Текст книги "Русский рыцарь"

Глава 31
Галицкая боярыня

Погожим осенним днем ладья купца Алексы подошла к Галичу. Когда Любим помог молодой жене сойти на пристань, она с любопытством огляделась. Справа расположился шумный рынок, слева раскинулся посад, где было много дворов с избами и огородами, а чуть далее виднелась деревянная крепостная стена с открытыми воротами.

Любим хотел отправить Жердея и Боянку за повозкой, но Агнесса настояла, чтобы идти пешком. Вещей у них было немного: в основном то, что боярин купил в пути для молодой жены. Силач Боремир сумел почти все взвалить на себя, оставив немного ноши для Деляна. Боянка, Грабко, Жердей, Найдена и Поспел шли налегке.

Агнессе захотелось посетить рынок, и муж послушно повел ее туда. Прилавки ломились от множества замечательных товаров. Здесь была посуда: как глиняная, покрытая яркой глазурью, так и металлическая, украшенная тонкой филигранью. В большом количестве лежали искусные украшения: подвески из золота с эмалью, браслеты из серебра с чернью и многое другое. Материи продавались и самые дешевые, и очень дорогие. Особое восхищение у Агнессы вызвали изящные пряслица, выточенные из камня нежно-розового цвета.

– Я такой красоты нигде не видела! – воскликнула она.

Муж, не раздумывая, купил ей розовое пряслице. Пока он расплачивался с торговцем, она оглянулась и увидела, что теперь нагружены не только Боремир и Делян. Боянка несла браслеты и подвески, Грабко обхватил серебряный шарообразный сосуд с отчеканенным изображением сиринов в орнаменте, а Жердей держал на своих худых плечах рулон плотной ворсистой ткани с золотыми и серебряными нитями в основе.

Агнесса озабочено покачала головой. Как муж не скрывал от нее свое финансовое положение, она все-таки узнала, что своих денег у него давно нет, и все потраченное после Константинополя взято в долг у Алексы.

С торжища боярин, боярыня и их слуги направились к городским воротам. День был солнечный. Ветер приносил с ремесленной слободы запахи металла, глины и кожи. У Агнессы немного кружилась голова, но в ее душе царило умиротворение. Ей нравился город, нравились люди, нравилась начинающаяся новая жизнь.

Двое стражников у ворот сразу узнали Любима Радковича.

– Доброго здравия боярину! – воскликнул один.

– С возвращеницем тебя из святых мест! – подхватил другой.

– Спасибо на добром слове! И вам доброго здравия! – откликнулся Любим.

– Да, ты никак, боярин, оженился за морем? – спросил стражник постарше.

– Оженился, – с гордостью ответил боярин.

Стражник помоложе так глянул на уже начавший округляться живот молодой боярыни, что она густо покраснела.

– А ты, боярин, времени даром не терял, – усмехнулся молодой стражник.

Любим широко улыбнулся.

– А чего ждать-то? Детушки в семействе – первое дело.

– Ну, долгих и счастливых лет вам жизни! – воскликнул стражник постарше.

– Детушек вам побольше! – пожелал его молодой товарищ, ухмыляясь.

Агнесса слушала беседу и с удовольствием отмечала, что она кое-что понимает. Значит, муж не зря потратил время, обучая ее русскому языку.

– Здравы ли наши князья? – поинтересовался Любим.

– Князья наши, Владимирко Володарьевич и сынок его, Ярослав Владимиркович, слава Христу, оба здравы, – отвечал молодой стражник.

– А что в Галиче творилось, покуда я за море ходил?

Стражник постарше начал рассказывать:

– Все воюет наш Владимирко Володарьевич, благослови его Господь, с королем угорским да с князем киевским, Изяславом Мстиславовичем. В самом же Галиче, слава Иисусе, тишь да благодать. Третьего дня оба князя отправились на охоту.

Боярин хмыкнул:

– Любит Владимирко Володарьевич охотиться, и ничем его от той любви не отворотишь.

– Ну да, – согласился стражник. – Но нынче наш князь уже осторожничает, опосля того, как племянник его чуть со стола не согнал. В Галиче полно княжеских соглядатаев, и случись беда – они вмиг сообщат о ней Владимирку Володарьевичу.

– Дай Бог ему и князю Ярославу Владимирковичу многих лет жизни, – пожелал боярин.

Он взял жену за руку, и они вместе вошли в ворота. За деревянной стеной Агнесса сразу обратила внимание на высившийся вдали большой купол храма и осенила себя крестным знамением.

– Там наш Успенский собор, – сообщил Любим, указывая на купол. – По своей красе он разве что с киевской да цареградской Софией может равняться.

Хотя Агнесса никогда не видела киевскую Софию, она доверяла мнению мужу.

Они шли по покрытой опавшими листьями деревянной мостовой мимо высоких оград, за которыми были видны островерхие крыши и украшенные затейливой резьбой терема. Иногда Агнессе попадались на глаза купола-луковицы небольших храмов.

На повороте одной из улиц Любим и его жена едва не столкнулись с высоким светловолосым мужчиной лет около сорока. Судя по одежде, этот человек принадлежал к местной знати: на нем были отделанная рысьим мехом шапка, свита8585
  Свита – мужская верхняя одежда, надевавшаяся через голову.


[Закрыть] серебристого цвета и красные сапоги.

– Братец мой! Бажен! – обрадовался Любим.

Муж многое успел рассказать Агнессе о своем младшем брате, охарактеризовав его, как человека доброго и глубоко набожного. Бажен тоже не имел детей, но не роптал по этому поводу, а принимал действительность такой, какая она есть. Младший брат очень любил старшего, и единственная размолвка между ними случилась, когда Любим и его покойная жена стали обращаться к волхвам в надежде на то, что колдовство поможет им стать, наконец, родителями. А вот, когда Любим собрался к святому старцу на Афон, Бажен с одобрением отнесся к его намерению.

Встретившись после долгой разлуки, братья кинулись друг к другу в объятия.

– Братец! – восклицал Любим. – Как же я по тебе соскучился!

Бажен счастливо засмеялся:

– А я так прямо ушам своим не поверил, когда услыхал, что ты уже в Галиче да еще не один, а с младой женой.

Агнесса смутилась, не зная, как деверь отнесется к ней, родившейся и выросшей в других землях, привыкшей к другим обычаям, молившейся прежде в храмах другого христианского вероисповедания. Но Бажен смотрел на невестку так ласково, что она сразу же оправилась от смущения и вспомнила рассказы мужа о русских обычаях. Потупив взор, молодая боярыня отвесила деверю низкий поклон. Он тоже почтительно ей поклонился, а потом трижды поцеловал ее в обе щеки.

– Здравствуй, здравствуй, милая сестрица! Э, да ты уже в тягости! Вот радость-то! Значит, не пресечется род наш! Смилостивился над нами Господь!

– Смилостивился! – подтвердил старший брат.

– Ну, идемте, хозяева, на ваш двор, – позвал Бажен.

Они зашагали по улице.

– А мы аж до самого святого града Иерусалима добрались, – сообщил Любим брату.

– Ах, ты Боже мой! – поразился тот. – Неужто ты в самом Святом граде был?

– Там-то я и нашел жену себе, мою Агнию Вильямовну.

– Значит, тебе ее сам Господь даровал, – убежденно сказал Бажен.

– И я так полагаю, – согласился с ним старший брат.

– А отколь ты родом будешь, сестрица? – поинтересовался Бажен.

– Из королевства франков она, – ответил за жену Любим.

Поскольку Бажен никогда прежде не слышал о франках, он решил, что их королевство находится где-то рядом со Святой землей.

– А твоя жена, Бажен, здрава али нет? – поинтересовался Любим.

– Здрава, слава Иисусу, моя Белослава, – отозвался Бажен.

Братья остановились возле широких ворот с резным навесом.

– Вот мы и у себя, хозяюшка – сказал Любим жене.

Во дворе собралась вся челядь. Слуги стояли вдоль вымощенной досточками тропинки, ведущей к красивому дому с островерхой крышей.

«Здесь все из дерева, – отметила Агнесса. – Это очень красиво, и глядится уютнее, чем каменные дома».

Челядинцы искренно радовались возвращению своего господина, а на его молодую жену поглядывали с некоторой настороженностью, однако ее это нисколько не задевало. Несмотря на молодость, у Агнессы было достаточно жизненного опыта, дабы понимать, что любви и уважения людей, если даже они твои слуги, надо добиваться. Во всяком случае, сейчас она точно знала: как бы кто-либо к ней не относился, обидеть ее не посмеют, потому что этого не позволит Любим.

Хозяина и его молодую жену ждала сытная трапеза, после окончания которой Бажен сообщил родственником, что уезжает к себе в Перемышль. Любим попытался уговорить брата остаться, но тот упрямо стоял на своем.

– Не взыщи, братец, но я, покуда ты был в дальних краях, у тебя больше жил, чем у себя, и свою жену почитай не видал. Соскучился уже по ней.

Любим догадывался об истинной причине такого спешного отъезда. Добрейший Бажен хотел дать возможность брату побыть наедине с молодой женой. Братья поспорили, но в конце концов старший отпустил младшего, взяв с него слово, что они будут теперь часто видеться.

Проводив в путь Бажена, муж и жена помылись в бане, затем она отправилась отдыхать. На мягких пуховых перинах Агнесса проспала остаток дня и всю ночь. Проснулась за это время она только один раз, когда муж поправил на ней одеяло и поцеловал ее. Пробормотав что-то, Агнесса опять погрузилась в сон.

На следующий день отдохнувшие Агнесса и Любим собирались к обедне. Молодая боярыня принарядилась и, посмотревшись в ковш с водой, осталась собой довольна.

– Краса писаная – наша боярыня! – восхищенно воскликнула Боянка, помогавшая своей госпоже одеваться.

Агнесса спустилась в большую горницу, где ее ждал муж.

– Не тяжко ли тебе, лада моя, ходить по лестнице? – озабоченно спросил он.

Она укоризненно покачала головой.

– Ты мне скоро шагу не дашь ступить.

В сопровождении слуг боярин и боярыня направились в Успенский собор. Утром прошел дождь, и когда после него выглянуло солнце, засверкали позолотой вымытые дождевой водой купола храмов, засияла осеняя листва, заблестели многочисленные лужицы. Людей на улицах было много, несмотря на недавнюю непогоду, потому что деревянные мостовые давали возможность галичанам не утопать в грязи, как жителям Парижа и других городов Западной Европы.

Приблизившись к Успенскому собору, Агнесса убедилась, что он действительно великолепен. Храм был украшен изогнутыми глухими арками, изящными колонками, искусными карнизами, резными выступами и открытыми галереями.

«Удивительные мастера возвели его!» – восхитилась Агнесса.

А на площади возле собора собралась толпа, в которой находились представители всех сословий и народов, обитающих в Галицком княжестве. Кроме русских, здесь можно было увидеть волохов, греков (они состояли на службе у князя в должностях, требовавших наличие хорошего образование, или были священниками), словаков, поляков и венгров. В Галиче господствовала веротерпимость, и если перед храмом появлялся местный иудей, чтобы узнать последние городские новости, к нему относились без малейшей неприязни.

Агнессу поразила осанка русских женщин.

«Пресвятая Дева! Здесь не только дамы, но и простолюдинки, держат спину по-королевски!»

Ее занимали они, а их, разумеется, интересовала она. Слух о том, что боярин Любим Радкович привез из Святой земли жену, облетел уже весь город, и теперь галичане дружно пялились на молодую боярыню, прибывшую из неведомого почти никому из них королевства франков. Бояре спешили поздороваться с Любимом и его красивой молодицей.

– Не зазря ты, Любим, за море ходил, – весело заметил боярин Никита Чагрич.

– Зазря в святых местах никто не бывает, – отозвался Любим.

Никита усмехнулся:

– Не всякий, кто бывает в святых местах, привозит оттоль жену-красавицу.

Любим хотел что-то сказать в ответ, но едва он открыл рот, как со стороны западных городских ворот раздался топот множества копыт.

– Кажись, князья с охоты ворочаются, – предположил Чагрич.

Он оказался прав: не успел народ зайти в собор, как на площадь выехали всадники во главе с князем Владимирком Володарьевичем и его сыном, князем Ярославом Владимирковичем.

Хотя князю-отцу еще не перевалило за пятьдесят лет, выглядел он стариком. Был Владимирко Володарьевич довольно рослый и очень худой, его волосы поседели, а черты лица заострились. Наряд старого князя состоял из расшитой жемчугом собольей шапки, роскошной золотистой свиты, подбитого мехом соболя алого корзно8686
  Корзно – плащ, который накидывали на левое плечо, а на правом застегивали пряжкой.


[Закрыть] и отделанных золотом красных сапожек.

Ярослав Владимиркович ростом не догнал отца, но смотрелся рядом с ним, как цветущий куст возле высохшего дерева. Румяное лицо молодого князя пышило здоровьем, а от его прекрасно сложенного тела исходила мужская сила. Свита, шапка и сапоги на Ярославе Владимирковиче были почти такими же, как и на старом князе, его корзно цвета морской волны очень красиво развевалось за крепкими плечами.

Князья остановились у заполненной нищими паперти Успенского собора, слезли с коней и осенили себя крестным знамением. Затем Владимирко Володарьевич обвел толпу на площади тяжелым взглядом и, заметив Любима Радковича, проговорил с явным сожалением:

– Воротился? А я думал, что ты навеки сгинул в странствиях.

– Все в воле Божье, – без всякой обиды отозвался боярин.

– Ну да, – буркнул галицкий князь и вопросительно посмотрел на Агнессу.

– Боярыня моя, Агния Вильямовна, – представил жену Любим.

– Отколь ты ее взял?

– Нашел я ее в святом граде Иерусалиме, а родом она из королевства франков.

Оба князя глянули на молодую боярыню с любопытством. А ей внезапно бросилось в глаза отдаленное сходство Ярослава с Борисом, и она вспомнила, что молодой князь приходится ее бывшему возлюбленному племянником.

Агнесса судорожно глотнула воздух и опустила глаза.

«Господь милосердный! Помоги мне забыть его!»

– Неужто ты на Руси не мог сыскать себе жену? – недовольно спросил старый князь у Любима.

Тот развел руками.

– Не я решил, а Господь.

– А родичи у твоей жены есть?

– Нет, она сирота, братьев и сестер не имеет, дядю поганые убили, а тут еще последний ее защитник, их князь, взял да и помер в одночасье на Святой земле.

Владимирко Володарьевич понимающе кивнул.

– И ты, значит, решил взять девицу под свою защиту? Что ж, дело доброе. Ладно, живите!

– Бом! Бо-ом! Бо-о-ом! – запел колокол собора, и люди дружно начали креститься.

Любим обратился к галицкому князю:

– Обедня уж началась. Нам бы с боярыней помолиться в храме.

– Ступайте! – сердито отозвался Владимирко Володарьевич. – Кто вас держит?

Оба князя перекрестились и направились в собор.

– Живите! Будто бы мы с женой станем тебя спрашивать жить нам вместе али нет, – проворчал Любим себе под нос перед тем, как последовать за князьями.

Глава 32
Лазарь Рожна

Осенью византийский император выступил во главе войска против вторгшихся на окраины империи половцев, которых греки называли куманами. Борис вызвался участвовать в этом походе, поскольку размеренная и спокойная жизнь уже начала навивать на него скуку. Лупо по этому поводу заметил:

– Тоскливо орлу в курятнике.

Когда императорское войско добралось до Дуная, половцы успели уйти в бескрайние степи. Мануил решительно бросился в погоню за врагом, чтобы оградить империю от повторного нападения. Войско двигалось по следам, оставленным кочевниками. Перед греческими этериями8787
  Этерия – подразделение византийской армии.


[Закрыть] и состоящей из иноземных наемников императорской гвардией широко простиралась степь, где не было иных живых существ, кроме парящих в небе и сидящих на кочках коршунов. Осень выдалась на редкость сухой. Днем светило яркое, но уже не палящее солнце, а ночью становилось так холодно, что люди могли согреться только у огня.

Постепенно равнина становилась все холмистее, и, наконец, в один из вечеров воины увидели далеко впереди себя вершины гор.

Борис заметил с грустной усмешкой:

– Отсюда до Галицкого княжества рукой подать. Этак мы, гонясь за половцами, на Русь заявимся.

Мануил упрямо тряхнул головой.

– Как бы там ни было, но мы должны настигнуть и покарать куманов.

– Мы их скоро нагоним и покараем, – подал голос командующий греческими катафрактами8888
  Катафракт – византийский конный воин.


[Закрыть], севаст8989
  Севаст – один из высших придворных титулов в Византийской империи.


[Закрыть] Федор Ватац.

Это утверждение было отнюдь не беспочвенным: все указывало на то, что половцы где-то недалеко. Следы от становищ кочевников выглядели совсем свежими, а ветер чаще и чаще приносил с севера запахи дыма, еды и лошадиного пота.

– Я пошлю вперед разведку, – решил Мануил.

Солнце уже спускалось за холмы, и императорское войско сделало остановку. После ужина люди стали располагаться на ночлег: военачальники разбрелись по шатрам, а простые ратники засыпали прямо на земле.

Борис сидел на кочке рядом со своим шатром и смотрел туда, где в сумерках еще можно было разглядеть неясные очертания горных вершин.

«За горами Галич, а за Галичем…»

– А что за теми горами? – полюбопытствовал Лупо, будто подслушав мысли своего господина.

Борис тяжело вздохнул.

– Моя родина.

– Мессир тоскует по родине?

– А ты не тоскуешь?

Лупо помотал головой.

– Нет, мессир, я больше скучаю по Константинополю, а точнее по тамошним красоткам. Вот завтра разобьем неверных, и мне удастся вернуться к моим возлюбленным.

– Разобьем ли? – засомневался Борис.

Лупо был удивлен:

– Но греки ведь хорошие воины, что бы о них не говорили спесивые рыцари. Да к тому же с нами немало кельтов9090
  Кельты – англосаксы.


[Закрыть] и норманнов.

– Половцы тоже хорошие воины.

– Разве дикое полчище устоит против хорошего войска?

– Любое из «диких полчищ» есть настоящее войско, способное сразиться с кем угодно. Кочевников можно разбить лишь при внезапном нападении, в ином же случае они огородятся своими повозками и начнут стрелы пускать – вот тогда попробуй, возьми их. Так что будем молить Бога, чтобы половцы не догадались о том, что мы за ними гонимся.

Тем временем уже совсем стемнело, и лагерь затихал. Почти не было слышно разговоров, зато отовсюду раздавался зычный храп.

– Пора и нам ложиться, – сказал Борис, поднимаясь с кочки.

– Да, пора, – согласился Лупо.

Ночь прошла спокойно, а на рассвете разведчики сообщили императору о том, что стойбище половцев совсем близко, и кочевники не подозревают о грозящей им опасности.

– Это потому что ветер, слава тебе Господи, дует не в их сторону, а к нам, – заметил Борис.

– Поспешим напасть на куманов! – воскликнул Мануил.

Выстроившись в боевом порядке, императорское войско двинулось на врага. В преддверии битвы всех охватило сильное возбуждение. Воины дрожали от нетерпения, лошади громко ржали.

А расположившиеся в долине половцы занимались своими обычными утренними делами: женщины готовили в медных котлах еду, сшивали шкуры, доили кобылиц и коров; мужчины чистили лошадей и приводили в порядок оружие. Между повозками и юртами бродили голые ребятишки.

Вдруг из-за холма вылетели во весь опор греческие катафракты, а следом за ними появились размахивающие огромными секирами норманны и кельты. В стойбище случилось смятение. Женщины и дети с визгом бросились в рассыпную: одни прятались в юрты и под повозки, другие бежали, куда глаза глядят. Мужчины хватались за оружие и прыгали на коней. Однако застигнутым врасплох половцам было не по силам организовать оборону, и вскоре им ничего другого не осталось, как спасаться бегством.

Удовлетворенный быстрой победой император даже не стал преследовать врага. Греческие воины и иноземные наемники принялись вытаскивать из юрт и повозок все мало-мальски ценное, не брезгуя ни шкурами, ни коврами, ни женскими украшениями, ни посудой. Пока одни воины собирали в мешки половецкое добро, другие ловили и насиловали половчанок.

Мануил брезгливо поморщился.

– Не опомнились бы куманы, и не напали бы на нас, пока мои воины собирают грязное тряпье да женщин тискают.

– Вряд ли они теперь опомнятся, – подал голос Борис.

– Пожалуй, стоит принять кое-какие меры предосторожности, – сказал доместик9191
  Доместик – один из высших военных титулов в Византийской империи.


[Закрыть] Михаил Гавр и ускакал прочь.

Отъехав от императора, Борис заговорил с неотступно следовавшим за ним Лупо:

– А ты, я гляжу, не желаешь разжиться половецким добром.

– Среди моих многочисленных грехов нет, хвала Христу, алчности, – отозвался Лупо и презрительно, кивнув в сторону здоровенного норманна, жадно собирающего в свой мешок утварь, тихо спел:

 
По моему дурацкому понятию,
Сей храбрый воин вовсе не стервятник,
И сравнение с вороньем
Слишком лестно для него.
На кого же он похож?
А скорее всего – на вошь.
 

Внезапно откуда-то выскочили десять мужчин в изодранных одеждах. Они все разом кинулись на колени перед императором и дружно стукнулись лбами о землю.

– Да воистину восславиться великий василевс, вызволивший христианские души из проклятого плена! – воскликнул по-гречески еще не старый, но седой как лунь человек, с красными отметинами на смуглом лице, большим шрамом на левой щеке и хитрыми черными глазками.

– Кто вы и откуда? – спросил Мануил.

– Есть среди нас болгары, волохи и русские, а я воистину ромей, – гордо ответил человек со шрамом.

Император глянул на него с сомнением.

– А ты случайно не цыган9292
  В XII веке цыгане проживали на обширной территории Византийской империи, и с тех пор они называют себя «ромами», то есть «римлянами».


[Закрыть]?

Человек со шрамом кивнул.

– Мудрость василевса беспредельна. Я воистину родился в племени цыган, но давно покинул своих соплеменников и уже много лет живу один.

– А не изгнали ли тебя сами цыгане из своего племени? – продолжал выспрашивать император. – Я слышал, что у них приветствуется обман чужаков, но не прощается надувательство своих.

Цыган с невероятной быстротой осенил себя крестным знамением.

– Да, воистину поразит меня Илия-пророк огненной стрелой, если я когда-нибудь обманул своего соплеменника!

Среди бывших пленников случилось оживление.

– Лазарь-то знамение кукишем положил, – заметил по-русски мужик с пышной русой бородой.

– Так ты, значит, Лазарь? – спросил Борис у цыгана.

Тот закивал.

– Лазарь, добрый господин, воистину Лазарь. Прежде, правда, волохи называли меня «Рожной», но потом к столь неблагозвучному прозвищу9393
  Рожна (лат. rogna) – парша, чесотка.


[Закрыть] прибавилось достойное имя святого праведника.

Тут заговорил по-валашски худой до измождения человек, чье изорванное одеяние походило на остатки рясы:

– Лазарем этого богохульника кличут за то, что он помер в Белгороде, а у нас в Берладе9494
  Берлад – город, который в XII веке формально относился к Галицкому княжеству, но фактически был независимым, ныне это город Бырлад в Румынии.


[Закрыть] воскрес.

Валашский язык произошел от латыни, поэтому император понял волоха.

– Это как же можно умереть и воскреснуть? – заинтересовался Мануил.

– Да вот так и можно, – отозвался волох в рясе. – Один человек поведал нам, как он собственными очами видел утопление жителями Белгорода нечестивого колдуна Рожны, а он возьми и объявись у нас живым и невредимым.

– Дерьмо в воде не потонет – проворчал русобородый мужик.

Император окинул бывших пленников величественным взглядом и возвестил:

– Я правитель Ромейской империи дарую вам свободу!

Стоящие на коленях люди отозвались восторженными криками на разных языках.

– Слава великому василевсу! – проорал Лазарь.

– А ты зря радуешься, – охладил его пыл император. – Тебя, пожалуй, мы сожжем, да заодно и поглядим – сумеешь ли ты спастись из огня так же, как из воды.

Два дорифора9595
  Дорифор – телохранитель византийского императора, а также военачальника или иного должностного лица. Он имел статус офицера.


[Закрыть] императора по его знаку соскочили с коней и грубо подхватили Лазаря под руки.

– Помилуй, василевс, ради Христа! – заскулил цыган.

– Христос магам не помогает, – изрек Мануил.

Борису нисколько было не жаль Лазаря, но он опасался колдунов и потому тихо сказать императору:

– А может не стоит его жечь? Бес его знает, чего от кудесника ждать, даже от мертвого, прости меня Господь.

Подумав немного, Мануил обратился к Рожне:

– Ладно, я помилую тебя, маг. Ступай, мы не станем мы тебя жечь.

Дорифоры сразу отпустили Лазаря, и тот, повалившись ниц, возопил:

– Да воистину восславится вовеки веков милость василевса!

Император нетерпеливо махнул рукой.

– Ступайте все! – прикрикнул начальник дорифоров. – Василевс дарует вам свободу!

Недавние пленники бросились собирать разбросанную повсюду еду – благо, что занятых поиском ценностей воинов, съестное совсем не интересовало. Лазарь, едва оправившись от недавнего потрясения, раздобыл где-то кусок холста и соорудил мешок, куда быстро сложил мясо из большого котла.

Вскоре приуставшие от грабежей и насилия люди начали располагаться на отдых. Вспыхнули костры, запахло дымом. Простые ратники занимали половецкие юрты, а для императора и других знатных особ ставились шатры.

– Завтра поутру мы отправляемся в обратный путь! – возвестил Мануил.

Воины отозвались радостными криками.

Ночью, когда весь лагерь уже спал, Борис сидел в одиночестве возле догорающего костра. Неожиданно из темноты послышалось осторожное покашливание, а затем кто-то тихо произнес:

– Не пугайся, добрый господин.

Узнав по голосу Лазаря, Борис проворчал:

– Много для тебя чести – испугать меня.

Лазарь подошел к костру и поклонился.

– Воистину так, благородный господин: ворон не напугает орла.

– Я думал, что ты уже ушел от нас.

– Куда же я пойду, на ночь глядя?

– Тогда ложись спать, – сердито проворчал Борис, желая поскорее избавиться от этого собеседника.

Однако Лазарь не двигался.

– Ступай! – прикрикнул на него Борис и добавил длинное ругательство по-русски.

Нисколько не смутившийся Лазарь сразу же заговорил на русском языке:

– Уйду, добрый князь, воистину уйду, но прежде отплачу тебе за свое спасение.

Услышав знакомую с детства речь, Борис сразу подобрел:

– А ты неплохо говоришь по-русски.

– В Берладе и Белгороде воистину много русских людей, а я там часто бываю.

– А с чего ты взял, что я тебя спас?

– Мне воистину все ведомо, добрый князь, – самодовольно похвастался Лазарь.

Борис укоризненно покачал головой.

– Зазря, видать, я уберег тебя от гибели. Вас поганых кудесников давно пора всех со света сжить.

– Воистину так, добрый князь, воистину, – заюлил Лазарь. – Вот токмо, кто бы тогда поведал, что тебя желают погубить?

Борис равнодушно пожал плечами.

– Эка новость! Я и без тебя знаю о своих ворогах.

– И самый главный твой ворог – воистину король угорский, – еле слышно проговорил Лазарь.

– Отколь ты знаешь? – грозно спросил Борис.

– От самого Гёзы – ответил Лазарь.

Борис машинально схватился за меч. Колдун так испугался этого жеста, что начисто забыл русский язык и вновь заговорил по-гречески:

– Не убивай меня, добрый господин. Я тебе воистину поведаю, какие козни творит против тебя король Гёза.

– Говори, – велел Борис.

Вздохнув, Лазарь начал рассказывать о том, как он прошлым летом побывал в Секешфехерваре, где к нему явился человек из себя никакой.

– Как так никакой? – не понял Борис.

– На него как не гляди, а глазом и не за что зацепиться.

– И что он тебе сказал этот никакой человек?

– Что король воистину желает своего главного врага колдовством со свету сжить.

– Меня, значит, – заключил Борис.

– Не иначе тебя, добрый господин.

– Ну, и ты колдовал на меня?

– Если бы я колдовал, то тебя воистину давно на свете не было бы, – убежденно сказал Лазарь.

– Что же, ты отказал королю? – удивился Борис.

– Нет, не отказал – кто же себе враг? – но, явившись к королю, я воистину говорил всякий вздор, вместо заклинаний. Мной ведь был дан зарок – сживать со свету лишь своих недоброжелателей, а ты мне в прежние времена воистину ничего худого не сделал, а ныне и вовсе из беды выручил.

– Но ты же не мог прошлым летом знать, что через год я тебя от гибели спасу.

– Я, добрый господин, воистину знаю, что должно со мной и с другими случиться, – уверенно заявил Лазарь.

Борис с сомнением покачал головой.

– Как же ты тогда угодил к половцам?

– Я же знал о своем грядущем спасении, – нашелся Лазарь.

– И чем закончилось твое колдовство у короля Гёзы?

– Мне заплатили и велели убираться подальше – что я, понятно и сделал.

– Так, значит, мой племянник готов всем чертям молиться, чтобы ненавистного дядю со свету сжить? – задумчиво проговорил Борис.

Лазарь всплеснул руками.

– Вот как! Значит, король Гёза племянник доброму господину? А похожи вы воистину, как отец с сыном.

– Мне о том сходстве многие говорили.

– И воистину правду говорили, благородный господин, воистину!

– Воистину перед нами редкий мошенник, – сказал Лупо, появляясь из шатра.

– Ты подслушивал? – строго спросил Борис.

Его верный слуга нисколько не смутился.

– Прошу прощение за свою дерзость, но если бы мессир Борис договаривался с красоткой о свидании, я непременно заткнул бы уши.

– Так-таки и заткнул бы? – хмыкнул Борис.

– Клянусь обедней!

– Ладно, дай Лазарю пару серебряных монет в благодарность за его нежелание меня колдовством губить.

Лупо сходил в шатер за деньгами. Как только он вернулся, Лазарь с готовностью протянул руку.

– Бери, маг, – заворчал Лупо. – Вот тебе серебро, и благодари мессира за его милость. По мне так ты и медного гроша недостоин.

Схватив монеты, Лазарь принялся подобострастно кланяться.

– Пусть Господь возблагодарит доброго господина за его щедрость. А напоследок я тебе вот еще что скажу: будь осторожен, когда вернешься из похода. Воистину берегись, добрый господин, одного… нет, двух людей из тех, кто тебе хорошо знаком.

– Ступай! – нетерпеливо воскликнул Борис.

Лазарь еще раз поклонился и скрылся в темноте.

– Вот плут, – сказал ему вслед Лупо.

– Но про свою встречу с королем Гёзой он, кажется, не соврал, – заключил Борис.