любовь свою на Густава, отдай ему свою нежность. Забудь Берхарда.

– Я не смогу, – и глаза девушки наполнились слезами.

– Гретта, ты обещала мне быть благоразумной. Ты клялась, что сохранишь честь свою.

– Я не хочу быть с Густавом. Батюшка, пожалейте меня.

Но вместо жалости барон, напротив, отстранил от себя дочь и, спрятав ласковые нотки, строго произнёс:

– С Берхардом ты тоже не сможешь быть. Влюблённость ваша ещё очень слаба, убить её труда не много надо, да и боль будет короткой. Повернись к Густаву; он умён, красив и благороден, он даст тебе положение, богатство. И он любит тебя. За ним ты будешь, как за каменной стеной! Отречься от брака с ним – дело лёгкое, но что потом? Берхард в объятиях молодой красивой жены забудет о тебе, Густав найдёт другую, более разумную невесту, а тебе останется прежнее серое существование, подсчёт скудного урожая да заготовки на зиму. А после ты всё равно выйдешь замуж, ведь это нужно сделать, но сомневаюсь, что в третий раз тебе повезёт так, как сейчас. Или ты желаешь уйти в монастырь?!

Гретта лишь тихо всхлипывала и молчала, она не знала, что отвечать.

– Как была бы рада твоя матушка, если б видела, чьей невестой ты стала, в какую роскошь, в какое величие ввела тебя судьба, – говорил Рюдегер. – Как гордилась бы она тем, что дочь её стала графиней фон Регентропф! Нет-нет, чтоб я больше не слышал твои капризы: люблю, не люблю, желаю, не желаю. Ты выйдешь замуж за Густава, я тебе приказываю!

И чтоб пресечь продолжение спора, барон, ещё раз повторив свой приказ, покинул покои дочери.

Гретта снова вздохнула, как тяжелы её думы. Сколько в них вопросов, на которые слишком трудно подобрать нужный ответ. Девушка вытянула руку и подставила её под яркий и горячий луч солнца. Может, всё же стоило вчера рассказать отцу правду?

А что случилось бы, если б она отцу пожаловалась и открыла ужасный поступок жениха? Отец, конечно же, встал бы на защиту чести дочери, вызвал бы Густава на поединок и наверняка убил бы его. Бедная Патриция, как бы она пережевала смерть младшего сына. Да Патриция прокляла бы её за жалобы на Густава, а то и вообще обвинила бы в навете. А если б наоборот, Густав убил её отца? Гретта даже глаза зажмурила, боясь увидеть страшную картину. Нет, Густав не победил бы, он неопытен и слабее. Возможно даже, он упал бы в обморок из-за своей болезни. Сколько насмешек на него посыпалось бы, сколько стыда он испытал бы. А возможно, после и мстить бы стал за такой позор.

Нет, не надо ничего рассказывать. Как ни крути, ни к чему хорошему её жалобы не приведут.

Гретта устало прислонилась к стене. Оставалась ещё слабая, очень слабая надежда на доброту ландграфа, на то, что он изменит решение и отдаст ей Берхарда. Представив образ возлюбленного своего, девушка почувствовала сильную тягу к нему, великое желание увидеть его, коснуться его руки, заглянуть в его чёрные бездонные глаза. Ей так не хватало любимого, что из девичьей груди даже вырвался стон тоски.

Почему судьба оказалась столь несправедлива? Почему именно к ней?

Вдруг раздался негромкий стук, и дверь приоткрылась. Гретта встрепенулась.

– Это я, госпожа, Лизхен, – ответил знакомый женский голос.

В комнату проскользнула молодая рыжеволосая служанка и тут же затараторила:

– Ой, извините, что помешала вам, госпожа, но меня просили срочно передать вам записку.

– Кто просил?

Лизхен прикрыла за собой дверь и шёпотом заговорщика ответила:

– Господин Берхард.

Служанка достала из кармана сложенный вдвое клочок пергамента и протянула хозяйке. С бешеным биением сердца Гретта взяла в руки записку, развернула её и прочла: «Выйди прогуляться по аллее до южных ворот. Я буду ждать. Берхард.»

Будет ждать. Какие приказы отца? Какие запреты? Какое благоразумие? Любимый зовёт, он будет ждать. Обрадованная предстоящей встречей, Гретта даже не задумывалась над тем, как поступить.

– Если меня спросят, скажи, что у меня мигрень, – бросила она служанке и спешно покинула комнату.

Подобрав юбку, Гретта выбежала в сад и свернула на аллею. Девушка ничего не видела вокруг и не слышала, её мысли были уже там, у южных ворот, где ожидал её красивый смуглый юноша с ястребиными глазами. Гретта не смотрела по сторонам, она спешила; она не думала ни о последствиях, ни об оправданиях, только о предстоящей встрече.

Вот и южные ворота показались. Гретта сменила бег на быстрый шаг, до желанной встречи оставались мгновения. Вдруг позади послышался приглушённый стук копыт. Девушка обернулась, но, возникшая было тревога в её глазах, тут же сменилась на радость. Верхом на молодом жеребце к ней подъехал Берхард и, ничего не говоря, протянул руку. Гретта поняла его жест, и, приняв помощь, легко запрыгнула на спину коня.

Они летели словно птицы, свободные, счастливые, оставляя позади все страхи, врагов, расставания. Крепко обхватив возлюбленного и склонив голову на плечо его, Гретта отдалась чувству наслаждения полётом, чувству радости молодой любви. И ей было всё равно, куда увозит её Берхард, зачем увозит, главное, что он рядом с ней, и она ему доверяла.

Проехав широкое поле и пролесок за ним, Берхард выехал на берег Рейна и здесь уже заставил своего коня сменить галоп на шаг, а после и вовсе остановиться. Гретта подняла голову и огляделась. Тёмный Рейн сверкал, отражая от вод своих яркие лучи солнца, берег покрывал ковёр зелёной травы с мелким рисунком полевых цветов. За рекой возвышались холмы, их покатые склоны покрывали ровные ряды виноградников. А за холмами, ещё дальше, ввысь тянулись величественные горы. Пейзаж, от которого трудно оторвать восхищённый взгляд.

Берхард спрыгнул с коня, и помог спуститься Гретте, придерживая её за талию. Оказавшись в мужских объятиях, Гретта замерла, однако руки юноши были крепкими, но нежными, и впустили в её тело волну тепла, робкую дрожь удовольствия. Гретта подняла глаза и встретилась с ласковым взором красивых чёрных глаз Берхарда. Как же он хорош, как приятны его прикосновения, они заставляли душу трепетать и сердце биться как-то по-особенному. Берхард не спешил разнимать кольцо объятий, а Гретта и не хотела, чтоб он так поступил. Более того, в ней и самой возникло желание прикоснуться к любимому, к его коже, волосам. Девушка протянула руку и кончиками пальцев погладила смуглую щёку юноши. Новая более сильная волна тепла накрыла всё её естество. Но волна была настолько приятна, что захотелось вновь испытать её. Гретта продолжала любоваться возлюбленным, разглядывая каждую чёрточку его лица, лаская пальцами его щёку, шею, локон чёрных волос.

Мужские руки крепче сжали девичью талию, поднялись по спине, снова опустились. Они всё ещё были нежны, но уже чего-то просили. Как серьёзны глаза Берхарда, как проникновенен их взгляд. Они говорили, красноречиво говорили о том, о чём молчали сжатые губы, но о чём кричало сердце юноши. И Гретта их понимала. Да и как не понять, если её сердце билось в ритме тех же самых слов. Гретта коснулась губ юноши и вспомнила их лёгкий поцелуй. Вот бы испытать его ещё раз. И, словно прочтя это желание, Берхард склонился и поцеловал девушку в её розовые мягкие губы. Первый поцелуй был лёгким, даже несколько робким. Но прикрыв от удовольствия глаза, Гретта замерла, ожидая продолжения. И оно последовало. Поцелуй за поцелуем, всё увереннее, горячее, крепче…

Вскоре давно сдерживаемая страсть влюблённых вырвалась наружу. Жаркие поцелуи покрывали щёки, глаза, шею, жадно вдыхался запах кожи и вкушался нектар губ, руки не находили себе покоя, то лаская, то обнимая. Истома любви расслабляла и туманила сознание. Молодые люди и сами не заметили, как опустились на траву, и страсть полностью поглотила их, накрыв волной грешного желания. Гретта и не пыталась остановить Берхарда ни словом, ни жестом, наоборот, она сама желала отдать себя целиком именно этому мужчине, любимому, нежному.

Короткая боль уже забылась, осталось только наслаждение. Гретта и не думала, что физическая близость с мужчиной может доставить столько удовольствия. Она стонала, не хватало воздуха, и телу было жарко, мужские руки позволяли себе самые непристойные ласки, тяжёлое мужское дыхание обжигало лицо – и всё же лучше и приятнее этих минут Гретта ещё не переживала в своей жизни.

Голова немного кружилась, и в глазах потемнело, пик сладострастия увёл разум далеко от реальности. Мужские ласки стали мягче и спокойнее, а слух донёс тихий шёпот: «Любимая. Я никому тебя не отдам.» Какое счастье осознавать себя любимой, единственной.

Постепенно разум вернулся в реальность, Гретта увидела небо, солнце, блеск реки. И лицо Берхарда, столь милое и любимое. Юноша лежал на боку, приподнявшись на локте, его длинные волосы растрепались, рубашка от пота местами прилипла к телу, ворот её широко распахнут, открывая смуглую крепкую грудь и сильное плечо, ноги были оголены. В столь неряшливом виде молодой человек понравился Гретте ещё больше, он выглядел простым, естественным и таким близким. Но вдруг Гретта осознала, что и её внешний вид также находится в беспорядке. Она прикрыла обнажённые бёдра мятым подолом платья, поправила корсаж на груди.

– Такое красивое тело надо показывать, а не скрывать, – заметил Берхард, проведя рукой по стройной фигурке девушки.

Странно, но Гретта совсем не чувствовала стеснения перед этим мужчиной. Ей даже доставляло удовольствие, что он её рассматривал, ласкал, желал. И всё же она села, опустила юбку, совсем прикрыв босые ноги, поправила рукава. Проблему создавала развязанная тесьма на спине. Перекинув волосы через плечо, Гретта попросила Берхарда помочь. Тот с готовностью сел позади девушки, но вместо того, чтобы заняться тесьмой, принялся целовать белую изящную девичью шею.

– Берхард, я считала тебя благородным кавалером, – шутливо попрекнула Гретта, поведя плечом.

– Да, я далеко не ангел, – тем же тоном отозвался Берхард, не прерывая своего занятия. – Ты разочарованна?

– Нет. Хотя дорога в Рай для меня уже закрыта.

– Не переживай. Зато в аду мы не будем тосковать друг о друге.

Гретта промолчала на это. Она всегда старалась жить по заповедям, хранила честь свою, была послушной и богобоязненной. Но всего один взгляд ярких чёрных глаз, всего один поцелуй ласковых губ – и всё забыто, всё смыто волной любви, сожжено огнём страсти. Но, как ни странно, виноватой себя за это она совершенно не чувствовала.

– Гретта, давай уедем отсюда вдвоём, – вдруг предложил Берхард, и голос его стал серьёзнее.

– Куда? – спросила Гретта.

– Не знаю. Какая разница? Как можно дальше.

– А почему нельзя остаться?

Шутки и игры окончились, настало время разрешать проблемы.

– Я вчера говорил с отцом, – поведал Берхард, занявшись наконец тесьмой. – Он не поддержал меня и приказал жениться на Зигмине Фатнхайн.

Гретта понурила голову.

– Мой батюшка тоже пожелал мне как можно скорее забыть тебя, – сказала она. – Но я не смогу выполнить его просьбу.

– Я тоже не сумею исполнить приказание. Поэтому и предлагаю тебе бежать.

Гретта задумалась. Наверно, Берхард прав, здесь они не найдут поддержки. Чтобы быть вместе, им придётся покинуть родной дом, родных людей…

– Но оставить отца я тоже не смогу, – проговорила Гретта. – Он очень одинок. Я – единственный близкий человек, который у него остался, его опора, его надежда. Покинуть его равно предательству.

– Однако по-другому не получается. Либо нам жить врозь, но в послушании, либо вместе, но… против всех.

Завязав тесьму, Берхард встал, оделся, привёл себя в порядок, а после сел рядом с Греттой так, чтобы видеть её лицо и решительно сделал ещё одно предложение:

– Давай обвенчаемся тайно.

Гретта вскинула на Берхарда взгляд полный удивления.

– Мы будем соединены Божьим благословением, и нас уже никто не сможет разъединить, – продолжал юноша. – Будут упрекать, осуждать… но всё равно будут бессильны что-либо изменить.

– Нас проклянут.

– Кто? Разве что маркграф. Мой отец… (бедное его сердце), – сочувственно улыбнулся Берхард. – Он, конечно, будет разгневан, но, я уверен, со временем простит. А барону и гневаться-то не на что. Мы будем жить с ним, я стану его помощником.

– А как же Регенплатц?

– Оставлю его Густаву.

– Брат не простит тебя за то, что ты украл у него невесту.

– Простит. За трон Регенплатца он мне всё простит. К тому же он может жениться на Зигмине, тогда и маркграф не останется в обиде. Все формальные условия по отношению к его дочери будут соблюдены.

Гретта улыбнулась. Как всё хорошо и просто получалось. Да, Берхард действительно нашёл выход. Юноша взял за руки свою возлюбленную и, заглянув ей в глаза, спросил:

– Милая моя Гретта, ты согласна стать моей женой?

– Конечно, согласна, – пылко ответила девушка. – И душа моя и тело принадлежат отныне только тебе одному.

– И согласна поступить так, как я тебе предлагаю?

– Согласна. Согласна! Вот только пожениться нам нужно как можно скорее.

– Да. Сегодня ночью.

– Сегодня.

– Пока я с отцом буду встречать маркграфа и дочь его, Кларк поедет в монастырь, найдёт там для нас какого-нибудь монаха, который согласится на тайное бракосочетание. А поздно вечером и мы с тобой туда подъедем. Кларк станет нашим свидетелем, а ты возьми с собой Лизхен.

– Да, Лизхен можно доверять. Она хоть и болтушка, но когда надо, умеет хранить тайну.

– Да ей и не придётся долго сдерживать свой язык. Завтра мы с тобой сами объявим всем о нашем поступке.

Гретта невольно испуганно ахнула, представив этот страшный момент.

– Не переживай, любимая, и ничего не бойся, – утешал Берхард возлюбленную свою. – Завтра нам предстоит трудный, тяжёлый день. Зато потом как счастливы мы будем! Как свободны!

Гретта расслабилась и вновь улыбнулась. Всего один день потерпеть, совсем чуть-чуть.

– Я верю тебе, Берхард.

В благодарность за такие слова Берхард наградил любимую самым нежным поцелуем.

– И всё-таки я опасаюсь твоего брата, – после призналась Гретта. – Уж очень он вспыльчив и зол на тебя. Почему Густав столь враждебен к тебе?

Берхард отвёл глаза. Тема неприятна, но Гретта должна знать всё.

– До тебя, верно, доходили слухи, что Патриция мне не родная мать? – сказал Берхард.

– Доходили. Но я думала, что это просто злые слухи.

– Нет. Это правда. Моя настоящая мама была простой горожанкой. Звали её Эльза Штаузенг. Подарив мне жизнь, сама она умерла. Я её не знал и видел только на портрете. Мой отец очень любил её, даже сильнее, чем жену свою. Потому, наверно, и решил поставить именно меня наследником и главой Регенплатца. Патриции, конечно, обидно, что её сын, законнорожденный сын, вдруг станет слугой бастарду. За это меня и ненавидят в этой семье, считают, что занимаю я чужое место. Возможно, в чём-то они и правы. Между мной и Густавом идёт пожизненная вражда, он мечтает о троне Регенплатца, на который имеет больше прав, чем я. Сегодня он даже грозит мне войной. Иногда мне кажется, что я жив только до тех пор, пока у него есть надежда занять этот трон мирным путём.

– Ты говорил об этом отцу?

– Конечно. Но отец мой упрям. Он решил, что правителем Регенплатца должен стать только я, и никаких возражений слышать не желает. Более того, он хочет сразу после свадьбы моей официально передать мне все права правления. Правда, об этом пока никто не знает.

– Густав, наверно, придёт в ярость.

– Без сомнения. Но я не боюсь его, Гретта. И если я отказываюсь от Регенплатца, то только потому, что передо мной встал выбор – ты или трон. Согласись отец на нашу с тобой свадьбу, и я не стал бы отрекаться от столь великого и почётного наследия. Наверно, я совершаю предательство по отношению к отцу, но… мне кажется, мой проступок принесёт пользу всем. Мы с тобой будем вместе, Густав получит то, о чём мечтал всю жизнь, Патриция успокоится, мир Регенплатца не будет потревожен нашими семейными рознями. Отец слишком упрям, ему ничего не докажешь. Говорят, упрямство – это самая яркая черта нашей фамилии. Но я тоже Регентропф и тоже упрям. И я хочу быть с тобой и только с тобой.