Текст книги "Русский рыцарь"

Глава 33
Гонки на колесницах, и что случилось после них

Разгромив половцев, Мануил спешил вернуться в Константинополь, но тут зарядили, словно устыдившись прежней лени, почти беспрерывные дожди. Дороги раскисли, из-за чего императорское войско добралось до столицы только после Рождества. Однако перипетии трудного пути были забыты, когда начались торжества по случаю победы над куманами. А самым главным событием этого грандиозного празднества стало любимое развлечение жителей Константинополя – гонки на колесницах.

Огромная толпа собралась у ипподрома еще до рассвета. Половина зрителей была в зеленом, остальные оделись в синее. Это были две константинопольские партии, которые следили за порядком в городе, участвовали в некоторых императорских церемониях, но в основном – болели за своих наездников на гонках и устраивали потасовки после окончания состязаний. Однако утром «синие» и «зеленые» вели себя мирно, оставив свои распри на потом. В преддверии зрелища у всех было только одно желание – скорее попасть внутрь ипподрома.

Наконец, ворота отворились, и люди кинулись занимать мраморные скамьи на трибунах. Когда народ расселся по местам, старший конюший императора провел последнюю проверку перед началом состязания: проследил за тем, чтобы возничие и зрители (в первую очередь лидеры «синих» и «зеленых») находились на своих положенных местах.

И вот двери императорской ложи распахнулись, и под восторженные рукоплескания всего ипподрома Мануил вышел к публике в ослепительном пурпурном с золотом наряде. Подняв полу своей мантии, он трижды благословил крестным знамением зрителей, затем сел в кресло. В ложе, кроме императора, находились его родственники и сановники. Борис тоже был там.

Как только префект положил на возвышение семь страусовых яиц (на одно меньше, чем число забегов), Мануил бросил белый платок, что послужило сигналом для того, чтобы дверцы стойл распахнулись, и первые четыре колесницы выкатились на широкую дорожку. Началось состязание. Колесницы мчались восемь кругов вокруг возвышавшихся в центре ипподрома монументов, а зрители дико голосили и стучали ногами. Общий азарт не миновал и императорскую ложу, где, конечно, не вопили и не прыгали, но следили за гонками во все глаза.

Первой пришел золотисто-рыжий жеребец под управлением опытного возницы Фомы Мунта. Получив в награду от префекта пальмовую ветвь, победитель совершил на своей колеснице круг почета. Зрители славили удачливого возницу, не жалея своих глоток.

Потом были еще три забега подряд, в двух из которых первым пришел Фома Мунт.

– Сегодня его день, – сказал император.

После четырех забегов наступил перерыв, во время которого на арену вышли мимы, акробаты и фокусники, а в императорской ложе состоялась обеденная трапеза.

Едва все принялись за еду, как Андроник Комнин, не стесняясь присутствием императора, обратился к Борису:

– Как поживает твоя жена?

– Хорошо, – буркнул Борис.

– А почему ее сегодня нет с нашими женами?

По сложившейся за сотни лет традиции женщинам на ипподром вход был закрыт. В далекие времена даже императрицы не видели, происходивших там действ, но император Константин Мономах9696
  Константин IX Мономах – византийский император (1042 – 1055).


[Закрыть] разрешил своим родственницам наблюдать за гонками с крыши храма Святого Стефана – с тех пор это так и повелось.

– Нездорова она, – ответил Борис на вопрос Андроника Комнина.

Тот шутливо погрозил пальцем.

– Ох, братец! Знаем мы это женское нездоровье!

– Жена архонта9797
  Архонт – начальствующий: так в Византии называли иноземных правителей.


[Закрыть] Бориса беременна, – подал голос Исаак Комнин.

Весть о беременности Анны уже разлетелись по двору и вряд ли миновали ушей Андроника Комнина, однако он сделал вид, что слышит об этом впервые.

– Да, ну? Неужели?

– А почему тебя, Андроник, это так удивляет? – спросил с явным неудовольствием Мануил.

Андроник нагло ухмыльнулся:

– Я нисколько не удивлен, а только рад за нашего родственника: он так мало времени был с женой и успел сделать ей ребенка.

– На что ты намекаешь? – вспыхнул Борис.

– Я? Намекаю? – заюлил Андроник. – Помилуй Боже! Ты, брат Борис, неверно меня понял.

Император досадливо поморщился, поскольку ему уже порядком успели надоесть выходки речистого родственника. Заметив это недовольство, Андроник Комнин замолчал и не промолвил ни слова до конца трапезы, но перед началом нового забега опять подал голос:

– Пока еще есть время, я, дабы вернуть хорошее настроение василевсу, расскажу один забавный случай.

Мануил даже не повернул головы, давая понять двоюродному брату, что вовсе не желает слушать его разглагольствований, но Андроник, не обращая на это никакого внимания, весело продолжил:

– История эта про некого стратиота9898
  Стратиот – земледелец, владеющий землей на условиях несения военной службы.


[Закрыть] из Фессалоников. Вернулся он как-то с войны и узнал о том, что жена беременна. Стратиот от счастья был сам не свой, с нетерпением ждал того дна, когда станет отцом. Наконец, ребенок появляется на свет и оказывается как две капли воды похожим на их соседа, армянина, – закончил он с громким смехом.

Никто не поддержал Андроника Комнина даже улыбкой, а император, окончательно выйдя из себя, сердито сказал:

– Если ты, Андроник, веселишься кстати и некстати, значит, тебя в Константинополе совсем одолела скука. А от скуки первое снадобье – это война. Отправляйся-ка, дорогой мой родственник, в Киликию да заставь Тороса9999
  Торос II Рубенид – правитель Киликийской Армении, возглавивший борьбу в 40 – 50-ых годах XII века против попыток Византийской империи подчинить себе Киликию.


[Закрыть] признать нашу власть. Три дня тебе на сборы.

Не ожидавший такого поворота событий Андроник Комнин растерялся на пару мгновений, но, быстро взял себя в руки и промолвил елейным голосом:

– Я благодарен василевсу за оказанное доверие…

Мануил раздраженно прервал его:

– А я буду тебе благодарен, если ты перестанешь мне мешать наслаждаться гонками.

В оставшихся четырех заездах успех вновь сопутствовал Фоме Мунту, получившему еще дважды пальмовую ветвь от префекта. В конце дня император вручил неоднократному победителю заслуженную награду, состоящую из золотого оригариона100100
  Оригарион – золотой символ состязания на колесницах.


[Закрыть], серебряного шлема и серебряного пояса.

После награждения началась большая потасовка между «синими» и «зелеными» – зрелище не менее яркое, чем гонка на колесницах. Поначалу зрители мутузили друг друга на трибунах, но вскоре часть драчунов выскочила на беговую дорожку, что расширило поле битвы. Мануил и константинопольская знать с увлечением наблюдали за сражением горожан, и лишь когда дело дошло до увечий, император велел гвардейцам выгнать народ с ипподрома. «Синие» и «зеленые» тут же забыли свои распри и принялись давать дружный отпор императорской гвардии, но вскоре были все-таки вынуждены ретироваться на улицу.

Когда все закончилось, император вышел из ложи и перед тем, как сесть в носилки, подозвал к себе Бориса.

– Андроник опять пытался тебя разозлить, – сказал Мануил, поморщившись.

– Пытался.

– Ты, конечно же, не поверил его грязным намекам?

– Не поверил.

Император кивнул.

– Я тоже не сомневаюсь в том, что Анна хранит тебе верность. Случись с ней грех, мне о том донесли бы.

– Мне бы тоже.

– Да, уж, – усмехнулся император. – Придворные постельные тайны мгновенно разлетаются по всему Константинополю.

– Я уже привык к выходкам Андроника.

Мануил пожал плечами.

– И за что он тебя так невзлюбил?

У Бориса вертелось на языке:

«За то, что я у тебя в милости, а ты для него – главный враг».

Но вместо этого он сказал:

– Не знаю.

– Ладно, из Киликии Андроник не будет тебе досаждать. Через три дня он уезжает.

«Добро, кабы он и Бруно взял с собой», – подумал Борис.

Он знал, что рыцарь из Эдессы поступил на службу к Андронику Комнину, видел их вместе и неоднократно ловил на себе полный ненависти взгляд Бруно.

Император забрался в носилки, и его кортеж двинулся по улице Меса. Прочая знать тоже покидала ипподром. Слышались властные повеления и звуки ударов по спинам не слишком расторопных слуг.

Борис собрался было сесть в свои носилки, но тут ему пришла в голову мысль:

«А не погулять ли мне и не поглядеть, как здешний народ веселится?»

Хотя уже стемнело, веселье было в разгаре. Тьма прорезалась светом факелов в руках гуляющих людей и вспышками огненных фейерверков. Музыка, песни и пьяные крики сливались в невообразимый шум. Константинополь бурлил.

Отослав свои носилки, Борис направился по улице Меса, мимо больших красивых домов, соединенных одинаковыми изящными арками. За ним следовали трое слуг – Лупо, кряжистый Ферапонт и здоровяк Прокл, а впереди всех шагал Фотий с факелом. Ни Борис, ни его слуги не обратил внимание на обогнавшего их евнуха Алепу, а тот спешил сообщить Андронику Комнину о том, что неприятный ему человек будет возвращаться домой пешком и в сопровождении лишь четверых слуг.

Продвигаясь по ликующему городу, Борис наблюдал за тем, как на площадях-форумах народ пел и лихо отплясывал вокруг колонн и памятников, причем «синих» и «зеленых» зачастую можно было увидеть вместе, ввиду того, что они объявили временное перемирие. Под аркой на форуме Феодосия давали представление артисты: показывали разные чудеса фокусники, кувыркались в воздухе акробаты, выделывали коленца дети-танцоры. Вместе с греками развлекались и прочие обитатели Константинополя. В веселящейся толпе мелькали разряженные флорентинцы, генуэзцы и венецианцы; многие из них пели, а один человек очень искусно играл на виоле. Немало было и гуляющих франков. Даже надутые германцы утратили в этот вечер всю свою надменность.

Возле конной статуи императора Аркадия Борис увидел троих подвыпивших рыцарей, и, к своему неудовольствию, узнал в одном из них де Шатильона. Красавчик Рено тоже заметил «рыцаря Конрада».

– Гром и молния! Вот это встреча! Мессир Конрад!

Он широко расставил руки, явно собираясь обнять своего бывшего собрата по оружию, но товарищи помешали ему это сделать.

– Умерь свой пыл, де Шатильон, – тихо сказал один из рыцарей.

Рено ухмыльнулся:

– Ах, да! Мессир Конрад не простой рыцарь, а венгерский принц да к тому же теперь еще и муж одной из родственниц императора. Ведь верно?

– Верно, – сухо подтвердил Борис.

– Поздравляю мессира! Очень рад за него! – воскликнул де Шатильон и поклонился.

– А ты откуда здесь взялся? – осведомился Борис.

Рено пояснил:

– Мы с рыцарями, мессирами Сабраном и Савари, прибыли сегодня к императору с поручением от иерусалимского короля.

Невысокие, но довольно-таки крепкие Сабран и Савари отвесили почтительные поклоны. По своему происхождению эти два рыцаря относились к немалому числу тех французских дворян, которые не получили от родителей ничего, кроме имен знаменитых предков. Послужив какое-то время графу шампаньскому, Сабран и Савари, отправились на христианский Восток (еще до похода туда короля Людовика), по их словам, чтобы защищать христианские святыни, а на самом деле гонимые желанием приобрести себе состояние.

Поприветствовав товарищей де Шатильона, Борис обратился к нему самому:

– Ты, значит, решил обосноваться на Святой земле?

– Решил, – подтвердил Рено.

– Желаю удачи тебе и всем вам, – произнес Борис, намереваясь двинуться дальше.

Однако де Шатильон его не отпускал:

– Мессир Конрад любуется празднеством?

– Уже налюбовался, устал и хочу спать.

Борис говорил правду: его, действительно, порядком утомила прогулка по веселящемуся городу.

– Мы проводим мессира, – предложил Рено.

Борис попытался от него отвязаться:

– Зачем же вам беспокоиться? У меня есть охрана.

– Прошу прощения у мессира Конрада, – хмыкнул де Шатильон, – но мне его охрана не кажется надежной.

Молчавший до сих пор Лупо проворчал:

– Мне жаль, что я перестал быть дураком, и теперь не могу ответить мессиру де Шатильону комплементом на комплемент.

– А это ты Лупо, – узнал бывшего шута Рено. – Я и не разглядел тебя в темноте.

Борис понял, что с де Шатильоном так просто не расстаться, и решил уступить:

– Ладно, проводите меня, если у вас есть желание.

Ввосьмером они свернули с шумной улицы Меса к бухте Золотого Рога. Шагая по узким улочкам, Рено рассказывал веселые, порой довольно скабрезные, истории из жизни рыцарей Святой земли, но на берегу бухты неожиданно замолчал, и тут же порыв ветра погасил факел в руках Фотия.

– Вот черт! – ругнулся кто-то из рыцарей.

– Хорошо, что светит луна, – заметил Борис.

Некоторое время лунного света вполне хватало, однако в саду стало так темно, что с трудом можно было разглядеть друг друга. Внезапно Борис почуял опасность, и в следующее же мгновение из-за ближайших кустов выскочили люди, у которых в руках различались предметы весьма похожие на мечи и пики.

Оружия Борис при себе не имел, а у его слуг были только короткие турецкие клинки. Зато у каждого из трех рыцарей висел на поясе меч. Де Шатильон первым сделал выпад, отчего один из нападавших упал. Сабран и Савари тоже незамедлительно вступили в схватку.

Борис стремительно метнулся к убитому де Шатильоном человеку и поднял его меч, а когда выпрямился, то едва успел отбить удар, нанесенный высоким и, судя по всему, сильным мужчиной. Они сошлись в яростном противоборстве.

Неизвестно, чем бы закончился этот ночной бой, если бы к подвергшимся нападению людям не подоспела помощь в лице (или точнее в лицах) воинов императорской гвардии. Свет от горящих факелов ослепил дерущихся и хриплый голос спросил:

– Что здесь происходить?

Люди, совершившие нападение, поспешили скрыться, однако Борис все же успел узнать в своем недавнем противнике Бруно. Послышался шум ломающихся веток. Борис рванулся было в погоню, но перед ним вырос рослый аколуфом101101
  Аколуфом – предводитель кельтов в гвардии императора.


[Закрыть] и хрипло повторил:

– Так что же здесь происходить?

– На нас напали, – пояснил Борис.

– Кто?

– Они имен не назвали. Правда, одного из них я узнал – франка Бруно. Он служит Андронику Комнину.

– Я всегда считаль франков ненадежными, – сказал аколуфом.

Это утверждение вряд ли понравилось бы присутствующим франкам, владей они хотя бы немного греческим языком. Но поскольку рыцари не поняли ни слова, они выглядели довольными.

Борис увидел два трупа: один человек был убит в начале схватки де Шатильоном, а над другим стоял с окровавленным клинком Лупо. Трое рыцарей и трое слуг Бориса остались целыми и невредимыми, а вот Фотий, будто сквозь землю провалился.

– Ты не видел, куда делся Фотий? – спросил Борис у Лупо.

– Здесь я, – сказал знакомый голос, и смущенный флейтист появился из темных кустов.

– На месте мессира Конрада я повесил бы такого трусливого слугу, – проворчал де Шатильон.

– Фотий мне нужен не для охраны – возразил Борис. – Он хорошо играет на флейте, и вы сами это услышите, когда побываете у меня в гостях.

– Мессир приглашает нас в гости? – учтиво поинтересовался Савари.

– Конечно, приглашаю. Вы же мне жизнь спасли.

Де Шатильон самодовольно улыбнулся.

– Я всего лишь вернул долг, и пусть меня повесят на кишках папы римского, если нас сегодня не свел сам Господь.

– Наверное, ты прав, – согласился с ним Борис. – Что же, во славу Господа я закажу молебен, а вас прошу завтра ко мне на обеденную трапезу.

Рыцари учтиво поклонились и поблагодарили за оказанную им честь. Простившись с ними, Борис направился к своему дому в сопровождении не только своих слуг, но еще и выделенных аколуфомом двух гвардейцев. Шагающий за своим господином Лупо прихрамывал.

– Что у тебя с ногой? – спросил Борис.

– Ерунда! Я ненароком оступился, но не упал.

– Мы с тобой оба упали бы нынче навеки, кабы не встретили рыцарей. Никогда не думал, что от Рено мне может быть такая большая польза.

– Да уж, – согласился со своим господином Лупо. – Я никогда не испытывал симпатии к де Шатильону, но нынче едва его не полюбил.

Глава 34
Ненастье

Утро следующего дня выдалось пасмурным. Небо над Константинополем было покрыто темно-серыми дождливыми тучами, готовыми в любой миг извергнуть из себя дождь. В такую погоду возникает желание поспать подольше, но Борису не дал понежиться в постели явившийся от императора евнух. Мануил желал знать подробности ночного происшествия.

Войдя в Золотой зал, Борис сразу же заметил, что император не в духе – то ли на него плохо действовало собирающееся ненастье, то ли ему очень не нравилось недавнее событие.

– Рад видеть тебя живым, – буркнул Мануил отнюдь не радостно.

– Я тоже доволен тем, что не погиб, – отозвался Борис.

Стукнув ладонью по подлокотнику трона, император гневно воскликнул:

– Это кто же посмел напасть на нашего родственника да еще почти рядом с дворцом? Ты вроде бы узнал одного из разбойников?

Борис кивнул.

– Узнал франка Бруно, одержавшего победу над твоими дуками. Потом он поступил на службу к Андронику Комнину.

– Аколуфом говорил об этом. Я велел найти этого франка, однако он успел сбежать.

– Не глупец же Бруно, чтобы ждать, когда его схватят, – резонно заметил Борис.

– Этому франку есть, за что держать на тебя зло?

– Есть, – нехотя признался Борис.

– Наверное, вы какую-нибудь красавицу не поделили? – предположил Мануил.

– Было дело, – буркнул Борис, которому совсем не хотелось говорить с императором об Агнессе.

Но Мануил не заинтересовался любовной историей.

– В убитых вами людях друнгарий102102
  Друнгарий (друнгарий виглы) – чиновник с полицейскими функциями, ведавший охраной дворца.


[Закрыть] узнал слуг Андроника Комнина, – сообщил он. – Я вызывал беспокойного родственника к себе, и он поклялся именем Спасителя и в том, что ничего не знал о замысле своих слуг, и в том, что сам убил бы поднявшего на тебя меч человека, если бы сумел его найти.

«Андронику ничего не стоит солгать именем Спасителя», – подумал Борис.

Император словно услышал его мысли:

– Конечно же, Андронику особой веры нет даже, когда он клянется именем Господа нашего Иисуса. Иудино семя, будь оно неладно! Отец Андроника, Исаак, опирался на помощь магометан в борьбе с моим отцом, василевсом Иоанном, а старший сын Исаака, брат Андроника, даже принял ислам и служит конийскому султану. Так что в их семействе не особо чтят Спасителя. Я слишком многое прощал Андронику, памятуя о тех гонениях, которые претерпели он и его отец от моего отца. Однако уже пора применить к нему власть, иначе его нельзя будет утихомирить. Завтра же Андроник Комнин отправится в Киликию – воевать с Торосом и конийским султаном. А чтобы он не начал плести там интриги, я приставлю к нему побольше соглядатаев.

– Без присмотра его опасно оставлять, – согласился Борис.

– А как с тобой вчера оказались рыцари? – спросил император.

Борис рассказал о своей случайной встрече с де Шатильоном и его двумя товарищами.

– Слава Богу, что они пожелали тебя проводить, – заключил Мануил.

– Да, слава Богу, – согласился с ним Борис. – Не будь их со мной, вряд ли я стоял бы здесь живой и невредимый.

– Я обязательно награжу рыцарей, – пообещал император.

На этом их беседа закончилась. Когда Борис вышел из дворца, начал накрапывать мелкий дождик. С моря дул сырой пронизывающий ветер, от которого не спасал даже толстый шерстяной плащ.

Борис шагал мимо шумящих кустов и деревьев, испытывая одно желание – поскорее добраться до теплых покоев. Неожиданно из-за оливковой рощи ему навстречу вышли пятеро его слуг во главе с Лупо.

– Вы куда собрались? – осведомился Борис.

– Встретить мессира, – ответил Лупо.

Борис опешил. До сих пор слуги встречали и провожали его только тогда, когда он сам этого от них требовал.

Лупо разрешил недоумение своего господина:

– Мадам Анна забеспокоилась, когда узнала о ночном нападении.

Оберегая беременную жену, Борис не только сам ничего ей не рассказал, но и велел молчать слугам, поэтому слова Лупо рассердили его не на шутку.

– Кто ей проговорился? Кому язык отрезать?

Один из слуг пояснил дрожащим голосом:

– Нашу госпожу навещала жена панипарсивеста Ангела.

– Молва быстро разносится по Константинополю, – добавил Лупо.

Борис озабоченно нахмурился. Супруга Андроника Ангела, Марфа, была известной сплетницей, и она могла наговорить Анне много чего лишнего.

«Вот балаболка! В самую рань заявилась – язык почесать. И ненастье ей не помеха».

Дома Борис поспешил к Анне, дабы успокоить ее. Бледная и измученная она лежала на широком диване, в одном из своих покоев, а возле нее хлопотали две молодые служанки. Борису было жаль жену. В последнее время она заметно подурнела, но он мало обращал на это внимания, поскольку помнил, что Анна ждет его ребенка. Борис старался быть с женой предупредительным и нежным.

– Уйдите все прочь! – раздраженно велела она служанкам. – Толку от вас никакого!

Девушки вышли.

– Тебе опять худо? – с сочувствием спросил Борис.

– Почему ты мне ничего не рассказал? – всхлипнула Анна.

– Потому что боюсь за тебя и за наше дитя.

– Если бы ты знал, как я испугалась!

– Обошлось же, – сказал Борис. – С Божьей помощью я остался целым и невредимым.

– А что тебе сказал василевс? – спросила Анна.

Борис скупо передал содержание своей беседы с императором. Узнав, что на мужа напали слуги Андроника Комнина, Анна принялась защищать родственника:

– Андроник, конечно, тебя не любит, но вряд ли он причастен к злодейству. Наверняка его слуг нанял кто-то другой.

Борис поморщился, как от зубной боли.

– Кто же, по-твоему, мог нанять слуг Андроника?

– А хотя бы твой враг – король Гёза, – предположила Анна. – В Константинополе полно его лазутчиков.

– Вы, женщины, готовы свалить вину на черта, лишь бы обелить Андроника Комнина! – рассердился Борис. – Так он вам мил!

Бледное лицо Анны мгновенно стало багровым.

– Он мне вовсе не мил, – пробормотала она.

– Тогда нечего его защищать!

У Анны выступили на глаза слезы.

– А ты называл меня чужим именем, да еще в постели! – проскулила она.

Борис растерялся:

– Я тебя называл чужим именем?

– Называл… Агнессой… – прорыдала Анна.

Впервые со дня свадьбы Борис сконфузился перед женой.

– Ну, прости, ты, меня, – смущенно проговорил он и обнял ее.

Еще некоторое время Анна всхлипывала в его объятиях, потом затихла и почти мгновенно уснула. Борис осторожно положил ее на диван и вышел.

К полудню дождь усилился. Борис, разглядывая в приотворенное окно текущие по земле тоненькие ручейки, мокрую листву на деревьях и почти непроницаемую пелену над бухтой Золотого Рога, подумал:

«Франков, пожалуй, не стоит ожидать нынче в гости».

Однако, несмотря на ненастье, де Шатильон, Сабран и Савари к обеду явились. Плащи рыцарей были насквозь мокрыми, а с их сапог струями стекала вода.

Де Шатильон извинился:

– Прошу прощения, мессир Конрад! Мы здесь наследили.

– Пустяки, – успокоил гостей хозяин и, и пригласив их жестом войти в покои, добавил: – Ступайте к огню.

Спустя полчаса Борис и рыцари сидели в отделанном зеленым мрамором зале, за накрытым столом. Хотя Анна уже проснулась, чувствовала она себя по-прежнему скверно и поэтому не вышла к гостям. Борис сообщил франкам, что хозяйка нездорова. Пожелав прекрасной госпоже скорейшего выздоровления, рыцари прочитали молитву и принялись за трапезу. На столе были жареный поросенок, молодой барашек, дичь, сыры, пироги. Вина Борис тоже не пожалел, и вскоре гости начали хмелеть, отчего их языки понемногу развязывались. Де Шатильон, Сабран и Савари рассказывали Борису о том, что творится в Иерусалимском королевстве, Антиохийском княжестве и Триполийском графстве. Кое-что он знал и без них, но некоторые их сообщения явились для него новостью. Так Борис впервые услышал о том, что король Людовик после отъезда жены и неудачной осады Дамаска ведет себя странно: вместо того, чтобы вернуться в свое королевство, он торчит в Палестине и интригует против императора Мануила, чем раздражает правителей Иерусалима, Триполи и Антиохии, в чьи интересы вовсе не входит портить отношения с сильной Византийской империей.

– Людовик готов обвинить коварных греков даже в том, что королева ему изменяла, – усмехнулся де Шатильон.

Рыцарем это замечание показалось забавным, и они дружно захохотали. Борис тоже улыбнулся.

Когда королю Людовику были перемыты все косточки, хозяин позвал Фотия, и тот сыграл на флейте. Рыцари не были большими любителями музыки, но прозвучавшей веселой мелодией они остались довольны.

– Пожалуй, этому малому не стоило вчера вмешиваться в схватку, – заметил Сабран.

– Да, – согласился с ним Савари. – Пусть делает, что умеет.

А де Шатильон проговорил снисходительно:

– Робким людям тоже надо чем-то себя занять – хотя бы музыкой. Но все же я отдам десять таких музыкантов за одного настоящего воина.

Он тут же завел речь о тех битвах, в которых ему пришлось недавно участвовать. Рено, конечно же, не смог удержаться от хвастовства: по его словам выходило, что правители всего христианского Востока в восторге от подвигов сына графа Жьенского и спорят между собой, кому взять на службу столь замечательного рыцаря. Сабран и Савари то и дело ухмылялись: их явно забавляла бравада самовлюбленного юнца.

Затем де Шатильон заговорил о женщинах христианского Востока, которые, по его мнению, отнюдь не блистают красотой.

– Среди них попадаются хорошенькие, но таких красоток, как королева Алиенора или Агнесса де Тюренн, я не встречал.

Борис вздрогнул, услышав имя своей бывшей возлюбленной. Рено между тем продолжал:

– Но эти совершенные создания, к сожалению, давно покинули Святую землю. Алиенора сейчас в Аквитании, а красавица де Тюренн, наверное, в Тулузе.

– Что значит – «наверное»? – не понял Борис.

– О прекрасной Агнессе должен был позаботиться граф Тулузский, но он внезапно скончался в Кесарии. Девица же из благородного рода де Тюренн куда-то вдруг исчезла. В последний раз ее видели в Яффе, и все решили, что она села на корабль вместе с паломниками.

– Одна? – ужаснулся Борис.

– Может, прекрасная Агнесса встретила знакомых среди паломников? – предположил де Шатильон.

Борис разволновался.

«Хоть бы с ней ничего худого не случилось! Спаси и сохрани, Господь, Агнессу!»

Он с трудом дождался, когда же, наконец, гости насытятся. Когда рыцари собрались уходить, к ним вышла Анна, чтобы отблагодарить их за спасение ее мужа, причем не только словами, а еще и подарками. Де Шатильон, Сабран и Савари со своей стороны выразили свое почтение хозяевам.

После ухода гостей Анна поднялась к себе. Ей опять было дурно, и служанки бегали туда-сюда, хлопоча над своей госпожой. По всему дому развеялись запахи лечебных отваров, приготовленных по рецептам Зои.

Обычно в таких случаях Борис переживал за жену и еще не родившегося ребенка, но на сей раз его мысли были заняты тем, что он услышал от де Шатильона об Агнессе. Борис направился подальше от суеты, в самое тихое место – библиотеку. Почти у самой двери хранилища свитков он услышал за спиной чьи-то торопливые шаги и обернулся. Оказалось, что его догоняет Фотий.

– Тебе чего надобно? – спросил Борис.

– Лупошка желает что-нибудь почитать, – виновато пробормотал музыкант.

Лупо было дозволено пользоваться хозяйской библиотекой, но обычно он сам брал свитки.

– А что с ним случилось? – удивился Борис. – Уж не захворал ли наш Лупошка?

– У него опосля вчерашнего нога разболелась.

– А-а-а! Ну, ступай, найди ему что-нибудь. Разберешься там?

– Лупошка послал меня за Аристотелевыми сочинениями – они в ларе под Николиным образом лежат.

– Ладно, бери.

Фотий сделал шаг к библиотеке, но вдруг остановился и робко начал:

– Франк про девицу сказывал…

– Ну, сказывал. А тебе-то что за дело? – грубо оборвал его Борис.

Покраснев до корней волос, юноша промямлил:

– Я помню ту девицу: у нее еще волосы были, словно опаленные солнцем.

От изумления Борис даже не сразу нашел, что сказать.

– А тебе она люба была? – спросил он после недолгого молчания.

Фотий с пылом принялся возражать:

– Неужто простому смерду можно быть столь безрассудным, чтобы полюбить наперсницу самой королевы франков?

– А разве любовь подчиняется рассудку? – грустно спросил Борис.

Юноша смущенно опустил глаза.

– Да, девица пришлась мне по нраву, – признался он и тут же поспешно добавил: – Не подумай худого, Борис Кальманович – о грехе у меня и помысла не было. Я токмо любовался ее красой и светлой душой.

Борису вдруг стало нестерпимо больно – так же, как в тот день, когда Агнесса его покинула.

«Святой Боже! Неужто сия пытка будет длиться до конца дней моих? Чем же я прогневил Господа?» – в отчаянье подумал он.